Утро. Валентина наводит порядок после вчерашних посиделок. Входит Баба Саша.

БАБА САША: Утро доброе, Валюша.

ВАЛЕНИТИНА: Заходи, Баба Саша. Чаю будешь?

БАБА САША: Порядки что ли сменились? Сегодня уже без приглашения принимаете?

ВАЛЕНТИНА: Не сердись. Ситуация такая. Скажем, непривычная. Сама ведь понимаешь. Давай, лучше чайку попьем. Я тут свежего заварила, с травками.

БАБА САША: Да, не сержусь я. Баба Саша – не старуха какая… Баба Саша всё видит и понимает. Жалко мне тебя, девка, ох, как жалко. Даже не знаю, чем и помочь-то.

ВАЛЕНТИНА: Чем тут поможешь. Вот посидишь со мной, поговорим о том, о сём - мне и легче станет. (Накрывает на стол к чаю.)

БАБА САША: Легче-то может и станет, только ничего не изменит.

ВАЛЕНТИНА: Не напоминай. Хоть бы кто подсказал, что делать-то?! Как во сне всё. Вроде со мной, а вроде и нет.

БАБА САША: Может, погадать на чём-нибудь?

ВАЛЕНТИНА: На чём?

БАБА САША: На картах или кофейной гуще.

ВАЛЕНТИНА: Кто гадать-то будет?!

БАБА САША: Да, кто-кто! Вон, можем к Верке Ляминой сходить.

ВАЛЕНТИНА: К ней не пойду. В прошлый раз нагадала урожай небывалый. Так вся картошка сгорела!

БАБА САША: Тогда к деду Матвею.

ВАЛЕНТИНА: Ага! На шишках гадать. Одна шишка – счастье. Две шишки – счастье необычайное. Три шишки – счастье навалом.

БАБА САША: Зато всё понятно.

ВАЛЕНТИНА: Не пойду.

БАБА САША: Не кипятись. Детям-то сообщила?

ВАЛЕНТИНА (нехотя): Нет.

БАБА САША: Как так? Ты что?!

ВАЛЕНТИНА: А вот так. Что я им скажу? У отца, мол, видения, голоса… они ему смерть предсказали. Ты же знаешь, наших ребят. Они не только не поймут, они на смех всех поднимут. Уж как свершиться – тогда и позвоню. Не нужно сейчас этого.

БАБА САША: Может это и правильно. Чего зря дергаться… А вдруг еще все перемениться?

ВАЛЕНТИНА: Ты думаешь, так можно?

БАБА САША: Я точно не знаю. Но на белом свете всякое бывает. Захотел человек чего-то, а потом раз… и передумал. Или там у них какие непредвиденные обстоятельства непреодолимой силы могут случиться.

ВАЛЕНТИНА: Какие обстоятельства?

БАБА САША: Землетрясение или наводнение.

ВАЛЕНТИНА: Да ты что? И у них такое бывает?

БАБА САША: А чем они хуже нас?! Конечно, бывает. Гром-то гремит, дождь идет. ВАЛЕНТИНА: Ах, ты!...

БАБА САША: Тихо, тихо, тихо! Это я тебя отвлекаю от действительности. Не обижайся.

ВАЛЕНТИНА: Да что вы, баба Саша. То же мне, человек почтенного возраста. А ведь я почти поверила, как маленькая.

БАБА САША: Эх, женское счастье - был бы милый рядом… Пашка-то спит еще?

ВАЛЕНТИНА: Какой спит! Они с Иваном в шесть утра на рыбалку отправились.

БАБА САША: С кем?

ВАЛЕНТИНА: С брательником своим младшеньким.

БАБА САША: Вот тебе и поворот! Вот тебе и ситуация!

ВАЛЕНТИНА: И, слава Богу! Сколько можно было в молчанку-то играть. Взрослые мужики, а всё, как дети малые. Вот пусть детство-то на рыбалке и вспомнят. Обещали с хорошим уловом вернуться. Ухи наварим! На обед обязательно заходи.

БАБА САША: Поговорить я хотела с Павлом.

ВАЛЕНТИНА: Неужто, забор плохо подлатал?

БАБА САША: С забором всё в порядке. Забор еще лет десять простоит. Так, спросить кое о чем хотела. Ну, да ладно, в обед и спрошу. Не горит, вроде.

ВАЛЕНТИНА: А раз не горит, то и не будем торопиться.

БАБА САША: Торопиться-то оно может и не стоит. Но и опоздать тоже никак нельзя. Всему своё время, Валюша.

ВАЛЕНТИНА: Да куда ты спешишь? Случилось чего? Признавайся уже.

БАБА САША: Еще чего! Ты не судья, чтобы я тебе признавалась. Да и не в чем мне признаваться. Разве что в грехах своих. Но об этом лучше говорить в другом месте.

ВАЛЕНТИНА: Опять! Нам что, больше и поговорить не о чем?! Хватит о других местах. Давай чай пить.

(Входит Петр Семёнович.)

А вот и гость к столу.

ПЕТР СЕМЁНОВИЧ: Доброго утра, хозяева… и гости.

БАБА САША: Здрасте! А ты чего припёрся, географ?

СЕМЁНОВИЧ: Я по приглашению.

БАБА САША: Тебя-то за что вызвали?! Успеваемость что ли хромает? Или поведение неудовлетворительное?!

ВАЛЕНТИНА: Ну, чего ты, Баба Саша…

БАБА САША: Урок-то выучил? Дневник дома не забыл, Петя? А то родителей в школу вызову!

ВАЛЕНТИНА: За что вы с ним так?

БАБА САША: А чтоб не выпендривался: я по приглашению! Тут все не запросто так. Тут все по делу.

СЕМЁНОВИЧ: Кто бы спорил. Только вот дела-то у всех разные: у кого-то серьезные, а у кого-то и так…

БАБА САША: Чего так?

СЕМЁНОВИЧ: Пустяшные.

БАБА САША: Это ты про кого?

СЕМЁНОВИЧ: Не рычи. Про себя, конечно, про себя. Зря, наверное, пришел.

ВАЛЕНТИНА: Ну, что вы, Петр Семёнович… раз Павел приглашение прислал, значит, хотел вас увидеть. Он уже скоро. Чуток подождите.

ПЕТР СЕМЁНОВИЧ: Я подожду, Валюша. Подождать я могу.

ВАЛЕНТИНА: У нас тут чай как раз поспел.

БАБА САША: А вот мне некогда чаи гонять. У меня, действительно, дела имеются. Так что прощевайте, односельчане дорогие. Компанию вам не смогу составить.

ВАЛЕНТИНА: Да чего ты осерчала-то? Какая муха тебя укусила?

БАБА САША: Глоссина морситанс!

ВАЛЕНТИНА: А это кто?

СЕМЁНОВИЧ: А это, Валюша, муха цеце. Поймать и убить эту муху не так-то просто. Летает она быстро, целеустремленно и бесшумно. Если ее прихлопнуть или оглушить, муха даже с переломанными крылышками все равно доберется до желаемой теплой добычи и норовит укусить снова.

БАБА САША: Эти мухи имеют тело, длина которого составляет от 9 до 14 миллиметров. Муха цеце отличается от привычных для жителей Европы домашних мух тем, что её крыльца складываются по-другому, их концы могут плоско налегать один на другого, а также колющим прочным хоботком, который выступает спереди головы. Муха имеет рыжевато-серую грудь с четырьмя продольными полосками темно-коричневого цвета, а брюшко снизу серого цвета, а сверху – желтого. Типичным источником пищи для этих мух является кровь диких млекопитающих крупных размеров. 21 вид этих мух живут в тропических и субтропических африканских регионах. Все виды этих мух являются живородящими, личинки, которые рождаются, уже готовы к окукливанию. Личинки вынашиваются самкой в течение одной либо двух недель. В течение своей жизни муха примерно 8-10 раз рождает личинок.

ВАЛЕНТИНА: Ни-че-го се-бе… ты это откуда знаешь, баба Саша?...

БАБА САША: Учитель был хороший… по биологии. (Уходит).

ВАЛЕНТИНА: А что это с ней?

СЕМЁНОВИЧ: Рассердилась.

ВАЛЕНТИНА: На меня?

СЕМЁНОВИЧ: На меня.

ВАЛЕНТИНА: А вы-то причем?!

СЕМЁНОВИЧ: Оказался не в том месте и не в то время.

(Входит Павел с ведром рыбы.)

ПАВЕЛ: Здесь что-то произошло? А то соседка наша с таким шумом пролетела, словно муха цеце. Жертв нет? Никого не укусила?

СЕМЁНОВИЧ: Пыталась.

ВАЛЕНТИНА: Я вообще ничего не поняла. Она зашла, мы разговаривали, собирались чаю попить, и вдруг такое…

ПАВЕЛ: Не волнуйся, Валюха. Женщины – инструмент деликатный. Сама же понимаешь. Ты это… вот рыбу почисть.

ВАЛЕНТИНА: А Иван-то где?

ПАВЕЛ: Домой побежал. Сегодня племяш должен приехать. Встретит, и придут вместе. Ты к тому времени уху-то нам навари знатную.

ВАЛЕНТИНА: А как же! В обязательном порядке. Всё успею! (Уходит.)

ПАВЕЛ: Присаживайся, Петр Семёнович. Не стой. В ногах правды нет.

СЕМЁНОВИЧ: Это точно: за правду можно и посидеть. Хотя иной раз лучше и не знать этой самой правды.

ПАВЕЛ: Отчего же?

СЕМЁНОВИЧ: Легче жить тогда. Незнание облегчает существование.

ПАВЕЛ: Я думал – наоборот. Незнание порождает терзания.

СЕМЁНОВИЧ: Громко сказано! Как на митинге.

ПАВЕЛ: Смеетесь…

СЕМЁНОВИЧ: Да что ты, Паша. Я к тебе по-доброму. Значит, с Иваном на рыбалке были?

ПАВЕЛ: С Иваном.

СЕМЁНОВИЧ: Это хорошо. Это ты правильно сделал. По-умному.

ПАВЕЛ: Боялся я этого. Боялся, что не придет и говорить со мной не захочет. Боялся в глаза ему смотреть. А сейчас, как заново родился. Как огромный камень с души скинул.

СЕМЁНОВИЧ: Так и есть, Паша.

ПАВЕЛ: И такое счастье во мне от этого. Что могу опять брата обнять, поговорить с ним, на рыбалку сходить. Как в детстве… Только мало времени у меня на всё это остается. Лишил я себя этого, сам своими собственными руками и лишил.

СЕМЁНОВИЧ: И за малое количество времени можно много успеть.

ПАВЕЛ: Я это уже понял, Петр Семёнович. Я ведь и с вами хотел поговорить.

СЕМЁНОВИЧ: А давай и поговорим. Отчего же не поговорить?! Я тут и журнальчики принес. Я ведь каждый год их выписываю. И закладочки тебе сделал, где особо интересные статьи.

ПАВЕЛ: Журнальчики потом. Я о другом хотел. Я о вас хотел.

СЕМЁНОВИЧ: А чего обо мне-то?! Я, слава Богу, жив - здоров. Ну, конечно, не совсем здоров, но, тем не менее… хожу на своих ногах, думаю своей головой, кушаю своими зубами. Так что обо мне не надо.

ПАВЕЛ: Надо. Мне надо.

СЕМЁНОВИЧ: Чтобы знать?

ПАВЕЛ: Что знать?

СЕМЁНОВИЧ: Как что? Правду. Ты же для этого хотел меня видеть. Только иногда лучше промолчать, не сказать этой самой правды…

ПАВЕЛ: И что тогда?

СЕМЁНОВИЧ: Тогда… а тогда всё остается прежним: небо голубым, солнце желтым, трава зелёной.

ПАВЕЛ: А человек?!

СЕМЁНОВИЧ: И человек остается прежним.

ПАВЕЛ: Значит, ничего не меняется…

СЕМЁНОВИЧ: Меняется. Только не сразу. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Так в одной умной книге записано. Может, читал?

ПАВЕЛ: Нет… не помню…

СЕМЁНОВИЧ: Я раньше тоже не читал. А потом понял, что зря не читал. Всему свое время и время всякой вещи под небом. Время раждаться, и время умирать, время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить. Время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать. Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий. Время искать и время терять, время сберегать и время бросать. Время раздирать и время сшивать, время молчать и время говорить… Значит, такое время и наступило. Знаю я всё, Паша. Знаю я про твое письмо. Все эти годы знал. Так что не зачем тебе каяться. Пустое это всё…

ПАВЕЛ: Это правда?

СЕМЁНОВИЧ: Это и есть правда.

ПАВЕЛ: Как же так?! Вы всё знали… и после этого продолжали здороваться со мной, учить меня, разговаривать, помогать…

СЕМЁНОВИЧ: Да ведь это всё суета сует и томление духа. Конечно, если уж совсем честно, то было у меня желание надрать тебе задницу или вызвать тебя на дуэль, да стреляться с тобой на мушкетах или драться на шпагах. Как в добрые старые времена. А потом успокоился, посидел, да подумал. Ну, что такого… ну, написал на меня ученик кляузу. Да и то не совсем правильную. Вот если бы ты обвинил меня в издевательстве над учениками или что я несправедливо выставляю оценки! А то назвал меня американско-японским шпионом, продающим за границу тайны родины. Вот какие в нашей деревне тайны родины. Сколько грибов и ягод в лесу. Я когда читал твой литературный труд, смеялся до слез. Хотя и неприятно было.

ПАВЕЛ: Так почему же вы промолчали тогда?

СЕМЁНОВИЧ: Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру. А чего было выяснять?! Да и с кем: с ребёнком… Всё итак было ясно и понятно.

ПАВЕЛ: Я был сильно обижен на вас. Даже больше: я был очень зол.

СЕМЁНОВИЧ: Так зол и обижен, что решил мне отомстить. Око за око, зуб за зуб. Ну, конечно. Удрали с Ванькой на Байкал, а вся деревня с ума сходила почти неделю, знать не знала, что делать. Вот я и подсказал, где вас искать надо. И тогда и сейчас я уверен, что поступил правильно. Одно себе не могу простить, что не предусмотрел всей этой ситуации. Надо было быть более внимательным. Не думал я, что наше с вами увлечение географией потянет вас в дальние края.

ПАВЕЛ: Для нас это тогда было как предательство. Мы вам доверили свою тайну, а вы…

СЕМЁНОВИЧ: Прежде чем тайны замысливать, головой надо всё-таки подумать. Вы не мне больно сделали, вы матери с отцом больно сделали. А тебя-то я простил сразу. Ты это не от злости, а от глупости и слабости сотворил. Слаб человек, поэтому и совершает нехорошие дела.

ПАВЕЛ: Как это?

СЕМЁНОВИЧ: Да так, просто. Не может удержать себя человек от дурного, не может устоять, проявляет слабость в поступках – вот и результат. Понимаешь, правда, это уже слишком поздно. Ты вот, небось, думаешь, Петр Семёнович такой умник, так в жизни разбирается. Да куда там!.. И я не смог пару раз в жизни силу проявить. Слабым-то быть легче и проще. Со слабых спрос меньше. Вот я и испугался, что спросят по полной. Только я к тебе не за воспоминаниями пришел, а по делу.

ПАВЕЛ: Чем-то помочь надо?

СЕМЁНОВИЧ: Надо. Правда, помощь это не совсем обычная. Ты не против, если мы произведем обмен телами?

ПАВЕЛ: Не понял. Какой обмен?

СЕМЁНОВИЧ: Телами. Ты не будешь против, если я… вместо тебя того?

ПАВЕЛ: Чего того?

СЕМЁНОВИЧ: Туда того… вместо тебя. Вся деревня говорит о том, что в воскресенье ты собрался помирать. Я тут посидел, посидел, подумал… Рановато тебе еще, а мне в самый раз.

ПАВЕЛ: Как же так?..

СЕМЁНОВИЧ: А так. Жизнь у меня была долгой, интересной и счастливой. Почти счастливой. Всё в ней было. Не всё, конечно, удалось, но уж как смог… Работал честно, дружил честно, любил тоже честно. Только всё это в прошлом. Всему своё время… Так что и делать-то мне тут особо нечего. Пора мне, Паша, пора. Не стоит затягивать жизненный процесс. Надо вовремя и легко расставаться… со всем, что есть. Ты не сомневайся, я тебя там не подведу, я там за тебя честно отработаю. Претензий не будет.

ПАВЕЛ: Да разве так можно?

СЕМЁНОВИЧ: Отчего же нельзя?! Какая им разница кто приедет или придет. Главное, чтобы место не пустовало.

ПАВЕЛ: А если там фамилию спросят?

СЕМЁНОВИЧ: Ты еще скажи: и фотографию заставят предъявить.

ПАВЕЛ: Может и так. Я ведь не знаю, какие у них там порядки.

СЕМЁНОВИЧ: Там один порядок: прибыл и сиди спокойно.

ПАВЕЛ: Как-то неожиданно… Мне же Валюха и вещи собрала… зря что ли старалась.

СЕМЁНОВИЧ: За это не переживай. Вещички пусть так собранные и лежат. Вдруг, какой случай подвернется…

ПАВЕЛ: Какой случай?

СЕМЁНОВИЧ: На курорт соберетесь или в санаторий. Отдыхать тоже иногда надо. Я вот тут тебе новые журнальчики принес. Можем вместе выбрать маршрут вашего путешествия. Я думаю, тебе надо обязательно посмотреть добрую старую Европу. Ты знаешь, я даже решил тебе завещать всю свою библиотеку по географии. С собой мне её тащит абсолютно не зачем, а тебе она здесь пригодиться. Может, в конце концов, осуществишь свою мечту и рванешь на Байкал.

ПАВЕЛ: С Ванькой! Игорька тоже возьмем. И Валюху. Они же такой красоты, отродясь, не видели.

СЕМЁНОВИЧ: Договорились, значит? Это хорошо. Я очень на тебя надеялся. Только ты никому не говори. Пусть это тоже будет нашей тайной, как тогда.

ПАВЕЛ: Байкал всегда был моей мечтой. В детстве мне часто снилось, как я сижу на берегу и смотрю на волны. Сны всегда были цветными и красивыми. А потом они закончились. Я перестал слышать шум воды, чувствовать её запах, видеть закаты и рассветы. Я разучился мечтать. Это не правильно. Каждый мечтает о своем: кто-то о машине, кто-то о хороших оценках в школе, кто-то о безумной любви, кто-то о путешествиях. Я потерял эту способность.

СЕМЁНОВИЧ: Жизнь-то ведь она полосатая: то черная масть, то белая.

ПАВЕЛ: Да не было у меня ни черных, ни белых полос. Один цвет и был – серый. Вся жизнь в одном цвете. А ведь я даже стихи писал.

СЕМЁНОВИЧ: Не знал я этого.

ПАВЕЛ: Про стихи никто не знал. Это был мой секрет. И невероятное счастье. Я когда писал, чувствовал в себе невероятную радость. Было ощущение, что у меня за спиной крылья. И я почти умею летать…

Мечтаю я, упасть в траву,

Ловить букашек, есть чернику,

Читать роман про Анжелику

И загорать на берегу.

В воскресный день пойти на танцы,

Где девки с девками кружат.

И молодые новобранцы

На них застенчиво глядят.

А после выйти ночью в поле

Где пастухам под месяц сонный

Читать стихи о двух влюбленных

Со всей душой и сердца болью.

И чтоб глаза в костре слезились,

Чтобы за стадом не следя,

Все пастухи на миг забылись,

Свои мечты из трав, прядя.

С утра, проснувшись, сразу выйти,

Спуститься с рыжего крыльца.

Воды студеной жадно выпить,

Отвесить крепкого словца.

И взяв в катомку хлеба булку,

Да литр браги, да сальца.

Ступая сапогами гулко,

Уйти в зеленые леса.

И снова с головой в траву,

Читать роман про Анжелику,

Ловить букашек, есть чернику

И загорать на берегу.

СЕМЁНОВИЧ: Это твоё? Но почему ты никогда не говорил?!

ПАВЕЛ: Не хотел. Думал, будут смеяться. Знаете, Петр Семёнович, я сейчас только понял, что всю свою жизнь прожил с опаской что ли, с оглядкой, с постоянным чувством страха, с ощущением, что могу неправильно поступить или сказать, что меня не поймут. Боялся… самой жизни я боялся. Оберегал себя от неправильных действий, от вольных мыслей, от смелых решений. Так что, прости, Петр Семёнович, не получится у нас с тобой обмен телами.

СЕМЁНОВИЧ: Паша, Паша, ты это… не торопись. Не стоит так быстро принимать решения. Это нехорошо. Это даже вредно!

ПАВЕЛ: Да ты что, Петр Семёнович, как доктор заговорил?!

СЕМЁНОВИЧ: Так учитель тот же врач, только душ человеческих.

ПАВЕЛ: Вот понесло тебя. Ты мне еще рецептик выпиши, да на процедуры отправь.

СЕМЁНОВИЧ: Я могу, если ты не против. Живи в ладу с самим собой, не дергайся, не старайся быть лучше, чем есть и не пытайся всем угождать. Просто люби тех, кто рядом. Любовь – самая сильная и эффективная процедура.

ПАВЕЛ: Проповедь мне читаешь. Так уж поздно.

СЕМЁНОВИЧ: Помочь человеку никогда не поздно, а уж спасти тем более.

ПАВЕЛ: Так ты меня спасать пришел…

СЕМЁНОВИЧ: Я только хотел помочь.

ПАВЕЛ: Спасибо. Я понял. Но я должен сам. Хоть раз в жизни я должен сам.

СЕМЁНОВИЧ: Наверное, это правильно. А журналы возьми с собой – будет, чем там заняться. И начни опять писать стихи. У тебя это неплохо получалось. Вот тебе мой рецепт. (Уходит.)

ПАВЕЛ: Я попробую. Я даже постараюсь. Как не хочется… как не хочется…всё оставлять. (Оглядывая дом.) Никогда раньше не замечал, какой у нас уютный дом. Думал: дом и дом, бревна и бревна. Как хорошо… как хорошо мне здесь. Тихо, спокойно, радостно.

БАБА САША (забегая в дом): Что, что он говорил? Что он хотел?

ПАВЕЛ: Ты чего, Баба Саша, с цепи сорвалась что ли?

БАБА САША: Говори, отвечай! Зачем приходил? Чего хотел?

ПАВЕЛ: Да, не тряси меня. И сама угомонись! Кто он-то?!

БАБА САША: Петька этот, географ… Петр Семёнович.

ПАВЕЛ: Журналы мне принес. Чтобы в дороге мне не скучно было. А тебе-то что?

БАБА САША: И всё?

ПАВЕЛ: Что всё? Чего тебе надо-то?

БАБА САША: Паша, родненький, ответь!

ПАВЕЛ: Да чего ответить-то?! Я уже тебе ответил. Журналы принес.

БАБА САША: Сердце чувствует, не просто так приходил, не просто так. О чем говорили?

ПАВЕЛ: Ну, чего ты всполошилась. Это все равно невозможно.

БАБА САША: Чего невозможно? Что он тебе предлагал?

ПАВЕЛ: Решил мне помочь. Предложил свою кандидатуру.

БАБА САША: Это как?

ПАВЕЛ: Мол, я еще молодой, мне еще пожить надо, а ему давно на покой пора. В общем, чтобы я тут остался, а он вместо меня туда бы отправился.

БАБА САША: Да как же это!.. Да что же это!..

ПАВЕЛ: Ты чего? Тебе плохо? Баба Саша, не молчи…

БАБА САША: Тихо, тихо… сейчас отпустит. Ох, Пашка, Пашка… как же это… мне-то как тогда…

ПАВЕЛ: А ты здесь причем?

БАБА САША: Оказалось, что при чём…

ПАВЕЛ: Очередной скелет в шкафу? Давай, доставай. Я сюрпризы люблю.

БАБА САША: Даже и не знаю, как сказать-то.

ПАВЕЛ: Словами и скажи. Или буквы от волнения подзабыла?

БАБА САША: Дело тут такое… необычное. Свататься он ко мне приходил два дня назад.

ПАВЕЛ: Молодец, Петр Семёнович! С цветами или без?

БАБА САША: Ну, чего ты ерничаешь! Я же к тебе с доверием.

ПАВЕЛ: Да, я без подкола. Ведь если с цветами, то это серьезно.

БАБА САША: Более чем серьезно. Потому что не только с цветами, а еще и в новом костюме. И с книжкой… Он мне книжку подарил. «Увлекательная энтомология».

ПАВЕЛ: Всю прочитала?

БАБА САША: Пока только первый раздел. Про мух. Так вот, пришел и говорит: «Выходи за меня замуж, Саня. Я ведь по тебе всю жизнь сохну. Пусть немного осталось, но всё же вместе. Хоть узнаю, что такое счастье.» Представляешь?! Это, значит, я – счастье! А я так растерялась, что рассмеялась, да и выгнала его вместе с цветами.

ПАВЕЛ: А он?

БАБА САША: А он заплакал и… ушел. Книжку, правда, оставил.

ПАВЕЛ: Дура ты, баба Саша. Такая дура! Опять характер свой покладистый проявлять вздумала.

БАБА САША: Дура, согласна, полная дура… (плачет). Это он из-за меня решил туда. Я ведь и сама к тебе за этим собиралась. Мне тут тоже не особо интересно уже. Болячки свои пересчитывать, да сплетни деревенские перемалывать. Я и кур-то почему держу, чтобы поговорить было с кем. Просто по душам. Им-то все равно, они все слушают. А мне легче становится. Я ведь с тобой тоже хотела… того… обмен телами совершить.

ПАВЕЛ: Ну чего вам в своих телах-то не сидится?

БАБА САША: Что ж делать, Паша, родненький, подскажи…

ПАВЕЛ: Бежать.

БАБА САША: Куда?

ПАВЕЛ: За ним и бежать. И даже не сомневайся. Перт Семёнович он человек правильный, ответственный, порядочный. Зря бы с цветами не пришел.

БАБА САША: Боюсь я, Паша. Засмеют нас на деревне.

ПАВЕЛ: А ты на деревню не смотри. Ты живи так, как тебе надо. Беги, говорю, пока не поздно.

БАБА САША: Бегу, Паша, бегу!

ПАВЕЛ: Стой!

БАБА САША: Стою.

ПАВЕЛ: Садись.

БАБА САША: Зачем?

ПАВЕЛ: Вспомнил я тут…

БАБА САША: Про Петю?

ПАВЕЛ: Да нет, про себя. Ты это… прости, что я тебе приглашение не прислал.

БАБА САША: Да чего уж. Это всего лишь бумажка.

ПАВЕЛ: Да, ты права, дело не в бумажке. Так вот живешь всю жизнь с человеком рядышком, забор в забор, калитка в калитку, а запросто поговорить-то и не успеваешь. И спасибо иногда забываешь сказать. И поздороваться… и попрощаться. А пирожки твои были наивкуснейшие. Мы всегда с Ванькой ждали, когда ты тарелку на окошко выставишь. Мне особенно с капустой нравились.

БАБА САША: А хочешь я тебе сегодня и напеку?

ПАВЕЛ: Хочу.

БАБА САША: Я сделаю, ты не сомневайся. Я побегу?

ПАВЕЛ: Подожди. Вот еще что. Помнишь, у твоего петуха Семена нога была сломана? Так это я его учил орлом летать. Запускал с крыши сарая, не рассчитал малёхо и в дерево попал. И две банки соленых огурцов у тебя из погреба спер. И дырку в твоем заборе это мы всё время проламывали. Нам лень было через улицу ходить. А кота твоего, Портоса, в ковбоя превращали: привязывали верхом к свинье и гоняли по деревне.

БАБА САША: Весело жили. Есть что вспомнить! Побегу я, Паша.

ПАВЕЛ: Прости, что старухой тебя назвал.

БАБА САША: Так это ж так и есть! Не переживай, я уже и забыла.

ПАВЕЛ: Ты это… журнальчики-то забери. Будете вдвоем их перелистывать.

(Баба Сашаубегает о стопкой журналов. В избу заходит Валентина с кастрюлей.)

ВАЛЕНТИНА: Куда это наша муха цеце полетела?

ПАВЕЛ: Под венец.

ВАЛЕНТИНА: Шутка?

ПАВЕЛ: Правда. Петр Семёнович сделал ей предложение руки и сердца.

ВАЛЕНТИНА: Вот это номер!

ПАВЕЛ: На свадьбе погуляете! Расскажешь мне потом?

ВАЛЕНТИНА: Конечно. Я тут рыбу почистила. Сейчас уху поставлю.

ПАВЕЛ: Посиди со мной, Валюша.

ВАЛЕНТИНА: Поговорить охота?

ПАВЕЛ: А хочешь, я тебе стихи почитаю?

ВАЛЕНТИНА: Хочу. Очень.

ПАВЕЛ: Правда?!

ВАЛЕНТИНА: Только свои.

ПАВЕЛ: Ты откуда знаешь?

ВАЛЕНТИНА: Давно, давно, когда мы еще только поженились, я случайно… действительно, случайно нашла твою тетрадку. Ты оставил её на столе. Мне очень понравилось. Жаль, что ты мне никогда не читал своих стихов.

ПАВЕЛ: Не время было. А сейчас в самый раз. Самому даже хочется.

Ты моя искорка.

Светоч во тьме.

Всё, что я выстрадал

Это тебе.

Всё, что мечталось,

Сбылось, не сбылось.

Праздность, усталость,

Правда и ложь.

Всё отдаю я:

Минуты, мечты.

Звук поцелуя,

Краски, цветы.

Всё. Даже лиру:

Суди, не суди.

Слабость и силу.

Только люби.

ВАЛЕНТИНА: Спасибо. Очень красиво... Все будет хорошо. Ты за меня не беспокойся, я буду стараться. Я справлюсь, я выдержу. А любить я тебя не перестану… не смогу просто… не сумею. Ой, про уху-то и забыли. Я сейчас поставлю и вернусь. Почитаешь еще? (Уходит.)

ПАВЕЛ: Это не страшно. Уходить-то оказывается не страшно. Страшно оставлять. Больно оставлять. Наверное, я слабый человек. Наверное, я что-то потерял важное в жизни. Помоги мне это вернуть. Я знаю, ты можешь. Я знаю, ты меня слышишь. Жизнь вроде прожил, а никогда об этом и не задумывался. Как так получается?! Тратишь себя на пустяки, мелочи, какие-то обиды, ненужные отношения, пустые разговоры и обещания. Забываешь сказать «доброе утро» и «спокойной ночи». А ведь это так важно, важно тебе, твоим близким. Ну, почему так?.. Мы стесняемся своих эмоций, боимся себя растратить, пугаемся простых слов. Надеемся, что еще будет время. Будет время взять друга за руки, поглядеть в глаза, поцеловать, услышать, увидеть, почувствовать. Какое великое заблуждение. Ведь прошлого уже нет, будущего может не быть, а настоящее… мы его не замечаем. У нас всё или в прошлом или в будущем. Спасибо, что дал мне возможность остановиться и оглядеться вокруг. Никогда не поздно всё изменить, начать заново. Надеюсь, я успел. Надеюсь, у меня еще есть шанс. Если я тебе, действительно, нужен – я готов… Я готов.

ЗАНАВЕС.

Г.