Политипизм или полиморфизм? 6 страница

В главе 5 был очерчен предполагаемый ареал распространения реликтового гоминоида, — если не в самое недавнее время, то в относительно недалеком историческом прошлом. В главах 6 – 10 был дан обзор разнообразных описательных данных, относящихся к различным географическим областям этого ареала. Как уже неоднократно подчеркивалось выше, достоверность всех этих данных далеко не равноценна, можно допустить, что часть из них окажется основанной на ошибке или на народных легендах. Но данные носят массовый характер, в подавляющем большинстве подтверждают и дополняют друг друга, контролируются немалым числом достаточно надежных наблюдений вполне культурных людей, а также приведенным в предыдущей главе вещественным фактическим материалом. Поэтому мы можем с неменьшим основанием обратиться к характеристике природной среды обитания реликтового гоминоида, а вместе с тем и к его предварительному биологическому описанию.

Характерная для обитания того или иного вида территория, с определенным ландшафтом, растительным и животным миром, называется его биотопом. Существуют виды узко приспособленные к одной определенной природной зоне, но существуют и другие, способные обитать в разных и даже в весьма различных биотопах, — их называют эвритопными. Реликтовый гоминоид принадлежит к числу последних (может, быть его даже придется назвать убиквистом, наподобие лисицы, беркута или ворона). Приведенные описания встреч и наблюдений говорят, несомненно, о приспособляемости этого вида к сильно варьирующим природным условиям. Перечислим главные типы природной среды, встречающиеся на огромном пространстве ареала реликтового гоминоида, к которым приурочены встречи и наблюдения.

а) Начать надо с высокогорных снежных полей и ледников. Этот ландшафт мы ставим на первом месте отнюдь не из-за его решающей роли в жизни реликтового гоминоида, а чтобы сразу подчеркнуть полнейшую условность и случайность привычного термина “снежный человек”. Эпитет “снежный” глубочайшим образом искажает сущность всей проблемы в глазах широкой общественности. Хотя в течение ряда последних лет уже ни одному мало-мальски осведомленному автору не приходит и в голову всерьез приурочивать обитание крупного высшего примата исключительно к области вечных снегов и льдов, что является биологической бессмыслицей, этот эпитет по-прежнему служит в глазах неспециалистов чуть ли не главным возражением против возможности его существования вообще. Потребуется большая научно-популяризаторская работа, чтобы читатели привыкли понимать вошедший в обиход эпитет “снежный”, как совершенно условный. Д‑р А. Сэндерсон в письме к автору этих строк замечает, что, по его впечатлению, сейчас главная причина, мешающая постановке серьезного научного исследования проблемы “снежного человека”, состоит в ложном толковании проблемы, возникшей из некритического восприятия термина: оно заключается в том, что якобы эти существа являются не только обитателями гор, но и живут около снежной линии или выше нее. Однако, продолжает А. Сэндерсон, из всех сотен случаев, занесенных мною в картотеку, у меня нет ни одного, который хотя бы намекал, что “снежные люди” живут в такой экологической зоне.

Эпитет “снежный” вошел в широкий обиход по той причине, что снежные поля Гималаев оказались своего рода предательской ловушкой, выдавшей тайну изучаемых нами существ. Оставшиеся на снегу следы явились первыми документальными вещественными доказательствами их существования, ставшими доступными мировой науке. Однако уже предшественникам Иззарда и Стонора, а тем более после экспедиции 1954 года, было ясно, что искомое животное только пересекает время от времени высокогорные снежные поля, а не обитает в них. Что же заставляет эти существа появляться на снежниках и ледниках? Много ли времени они проводят и могут проводить в этой зоне?

В основном они появляются здесь перекочевывая из одной нижележащей не заснеженной области в другую. Указывается на два фитологических фактора, которые, возможно, побуждают их пробираться и в высоколежащие области приледниковых морен. Во-первых, наличие соли в некоторых растущих там лишайниках и мхах. Во-вторых, способность некоторых лишайников и мхов синтезировать под снегом в течение зимы очень высокий процент витаминов Е и Д. Переселения некоторых птиц и грызунов для размножения на огромные расстояния как можно ближе к подтаявшей снежной линии в полярных областях объясняются сейчас некоторыми биогеографами тем, что и освобожденные из под снега растения, а также питающиеся ими насекомые имеют колоссальную питательную ценность, в частности, обеспечивающую развитие молодняка упомянутых птиц и грызунов, хотя бы и в суровых условиях приполярного климата. “Мы уверены, — пишет А. Сэндерсон в упомянутом письме, — что так обстоит и с горными “снежными людьми”. Они намеренно идут вверх к снежным границам, чтобы добыть витамины (и может быть также соль), которыми богаты там растения и животные”.

Наконец, на снежных высокогорных перевалах “снежные люди” появляются, несомненно, и уходя от опасностей: откочевывая со склонов и из долин, где им опасны люди, может быть также и некоторые хищники, например, волки.

Следует иметь в виду также возможные неточности и приурочения обитания “снежных людей” к заснеженным районам высокогорья: даже в очень заснеженных хребтах и даже в суровое зимнее время склоны южной экспозиции подчас свободны от снежного покрова и дают возможность грызунам и копытным (а, следовательно, и интересующему нас виду) выкапывать сохраняющиеся круглый год подземные питательные части растений — луковицы, корневища и клубни. Кроме склонов южной экспозиции свободными от снега бывают и склоны или районы выдувания (выветривания) снега, где также держатся зимующие высокогорные животные.

Итак, “снежный человек” появляется на снегу лишь временно, мигрируя в поисках пищи (даже когда он держится в холодных высокогорных областях), переваливая из долины в долину или уходя от опасности. Но все же несомненно, что он способен проводить известное время и совершать немалые маршруты в зоне снегов и льдов. Детальные описания запечатлевшихся на снегу его приемов преодолевать снежные сугробы и спуски, его передвижений по пересеченным ледникам и крутым ледяным склонам должны рассматриваться как свидетельство его сравнительно высокой адаптации к снежно-ледяному ландшафту и к суровому холодному высокогорному климату. Какие биологические приспособления обеспечивают эту возможность? Так как “снежный человек” принадлежит к отряду приматов, у него нет подшерстка (подпуши), следовательно, достаточно теплого меха, хотя мы и допускаем значительное сезонное увеличение его волосяного покрова. В основном, по-видимому, адаптация к миграциям в условиях снегов и льдов достигается путем разрастания толщины кожи и подкожной клетчатки, в особенности же жирового слоя, как и у многих животных, интенсивно накапливаемого осенью. Следует предположить у “снежного человека”, как и у других высокогорных животных, способность к периодическим долгим голодовкам, что и дает ему возможность совершать переходы по, может быть, огромным безжизненным снежным пространствам. Как отмечалось выше, можно предполагать, что в наиболее суровых приледниковых районах долгое время могут оставаться лишь особенно крупные пожилые особи, видимо, преимущественно самцы. И все-таки, хотя “снежный человек” и адаптирован в известной мере к снежному ландшафту, одна любопытная деталь, повторяющаяся чуть ли не во всей серии наблюдений, когда это животное удавалось “тропить” по его следу, позволяет утверждать, что оно не только не предпочитает снежный покров, но покидает его при первой возможности: след “снежного человека” неизменно в конце концов теряется на незаснеженном скальном каменистом грунте.

б) Весьма характерный ландшафт для “снежного человека” — это скалы. Если локомоция “снежного человека” в известной мере приспособлена к передвижению по снегу, то в значительно большей степени она приспособлена к скалолазанию. На удивительную ловкость, с которой это существо преодолевает труднейшие скальные участки, совершенно недоступные для человека, на легкость его подъема вверх по крутым скальным стенкам и спуска вниз указывает большая серия описательных данных. Реликтовый гоминоид по меньшей мере так же хорошо, а может быть и лучше, адаптирован к скальному ландшафту, как и наиболее типичные обитатели скального высокогорья вроде горных козлов и барсов. Здесь, в скальных и каменистых зонах высокогорья, вклинивающихся ввысь в зону вечных снегов и льдов, имеется значительная кормовая база для грызунов, копытных, хищников. В то же время она служит надежным убежищем от некоторых хищников, таких, например, как волки.

в) Следующий характерный ландшафт, с которым связаны многие наблюдения реликтового гоминоида, — это альпийская каменисто-травяная зона. К ней может быть отнесено почти полностью то, что сказано выше о скальном ландшафте. Здесь весьма обильны виды растений, различные части, початки, плоды которых могут служить пищей крупному животному в разные сезоны. Здесь же обильны колонии различных горных грызунов — полевок, пищух, сурков и т.д. Здесь находят пастбища стада диких горных копытных — от косуль до яков. По представлению, сложившемуся у исследователей проблемы “снежного человека” в Непале и Сиккиме, именно альпийский каменисто-травяной ландшафт и является характернейшей зоной его обитания, по крайней мере его не гигантских и не карликовых популяций.

г) Несколько позже стали накапливаться все более обильные данные, указывающие на обитание реликтового гоминоида также в кустарниковых и лесных субальпийских поясах. В настоящее время серия наблюдений, указывающих на “заросли кустарника”, “кусты”, “непроходимый лес”, “чащу”, “горный лесной склон” и т.п., уже очень велика. В своем месте было приведено сообщение проф. Ю.Н. Рериха, у которого на основе опросных данных, относящихся к Бутану и другим областям южных склонов Гималаев, сложилось представление, что обезьяноподобные “дикие люди” обитают даже преимущественно ниже линии, с которой начинаются лесные долины. Многочисленные указания на кустарниковый и лесной ландшафт, нередко связанный с долинами горных речек, собраны в Саянах, на Кавказе и в некоторый других областях Советской Азии, как и за пределами СССР.

Если колючие непроходимые кустарниковые заросли могут дать надежное укрытие от человека и хищников, то то же самое следует сказать о ветвях высоких деревьев. Привлекает большое внимание серия сообщений о древолазании реликтового гоминоида, о наблюдениях его на ветвях больших деревьев. При этом ни в одном случае речь не идет о чем-либо похожем на брахиацию, т.е. характерный для обезьян способ передвижения по деревьям преимущественно с помощью рук. Все случаи наблюдения реликтового гоминоида на дереве дают совпадающие описания: он стоял ногами на ветви или на ветвях (круриация). Однако все же накапливаемые сведения рисуют нам его уже не только как скалолаза, но и как древолаза.

д) Довольно большая группа сведений связывает реликтового гоминоида с ландшафтом песчано-каменистых пустынь. Хотя речь идет по большей части о нагорных пустынях, т.е. расположенных на довольно значительной абсолютной высоте, все же этот ландшафт уже заставляет нас отказаться от представления о привязанности “снежного человека” исключительно к горам. В пустынях Центральной и Средней Азии наблюдения над ним приурочены не к абсолютно безжизненным участкам, а к тем местам, где в определенные сезоны появляется и фауна крупных млекопитающих — где бродит подчас медведь-пишухоед, где встречаются и стада диких копытных и следующие за ними как пастухи ирбисы, где пернатые хищники-падальщики могут находись трупы павших животных. Иными словами, речь идет о тех районах песчано-каменистых пустынь, где жизнь не пресечена полностью, где есть растительность концентрирующая влагу и питательные вещества, где есть тот или иной животный мир. Конечно, условия жизни и миграций в этой зоне весьма тяжелы. Они предъявляют к организму “снежного человека” не менее жесткие требования, чем зона вечных снегов и льдов. Если он все же наблюдается и здесь, это несомненно свидетельствует о его широчайшей приспособляемости, — о способности выдерживать климат и ландшафтные условия пустынь.

е) Равнинный лесостепной ландшафт.

ж) Другим своеобразным ландшафтом обитания реликтового гоминоида являются большие тростниковые заросли. Таков, прежде всего, ландшафт огромной низменности, окружающей озеро Лобнор. Эти тростниковые заросли представляют собою настоящий заповедник разнообразнейшей живности. Указания на обитание “дикого человека” в зарослях камышей относятся также к более северной части Синьцзяна (данные В.А. Хахлова), как и к его юго-западной окраине, и к некоторым другим географическим областям, например, к р. Пяндж.

з) С вышеуказанным тростниковым ландшафтом кое в чем сходен и часто непосредственно соприкасается другой ландшафт, к которому отсылают нас некоторые сведения о “диком человеке”: болота. Об обитании реликтового гоминоида в болотистых районах, с одной стороны, нижнего течения реки Тарим в Центральной Азии, в другой стороны, подножья Талышских гор на юге Кавказа, как и в некоторых других местах, имеется известное число независимых друг от друга указаний.

и) Однако и тростниковый и болотистый ландшафт представляют собою лишь частные случаи гораздо более широкой проблемы экологии реликтового гоминоида: вопроса о связи этого животного с водой и водоемами. Если бы перед нами был узко специализированный высокогорный вид, мы должны были бы предполагать его очень малую потребность в водопоях и малую связь с водоемами, что характерно, например, для горных козлов, которые получают необходимую влагу преимущественно из поедаемых растений, а также могут получить недостающую организму влагу в виде снега, они не посещают сколько-нибудь регулярно водопоев, могут не появляться целыми месяцами вблизи рек и озер. Насколько присущи реликтовому гоминоиду навыки и инстинкты общения с такой специфической природной средой, как вода? С одной стороны, у нас есть основания предполагать, что он, как другие высокогорные животные, может длительно или даже постоянно утолять жажду растениями и снегом и не нуждается в частом и периодическом посещении водопоев. С другой стороны, в нашем распоряжении серия описательных данных, свидетельствующих о том, что он нередко переходит вброд достаточно бурные горные речки и ручьи, идет по воде вверх по течению (ИМ, II, с. 69, 66, 40, 42, 108, 113; III, с. 20. 67, 107; IV, с. 134, а также кавказские данные). Можно упомянуть два независимых друг от друга свидетельства, будто самки этого гоминоида купают своих детенышей в горных озерах и речках. Довольно обильны сообщения, в частности с Кавказа, о ночных купаниях взрослых самцов и самок. Отсюда — один шаг до сведений не только об адаптации этих существ к обитанию в камышах и болотах, но и об обитании небольших популяций непосредственно у горных озер, скрывающихся в прибрежных зарослях и в мелководьи (например, таковы сведения об обитании нескольких семейств “одами-оби” на озерах Искандер-куль и Парьён-куль в районе Гиссарского хребта). Мы имеем все основания думать, что реликтовый гоминоид может быть довольно близко связанным с водой и водоемами, что он, как и многие другие виды приматов, может хорошо плавать.

Подводя итог, мы должны констатировать огромное многообразие экологических условий жизни реликтового гоминоида. Это, прежде всего, огромное многообразие физических факторов. Мы видим перепад климатических условий от мороза ледниковых высокогорий до зноя пустынь, от чрезвычайной влажности заболоченных низменностей до почти полной безводности песчаных барханов. Верхний пояс обитания “снежного человека” — пять-шесть тысяч метров над уровнем моря, и, видимо, он хорошо адаптирован к этим огромным высотам, где люди не могут длительно обитать, однако немало наблюдений относится и к совсем незначительным относительным и абсолютным высотам. Бесконечно разнообразны также физические свойства грунта, по которому передвигается реликтовый гоминоид, — скалы, лед, снег, песок, болотная жижа, почва самой различной консистенции. Ландшафт нередко в высшей степени пересеченный или лесисто-кустарниковый, в других случаях — открытый и ровный. Все это предъявляет чрезвычайно многообразные требования к локомоции и ряду физиологических функций реликтового гоминоида. Диапазону физических факторов его обитания соответствует, конечно, и разнообразие биотических факторов. Признаться, мне не показалась убедительной попытка А. Сэндерсона (который он придает большое значение) показать с помощью мировой карты вегетативных зон (карта №16), будто все данные о ABSM на пяти континентах умещаются в одну и ту же зону, в сходный широкий тип растительности. Реликтовому гоминоиду приходится уживаться в довольно многообразных растительных и животных сообществах, иметь весьма варьирующие пищевые связи. Словом, реликтовый гоминоид выступает перед нами действительно как эвритопное животное, шире — эврибионтное, т.е. обладающее приспособляемостью к весьма различным условиям среды. Это можно также назвать высокой биологической пластичностью. Никакой другой вид приматов не обладает и в отдаленной мере такой способностью обитать в разных географических условиях, за исключением разве человека, у которого однако возможность широчайшего расселения обусловлена не столько биологической пластичностью, сколько созданием искусственной среды — огня, жилища, одежды, средств труда. Впрочем, и при этом условии реликтовый гоминоид значительно превосходит людей в том смысле, что он обитает в некоторых таких зонах и стациях, где люди даже и при современнейшем оборудовании практически не могли бы долго жить.

Мы уже отмечали, что при всем многообразии биотопы реликтового гоминоида пространственно взаимосвязаны, могли представлять единый ареал его переселений и блужданий по горным цепям и нагорьям Евразии, а вероятно также Африки и Америки. Но есть ли что-либо общее в его биотопах с экологической точки зрения? Да, все они имеют по крайней мере одну обязательную общую черту: основное условие биотопа этого гоминоида состоит в незаселенности его людьми, или по крайней мере — в минимальной заселенности.

Несколько неожиданный вывод для экологии дикого животного! Выходит, что биология некоего вида определяется в первую очередь отношением его с людьми — так называемым антропическим фактором. В биологии других животных этот фактор нередко играет большую роль, но, за исключением домашних животных, никогда не играет роли определяющей. Раз так, отсюда следует, что биология этого гоминоида окончательно эволюционно сформировалась сравнительно поздно, в “антропогене”, т.е. в четвертичном периоде, безусловно в какой-то тесной связи с формированием и расселением людей. Очевидно, люди с какого-то момента своей истории оттесняли, выталкивали палеоантропа на край эйкумены, в наиболее негостеприимные, неудобные для своего обитания места, и тем самым косвенно определяли эволюцию его биологии: заставляли его адаптироваться к этой среде, мобилизовывать все резервы своей биологической пластичности.

Перед нами весьма необычный случай эволюции животного вида: своего рода противоположность образованию новых форм животных путем одомашнения (эволюции домашних животных). Тут — приспособление животных к условиям жизни при человеке, там, наоборот, — приспособление к среде, удовлетворяющей отрицательному условию: отсутствию контактов с человеком. В этом смысле реликтовый гоминоид антитеза домашним животным. Что касается описанных случаев приручения и дрессировки отдельных экземпляров этого гоминоида, то их ни в коем случае нельзя смешивать с одомашнением, т.е. образованием особых одомашненных форм или разновидностей. Постоянные миграции, составляющие, как увидим, характерную биологическую особенность реликтового гоминоида, детерминированы не только поисками пищи, но в огромном числе случаев сезонная перемена стаций реликтовым гоминоидом объясняется непосредственно сезонным выгоном людьми своих стад на горные пастбища, т.е. переменой местопребывания людей.

Вот как описывает это В.А. Хахлов. “Дикого человека, по словам казахов, можно встретить от ледников в горах до песков и зарослей камышей в пустынях, вблизи водоемов — озер и рек. Уловить какую-либо приуроченность его к определенной обстановке нельзя. По-видимому, для него важно одно — безлюдность. На первых порах мне казалось, что в горах и пустынях живут разные обитатели. Есть “дикие люди” — жители гор и другие — жители камышей. Те и другие отделены друг от друга культурным предгорным поясом, населенным современным человеком с его хозяйством и земледелием. Однако, от такого представления пришлось отказаться… Интересны результаты сопоставления встреч в горах и камышах. И те, и другие бывали только в летнее время, но, оказывается, в разные месяцы. В высокогорной зоне с “диким человеком” приходилось сталкиваться только в первое время после прибытия казахов на джайляу. А это обычно происходит в июне, когда в долине появляются комары и всякий гнус, вследствие чего дальнейшее пребывание там со скотом становится уже невозможным. Только в первые дни после появления на джайляу удавалось заставать там “ксы-гыик”, и это объясняется тем, что после появления людей и скота “дикий человек” куда-то уходит. В долине, в камышах весной, когда казахи откочевывают от зимовок, не видят и не слышат ничего о “ксы-гыик”. Осенью же, когда прикочевывают с джайляу, иногда слышат, что кто-то видел “дикого человека” или его следы, но и отсюда через некоторый промежуток времени он уходит, куда-то исчезая. По всей вероятности, в данном случае имеет место следующее: “дикий человек” избегает контакта с людьми и всякий раз уходит из тех мест, где появляются кочевники. Пока они со своими стадами живут в долине, “ксы-гыик” уединяется в горах. Как только человек прикочевывает в горы, “дикий человек” спускается в камыши, где и живет, никем не тревожимый, до прихода людей. Такие передвижения в Центральной Азии из долин в горы и обратно можно отметить для многих крупных зверей… По отношению к “дикому человеку” это более чем вероятно, так как это существо очень осторожно, всеядно и превыше всего ценит безлюдье. Оно легко приноравливается к новой обстановке. Однако, так же легко оставляет место, как только нежелательное соседство делает этот район недостаточно надежным и спокойным” (ИМ, IV, №122, с. 69 – 71).

Эта выписка из В.А. Хахлова могла бы быть пополнена большим числом параллелей, относящихся, например, к Тибету и едва ли не ко всём областям, где имеет место отгонное скотоводство.

Подобным же образом на опыте гималайских экспедиций последних лет, направлявшихся на поиски “снежного человека”, наиболее наблюдательные участники, как Джералд Рассел, сделали обобщение, что искомые существа уходили из каждой долины, куда входили исследователи, иногда в течение первой же ночи или, самое большее, через несколько дней. Братья Бирн, упорствовавшие в посещении одних и тех же долин на протяжении нескольких последних сезонов работ, добились того, что в этих, прежде излюбленных местах обитания “йе-ти”, перестали попадаться его следы и всякие признаки его присутствия.

С другой стороны, сумеречно-ночной образ жизни “снежного человека”, о котором ниже будет речь, тоже в немалой мере может объясняться необходимостью избегать контактов с людьми: ведь районы обитания тех и других далеко не всегда могут быть полностью разграничены, иногда вследствие географических условий они тесно соприкасаются друг с другом или находят друг на друга. В таком случае единственным средством сведения контактов с людьми почти до нуля является размежевание с ними времени суточной активности.

Очень большое значение имеют зоогеографические наблюдения П.П. Смолина над картой распределения сведений о встречах реликтового гоминоида. П.П. Смолин установил, что эти сведения падают не просто на малозаселенные области, неудобные и недоступные для жизни людей. Он заметил и убедительно показал, что, если человек исторически расселялся по рекам, то данные о встречах реликтового гоминоида сгущаются на водоразделах. Причем наибольшее сгущение приходится на стыки водоразделов. Другое, может быть еще более выразительное обстоятельство: данные о встречах этого гоминоида сгущаются также на ряде этнических, национальных границ — не только на водоразделах, но и на этноразделах; похоже, что народы, расселяясь, теснили этих примитивных гоминид-животных, вследствие чего те и оказывались подчас зажатыми между встречными направлениями расселения, в узких зонах, где сохраняется пространство почти не заселенной “ничьей земли”. Наконец, сведения об этих существах обнаруживаются на действительном краю эйкумены — на крайней северной границе Евразии, куда их могло оттеснить расселявшееся по лицу земли человечество. Заметим при этом, что отступление гоминид-животных происходило не без сопротивления, не без боев: в разных районах их обитания записаны рассказы о защите ими тех или иных урочищ от людей с помощью камней, устрашающих криков и т.п. Но, конечно, эти средства оказывались в конце концов ничтожными перед могуществом человека.

Сказанное выше уже отчасти объясняет сравнительную редкость и скудость имеющихся в нашем распоряжении данных о наблюдениях реликтового гоминоида. В подавляющем большинстве случаев они являются результатом совершенно неожиданной для обеих сторон случайной встречи. Лишь очень редко этот гоминоид, побуждаемый активной ориентировочной реакцией, “любопытством”, сам приближается, чаще всего под покровом ночи, к палатке, жилью или костру человека.

Выше мы говорили о ландшафтной и экологической характеристике мест встреч и наблюдений реликтового гоминоида в разных частях его огромного ареала, не дифференцируя при этом районы более или менее постоянного обитания этих существ, районы их временных миграций или, наконец, случайных заходов единичных особей. Теперь было бы желательно наложить на карту порознь случаи встреч и наблюдений одиночных особей (отдельно самцов и самок), пар, групп с детенышами и без детенышей. К сожалению, однако, наш информационный материал еще недостаточно велик, чтобы допускать подлинную статистическую и картографическую обработку. Наши заключения могут пока носить лишь ориентировочный и предварительный характер.

В имеющейся серии (порядка нескольких сот) записей прямых и косвенных сведений о наблюдениях реликтовых гоминоидов не менее 75% относится к наблюдениям единичных особей. Среди них пол отмечен далеко не во всех случаях, но бесспорно, что самки составляют меньшинство. Из остальных наблюдений подавляющая часть относится к парам, причем это почти всегда самец и самка. Есть несколько наблюдений трех особей вместе — самец, самка и детеныш (или самец и две самки) — и уже совсем единичны упоминания о группах более трех особей. В рассказах населения все же довольно часто утверждается, что эти существа живут “семьями”.

В главах, содержавших обзоры описательного материала по разным географическим областям, мы особенно внимательно фиксировали все указания на наблюдения детенышей. Тем самым в пределах ареала наметились немногочисленные очаги размножения реликтового гоминоида: в юго-западном углу Кашгарии; где-то на пространствах между озером Лобнор, южной частью пустыни Гоби и хребтом Нань-шань; в афганском Бадахшане; на Гиссарском хребте; может быть, на Скалистом хребте (на Кавказе). Эти очаги отнюдь не расположены на самых больших горных высотах. Но все они относятся к весьма безлюдным, ненаселенным местам, изолированы от человека, являются особенно мизантропными по географическим условиям. Впрочем, все эти очаги размножения носят явно реликтовый характер. Видимо, условия размножения данного вида удовлетворяются здесь в самой минимальной степени. Но все же именно в указанных местах зафиксировано наибольшее число сведений о наблюдениях “семей” — самцов, самок и детенышей, а иногда и целых групп особей.

Все остальные наблюдения мы можем разбить на две зоны.

Во-первых, зона наиболее широких миграций одиночек. В основной массе эти одиночки представляют собою, по всей вероятности, подросший молодняк, уходящий из очагов, где он вырос, ввиду недостаточности там кормовой базы. Это — уже биологически самостоятельные особи, способные находить пищу, но еще не произведшие потомства, ничем биологически не отягощенные и в связи с этим бродящие в одиночку. Можно думать, что они высоко подвижны и могут уходить на огромные расстояния от места своего происхождения. Выше уже высказывалось предположение, что именно эти биологически самостоятельные, но еще не имеющие потомства подростки и составляют основной контингент особей, наблюдавшихся в Гималаях — на южной географической окраине необозримой внутренне-азиатской территории блужданий. Мы не знаем пока, какой именно инстинкт заставляет их, возможно, лишь в определенные сезоны, появляться на склонах этих высочайших в мире гор. Но высоко к линии ледников, судя по описаниям, эти подростки не забираются. Там, на самых больших высотах, в наиболее труднодоступных условиях, встречается другая категория одиноких бродяг-холостяков: “гиганты”, пожилые и мощные особи, ушедшие из очагов размножения из-за той же причины — недостаточности там кормовой базы для них.

Во-вторых, мы можем заметить зону блужданий молодых пар, ищущих благоприятных условий размножения. Эти пары, самец и самка, отмечены в довольно разнообразных географических точках. Но найти в настоящее время минимально необходимые для размножения экологические условия все более трудно. Эти пары как раз особенно часто и оказываются жертвами случайного выстрела: то убит самец, то самка, составлявшие пару, то гибнут и оба или даже с детенышем, которого они пытаются вести с собой в поисках места обитания (ИМ, I, с. 88, 91, 93; IV, с. 100, 133).

Если судить по записанным народным преданиям, по большей части ведущим нас в отдаленное историческое прошлое, некогда “стада”, “племена” этих человекоподобных диких животных представляли собою более распространенное явление. Рассказывают об истреблении людьми таких “племен” во вновь заселяемых горных районах или об изгнании людьми после ожесточенной борьбы этих “племен” в более недоступные места. Но современные упоминания о скоплениях или “стадах” таких существ являются уже редчайшими исключениями и относятся почти только к упомянутым районам размножения.