В которой путешественники живут, как птицы 1 страница

Дерево, на котором Гленарван и его спутники нашли себе убежище, походило на ореховое блестящими листьями и закругленной кроной. На самом же деле это было омбу. Такие одиночные деревья встречаются на аргентинских равнинах. Его огромный, искривленный ствол прикреплен к земле не только толстыми корнями, но и могучими отростками, что делает его особенно устойчивым. Поэтому-то оно и смогло 'выдержать такой натиск водяной стихии.

Омбу имело футов сто вышины и могло покрыть своей тенью окружность диаметром в сто восемьдесят футов. Основой этой громады был ствол в шесть футов толщиной и отходящие от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они-то и поддерживали огромную крону, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемое ее прикрытие. Третья ветвь, напротив, тянулась почти горизонтально над ревущими водами; ее нижние листья купались в них. Эта ветвь была как бы мысом зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве недостатка места, конечно, не чувствовалось, и под его роскошной листвой было вдоволь и воздуха и прохлады. Глядя на бесчисленные, перевитые лианами ветви, поднимавшиеся чуть не до самых облаков, и на солнечные лучи, скользившие сквозь просветы листвы, можно было, право, подумать, что на этом дереве вырос целый лес.

При появлении на омбу беглецов целый пернатый мирок взлетел на верхние ветки, протестуя своими криками против столь вопиющего захвата их обиталища. Видимо, во время наводнения птицы также нашли себе приют на этом одиноком дереве. Их было здесь великое множество: целые сотни черных дроздов, скворцов, «изаков», «хильгуэрос», но больше всего, пожалуй, колибри – «пика-флор» – с лучезарным оперением. Когда эти птички вспорхнули, можно было подумать, что это порыв ветра сорвал с дерева цветы.

Таково было случайное убежище маленького отряда Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на самую его верхушку. Они высунули из зеленого купола свои головы и с высоты окинули взглядом горизонт. Наводнение превратило равнину в океан, который окружал их со всех сторон: не видно было ни конца его, ни края. Над водой не поднималось ни единого дерева – только их омбу содрогалось под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, изломанные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш ферм, трупы утонувших животных со следами крови на шкурах. Целая семья ягуаров плыла на качающемся дереве – они, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. Еще дальше Вильсону удалось разглядеть едва заметную черную точку. То были Талькав и его верная Таука – они исчезали вдали.

– Талькав! Друг Талькав! – крикнул Роберт, протягивая руку в сторону, где только что был виден мужественный патагонец.

– Он спасется, мастер [69]Роберт, – сказал Вильсон. – А теперь давайте спускаться вниз.

Через минуту Роберт Грант и матрос спустились с «трехэтажных» ветвей к тому месту, где начинались нижние ветви. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, устроившись, как кому удобнее: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал, что он видел с вершины омбу. Все согласились с ним в том, что Талькав не погибнет. Талькав ли Тауку или Таука Талькава, но они спасут друг друга.

Положение гостей омбу было, бесспорно, более угрожающим, чем положение патагонца. Правда, дерево, по-видимому, должно было выдержать напор течения, но все прибывающая вода могла подняться до верхних его ветвей, ибо эта низменная часть равнины превратилась в природный водоем. Поэтому Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы следить за уровнем воды, Она не поднималась – значит, наводнение уже достигло своей наибольшей высоты. Это несколько успокоило путешественников.

– Что же мы будем теперь делать? – спросил Гленарван.

– Вить гнездо, черт возьми! – весело сказал Паганель.

– Вить гнездо! – воскликнул Роберт.

– Без сомнения, мой мальчик, и жить, как птицы, раз мы не можем жить, как рыбы.

– Хорошо, – согласился Гленарван, – но кто же будет кормить нас?

– Я, – заявил майор.

Все взоры устремились на Мак-Наббса.

Майор с комфортом сидел в кресле из двух гибких ветвей и протягивал спутникам свои, правда промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки.

– Узнаю вас, Мак-Наббс! – воскликнул Гленарван. – Вы всегда помните обо всем, даже при таких обстоятельствах, когда позволительно все забыть!

– Раз мы решили не тонуть, то, верно, не собираемся умереть с голоду, – отозвался майор.

– Я бы тоже, конечно, подумал о пище, не будь я так рассеян, – наивно сказал Паганель.

– А что в этих сумках? – поинтересовался Том Остин.

– Пища для семи человек на два дня, – ответил Мак-Наббс.

– Отлично! – промолвил Гленарван. – Надо надеяться, что за сутки вода заметно спадет.

– Или что мы найдем за это время способ добраться до твердой земли, – прибавил Паганель.

– Итак, наш первый долг – позавтракать, – заявил Гленарван.

– Предварительно высушив одежду, – заметил майор.

– А как добыть огонь? – спросил Вильсон.

– Развести его, – ответил Паганель.

– Где?

– Да здесь же, на дереве, черт возьми!

– Из чего?

– Из сухих веток, которые мы наломаем на этом же дереве.

– Но как их разжечь? – спросил Гленарван. – Наш трут напоминает мокрую губку.

– Обойдемся и без него, – ответил Паганель. – Немного сухого мха, увеличительное стекло от моей подзорной трубы, луч солнца – и у меня будет превосходный огонь. Ну, кто пойдет в лес за дровами?

– Я! – крикнул Роберт.

И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.

Тем временем Паганель набрал сухого мха, уложил его на слой сырых листьев в развилке ветвей, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло и, поймав солнечный луч – а это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, – без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности. Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же были брошены на горящий мох. Паганель принялся раздувать огонь по арабскому способу: он встал, расставив свои длинные ноги, над костром и стал быстро нагибаться и выпрямляться, размахивая пончо. Сучья загорелись, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Все стали обсушиваться, кто как мог; повешенные на ветвях пончо развевались на ветру. Обсушившись, приступили к еде, соблюдая при этом должную умеренность – ведь приходилось думать и о завтрашнем дне: провизии было очень мало, а нахлынувшие в огромную ложбину воды могли спадать медленнее, чем надеялся Гленарван. На омбу не произрастало никаких плодов, но, к счастью, на его ветвях было множество гнезд, и дерево предоставило своим гостям богатый выбор яиц. Ни яйцами, ни пернатыми хозяевами гнезд пренебрегать, конечно, не приходилось.

Пребывание на дереве могло затянуться, поэтому надо было разместиться поудобнее.

– Раз кухня и столовая у нас в нижнем этаже, то спать мы отправимся этажом выше, – заявил Паганель. – Места в доме много, квартирная плата невысока, стесняться нечего. Вон там, наверху, я вижу люльки, будто уготованные нам самой природой; если мы привяжемся к ним покрепче, они не уступят лучшим кроватям в мире. Опасаться нам нечего. Впрочем, можно установить и дежурство. Отряду в семь человек не страшны ни дикие звери, ни индейцы.

– Нам не хватает лишь оружия, – заметил Том Остин.

– Мои револьверы при мне, – сказал Гленарван.

– И мои тоже, – отозвался Роберт.

– А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? – спросил Том Остин.

– Это ни к чему, – откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно неподмоченную пороховницу.

– Откуда вы ее взяли, майор? – спросил изумленный Паганель.

– Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может пригодиться нам, и, прежде чем броситься спасать Тауку, передал ее мне.

– Как великодушен и отважен этот индеец! – воскликнул Гленарван.

– Да, если все патагонцы похожи на него, я поздравляю Патагонию, – сказал Том Остин.

– Не забудьте, пожалуйста, и о лошади, – прибавил Паганель, – ведь она как бы срослась с нашим патагонцем. Я уверен, что мы снова увидим Талькава верхом на его Тауке.

– Как далеко находимся мы от Атлантического океана? – спросил майор.

– Милях в сорока, самое большее, – ответил географ. – А теперь, друзья мои, раз каждый из нас волен делать, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения покинуть вас. Сейчас я поднимусь наверх, выберу наблюдательный пункт и, глядя в подзорную трубу, буду докладывать вам о том, что творится на свете.

Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь по веткам, вскоре исчез за зеленой завесой листвы. Спутники же его начали приготовляться к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни накрывать их бельем и одеялами. А потому все вскоре опять разместились вокруг костра.

Завязался разговор, но вовсе не о настоящем положении путешественников, которое им приходилось терпеливо переносить. Разговор вернулся к неисчерпаемой теме – к судьбе капитана Гранта. Если вода схлынет, то через каких-нибудь три дня маленький отряд вернется на борт «Дункана», но не приведет с собой несчастных, потерпевших кораблекрушение: Гарри Гранта и двух его матросов. Казалось даже, что после такой неудачи, после бесполезного перехода через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно потеряна. Где их теперь искать? В каком горе будут леди Элен и Мери Грант, когда узнают, что будущее не сулит никакой надежды!

– Бедная сестра! – грустно сказал Роберт. – Для нас все кончено!

Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде можно было говорить? Разве экспедиция самым точным образом не придерживалась в своих поисках указаний найденного документа?

– А все же в документе упоминалась именно тридцать седьмая параллель, – сказал он. – Указывает ли она место плена Гарри Гранта или крушения его судна, но, во всяком случае, цифра эта не вымысел, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами.

– Все это так, милорд, – отозвался Том Остин, – однако наши поиски ни к чему не привели.

– Вот это-то и раздражает меня и приводит в отчаяние! – воскликнул Гленарван.

– Раздражать это может, – заметил Мак-Наббс спокойным тоном, – но приходить в отчаяние не от чего. Именно потому, что у нас есть точная цифра, мы должны следовать ей до конца.

– Что вы хотите сказать, – спросил Гленарван, – и что, по-вашему, можно еще сделать?

– Все очень просто и логично, дорогой Эдуард: добравшись до «Дункана», мы должны взять курс на восток и, если понадобится, продвигаться вдоль этой тридцать седьмой параллели хотя бы до той самой точки, откуда мы вышли.

– Неужели вы можете предположить, Мак-Наббс, что я не думал об этом? – ответил Гленарван. – Думал, сто раз думал! Но какие шансы имеем мы на успех? Покидая Американский материк, мы ведь удаляемся от места, указанного самим Гарри Грантом: удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе.

– Значит, вы хотите возобновить поиски в пампасах и теперь, когда ясно, что «Британия» не потерпела крушения ни у тихоокеанского, ни у атлантического побережья Америки? – возразил майор.

На этот вопрос Гленарван ничего не ответил.

– И как ни мало шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, разве не должны мы попытаться это сделать? – добавил Мак-Наббс.

– Я не спорю… – отозвался Гленарван.

– А вы, друзья мои, – обратился майор к морякам, – согласны ли вы со мной?

– Совершенно согласны, – ответил Том Остин. А Мюльреди и Вильсон кивнули.

– Выслушайте меня, друзья мои, – заговорил после некоторого размышления Гленарван, – и ты, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо это очень важно. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я обязался сделать это и, если понадобится, посвящу поискам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что как ни мало шансов на успех, а надо обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и я это сделаю. Но сейчас нам предстоит решить не этот вопрос, а другой, более сложный. Вот он: должны ли мы отныне окончательно отказаться от розысков на Американском материке?

Никто не отважился ответить на вопрос, поставленный так категорически.

– Так как же? – спросил Гленарван, обращаясь к майору.

– Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, – значит взять на себя довольно большую ответственность, – сказал Мак-Наббс. – Это требует размышлений. Прежде всего, я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты.

– Это по части Паганеля, – сказал Гленарван.

– Так спросим его.

Географа не было видно за густой листвой, и Гленарвану пришлось окликнуть его:

– Паганель! Паганель!

– Я здесь, – ответил голос, словно с неба.

– Где вы?

– На моей башне.

– Что вы делаете?

– Изучаю необъятный горизонт.

– Можете вы на минутку спуститься сюда?

– Я вам нужен?

– Да.

– По какому поводу?

– Чтобы узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель.

– Ничего нет легче, – ответил Паганель, – и для этого мне вовсе не нужно спускаться вниз.

– Ну так скажите!

– Покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан.

– Так.

– На своем пути она встречает острова Тристан-да-Кунья.

– Прекрасно.

– Далее она проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды.

– Затем?

– Пересекает Индийский океан.

– Потом?

– Задевает остров Сен-Пьер в группе островов Амстердам.

– Дальше?

– Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория.

– Продолжайте!

– После Австралии…

Эта последняя фраза осталась недоконченной. Может быть, географ сбился, забыл? Нет. С вершины омбу донесся громкий крик. Гленарван и его друзья, побледнев, переглянулись. Неужели опять катастрофа? Неужели Паганель упал?

Уже Вильсон и Мюльреди бросились на помощь, как вдруг показалось длинное туловище – Паганель катился с ветки на ветку. Руки его не могли ни за что ухватиться. Жив он? Мертв? Так или иначе, он уже падал в ревущие волны, когда рука майора удержала его.

– Я вам весьма обязан, Мак-Наббс! – воскликнул Паганель.

– Что с вами? – спросил майор. – Что случилось? Опять ваша всегдашняя рассеянность?

– Да, да, – ответил Паганель, задыхаясь от волнения. – Да, рассеянность… и на этот раз просто феноменальная…

– В чем же дело?

– Мы впали в заблуждение! Мы и сейчас заблуждаемся! Мы все время заблуждались!

– Что вы хотите сказать?

– Гленарван, майор, Роберт и вы все, друзья мои, слушайте! Мы ищем капитана Гранта там, где его нет!

– Что вы говорите? – воскликнул Гленарван.

– И не только нет, но никогда и не было! – добавил Паганель.

Глава XXIV

ПТИЧЬЯ ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Все были поражены этими неожиданными словами. Что хотел сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так убедительно! И все взоры обратились к Гленарвану. Утверждение Паганеля было, в сущности, прямым ответом на только что заданный Гленарваном вопрос. Но Гленарван только отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. А тот, справившись со своим волнением, снова заговорил.

– Да, да, – сказал он с убеждением, – мы искали там, где не надо было искать, и прочли в документе то, чего там нет.

– Объясните же вашу мысль, Паганель, – попросил Мак-Наббс, – только спокойнее.

– Все очень просто, майор. Как и вы все, я заблуждался. Как и вы все, я неверно толковал документ. И только минуту назад, сидя на вершине этого дерева и отвечая на ваши вопросы, в тот миг, когда я произносил слово «Австралия», меня вдруг озарило, словно молнией, и все мне стало ясно.

– Что? – воскликнул Гленарван. – Вы считаете, что Гарри Грант…

– Да, я считаю, – перебил его Паганель, – что слово austral в документе не полное слово, как мы до сих пор предполагали, а корень слова Australie, Австралия.

– Вот это интересно! – отозвался майор.

– Интересно? – пожал плечами Гленарван. – Да это просто невозможно.

– Невозможно! – крикнул Паганель. – Мы, во Франции, не признаем этого слова.

– Как, – продолжал Гленарван тоном, в котором звучало полнейшее недоверие, – вы решаетесь утверждать, ссылаясь на документ, что «Британия» потерпела крушение у берегов Австралии?

– Я уверен в этом, – ответил Паганель.

– Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, – сказал Гленарван.

– Почему? – спросил задетый за живое Паганель.

– Да потому, что, если вы признаете в слове austral Австралию, вы одновременно должны признать там существование индейцев, а их там никогда не бывало.

Паганель улыбнулся, нисколько не смущенный этим доводом: он, видимо, ожидал его.

– Дорогой Гленарван, – сказал он, – не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, и поверьте мне, никогда англичанину еще не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре [70].

– Буду очень рад. Разбейте меня, Паганель!

– Ну, слушайте! В документе так же мало говорится об индейцах, как и о Патагонии. Обрывок слова inch значит не indiens – индейцы, a indigenes – туземцы. А что в Австралии имеются туземцы, вы, надеюсь, допускаете?

Надо признаться, что тут Гленарван пристально посмотрел на географа.

– Браво, Паганель! – одобрил майор.

– Что же, дорогой Гленарван, принимаете вы мое толкование?

– Да, но только в том случае, если вы мне докажете, что gonie не конец слова «Патагония».

– Конечно, нет! – крикнул Паганель. – Патагония тут ни при чем. Подбирайте любые слова, только не это.

– Но какое же может быть здесь слово?

– Космогония, теогония, агония…

– Агония, – выбрал майор.

– Это мне безразлично, – ответил Паганель, – данное слово не имеет значения; я даже не стану доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку своими ложными толкованиями, я сразу же пошел бы по правильному пути, до того здесь все очевидно! Найди я этот документ сам, я никогда бы не мог понять его иначе!

На этот раз слова Паганеля были встречены криками «ура», приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а больше всех счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, – все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться.

– Еще один вопрос, дорогой Паганель, – сказал он, – и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.

– Говорите, Гленарван!

– Как же будет читаться весь документ при вашем новом толковании?

– Все очень просто. Возьмем документ, – ответил Паганель, доставая драгоценную бумагу, которую добросовестно изучал последние дни.

Пока географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам, уверенно, подчеркивая голосом некоторые слова, прочел следующее:

– «Седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из порта Глазго, потерпело крушение после…» Здесь можно вставить, если хотите, «двух дней», «трех дней» или просто «долгой агонии» – это безразлично – «… у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться…», или «высадились на материк, где они попадут…», или «попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ…» и так далее и так далее. Ясно ли это?

– Ясно, если только слово «материк» применимо к Австралии, представляющей собой лишь остров.

– Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы того мнения, что следует называть этот остров Австралийским материком.

– Тогда, друзья мои, мне остается сказать вам только одно: в Австралию! И да поможет нам небо! – воскликнул Гленарван.

– В Австралию! – в один голос подхватили его спутники.

– Знаете, Паганель, – прибавил Гленарван, – само провидение послало вас на «Дункан»!

– Что ж, – отозвался географ, – допустим, что я посланник провидения, и не будем больше говорить об этом.

Так закончился разговор, имевший такие важные последствия в будущем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они снова обрели путеводную нить в лабиринте, откуда им, казалось, уже не было выхода. Над развалинами их рухнувших планов засияла новая надежда. Теперь они могли без боязни покинуть Американский материк, а мысленно они уже устремились в Австралию.

Поднимаясь снова на борт «Дункана», они не принесут с собой отчаяния. Леди Элен и Мери Грант не придется оплакивать безвозвратную потерю капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники позабыли обо всех опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь об одном: что не могут немедленно пуститься в путь.

Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как меню было очень скудно, он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес». Мальчик захлопал от радости в ладоши. Они взяли пороховницу Талькава, вычистили револьверы, зарядили их и отправились.

– Не заходите слишком далеко, – серьезным тоном напутствовал охотников майор.

После их ухода Гленарван и Мак-Наббс решили посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.

Спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, Гленарван не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень ее достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние.

Прежде чем уровень воды начнет понижаться, эти бурные воды должны были успокоиться, как море между приливом и отливом. А пока они так стремительно неслись к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.

В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, в ветвях омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Высокий голос Роберта сливался с басом Паганеля. Неизвестно, кто из них больше был ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила роскошные кушанья. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием поздравили Вильсона с одной прекрасной идеей. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны: несколько дюжин маленьких рыбок «мохоррас», вкусных, как корюшка, трепетали, брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.

В это время спустились охотники. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под видом жаворонков. Роберт же ловко подстрелил несколько пар «хильгуэрос»: эти маленькие желто – зеленые птички очень приятны на вкус, и на них большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее меню получилось разнообразное и изысканное. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные «мохоррас», воробьи и «хильгуэрос» составили незабываемую трапезу.

За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью заслужившего их человека.

Затем он начал забавный рассказ о бесконечной, по его словам, чаще ветвей приютившего их омбу.

– Нам с Робертом казалось, что мы охотимся в настоящем лесу, – рассказывал он. – Одно время я даже стал опасаться, что мы заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к западу. Тщетно искал я наши следы. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет диких зверей, и я очень сожалею об этом!

– Как, – спросил Гленарван, – вы жалеете, что здесь нет диких зверей?

– Конечно, жалею!

– Но они свирепы…

– С научной точки зрения они вовсе не свирепы, – возразил ученый.

– Ну уж извините, Паганель! – вмешался майор. – Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них толк?

– О, майор! – вскричал Паганель. – Но они необходимы для классификации: отряды, семейства, роды, виды…

– Велика польза, нечего сказать! – сказал Мак-Наббс. – Я бы без этого вполне обошелся. Будь я с Ноем во время потопа, я бы уж, конечно, не дал этому неблагоразумному патриарху посадить в ковчег по паре львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, сколь и бесполезных.

– Вы бы это сделали? – спросил Паганель.

– Сделал бы.

– Вот как? Но с зоологической точки зрения вы были бы неправы.

– Зато прав с человеческой точки зрения, – ответил Мак-Наббс.

– Это возмутительно! – воскликнул ученый. – Я бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью, теперь лишены…

– А я вам говорю, – возразил Мак-Наббс, – что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в самом деле жили в его время.

– А я вам говорю, – упорствовал Паганель, – что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.

Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не спорившего, происходили, вопреки всем его принципам, ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.

Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.

– Стоит или нет об этом сожалеть с научной или человеческой точки зрения, – сказал он, – но нам нужно примириться с отсутствием диких зверей. Да, конечно, Паганель и не мог надеяться встретить их в таком воздушном лесу.

– А почему бы и нет? – отозвался ученый.

– Дикие звери на дереве? – удивился Том Остин.

– Ну конечно! Американский тигр – ягуар, когда его окружат охотники, обыкновенно спасается от них на деревьях. И одно из таких животных, захваченное наводнением, вполне могло найти убежище на ветвях омбу.

– Все же, надеюсь, вы ягуара не встретили? – спросил майор.

– Нет, хотя и обошли весь «лес». А жаль! Вот была бы чудесная охота! Ягуар – свирепый хищник! Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Если ему доведется однажды отведать человечьего мяса, он снова алчет его. Больше всего он любит индейцев, потом идут негры, потом – мулаты, а потом – белые.

– Я рад, что занимаю только четвертое место.

– Это только доказывает, что вы безвкусны.

– Очень рад! – парировал майор.

– Но это унизительно, – невозмутимо продолжал Паганель, – ведь белый человек считает себя лучше всех других. Очевидно, ягуары не разделяют этого мнения.

– Как бы там ни было, друг Паганель, – сказал Гленарван, – поскольку среди нас нет ни индейцев, ни негров, ни мулатов, я очень рад отсутствию ваших милых ягуаров. Наше положение все-таки не так приятно…

– Не так приятно? – воскликнул Паганель, набрасываясь на эти слова, которые могли дать новое направление спору. – Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?

– Конечно, – ответил Гленарван. – Неужели вам так удобно на этих довольно-таки жестких ветвях?

– Никогда не чувствовал себя лучше даже в своем собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем… Я начинаю думать, что люди предназначены для жизни на деревьях.

– Им не хватает лишь крыльев, – вставил майор.

– Когда-нибудь они сделают их себе.

– А пока, – сказал Гленарван, – позвольте мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна.

– Видите ли, Гленарван, – ответил Паганель, – нужно уметь мириться с обстоятельствами: хороши они – тем лучше; плохи – надо не обращать на это внимания… Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка.

– Нет, но…

– Вот Роберт, я уверен, совершенно доволен, – не дал договорить Гленарвану географ, желая привлечь на свою сторону хоть одного приверженца.

– О да, господин Паганель! – весело воскликнул Роберт.

– В его возрасте это естественно, – заметил Гленарван.

– И в моем тоже, – возразил ученый. – Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее.

– Ну вот: теперь Паганель поведет атаку на богатство и роскошь, – заметил Мак-Наббс.

– Ошибаетесь, майор, – отозвался ученый. – Но если хотите, я расскажу вам по этому поводу маленькую арабскую сказку – она как раз мне вспомнилась.

– Пожалуйста, пожалуйста, расскажите, господин Пага – нель! – воскликнул Роберт.

– А что докажет ваша сказка? – поинтересовался майор.

– То, что доказывают все сказки, милый друг.

– Значит, немногое, – ответил Мак-Наббс. – Но все же рассказывайте вашу сказку, Шахерезада. Вы же так искусны в этом.

– Жил когда-то сын великого Гарун-аль-Рашида, – начал Паганель. – Он был несчастлив. Пошел он за советом к старому дервишу. Мудрый старец, выслушав его, сказал, что счастье трудно найти на этом свете. «А все же, – прибавил он, – я знаю один верный способ добыть счастье». – «Что же это за способ?» – спросил юный принц. «Надо надеть рубашку счастливого человека», – ответил дервиш. Обрадованный принц обнял старца и отправился на поиски своего талисмана. Он долго странствовал. Он побывал во всех земных столицах! Он надевал рубашки королей, рубашки императоров, рубашки принцев, рубашки вельмож – напрасный труд, все тщетно. Счастливее он не стал. Тогда принц принялся надевать рубашки художников, воинов, купцов. Никакого прока. Долго он так скитался в тщетных поисках счастья. В конце концов, перепробовав столько рубашек и отчаявшись в успехе, принц печально отправился назад. И в один прекрасный день, когда он уже подходил ко дворцу своего отца, он вдруг увидел в поле шедшего за плугом крестьянина. Тот весело распевал. «Если и этот не счастлив, то счастья вообще нет на земле», – подумал принц и, подойдя к пахарю, он спросил его: «Добрый человек, счастлив ли ты?» – «Да», – ответил тот. «И ты ничего не хочешь?» – «Ничего!» – «И даже не хотел бы променять свою судьбу на судьбу короля?» – «Ни за что!» – «Ну, тогда продай мне свою рубашку». – «Рубашку? Да у меня ее вовсе нет!»

Наши рекомендации