Xxiv. старик хоттабыч и сидорелли

На старика было просто жалко смотреть. Целый день он отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него якобы разыгрался ревматизм. Конечно, это было нелепым объяснением, ибо глупо с ревматизмом забираться в воду.

Хоттабыч лежал на дне аквариума, лениво шевеля плавниками и вяло глотая воду. Когда к аквариуму подходил Волька или Женя, старик уплывал к задней стенке, весьма невежливо поворачиваясь к ним хвостом. Правда, когда Волька отлучался из комнаты, Хоттабыч вылезал из воды, чтобы немножко размяться.

Но, едва заслышав Волькины шаги, он с тихим плеском кидался в аквариум, словно и не думал его покидать. Ему, очевидно, доставляло какое-то горькое удовлетворение, что Волька то и дело начинал упрашивать его вылезть из воды и перестать дуться. Всё это старик выслушивал, повернувшись к мальчику хвостом. Стоило, однако, его юному другу развернуть учебник географии, чтобы подзаняться к переэкзаменовке, как Хоттабыч высовывался наполовину из аквариума и горько упрекал Вольку в бесчувственности. Дескать, как это можно заниматься разными пустяками, когда старый человек так мучается ревматизмом.

Но лишь Волька закрывал учебник, старик снова поворачивался к нему хвостом. Так продолжалось до самого вечера. В начале восьмого он резко взмахнул плавниками и выпрыгнул на пол. Отжав воду из бороды и усов и быстро высушив их у весело гудевшего настольного вентилятора, он сдержанно промолвил обрадованному Вольке:

— Ты меня очень обидел отказом от моих скромных подарков. Твоё и моё счастье, что я обещал тебе не обижаться. Но я обещал не обижаться на тебя, и я не питаю поэтому к тебе никакой обиды, ибо я понял, кто истинный виновник огорчений, которые ты мне, сам того не желая, причиняешь. Наставники твои — вот корень зла! Варвара Степановна, а не ты — юный и неопытный отрок — ответит мне полной мерой за всю горечь последних дней, и я её, недостойную ту Варвару дочь Степана, сейчас…

Он вырвал сразу четыре волоска из бороды: готовилось нечто из ряда вон выходящее.

— Что ты, что ты, Хоттабыч, миленький, дорогой! — залепетал Волька и прямо-таки повис на руках у разъярившегося джинна. — Варвара Степановна нисколечко в этом не виновата!.. Честное пионерское!.. Это всё я сам…

— Нет, виновата, виновата, виновата! — бубнил Хоттабыч, пытаясь выпростать свои руки.

— Не виновата, не виновата, честное пионерское, не виновата!.. — испуганно возражал Волька, лихорадочно придумывая, чем бы ему отвлечь от Варвары Степановны рассвирепевшего джинна. — Знаешь что?.. Знаешь что?.. — Он наконец придумал: — Пойдём в цирк, а? Ну, Хоттабыч, ну миленький!.. Пойдём в цирк! Нам с Женей нипочём не достать билетов, а тебе это ничего не стоит… Только ты можешь нам помочь попасть в цирк… Ты такой всемогущий, ты такой удивительно всемогущий!..

Старик был очень любопытен, падок на лесть, а главное, не в пример другим джиннам, очень отходчив.

— А что ты называешь этим смешным словом, напоминающим чириканье воробья! — Глаза Хоттабыча пытливо загорелись. — Рынок ли это, на котором торгуют попугаями и другими диковинными пернатыми? Да будет тебе известно, что к птицам я равнодушен. Я давно пресыщен лицезрением попугаев.

— Что ты! Это в тысячу раз интересней! Что я говорю в тысячу — в миллион, миллион миллионов раз!..

Хоттабыч сразу забыл о Варваре Степановне. Его глаза загорелись азартным блеском.

— С радостью и удовольствием, о Волька. И знаешь что? Давай поедем туда на верблюде, даже лучше того — на слоне. Представь только, как все будут тебе завидовать.

— Нет, что ты! Не стоит тебе затрудняться, — возразил Волька с подозрительной поспешностью. — Давай лучше, если ты не боишься, поедем на троллейбусе.

— А чего тут бояться? — обиделся старик. — Я четвёртый день без страха взираю на эти железные повозки.

Через полчаса Волька, Женя и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в цирк Шапито.

Старик сбегал к кассе поинтересовался, как выглядят билеты, по которым пускают в цирк, и вскоре и у него, и у Вольки, и у Жени сами по себе возникли твёрдые бледно-розовые пропуска на свободные места.

Они вошли в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.

В одной из лож, около самой арены, было как раз три свободных стула, но Хоттабыч решительно высказался против этих мест.

— Я не могу согласиться, — сказал он, — чтобы хоть кто-нибудь в помещении сидел выше меня и моих глубокочтимых друзей. Это было бы ниже нашего достоинства.

Спорить со стариком было совершенно бесполезно, и ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в последнем ряду амфитеатра.

Вскоре выбежали униформисты[1]в малиновых расшитых золотом ливреях и выстроились по обе стороны выхода на арену.

Ведущий программу зычным голосом объявил начало представления, и на арену выехала наездница, вся усеянная блёстками, как ёлочный дед-мороз.

— Ну как, нравится? — спросил Волька у Хоттабыча.

— Не лишено интереса и для глаза приятно, — осторожно ответил старик.

За наездницей последовали акробаты, за акробатами — клоуны, за клоунами — дрессированные собачки, вызвавшие сдержанное одобрение Хоттабыча, за собачками — жонглёры и прыгуны. На прыгунах закончилось первое отделение.

Обидно было уходить из цирка, но дома ждал учебник географии, раскрытый ещё на самых первых страницах.

Волька тяжко вздохнул и шепнул Жене на ухо:

— Ну, я пошёл, а ты постарайся удержать его часочка два хотя бы. Погуляй с ним после цирка, что ли…

Но Женя многозначительно, с расстановкой вполголоса промычал в нос:

— Надо нам всем троим уходить, всем нам троим… Здесь ВЭ ЭС, здесь ВЭ ЭС!

И чуть заметно кивнул в сторону бокового прохода.

Волька обернулся и похолодел: по крутым ступенькам бокового прохода спускалась в фойе Варвара Степановна со своей пятилетней внучкой Иришей.

Мальчики, не сговариваясь, вскочили на ноги и стали перед ничего не подозревавшим стариком так, чтобы заслонить от него свою классную руководительницу.

— Знаешь что, Хоттабыч, — с трудом выдавил из себя Волька, — пошли домой, а?.. Здесь сегодня совсем неинтересно.

— Ага, — подхватил Женя, которого от беспокойства за Варвару Степановну трясло как в лихорадке, — верно, пошли… Погуляем по парку… и так далее…

— Что вы, о юные мои друзья! — простодушно отвечал Хоттабыч. — Мне никогда ещё не было так занятно, как в этом поистине волшебном шатре. Знаете что, уходите, а я вернусь к вам, лишь только закончится это столь увлекательное представление.

Только этого и не хватало: оставить Варвару Степановну наедине с ненавидящим её джинном!

Надо было во что бы то ни стало занять его внимание до начала второго отделения. А тогда Хоттабыча не оторвать от того, что будет происходить на манеже. Словом, надо было наисрочнейшим образом что-нибудь придумать, а Волька с перепугу за Варвару Степановну совсем растерялся. У него даже начали пощёлкивать зубы, что уже стало заинтересовывать Хоттабыча, которому до всего было дело.

— Так вот что, Хоттабыч, — нашёлся наконец не Волька, а Женя. — Одно из двух: или учиться, или не учиться!

И Волька и Хоттабыч посмотрели на него с одинаковым недоумением.

— Я говорю в том смысле, — пояснил им обоим Женя, — что раз мы с Хоттабычем договорились, что будем обучать его грамоте, то надо использовать каждую свободную минуту для учёбы. Верно я говорю, Хоттабыч?

— Твоё трудолюбие достойно высочайших похвал, о Женя, — растроганно отвечал Хоттабыч.

— А раз так, так вот тебе в руки цирковая программа, и мы немедленно начинаем по ней изучать с тобой азбуку. До конца антракта…

— С радостью и удовольствием, о Женя!

Женя развернул программку и ткнул пальцем в первую попавшуюся букву «А».

— Вот это буква «А». Понятно?

— Понятно, о Женя.

— Значит, какая это буква?

— Это буква «А», о Женя.

— Правильно. Разыщи мне здесь во всех строчках букву «А».

— Вот это буква «А», о Женя.

— Замечательно! А ещё где?

— Вот, и вот, и вот, и вот, и вот… Хоттабыч не на шутку увлёкся учёбой. Ни на что другое он уже не обращал внимания.

К тому времени, когда закончился перерыв, публика вновь расселась по своим местам и снова включили полный свет. Хоттабыч успел освоить все буквы алфавита и читал по складам:

— «Ак-ро-бат с под… с под-кид-ной сет-кой…»

— Знаешь, Хоттабыч, — воскликнул Женя с неподдельным восхищением, — у тебя совершенно замечательные способности!..

— А ты думал! — отозвался Волька. — Это, брат, такой талантливый джинн, каких свет не видал! А Хоттабыч упоённо читал:

— «Труп-па ак-ро-ба-тов пры-гу… пры-гу-нов под ру-ко-вод-ством Фи-лип-па Бе-лых». Это мы уже видели. «На-ча-ло ве-чер-них пред-став-ле-ний в во-семь ча-сов ве-чера. Нача-ло ут-рен-них представлений в две-на-дцать часов дня». О юные мои учителя, я прочёл всю программу. Значит ли это, что я сумею теперь читать и газеты?

— Конечно!.. Факт! — подтвердили ребята. А Волька добавил:

— Сейчас мы с тобой попробуем прочитать вон те приветствия, которые висят над оркестром.

Но как раз в это время к Хоттабычу подошла девушка в кокетливом белом переднике, с большим подносом в руках.

— Эскимо не потребуется? — спросила она у старика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Вольку.

— Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй!

Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил ребят и купил себе ещё одну порцию, потом ещё одну и, наконец, разохотившись, откупил у обомлевшей продавщицы сразу всё наличное эскимо — сорок три кругленьких, покрытых нежной изморозью, пакетика с мороженым. Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла вниз, то и дело оборачиваясь на удивительного покупателя.

— Ого! — подмигнул Женя своему приятелю. — Старик дорвался до эскимо.

В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу откусывая большие куски и смачно похрустывая. Последний кусок он проглотил в тот момент, когда в цирке снова зажглись все огни.

— Мировой… комбинированный… аттракцион!.. Артист государственных цирков Афанасий Сидорелли!

Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вышел невысокого роста пожилой артист в расшитом золотыми драконами синем шёлковом халате. Это и был знаменитый Сидорелли. Пока его помощники раскладывали на маленьком лакированном столике всё, что было необходимо для первого фокуса, он продолжал раскланиваться и улыбаться. При улыбке у него ярко поблёскивал во рту золотой зуб.

— Замечательно! — прошептал завистливо Хоттабыч.

— Что замечательно! — спросил Волька, изо всех сил хлопая в ладоши.

— Замечательно, когда у человека растут золотые зубы.

— Ты думаешь? — рассеянно спросил Волька, следя за начавшимся номером.

— Я убеждён в этом, — ответил Хоттабыч. — Это очень красиво и богато.

Сидорелли кончил первый номер.

— Ну как? — спросил Волька у Жени таким тоном, будто он сам проделал этот фокус.

— Замечательно! — восторженно ответил Женя, и Волька тут же громко вскрикнул от удивления: у Жени оказался полный рот золотых зубов.

— Ой, Волька, что я тебе скажу! — испуганно прошептал Женя. — Ты только не пугайся: у тебя все зубы золотые.

— Это, наверно, работа Хоттабыча, — сказал с тоской Волька.

И действительно, старик, прислушивавшийся к разговору приятелей, утвердительно кивнул головой и простодушно улыбнулся, открыв при этом, в свою очередь, два ряда крупных, ровных золотых зубов.

— Даже у Сулеймана ибн Дауда — мир с ним обоими! — не было во рту такой роскоши! — хвастливо сказал он. — Только не благодарите меня. Уверяю вас, вы достойны этого небольшого сюрприза с моей стороны.

— Да мы тебя и не благодарим! — сердито бросило Женя.

Но Волька, испугавшись, как бы старик не разгневался, дёрнул своего приятеля за руку.

— Понимаешь ли, Хоттабыч, — начал он дипломатично, — это слишком будет бросаться в глаза, если сразу у всех нас троих, сидящих рядом, все зубы окажутся золотыми. На нас будут смотреть, и мы будем очень стесняться.

— И не подумаю стесняться, — сказал Хоттабыч.

— Да, но вот нам как-то будет всё-таки не по себе. У нас пропадёт всё удовольствие от цирка.

— Ну, и что же?

— Так вот, мы тебя просим, чтобы, пока мы вернёмся домой, у нас были во рту обычные, костяные зубы.

— Восхищаюсь, вашей скромностью, о юные мои друзья! — сказал немного обиженно старик.

И ребята с облегчением почувствовали, что во рту у них прежние, натуральные зубы.

— А когда вернёмся домой, они снова станут золотыми? — с беспокойством прошептал Женя.

Но Волька тихо отвечал:

— Ладно, потом увидим… Может, старик про них позабудет.

И он с увлечением принялся смотреть на головокружительные фокусы Афанасия Сидорелли и хлопать вместе со всеми зрителями, когда тот из совершенно пустого ящика вытащил сначала голубя, потом курицу и, наконец, мохнатого весёлого белого пуделя.

Только один человек сердито, не высказывая никаких признаков одобрения, смотрел на фокусника. Это был Хоттабыч.

Ему было очень обидно, что фокуснику хлопали по всякому пустяковому поводу, а он, проделавший со времени освобождения из сосуда столько чудес, ни разу не услышал не только аплодисментов, но и ни одного искреннего слова одобрения.

Поэтому, когда снова раздались рукоплескания и Сидорелли начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб огорчённо крякнул и, невзирая на протесты зрителей, полез через их головы на арену.

Одобрительный рокот прошёл по цирку, а какой-то солидный гражданин сказал соседке:

— Я тебе говорил, что этот старик — «рыжий». Это, видно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потешно держит. Они иногда нарочно сидят среди публики.

К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слышал, целиком поглощённый своими наблюдениями за Сидорелли. Тот как раз в это время начал самый удивительный из своих номеров.

Прежде всего знаменитый иллюзионист зажёг несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их себе в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Сидорелли стал быстро размахивать перед собой красивым зелёным веером.

Опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и наконец, когда в цирке погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.

И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущённый голос старика Хоттабыча.

— Вас обманывают! — кричал он, надрываясь, — Это никакие не чудеса! Это обыкновенная ловкость рук!

— Вот это «рыжий»! — восхищённо воскликнул кто-то из публики. — За-ме-ча-тель-ный «рыжий»! Браво, «рыжий»!..

А все зрители, кроме Вольки и его друга, дружно зааплодировали Хоттабычу.

Старик не понимал, о каком «рыжем» кричат. Он терпеливо переждал, когда кончатся вызванные его появлением рукоплескания, и язвительно продолжал:

— Разве это чудеса?! Ха-ха!

Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронёсся явственный запах серы.

С удовольствием выслушав аплодисменты, Хоттабыч щёлкнул пальцами, и вместо одного большого Сидорелли по низенькому барьеру манежа побежали один за другим семьдесят два маленьких Сидорелли, похожих на знаменитого фокусника как две капли воды. Пробежав несколько кругов, они слились в одного большого Сидорелли, как сливается в одну большую каплю много маленьких капель ртути.

— Это ещё не всё! — громовым, нечеловеческим уже голосом прокричал Хоттабыч, разгорячённый всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.

Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали, из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.

Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные рукоплескания.

Вот он махнул рукой, и всё, что было на арене: и Сидорелли, и его помощники, и разнообразный и многочисленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые униформисты, — всё это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищёнными зрителями, тут же растаяло в воздухе.

Неизвестно откуда возник на манеже огромный лопоухий африканский слон с весёлыми, хитрыми глазками: на его спине — слон поменьше; на втором — третий, ещё меньше; на третьем — четвёртый… Последний, седьмой, под самым куполом, был не больше овчарки. Они разом затрубили, высоко подняв хоботы, хлопнули, как по команде, своими обвислыми ушами и улетели, размахивая ими, как крыльями.

Тридцать три оркестранта с весёлыми криками вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились вниз с площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в своём объёме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушённые звуки марша.

Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щёлкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители, один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.

И вот наконец в опустевшем цирке остались только три человека — Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся к старику из последнего ряда амфитеатра.

— Ну как? — вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. — Это вам не Сидорелли! А?..

— Куда ему до тебя! — отвечал Волька, сердито моргая Жене, который всё порывался попросить о чём-то старика.

— Терпеть не могу обманщиков! — пробормотал вдруг Хоттабыч с неожиданным ожесточением. — Выдавать за чудеса обыкновенную ловкость рук!.. Да ещё в моём присутствии!..

— Но ведь он не знал, что здесь присутствует такой могущественный и мудрый джинн, — вступился Женя за Сидорелли. — Да он и не говорил, что это чудеса. Он вообще ничего не говорил.

— Там написано… Там, в программке… Ты же сам слышал, как я читал: «Чудеса иллюзионной техники».

— Так иллюзионной же, ил-лю-зи-он-ной! Это же понимать надо.

— А какие были рукоплескания! — с удовольствием вспоминал старик. — А вот от тебя, о Волька, я ещё ни разу не слышал не только рукоплесканий, но и просто одобрения… Нет, слышал, но по какому-то совершенно пустяковому чуду; я его даже за чудо не считаю… И всё это злокозненная Варвара Степановна! Это она научила тебя пренебрегать моими дарами! Не возражайте, о юные мои друзья, она, она!.. Такие чудесные дворцы!.. Такой дивный караванчик!.. Такие верные и здоровые рабы!.. Такие верблюдики!.. И вот эта злокозненная Варвара Сте…

Но тут, к счастью для классной руководительницы наших юных героев, в поле зрения Хоттабыча попал длинный транспарант, висевший над площадкой оркестра. Глаза его, до этого помутившиеся, снова приняли осмысленное выражение, на лице появилась слабая улыбка, и он с удовольствием человека, только что научившегося грамоте, стал читать вслух:

«До-ро-гие ре-бя-та! Поз-драв-ляем вас с окончанием учеб-но-го го-да и жела…»

Не дочитав до конца приветствие, старик замолк, закрыл глаза, и казалось, вот-вот потеряет сознание.

— А ты мог бы вернуть всех на прежние места? — стал его испуганно тормошить Волька. — Хоттабыч, ты меня слышишь? Алло!.. Алло!.. Хоттабыч, ты можешь так сделать, чтобы всё было по-прежнему? Это, наверно, очень трудно?

— Нет, не трудно… То есть для меня, конечно, не трудно, — еле слышно отвечал Хоттабыч.

— А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, — коварно сказал Волька.

— Под силу. Но что-то очень устал…

— Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.

Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.

Тотчас же из-под купола со свистом примчались и разместились, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и униформисты во главе с бравым ведущим.

Громко хлопая ушами, прилетела обратно вся семёрка африканских слонов, приземлилась и снова выстроилась в пирамиду. Только на сей раз внизу был самый маленький, а наверху, под куполом, — самый большой, тот, который с весёлыми, хитрыми глазками. Потом пирамида рассыпалась, слоны цугом помчались по манежу, стремительно сокращаясь в размере, пока не стали с булавочную головку и окончательно не затерялись опилках.

Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился наверх, на площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по местам и грянул туш…

— Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить, — проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках. — Будьте любезны, товарищ, — почтительно обратился он к Хоттабычу, — не откажите заглянуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить начальник Управления госцирков насчёт ряда выступлений в Москве и периферийных цирках.

— Оставьте старика в покое! — сказал с досадой Волька. — Вы разве не видите — он болен, у него повышенная температура.

Действительно, у Хоттабыча был сильный жар.

Старик здорово объелся мороженым.

ХXV. БОЛЬНИЦА ПОД КРОВАТЬЮ

Тот, кто никогда не возился с заболевшим джинном, не может даже себе представить, какое это утомительное и хлопотливое дело.

Прежде всего возникает вопрос: где его держать? В больницу его не положишь, и дома на виду его тоже держать нельзя.

Во-вторых, как его лечить? Медицина рассчитана на лечение людей, а не сказочных волшебников.

В-третьих, заразны ли для людей болезни джиннов?

Все эти три вопроса были тщательно обсуждены ребятами, когда они на такси увозили бредившего Хоттабыча из цирка.

Было решено:

1. Хоттабыча в больницу не везти, а держать его со всеми возможными удобствами у Вольки под кроватью, предварительно предложив ему для безопасности сделаться невидимым.

2. Лечить его, как лечат людей от простуды. Давать на ночь аспирин, поить чаем с малиновым вареньем, чтобы хорошенько пропотел.

3. Болезни джиннов людям, очевидно, не передаются.

К счастью, дома никого не было. Хоттабыча удалось спокойно уложить на его обычное место под кроватью. Женя побежал в аптеку и в «Гастроном» за аспирином и малиновым вареньем, а Волька пошёл на кухню подогреть чай.

— Ну, вот и чай готов! — весело сказал он, возвращаясь из кухни с кипящим чайником в руках. — Будем пить чай, старина? А?..

Ответа не последовало.

— Умер! — ужаснулся Волька и вдруг почувствовал, что, несмотря на все неприятности, которые уже успел ему доставить Хоттабыч, будет очень жалко если старик умрёт. — Хоттабыч, миленький! — залепетал он и, встав на колени, полез под кровать.

Но старика под кроватью не оказалось.

— Вот нелепый старик! — рассвирепел тогда Волька, сразу позабыв о своих нежных чувствах. — Только что был здесь и уже успел куда-то запропаститься!

Неизвестно, какие ещё горькие слова произнёс Волька по адресу старика, если бы в комнату в это время не ввалился Женька, с шумом волоча за собой Хоттабыча. Старик упирался и бормотал себе под нос что-то несвязное.

— Вот чудак!.. Нет, ты подумай только, что за чудак! — возмущался Женя, помогая укладывать больного под кровать. — Возвращаюсь это я по улице, смотрю — а Хоттабыч стоит на углу с мешком золота и всё норовит всучить его прохожим. Я его спрашиваю: «Что ты здесь делаешь с повышенной температурой?» А он отвечает: я, мол, чувствую приближение смерти, я, мол, хочу по этому случаю раздать милостыню. А я ему говорю: «Чудак ты, чудак! Кому же ты собираешься раздавать милостыню?» А он говорит: «В таком случае, я пошёл домой». Вот я его и привёл… Лежи, старичок, поправляйся! Умереть всегда успеешь!..

Хоттабычу дали лошадиную дозу аспирина, скормили ему с чаем всю банку малинового варенья и, укутав получше, чтобы пропотел за ночь, уложили спать.

Старик, полежав некоторое время спокойно, вдруг проголодался и собрался вставать, чтобы пойти к Сулейману ибн Дауду извиняться за какие-то давнишние обиды. Потом он заплакал и стал просить Вольку, чтобы тот сбегал в Средиземное море и Индийский океан, разыскал там на дне медный сосуд, в котором заточён его дорогой братик Омар Юсуф ибн Хоттаб, освободил его из заточения и привёл сюда.

— Мы бы так чудно зажили здесь все вместе! — бормотал он в бреду, заливаясь горючими слезами.

Через полчаса старик пришёл в сознание и слабым голосом произнёс из-под кровати:

— О юные мои друзья, вы не можете себе вообразить даже, как я вам благодарен за вашу любовь и дорогое ваше внимание! Окажите мне, прошу вас, ещё одну услугу: свяжите мне покрепче руки, а то я во время горячки такое наколдую, что потом боюсь и сам ничего не смогу поделать.

Старика связали, и он моментально уснул как убитый.

Наутро Хоттабыч проснулся совершенно здоровым.

— Вот что значит вовремя поданная медицинская помощь! — удовлетворённо сказал Женя Богорад и твёрдо решил по окончании школы поступить в медицинский институт.