Глава V. Совет гусеницы

Гусеница и Алиса молча смотрели друг на друга; наконец Гусеница вынула мундштук изо рта и обратилась к Алисе вялым, сонным голосом.

– Кто ты такая? – произнесла Гусеница.

Это было не самое располагающее начало беседы. Алиса ответила довольно застенчиво:

– Я… я и сама толком не понимаю, мэм, в смысле, сейчас… я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром, но, кажется, с тех пор я уже несколько раз менялась.

– Что ты имеешь в виду? – строго спросила Гусеница. – Объяснись.

– Боюсь, мэм, что я не могу объяснить себя , – сказала Алиса, которая поняла слово «объясниться» именно так, – потому что, видите ли, я

– это не я.

– Не вижу, – отрезала Гусеница.

– Боюсь, я не могу рассказать яснее, – повторила Алиса очень вежливо,

– потому что, прежде всего, сама этого не понимаю; и столько раз за день меняться в размерах – это так запутывает…

– Ничуть, – возразила Гусеница.

– Ну, может быть, вы просто еще с этим не сталкивались, – сказала Алиса, – но когда вы станете превращаться в куколку – вы же знаете, когда-нибудь вам придется – а потом в бабочку, думаю, вы почувствуете себя немного странно, не так ли?

– Ни на йоту, – ответила Гусеница.

– Ну, может быть, у вас другие чувства, – согласилась Алиса, – я знаю только, что я бы чувствовала себя очень странно.

– Ты! – презрительно произнесла Гусеница. – Кто ты такая?

Что возвращало их к началу разговора. Алису начала раздражать манера Гусеницы давать столь краткие ответы, так что она приосанилась и заявила очень веским тоном:

– Полагаю, сначала вы должны мне сказать, кто вы такая.

– Почему? – спросила Гусеница.

Это был еще один загадочный вопрос; и, поскольку Алиса не смогла придумать ни одной убедительной причины, а Гусеница, похоже, пребывала в очень скверном настроении, девочка попросту повернулась и пошла прочь.

– Вернись! – окликнула ее Гусеница. – Я скажу тебе кое-что важное!

Это, конечно, звучало многообещающе; Алиса развернулась и пошла обратно.

– Держи себя в руках, – сказала Гусеница.

– Это все? – спросила Алиса, пытаясь скрыть свой гнев, насколько это было возможно.

– Нет, – ответила Гусеница.

Алиса решила, что может и подождать, благо делать все равно нечего, а Гусеница, может быть, все-таки скажет в конце концов чтото важное. В течение нескольких минут Гусеница лишь молча пускала клубы дыма, но затем, наконец, расплела руки, вновь вынула мундштук изо рта и сказала:

– Значит, ты думаешь, что изменилась, так?

– Боюсь, что да, мэм, – сказала Алиса, – Я не могу вспомнить вещи, которые знала – и не проходит и десяти минут, чтобы мой рост не менялся!

– Не может вспомнить какие вещи? – спросила Гусеница.

– Ну, я пыталась прочитать «Трудолюбивую пчелу», но вышло что-то совсем другое! – ответила Алиса очень печальным голосом.

– Прочти «Ты уж стар, папа Вильям»,[ [15]] – предложила Гусеница.

Алиса сложила руки и начала:

«Ты уж стар, папа Вильям, – юнец произнес, –

Волос твой побелел радикально,

Но стоишь вверх ногами! Ответь на вопрос –

В твоем возрасте это нормально?»

«С юных дней, – папа Вильям промолвил в ответ, –

Думал я – это мозгу опасно,

Но поняв, что мозгов в голове моей нет,

На макушке стою ежечасно.»

«Ты уж стар, – молвил сын, – как я раньше сказал,

Да и жиром изрядно набит;

Отчего ж ты не входишь, как прочие, в зал,

А в дверях исполняешь кульбит?

«С юных дней, – молвил старец, тряхнув сединой, –

Я поддерживал гибкой осанку,

Ибо мазал конечности мазью одной –

Вот, не купишь ли? Шиллинг за банку!

«Ты уж стар, твоя челюсть беззубая вся,

Ей лишь студень жевать остается;

Ты ж съедаешь с костями и клювом гуся –

Объясни, как тебе удается?»

«С юных дней, – старец рек, – по судам я ходил,

Вел с женой в каждом случае спор,

И развил свою челюсть, что твой крокодил –

Не ослабла она до сих пор.»

«Ты уж стар, – молвил сын, – и, вообще говоря,

Глаз твой менее зорок, чем прежде,

Как же ты в равновесии держишь угря

На носу?[ [16]] Объясни мне, невежде.»

«Хватит! На три вопроса получен ответ! –

Крикнул старец нахальному сыну, –

Целый день, что ли, слушать мне этакий бред?

Прочь ступай, или с лестницы скину!»

– Это неправильно, – сказала Гусеница.

– Не совсем правильно, боюсь, – робко произнесла Алиса, – некоторые слова получились не те.

– Это неверно от начала до конца, – решительно заявила Гусеница, и на несколько минут повисла тишина.

Гусеница заговорила первой.

– Какого размера ты хочешь быть? – спросила она.

– Ах, дело даже не в точном размере, – поспешно ответила Алиса, – лишь бы он не менялся так часто, знаете ли.

– Не знаю, – отрезала Гусеница.

Алиса ничего не сказала; за всю ее жизнь ей столько не противоречили, и она чувствовала, что начинает терять самообладание.

– Тот, что сейчас, тебя устраивает? – спросила Гусеница.

– Ну, я хотела быть чуточку побольше, мэм, если вы не возражаете, – сказала Алиса, – трю дюйма – это такой никудышный рост.

– Это замечательный рост! – гневно воскликнула Гусеница, вытягиваясь во всю свою длину (в ней было ровно три дюйма).

– Но я к нему не привыкла! – жалобно оправдывалась бедная Алиса, думая про себя: «Хорошо бы эти создания не были такими обидчивыми!»

– Со временем привыкнешь, – сказала Гусеница, после чего засунула мундштук в рот и вновь принялась курить.

Теперь Алиса терпеливо ждала, пока та не заговорит снова. Спустя минуту или две Гусеница вынула кальян изо рта, зевнула раздругой и встряхнулась. Затем она спустилась с гриба и поползла прочь в траву, мимоходом бросив: «Одна сторона сделает тебя больше, другая – меньше.»

«Одна сторона чего ? Другая сторона чего ?» – подумала про себя Алиса.

«Гриба», – сказала Гусеница, словно ее спросили вслух; и в следующий момент ее уже не было видно.

Алиса осталась на месте, задумчиво разглядывая гриб и пытаясь определить, где у него одна и другая сторона; а поскольку гриб был совершенно круглый, вопрос оказался очень непростым. Тем не менее, в конце концов она обхватила шляпку руками, насколько хватило их длины, и отломила каждой рукой по куску.

«Ну а теперь – какой из них какой?» – спросила она себя и откусила чуть-чуть от правого, чтобы проверить эффект; в следующий миг она почувствовала сильный удар снизу в подбородок – он стукнулся о ее ноги!

Она была ужасно испугана этим стремительным превращением, но чувствовала, что нельзя терять ни секунды, ибо она стремительно сжималась; так что она постаралась поскорей откусить от другого куска. Ее подбородок так основательно прижало к ногам, что открыть рот было почти невозможно; но ей все же удалось сделать это и проглотить часть куска из левой руки.

«Итак, голова свободна!» – воскликнула Алиса с радостью, которая в следующий момент превратилась в тревогу, поскольку теперь она не могла обнаружить собственные плечи: все, что она могла разглядеть, посмотрев вниз

– это колоссальной длины шея, поднимавшаяся, словно гигантский стебель, над морем зеленой листвы.

«Чем может быть вся эта зелень? – спросила Алиса. – И куда подевались мои плечи? И, ой, мои бедные ручки, почему я вас не вижу?» Говоря это, она пошевелила ими, но это не дало результата – разве что легкий трепет прошел по листве далеко внизу.

Поскольку у нее, похоже, не было возможности поднести руки к голове, она попробовала опустить голову к рукам, и с радостью убедилась, что ее шея легко изгибается в любом направлении, словно змея. Ей как раз удалось изогнуть ее грациозным зигзагом, и она собиралась нырнуть в листву, оказавшуюся ничем иным, как кронами деревьев, под которыми она бродила перед этим – как вдруг резкий свист заставил ее поспешно отпрянуть; большая голубка бросилась ей прямо в лицо и принялась чувствительно бить крыльями.

– Змея! – кричала Голубка.

– Я не змея! – негодующе воскликнула Алиса. – Оставьте меня в покое!

– А я говорю – змея! – повторила Голубка, однако, уже более сдержанным тоном, а затем добавила, чуть не плача: – Я все перепробовала, но им ничего не подходит!

– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, – сказала Алиса.

– Я пробовала корни деревьев, я пробовала берега, я пробовала живые изгороди, – продолжала Голубка, не слушая Алису, – но эти змеи! Ничто им не по нраву![ [17]]

Алиса все больше и больше недоумевала, однако она решила, что нет смысла что-либо говорить, пока Голубка не закончит.

– Как будто и без того мало хлопот с высиживанием яиц, – говорила Голубка, – так я еще должна ночью и днем высматривать змей! Да я глаз не сомкнула в последние три недели!

– Мне очень жаль, что вам так досаждают, – сказала Алиса, которая начала понимать.

– И вот, едва лишь я перебралась на самое высокое дерево в лесу, – продолжала Голубка, и голос ее поднялся до крика, – и едва я решила, что наконец-то от них избавилась, как они, извиваясь, спускаются прямо с неба! У, змеюка!

– Но я не змея, говорю же вам! – сказала Алиса. – Я…

– Ну и? Что же ты такое? – осведомилась Голубка. – Вижу, ты пытаешься что-то придумать!

– Я… Я девочка, – произнесла Алиса не слишком уверенно, ибо помнила, через сколько превращений прошла в этот день.

– Ну разумеется! – воскликнула Голубка тоном глубочайшего презрения.

– Я повидала достаточно девочек на своем веку, но ни одной с такой шеей, как эта! Нет, нет! Ты змея; и отрицать это бесполезно. Ты, пожалуй, теперь еще заявишь, что никогда не пробовала яиц!

– Я пробовала яйца, разумеется, – сказала Алиса, которая была очень правдивым ребенком, – но девочки, знаете ли, едят яйца, как и змеи.

– Я этому не верю, – сказала Голубка, – но если они это делают, значит, они тоже – разновидность змей, вот и все, что я могу сказать!

Для Алисы эта идея была совершенно новой, так что она замолчала на минуту-другую, что дало Голубке возможность добавить:

– Ты ищешь яйца, это-то я знаю прекрасно, а значит, какая для меня разница, девочка ты или змея?

– Зато для меня это большая разница, – поспешно сказала Алиса, – и вообще, я не ищу никаких яиц, а если бы даже и искала, то ваши мне не нужны: я не люблю сырые.

– Ну и убирайся, в таком случае! – сердито сказала Голубка, возвращаясь в свое гнездо. Алиса пригнулась, опускаясь между деревьями настолько, насколько могла – ибо ее шея все время путалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутаться. Затем она вспомнила, что все еще держит в руках куски гриба, и очень осторожно принялась за дело, откусывая то от одного, то от другого, и тем самым то увеличиваясь, то уменьшаясь, пока, наконец, не стала своего обычного роста.

Она уже так давно не была даже близко к нормальному размеру, что поначалу ей это показалось довольно странным, однако за несколько минут она привыкла, и, как обычно, заговорила сама с собой: «Ну вот, половина плана выполнена! Как загадочны все эти превращения! Никогда не знаешь, чем станешь в следующую минуту! Однако, я снова правильного размера; следующая задача – попасть в тот прелестный сад; но как это сделать, хотелось бы мне знать?» И, сказав это, она вдруг вышла на открытое пространство, где стоял домик высотой около четырех футов. «Кто бы там ни жил, – подумала Алиса, – никак не годится идти к ним, будучи такого размера; я ведь их до смерти перепугаю!» Так что она принялась откусывать от кусочка из правой руки, и не рискнула идти к домику, пока не уменьшилась до девяти дюймов.