Среди азовских поморян издавна бытуют свои легенды о названии Азовского моря. Связаны они с именем дочери рыбака, некоей Азы.

По одной из легенд, Аза жила на самом берегу нашего моря со старым отцом. И была такой красивой, что все хлопцы не сводили с неё глаз. Она же ни на кого не обращала внимания, ибо, говорят, была слишком горда. Ещё и похвалялась, что ей никто не нравится.

Вот все парни, что жили поблизости, договорились, пришли к Азе и предложили ей выбрать среди них себе жениха. Красавица посмотрела на них, подумала, а потом и говорит:

- Будете соревноваться. Кто из вас своих товарищей поборет, тот и будет моим суженым.

И начали молодцы соревноваться. Один-таки вышел из того соревнования победителем, но Аза отказала ему да ещё и принялась насмехаться над хлопцами. Обманула соперников. Разгневались они на гордячку, взяли и утопили её в море.

До сих пор, когда подходит вода к берегу, из моря слышится то ли плач, то ли стон. Старые люди говорят, что это красавица Аза плачет о своём ненайденном суженом. И море якобы зовётся от её имени Азовским…

По другой легенде Аза тоже жила на берегу нашего моря и тоже была неописуемой красоты, но, в отличие от первой, эта любила хорошего собой, прекрасного парня. Да настал тревожный час, и Азин возлюбленный ушёл на войну с турками. А перед походом он подарил девушке золотое кольцо, чтоб она ждала и не забывала своего милого. С приговором подарил:

- Если потеряешь это кольцо, я буду знать о твоей неверности.

Прошло несколько лет. Аза берегла подарок, как зеницу ока. И всё ждала-выглядывала хлопца из похода, а он всё не возвращался. И вот однажды случилась беда. Пошла девушка к морю стирать бельё, задумалась да и уронила ненароком кольцо в воду. А тут откуда ни возьмись волна, замутила воду – и пропал подарок. Испугалась бедная Аза, бросилась в волны, чтобы достать свою дорогую утрату, да и утонула.

С тех пор, мол, и море зовётся Азовским по имени бесталанной девушки, которая так и не дождалась своего милого из похода.

В третьей легенде рассказывается уже о двух сёстрах.

Возле большой воды (то есть где-то возле нашего моря) жил когда-то, говорят, старый рыбак. Жена его давно померла, оставив горемыке двух дочек. Одну из них, старшую, звали Азой, а другую, меньшую, - Золотокосой Песчанкой. Сёстры были настолько красивы, что кто бывало узрит их, тот с того момента и про сон забудет: всё о них думает. А девушки искали своего счастья переборчиво, никто из местных парней не был мил их сердцу.

Аза каждодневно сидела на берегу моря, на высоком обрыве, да всё выглядывала кого-то. Возможно, своего суженого, который поплыл в далёкие чужие миры и там, как передавали люди, погиб от вражьей сабли.

А раз, когда девушка сидела в той же задумчивости, неожиданно задул сильный ветер-буран. На море поднялись высоченные волны. Они бежали к берегу, били в кручи и страшно стонали. Внезапно откололся от кручи большой участок земли и вместе с Азой обрушился в разбушевавшиеся волны. Увидела это Золотокосая Песчанка – и себе бросилась с горы в море, чтоб спасти старшую сестру. Да так и потонули обе…

Наутро следующего дня, когда море утихомирилось, вернулся из гостей старый рыбак, вышел на берег моря и увидел, что нет его дочерей на круче, а на том месте, где любила сидеть Аза, свежий обвал. Глянул отец вниз – а там, под самой кручей, такой золотистый песок искрится на солнце, что аж очи слепит! А море – тихое-тихое и такое ласковое, как его дети… И понял всё несчастный и горько заплакал…

Вот с тех самых пор и море стали называть Азовским, ибо потонула ведь в нём красавица Аза. А длинных песчаных кос в этом море оттого столь много, что вместе с Азой утонула и её младшая сестра – Золотокосая Песчанка.

4

Мифология древних славян. Велес и Азовушка.

Родившегося младенца бога Велеса похитил бог Пан, сын Вия - царя подземного мира. Он поднял его люльку и понес над океаном. Но тут Велес стал расти и тяжелеть. Пан не сдержал младенца и уронил вместе с люлькой.

Велес в люлечке приплыл к берегам большого острова. Здесь Велес сразился с Коршуном и спас Царевну Лебедь, духа Азовского моря, кою звали Азовушкой. Азовушка была дочерью Сварога и Матери Сва. По её имени названо Азовское море.

Велес и Азовушка полюбили друг друга, вскоре сыграли свадьбу и стали жить вместе. Их волшебной обителью стал остров Буян на Азовском море.

2 группа рассказывает об озерах Донбасса по материалам книги И.Костыри «Думы о Донбассе». Звучит аудиозапись шума леса, щебета птиц.

Дума о Торских озерах

Такого дива, сотворенного самой природой на севере Донецкого края, пожалуй, и во всем мире не сыщешь!

На огромном расстоянии от моря, средь пресных речек и естественных водоемов лежат соленые озера, именуемые по-старинному Торскими, а по-нынешнему — Славянскими. Репное, Слепное, Вейсово, Кривое, Червленое... И более мелкие, безымянные, которые местные жители называют просто лиманами.

Озера приветливо-весело посверкивают своей гладью из зарослей камыша, тростника, рогозов. Но здесь встречаются и чисто морские растения — руппия, заннукелия. А кроме типичных луговых чины и алтея, прижились, как у себя дома, галодиты, любящие засоленную почву, солерос, солончаковая полынь и солончаковая астра, содник. Словно взяли и в одночасье переселились из какого-нибудь приморья в открытую степь. Собственно, и вода в озерах под стать морской.

Вокруг холмистое степное раздолье, изрезанное буераками, балками и оврагами с меловыми обрывами и осыпями, по буграм щетинится любящий зной полынок, подувает сухой, теплый ветерок, преимущественно с юго-востока. Ну, точь-в-точь, как на приморских прибрежьях.

Невидаль да и только!

Издавна их называют Торскими — по племени торков, кочевавших наравне с хазарами, печенегами и половцами по здешнему краю. Как и реку Торец с ее притоками — Сухим и Кривым. Что означает в переводе на русский язык «быстрый», либо «источник».

Название это поминается еще в Ипатьевской летописи, поведавшей так же, как и Боян в «Слове о полке Игореве», о трагический событиях, какие разыгрались на Диком Поле еще в 1185 году, при битве на реке Каяла. Игорь попал в плен на реке Тор или был привезен сюда с более южной стороны. Об этом самом месте ведется речь в «Слове...»: «В полночь Овлур (половец, бежавший на Русь вместе с Игорем) свистнул коня за рекою; велит князю не дремать». А в летописи уточняется: «... и послал Игорь Лаврове конюшного своего река ему перееде на оноу сторону Тора с конем поводным...»

Более того, в той же летописи записано, что воины князя Игоря, сдерживая натиск врагов, изнывали от жажды, но не могли пить и поить лошадей, так как вода в реке была соленой. Та ли была это река, поименованная Каялой, или Макатиха, которая когда-то была бурной и полноводной, а теперь русло ее почти пересохло, или другая какая, но место пребывания Игоря в плену обозначено Тором. И стало быть, даже если он и был пленен в другом безлюдье дикой степи, то побег совершил именно отсюда. Однако ж соль в воде поминается. Значит, все наверняка так и происходило, из этих мест Игорь бежал на близкий Северский Донец, к которому впоследствии обращался с благодарными словами: «О, Донче!...»

Самое большое из Торских озер — Репное.

Как-то работные люди, добывавшие к тому времени соль на самодельных солеварнях, услышали страшный грохот. И на их глазах в разверзшуюся, треснувшую или по-украински «репнувшую» землю провалилась казарма с целой командой солдат. Даже свидетель конкретный этому ужасу отыскался — некто Виттих, которого из-за границы вытребовал Петр I для отечественного соляного промысла.

Хотя по другому преданию, сгинул в пучине разверзшейся земли и хлынувшего оттуда рассола солеварный заводик — весь с гамузом.

Как бы там ни было, а хлынувшая наружу вода грозила затопить варницы. По донесению о случившемся Петру I было ниспущено повеление: спустить вновь образовавшееся озеро в Торец. Но уровень Торца оказался выше, и вода стала еще больше затапливать окрестности. И тогда канал засыпали наглухо. За достоверность предания никто не может поручиться. Тем не менее, следы тогдашнего неудачного канала якобы просматриваются до сих пор и их нетрудно отыскать.

А озеро, возникшее на месте треснувшей, или «репнувшей», земли и последующего ее провала, прозывается и посейчас Репным.

Слепное озеро называлось и Косю-Слепное. Оттого, что в нем якобы утонула слепая лошадь — «кося сліпа», поместному. Да и много было на нем слепней — оводов.

Озеро Вейсово связано с фамилией полковника Вейса, который занимался акцизным сбором пошлин. В 1832 году у него родился сын Иван, и в его честь озеро было названо Вейсовым. А до этого оно прозывалось на разные лады: и Старо-Майданным, потому что в его стороне находилась площадь — майдан, где собирались на свои соборы казаки, должностные лица и выборные от солеварен для рассмотрения и разрешения тех или иных заминок в организации производства, службы и управления; именовалось оно и Маяцким, поскольку рядом пролегала дорога на бывший воинский сторожек Маяки, что в направлении к Святым Горам.

Кривое именовалось еще и так: Кривое-Левадное. Первая половина исходила от кривизны его береговой линии, а вторая — от находившихся поблизости сенокосных левад.

И наконец, поименованное Червленым. Оно же и Червонное, а попросту Червоне. Потому что по его берегам росла вроде бы странная на вид трава — красного, будто кровавого, цвета. Она и поныне тут растет, солончаковая, сочная, хрупкая и красная с виду — солянка, или солонка.

Безымянным же озерцам, именуемым и лиманами, и солонцами, и солончаками, несть числа.

Недаром и развернулись на здешней почве соляные промыслы бог весть когда.

Из названий озер бросается в глаза нечто общее: украинизмы. Стало быть, не одни казенные работные люди, присланные из России, обретались на солеварнях, а стекались сюда и беглые крестьяне-украинцы — от них-то и приняли наименования украинский оттенок. Да еще и украинские казаки с Днепра — «черкасы».

О том, что солеварение на Торах к середине XVII века шло уже полным ходом, засвидетельствовали сохранившиеся в отечественных архивах указы Великого князя Алексея Михайловича. В первом говорилось, чтобы из Чугуева воевода Хлопов посылал ежегодно на Торские озера дружину по 30 человек для защиты солеваров и солеварения. Ибо набеги кочевников не прекращались. Для этой же цели защитной, кроме Маяцкого острожка, вскорости по второму указанию соорудили и на соленых озерах Острожек, в котором службу несла стража из того же Чугуєва.

А вскорости Богдан Хмельницкий жалобился царю: «Некии воришки в Гадяче и Вспрыке и в иных городах вчали бунты и многие злости, и не хотят с ними вместе против государева неприятеля идти, бегают в украинские города и на Торские озера».

На что последовал незамедлительный указ Тишайшего: «В украинские города черкасов и никаких людей, которые придут из полков Богдана Хмельницкого или из Тора, или из иных городов, не принимать и в вечное житие их не ставить».

Не пройдет и четверти века, как все тот же царь вынужден будет из-за непрекращающихся набегов кочевников, которые по весеннему и летнему теплу чуть ли не ежегодно жгли солеварни, торгово-ремесленные посады, разоряли при случае Острожек, преобразованный к тому времени в Торскую крепостцу, — все тот же царь из вынужденной предосторожности обязан будет принять совершенно противоположный указ: «У тех соляных озер для опасения неприятельских людей построен город Тор и призваны на житье черкасы». То бишь заднепровские казаки с Черкасского острова. Они сноровисты были в ратном деле. А к тому и сельщина была им свычна. Да и в солеварении по житейской ухватистости быстро освоились. И их, вероятно, можно считать первыми оседлыми жителями Торских озер.

Торяне, выдвинувшиеся за пределы так называемой Белгородской черты, то есть ряда крепостей, выстроенных для охраны южно-русских границ от Ворсклы до Дона по Северскому Донцу, — находясь на передовом ее крае, торяне больше других терпели из-за набегов кочевников. Их сотнями угоняли в полон. И к концу XVII века Торская крепостца, по донесению чучуевского воеводы царю, «пришла к совершенному разорению».

Поэтому жители бросили соляные озера, и в 1700 году промыслы на Торах запустели. А тем временем в Бахмуте были открыты новые, куда и перебрались сотни торян.

А от Тора осталось только новоявленное название Соляной. Или Соленый. Он-то, собственно, и стал прообразом нынешнего Славянска. Тогда же его исключили из фортификационных сооружений. И определили ему статус уездного городка Екатеринославского наместничества и дали теперешнее имя.

С первой половины XIX века Торские озера зажили иной, курортной жизнью — не менее хлопотной, суетной, зато бойкой и веселой, даже праздной.

В 1827 году штабс-лекарь Яковлев, ознакомившись с лечением на Одесских лиманах, стал успешно применять купания в Репном озере и натирания грязью оного больных солдат. На подмогу его усилиям пришел и харьковский профессор Гордиенко, сделавший изначальные химические анализы и минеральных вод, и тех же грязей.

Слава о целебных свойствах славянских грязей и вод быстро разнеслась по окрестным селам и городам. И вот уж отовсюду ринулся сюда недужный люд — «слабогрудые», с накожными заболеваниями, с покрученными болезнями руками и ногами. И лечились кто как попало, невзирая на запреты местных властей.

Однако приток людей на самолечение не прекращался. А тем более, что с постройкой в 1867—1869 годах Курско-Харьковско-Азовской железной дороги вблизи Славянска, курорт и вовсе стал доступен многим желающим попасть на Торские озера уже и из более отдаленных краев.

Упорядочился приплыв лишь после того, как курорт был передан в собственность города и началось строительство частных санаториев.

Первым директором минеральных вод избрали городского врача Коссовского.

А к концу XIX века вышел царский указ о том, что Славянские минеральные источники возведены в ранг общественно значимых. Не прошло и десяти лет, как на Международной бальнеологической выставке в бельгийском городе Спаа за высокое лечебное свойство представленных туда экспонатов торских грязей Славянский курорт был удостоен наивысшей награды — Большой Золотой Медали и премии Гран-при.

Вот тебе и Торские озера!

3 группа. Легенды о реках Донбасса. Звучит аудиозапись шума реки, щебета птиц.

В книгах И. Костыри «Думы о Донбассе», Е.Мотыжевой «Сказки, мифы и легенды Примиусья» находим объяснение некоторым названиям рек.

Большой Тор — это Казенный нынче, поскольку протекал по казенным, то есть государственным землям. А относительно его притоков, Кривого и Сухого, тут и гадать нечего: первый так назван потому, что кривой, а второй — потому что в летнее время мелеет, пересыхает сильно. Бакай — «глубокая, болотистая яма» в переводе с татарского. На реке Бессарабке жили в петровские времена переселенцы из Бессарабии.

А вот Колонтаевка, что вытекает из безымянного соленого озера и впадает в Казенный торец, хранит особую память.

Однажды небольшой отряд татар напал на баб, которые полоскали в речке белье. Женщины не сплоховали и стали отбиваться мокрыми, тугими и тяжелыми вальками, хлестали их по наглым смеющимся рожам, колотили до тех пор, пока не подоспели казаки, боронившие эту местность от набегов крымских татар и Ногайской орды. И потом долго смеялись над тем, как они сообща иноверцев поколотили. Оттого и Колонтаевка.

Легенда о реке Бахмутке

Существует легенда о дочери половецкого предводителя Бахмета, которая безоглядно полюбила местного пастуха. Но отец воспротивился этой любви, послал бедного пастуха со своей дружиной завоевывать тот же мир, о ладе и покое которого не однажды пел пастух. В одной из стычек пастух погиб. И тогда дочь Бахмета прокляла отца, послав­шего его суженого на верную гибель, а сама бросилась в без­донный яр, заросший до темени лесом. Бахмут-хан так и не отыскал ее.

Прошло какое-то время после разыгравшейся здесь тра­гедии, и в том яру проклюнулся солеродоный родник — вода в нем была солона от слез дочери хана, которая и там, в подзе­мелье, неутешно оплакивала своего любимого горькими, со­леными слезами.

Оттого-то и прозвали-де народившуюся речушку Бахмуткою, а отсюда и — Бахмут.

Кто ж теперь дознается в точности, как оно на самом деле было? В чью честь или память нарекли сим именем речку.

Так или иначе, а прижились на донецкой земле, искони славянской, эти нездешние названия — и Тор, и Бахмутка с прадавних пор. И стали неотъемлемыми, неотторжимыми от нашей древней истории. В том числе и истории солеварения в Донецком крае.

Миус и Миусик

Жили два речных брата – Миус да Миусик. В одной земле одновременно родились, одной водой питались. Всем равны, всем одинаковы. Потому все время спорили они, кто из них старший, а кто меньший брат. Спорили, ссорились, чуть не до драки доходило.

Наконец, решили найти кого-нибудь, чтоб рассудил их спор. Долго искали, и пришли к мудрому ворону, который, будто бы, уже лет триста на земле жил.

Выслушал их ворон, да и говорит:

– Уважу я вас. Ты, первый брат, лейся на юг по западному руслу. Ты, второй, лейся по восточному. А где ваши холмы и русла в одну песчаную долину сойдутся, встретитесь у большого дуба, что ветвями воды касается. Там я вас и рассужу.

Сказано, сделано.

По западному руслу Миусу выпало течь, по восточному – Миусику.

Подумал Миусик:

– Тот победит, кто быстрее до дуба добежит. Начну-ка я течь быстрее.

И помчался, что было сил, стараясь бежать почти по прямой, к дубу заветному. По дороге речушки малые за ним увязались, вместе течь просятся.

Миусик им:

– Недосуг мне, спешу очень. Вы уж сами там за мной старайтесь течь. Коли догоните, так я не против, побежим вместе.

Сказал так, и дальше потек, больше никакого внимания на маленькие ручейки да речушки не обращая, очень торопился первым быть.

Вот и добрался, в конце концов, к дубу. А на нем старый ворон братьев дожидается.

– Победил я, – кричит Миусик. – Первый притек. Да еще, гляди, с десяток ручейков и речушек за собой привел. Увязались за мной, несмышленые, сами. Но я всех обогнал. Первый я.

– Погоди, – ворон отвечает. – Подождем сперва твоего братца, Миуса.

А Миус по-другому рассудил, когда к дубу течь начал:

– Бежать, я, конечно, умею быстро, не хуже Миусика. Но ведь не всегда ноги – главное. Иногда еще и голову неплохо бы иметь на плечах. Потеку себе пока не торопясь, огляжусь сперва, подумаю. И потек.

И за Миусом, как и за Миусиком, куча речушек и ручейков увязалась, увидевших, что отправился он в путешествие.

Не сильно спешил Миус, каждую речушку ждал, чтоб никого не забыть, не обидеть. Когда и не прямо, а извилисто русло себе прокладывал, чтоб и самый слабый ручеек дорожку к нему найти смог.

– Вместе, – говорит, – идти веселее. Да и путь короче становится.

Тек он теперь в большой компании рек да ручейков, с два десятка их собрал вокруг себя. Струился, окрестными холмами любовался, на дубы глядел, ковыли слушал, прибрежные осоки мыл. Наконец, тоже добрался до заветного дуба, где его ворон да Миусик дожидались.

Посмотрел на обоих братьев ворон и сказал:

– Оба вы молодцы, хоть куда. Ты Миусик, первый прибежал, тут и спору нет.

Ты Миус, больше рек за собой привел, больше воды принес, больший путь прошел.

Хочу я знать, прежде чем решение свое вынести, как каждый из вас сам судил-рядил, когда ко мне спешил, чем руководствовался.

Миусик объясняет:

– Тот из нас старший, кто первый к тебе пришел. Потому что набольший тот, кто самый быстрый да удалый.

Выслушал Миусика ворон, на Миус посмотрел.

Миус ответил:

– Тот самый главный, кто о других думать способен. Потому я так задержался, что все ручьи да родники собрал, которые со мной течь хотели. Слабым русло помогал промыть, сильных рядом вел. Вместе мы к тебе нашу воду донесли.

Опустил голову ворон, задумался. Потом черным клювом черные перья почистил и молвил:

– Польза реки – в том, какой ширины пояс ее водяной, да в том, как глубока вода ее.

Ты, Миусик, торопился, да не так много воды принес. Ты, Миус, меньше спешил, зато воды, в жаркой степи жизнь несущей, больше собрал.

Смотрю я на вас и не только я, любой судья скажет вам, что большая сила у Миуса-реки. Больше в нем воды, а значит, больше пользы от него. Быть Миусу из вас, братьев, набольшим, а Миусику, отныне, во всем его слушаться.

Как сказал, так и стало с тех пор у Миуса да Миусика.

Хитромудрый Пронька (легенда об образовании рек Нагольной и Нагольчика)

Пришел как-то в наши края жить мужик один – рыжий да конопатый. Был он, по слухам, из хорошей семьи, вроде даже дворян польских. Но, кроме старого кафтана и сабли, ничего не имел. Потому, наверное, и прозвали его, скажем, не Прохором Алексеевичем, а, попросту, Пронькой.

Был этот Пронька, хоть и дворянский сын, а жадный да хитрый, словно цыган какой. Все мудрил, как бы богатства подольше и побыстрее добыть. Не было у него матери, но, была б, наверное, и ее Пронька продал бы, если б ему золото показали.

А во всем остальном – очень даже ничего был человек: разумный, утонченный, ухоженный. Разве что плечами узок, да собой худосочен. Ну, может, в поляках у них все такие…

Поселился Пронька там, где сейчас Грузская балка начинается. Хату себе сложил, огород развел, охотиться начал.

А вечерами, когда скучно становилось, в кабак ходил, со товарищами горькой выпить, да в карты в подкидного дурака перекинуться.

Вот однажды возвращались собутыльники домой, и по пьяному делу у старого колодца заспорили, кому из них лучшая жена достанется, самая богатая, да самая красивая.

Каждый, даже тот, кто кривой-косой, себя самым удачливым выставляет. Ну и Проньку, понятно, заело.

Домой пришел, думать стал, как бы ему товарищей переплюнуть, нос им утереть. Всю ночь и целый день думал. А к вечеру вот что случилось.

Постучал кто-то в дверь Пронькину. Открыл он засов, а на пороге девушка стоит. Росточком низенька, одета в простой мужицкий овчинный тулуп, мехом вовнутрь, а лицом красивенька, что солнышко весеннее.

– Ты кто? – Пронька удивился.

– Я – дух здешней земли. Над ковылем ветром летаю, травинки перебираю. В чабрецах истомой лежу – цветочки шевелю. Когда росой с веток терновых вниз качусь, когда шиповничком под ясным солнышком себе бока грею. Дух тутошней земли я, навеки к ней приставленный, богатства здешние храню.

А вчера вот услышала, как ты у колодца похвалялся, что самую лучшую жену себе найдешь, и решила прийти, посмотреть на тебя, в доме твоем погостить. Пустишь?

Пронька дверь пошире отворил:

– Милости просим. Такой-то красавице. А как звать-величать-то тебя?

– Навка я. Дух невидимый. Нету у меня имени крещеного. Как хочешь, так и назови. Да вот хоть Глафирой. Чем не имя? – девушка отвечает.

– Ну, Глафира, так Глафира. Только угощать мне тебя нечем. Сама знаешь, житье холостяцкое. Разве что чаем напоить могу.

И стал Пронька Глафиру чаем угощать. За чашками и просидели так вдвоем, поговорили сколько-то.

Пронька времени счет с навкой потерял. Будто вовсе она не мужичка, как по тулупу скажешь, а барыня, либо княжна какая.

Всю Пронькину любимую поэзию знала, о книжках ученых умно говорить могла, словно сама их читала, забытые песни, что Пронька в детстве от матери слышал, легко вспоминала. А уж какие шутки шутила да сказки сказывала – все ночные туманы за окном от смеха развеялись, и на горизонт вышедшее утреннее солнце тоже улыбаться стало.

Думал-думал Пронька, и насмелился:

– А оставайся-ка ты, – говорит, – у меня насовсем жить. Вместе веселее. Будешь мне жена. Готовить-то умеешь?

– А то, – Глафира отвечает. – Как все девки в этих краях: и готовить, и стирать, и штопать, и за скотиной ходить.

– Ну, коли и за скотиной ходить, это вовсе хорошо, – Пронька руками от радости прихлопнул. – Значит, решено. Только надобно тебе тулуп твой нагольный на сарафан, какие бабы тутошние носят, сменить. Есть у тебя в богатствах такой?

Глафира ему:

– Про тулуп мой нагольный думать – не твоя печаль. Сама себе такой выбрала – в девках ходить. Захотела б – здешние цветы попросила, одели бы меня хоть в шелка, хоть в парчу.

Но, теперь ты, коли мужем стал, сам позаботься обо мне. Сарафан мне справь такой, какой тебе нравится. По мне – все красиво, во что оденешь меня.

Так и стал Пронька с Глафирой жить. Сердцем, конечно, тянулся к навке, нравилась она ему.

Но умом да хитростью тоже думал: «Коли и впрямь она – всей этой земли дух, то укажет мне путь короткий ко всем богатствам ее. А нет – так с собой в приданое принесет, уж, наверное. Нельзя такое счастье просто так из рук выпускать».

Время прошло. Живет с Глафирой Пронька. Всем жена хороша, в любом деле – загляденье. Только богатства в его хате особого не прибавляется. Ни золота, ни серебра, ни каменьев дорогих, чем перед товарищами в кабаке похвастаться можно было бы.

Пронька серчать стал. На жену косо поглядывать. От чая со стихами и песнями его с души воротит, от запаха ковылей да чабрецов – голова болит. Тут еще забеременела Глафира, сына родила.

Думал Пронька, хоть после этого на его голову золотой дождь прольется, ан нет. Заколодило намертво. Вовсе озлился Пронька. А как сын ему спать мешать ночами стал, совсем волком вызверился, в темную ночь выгнал обоих из дому. Глафире, с сыном на руках, вслед ее овечий тулуп выбросил и дверь захлопнул. Отказался от обоих.

Ушла Глафира в чисто поле, бухнулась грудью о землю сырую и обернулась речкой – Нагольною, а сына обернула реченком – Нагольчиком.

Потекли себе вдвоем неспешно по степи широкой по своим речным делам. Только один раз водой в сторону пронькиного дома Нагольная плеснула: «Пожалеешь ты».

Время идет, Проньку обида гложет. В кабак стал все чаще заглядывать. В карты с собутыльниками да случайными людьми стал все чаще поигрывать. И вот однажды сел он играть со старым казачьим сотником из Леоново-Степановки, что выше по реке стояла, да проигрался ему вчистую. И хату свою проиграл, и землю, и хозяйство, и кафтан, что на плечах был надет, и собственные штаны. Захотел отыграться, а сотник ему и говорит:

– Дам тебе отыграться. Но – уговор. Слышал я – дворянин ты. Коли опять проиграешь, возьму я тебя зятем. Дочке моей единственной как раз муж нужен, а мне – сын. Ну а выиграешь – твое счастье, все долги тебе прощу.

Услышал Пронька о женитьбе – на сотника получше поглядел. Вроде небедный мужик. Наверняка за дочкой хорошее приданное даст. Да и незазорно будет перед товарищами зятем сотниковым себя оказать. Подумал-подумал Пронька и согласился.

Стали играть. Пронька, теперь уж нарочно, сотнику проигрывает. Победил сотник.

Живо Проньку к себе в бричку посадил и в свое село повез. Дочке своей под хомут.

Как ехал Пронька в Леоново-Степановку, все думал, сколько выгод от женитьбы ему перепадет. А на деле по-другому вышло.

Жена досталась Проньке ленивая, старая, толстая да рябая. Живого весу в ней, почитай, пудов восемь было. Красоты и вовсе никакой. А характером – не приведи господь, хуже армейского фельдфебеля. Чуть что не по ней – живо мужа тумаками да затрещинами воспитывала. А скажет он хоть слово против – под себя подомнет, сверху на грудь сядет, да ну Проньку по щекам хлестать и волосы ему с макушки клочьями драть.

Про детей да любовь, какая у мужа с женой случается, и слышать не хотела.

Думал Пронька, хоть имение свое ему сотник отпишет, а он его одной дочери завещал. Зятя вовсе бесправной церковной мышью перед народом выставил. При важной жене-помещице в простого денщика превратил.

Жалел потом Пронька, лысину от солнца лопухом прикрывая, что за большим счастьем погнался, а малое потерял, да поздно. Видно, насмеялась над ним навка, подарила ему жену такую, какую заслуживал.

V. Закрепление изученного.

На интерактивной доске вы видите кресс-кросс. В нем зашифрованы названия рек нашего края. Ваша задача — увидеть и назвать их.

VІ. Рефлексия.

Какая ленда понравилась и запомнилась вам больше всего? Почему?

Какая информация в вашей копилке кажется вам наиболее ценной?

VІІ. Итог урока.

Каждый географический объект имеет научное объяснение своего названия. Этим занимается наука этимология. Однако параллельно с официальным объяснением нередко существуют фольклорные, мифологические объяснения тем или иным названиям, такие, какими они запечатлелись в памяти народа.

Я предлагаю каждой группе составить сенкан на тему нашего урока по алгоритму: 1 строка: название понятия, 2 строка: 2 прилагательных, 3 строка: 3 глагола, 4 строка: фраза или предложение, 5 строка: вывод одним словом.

VІІІ. Домашнее задание.

Ваши домашним заданием будет творческая работа. Придумать свою легенду о любом географическом объекте Донецкого края.

Литература

1. И.Костыря. Думы о Донбассе. http://donpatriot.ru/legendi_o_donbasse.html

2.Е.Мотыжева «Сказки, мифы и легенды Примиусья» http://17mkurgan.wmsite.ru/rasskazy-i-otchety/skazki-mify-i-legendy-primiusja/

3. Легенды Донбасса. Краеведческое пособие. http://www.docme.ru/doc/1084006/legendy-donbassa.-kraevedcheskoe-posobie