Вейсманизм: версия случайности как возможности генетического произвола

Отказ вейсманизма от законов природы привел к вопросу: а есть какая-то закономерность в сквозных хромосомных процессах, идущих через поколения, можно ли предсказать форму изменения, то есть что во что перейдёт? Аргументы против медлительности и нерадикальности гибридной селекции были весомы: да, чтобы Мичурину получить сорт, нужны годы. Ждать некогда – голод зовёт! Именно радикальностью решения насущных проблем был притягателен вейсманизм и его последователи Морган и Мендель.

Но отказ от природной закономерности, оказывается, не гарантирует генной закономерности модификаций. То есть генное воздействие мощно, только … непредсказуемо. Советский последователь вейсманизма академик Шмальгаузен, который являлся на тот момент заведующим кафедрой дарвинизма МГУ (!), в книжечке «Факторы эволюции» пишет:

Цитата 1. «Неосвоенные организмом факторы, если они вообще достигают организма и влияют на него, могут оказать лишь неопределённое воздействие… Такое влияние может быть только неопределённым. Неопределенными будут, следовательно, все новые изменения организма, не имеющие своего исторического прошлого. В эту категорию изменений войдут, однако, не только мутации, как новые «наследственные» изменения, но и любые новые, т.е. впервые возникшие модификации» (Акад. И. И. Шмальгаузен. Факторы эволюции, изд. АН СССР, 1946, стр 12-13)

Если сказать коротко и вникнуть в суть этого высказывания, то генетики не только не могут предусмотреть последствий от своей деятельности, но и не собираются это делать, констатируя факт невозможности достичь определенности, то есть закономерности. Так генетики уходят от ответственности за свои опыты: если нет закономерности – то и отвечать за непредсказуемые опыты нечего.

Установка на признание права на случайность развязывает вейсманистам руки в любом научном опыте, идущем на грани произвола.

Интересно, где здесь научность? Академик Лысенко обвинялся в гонениях против генетики как науки. Но этот момент вполне отчетливо ставит вопрос: а есть ли научность генетического вмешательства в природу? Тот же Шмальгаузен пишет вполне жуткие вещи:

Цитата 2.«Возникновение отдельных мутаций имеет все признаки случайных явлений. Мы не можем ни предсказать, ни вызвать произвольно ту или иную мутацию. Какой-либо закономерной связи между качеством мутации и определенным изменением в факторах внешней среды пока установить не удалось» (там же, с. 68)

Как же тогда вейсманисты собираются управлять генетическими изменениями? На основе случайных комбинаций? Где же тут наука? Опыты еще не наука. Ученый, идущий впотьмах, напоминает несмышлёного дитя, отрывающего цыплёнку голову из любопытства.

Конечно, мы здесь можем сползти в философию науки – в дискуссию о правах и ответственности учёных, границах науки, но пока в частном случае заботит очевидный факт: Лысенко обвиняли в преследовании Науки те, кто наукой не являлся и её не представлял – по их же словам! Что бы там ни было, тимирязевское направление было научно-опытным – по мере предсказуемости и результатов, и неудач, и рисков. Получены тысячи селекционных результатов, о которых позаботились перестроечные активисты, позволившие вывезти в ельцинские времена семенной фонд за кордон. Значит, были мощные результаты у тимирязевского направления, значит, не очень-то поработала генетика.

Попытка оправдать ставку на случайность в науке неслучайна. Это не просто оговаривание рисков: их тоже можно осмыслить, заложить в закономерность и понять научные риски. Это – нормально для опытной науки. Но утверждать право науки на случайность в результатах означает одно - попытку оправдать произвол и катастрофические результаты.

ВЕЙСМАН-МОРГАН: ДЕТИ = РОДИТЕЛИ

Объяснение, почему дискуссия о продовольственной проблематике – селекция или генетика? – приняла фактически мировой масштаб, куда включились не только деятели науки, но и политические деятели, касается не только выращивания морозостойкой пшеницы и мясных пород быков, но и судьбы человека и вообще вопроса о том, что́ делать с ограничениями земли, её природы и её главного действующего лица – человека. Какова его роль на земле, что́ он должен и чего с него спросить нельзя? А если дело касается человека, то и касается всех публичных органов – в том числе власти. Ведь если вейсманизм побеждает, то главным властителем становится генетик с пробиркой в руке.

И если кто-то думает, что это утопичная картина и к современности отношения не имеет, ошибается. Особенно, если вспомнить ход европейских законодательств от понятия отец и мать к понятию номер один и номер два.

Вейсманизм фактически отнимает у человека собственную судьбу и право распоряжаться своим генофондом. Это значит, что он вообще не рассматривает человека как продуктивную перспективную силу. И ставится вопрос о генерации нового человека в полном физическом смысле этого слова.

Чтобы понять всю серьёзность претензии вейсманизма-морганизма, нужно осознать динамику генетического подхода, к примеру, в отношении человеческих институтов организации. К примеру, семьи.

Семья не просто не нужна – она невозможна, поскольку в силу сквозной хромосомной константы все в мире являются братьями и сестрами, причем поколения не имеют значения. Простыми словами можно сказать, что отцы и дети – это тоже братья и сёстры! Причём не в духовном, а в самом что ни на есть генетическом смысле.

Стоит только вдуматься в последствия этого вывода и оценить политику Сталина, который правил знаменитый доклад Лысенко 1948 года на ВАСХНИЛ против вейсманизма. «Морганисты-менделисты вслед за Вейсманом исходят из того, что родители генетически не являются родителями своих детей. Родители и дети, согласно их учению, являются братьями и сёстрами.

Больше того, и первые (т.е. родители) и вторые (т .е. дети) вообще не являются сами собой. Они только побочные продукты неиссякаемой и бессмертной зародышевой плазмы». (Т. Д. Лысенко. О положении в биологической науке, ОГИЗ, 1946 год, с. 15).

Все это выглядело бы страшной картинкой из американской страшилки, но это на данный исторический момент идеология мирового переворота – устранения человека от процессов репродукции и замене его, процесса, лабораторным синтезом. Сельское хозяйство уже прочно село на химические и генномодифицированные препараты, настало время и самого́ человека как неудачника, который «не оправдал».

Научная добросовестность заставляет нас отрешиться от политических шор и внятно оценить борьбу тимирязевской линии, представленной Лысенко и в конечном итоге Сталиным, с вейсманистами и понять, каков замысел этого течения сейчас и как он реализуется.

Но пока ясно одно: что если объявить всех – родителей и их детей – братьями и сестрами, то произойдёт крушение основ мира в сознании масс. То, что создание семьи объявится не просто ненужным, не просто вредным, а ещё и недопустимым, - факт. Тогда институт семьи будет попросту отменён. А за ним и государства будут тоже отменены.

Но что дальше? Как генетики собираются выращенных в пробирках людей организовывать? Или они постараются их так дебилизировать, чтобы они были чем-то наподобие овец – жить этим генетикам не мешали и шерсть безропотно давали.

Вот и возникает вопрос: кто тут людоед – Сталин или Вейсман.