Восстанавливаем повреждения

Иногда, когда я представляю информацию, собранную в этой книге, перед аудиторией, раздается отчаянный возглас: «А можно что-то сделать, когда все эти системы уже сформировались, или слишком поздно?» Все это может лечь тяжелым грузом на людей и вызвать у них чувство вины, так как родители, присутствующие в аудитории, обращаются мысленно к их взаимоотношениям со своими детьми.

Акцентируя важность младенчества, легко потерять из виду тонкости человеческого развития в течение всей жизни. Младенчество — это наиболее интенсивный, концентрированный период в развитии, который может оказать диспропорционально большое влияние на наши жизни, но это, разумеется, не отменяет всей последующей жизни. Важные взаимосвязи в головном мозге продолжают образовываться и в более позднем детском возрасте, особенно до 7 лет. Затем в раннем подростковом возрасте наступает еще один период интенсивной реорганизации мозга, который продолжается до 15 лет, после которого мозг оказывается полностью «оснащен». Но даже в более позднем возрасте изменения и развитие продолжаются, так как жизнь-это процесс постоянной адаптации. Просто все происходит гораздо медленнее. Ранее сформированные взаимосвязи становятся привычками, что позволяет нам быстро реагировать на знакомые раздражители вместо того, чтобы постигать все заново. Мы стремимся сохранить наш обычный способ реагирования всеми средствами, если только не встречаемся с мощным противодействием, которое оказывают обстоятельства устоявшимся системам.

Психоаналитики иногда описывают эту склонность как «сопротивление». Даже те люди, которые несчастливы настолько, что готовы на психотерапевтическое лечение, находят крайне сложным измениться и часто непреднамеренно «сопротивляются» новому способу мышления и отношения, даже если сознательно они очень хотят измениться. Но это не является причиной для отчаяния-психотерапевтические техники разного рода могут помочь и ускорить процесс изменения для большинства людей.

Однако, на мой взгляд, предотвращение лучше лечения. В настоящее время все в большей мере формируется понимание того, что поиск способов улучшения отношений между родителями и детьми является гораздо более дешевым методом (и гораздо менее болезненным) улучшения душевного здоровья, более эффективным, чем любое количество методов лечения во взрослом возрасте. В некоторых странах Европы и кое-где в США начинают появляться клиники, специализирующиеся на младенческом душевном здоровье. Я сама основала одну такую клинику в Оксфорде, чтобы предоставить те специфические услуги, которые, как я надеюсь, могут стать принципами для всего здравоохранения.

Именно из-за того, что младенцы так легко адаптируются и находятся в периоде активного роста мозга, они могут восстановиться и сформировать новые эмоциональные привычки гораздо быстрее, чем взрослые. Это может происходить удивительно быстро. Изменения могут произойти на протяжении недели. В моей работе с детьми и родителями я видела младенцев, которые были вялыми, в них отсутствовала жизненная энергия, они не смотрели в глаза неделю за неделей и вдруг неожиданно оживали по мере того, как проходила депрессия у матери, или когда она постигала то, как более эффективно реагировать на потребности своего ребенка. Ребенок становился более внимательным, начинал поддерживать контакт «глаза в глаза», улыбаться и был менее напряжен. Взаимоотношения между матерью и ребенком, которые характеризовались враждебностью и безразличием, могут быстро превратиться в глубокую взаимную привязанность и удовольствие от общения друг с другом. Мне, как психотерапевту, работавшему со взрослыми и привыкшему к тому, что иногда требуются годы, чтобы преодолеть депрессию или выработать новый способ взаимоотношения с другими людьми, порой казалось (шокирующее) удивительно легким то, как удавалось улучшить отношения между мамой и ее малышом. При этом мне не хотелось бы отрицать, что многие проблемы с гораздо большим трудом поддаются исправлению, но в этих случаях трудности возникают в основном от того, что взрослому, а не ребенку, очень сложно измениться.

Х-фактор, то волшебное средство, которое позволяет младенцам расцветать на глазах, как только они его получают, — это чуткость. Если бы мы только могли разлить его по бутылочкам и написать «Сердечная чуткость»! Но есть несколько моментов, о которых необходимо сказать в отношении той чуткости, в которой нуждаются младенцы. Исследователи смогли до определенной степени уточнить наше знание об этой чуткости, и мы теперь можем сказать, что детям ее нужно не слишком много и не слишком мало, а ровно столько, сколько нужно, — чуткость не такая, которая нетерпеливо бросается исполнять их любое малейшее желание, и не такая, которая игнорирует их слишком долго, а тот тип расслабленной чуткости, которая есть у уверенных в себе родителей. Это было одним из неожиданных результатов исследований в данной области. Разработав оригинальные эксперименты и способы обработки данных, мы пожинаем плоды наших трудов, которые оказываются совершенно очевидными. Однако теперь мы «знаем» с научной точки зрения, что есть доказательства этим очевидностям.

Более того, наилучшая для малышей чуткость, способность реагировать, та, которую можно назвать «условной». Это означает, что родителю стоит реагировать на текущие потребности именно своего ребенка, а не на свои мысли о том, в чем может состоять потребность некоего абстрактного младенца. Тушующемуся ребенку нужен один тип отклика, а более экстравертному — другой, уставшему ребенку нужно что-то отличное от того, что нужно скучающему. Каждый ребенок нуждается в отклике, который сделан «по его мерке», а не в том, который описан в книжках, как бы хорошо они ни были написаны. Если ребенок расстроен, то его нужно обнять и покачать. Если ему скучно, его нужно развлечь. Если он голоден, его нужно покормить. Если он запутался ножками в покрывале, то ему нужно помочь освободить их. Каждая ситуация требует чего-то своего, какого-то соответствующего условиям отклика, подходящего для личности этого конкретного ребенка. Очевидно, что от погремушки мало толку, если ты голоден, как и от качания в колыбели, если твои ножки при этом где-то застряли и тебе больно.

Если вы поразмышляете о своих взрослых переживаниях, то тоже поймете, что вам нужны эти условные отклики. Мало толку от того, что к вам просто кто-то в целом любезен или мил с вами, если что-то конкретное вас расстроило, то эта любезность просто проходит мимо вас. По сути, эта любезность часто является попыткой заглушить ваши чувства и прогнать их, ровно в той же степени, как это происходит и при более «карательном» отклике. А вот когда вы чувствуете, что люди пытаются настроиться с вами на одну волну, то это в самом деле помогает — если они пытаются понять, что именно вы чувствуете, помочь выразить это и подумать о возможных вариантах разрешения вопроса вместе с вами. Это суть эмоциональной регуляции: кто-то чутко откликается на то, что происходит в данный момент, переживая чувства вместе с вами. Этот процесс включает в себя признание психологической личности, чувствующей и думающей.

И это именно то, в чем нуждаются младенцы для формирования самосознания, собственной личности. По сути, это распознание и признание состояний младенца и есть то, что позволяет в полной мере личности родиться. Родители могут научиться тому, как им стать более чуткими в каких-то конкретных обстоятельствах, следуя за ребенком, находя ключ к реагированию в самом ребенке, наблюдая за настроением и желаниями малыша и думая о том, что это может значить для ребенка, как он это чувствует и переживает. Это может быть простым способом вновь обрести утраченную гармонию с ребенком и гораздо более удовлетворительные отношения на протяжении всего детства. Это может показаться слишком простым, но специалисты, которые работают с родителями и детьми, используют различные техники для достижения именно этой простой и базовой цели. На пути к ее достижению, тем не менее, возникает множество препятствий; самые заметные из них — сложности родителей в управлении собственными чувствами, что может поставить под сомнение их способность помочь ребенку в регуляции его чувств. Эти сложности преодолеть гораздо сложнее, и они требуют других форм терапии, которые помогают вылечить душевное расстройство взрослых людей.

Так как я говорила о том, что многие формы душевных расстройств взрослых корнями уходят в их детство и в то, какими способами они, будучи младенцами, научились регулировать свои чувства, возникает вопрос о том, как в более позднем возрасте можно восстановить эти расшатанные системы. Как я уже подчеркивала ранее, если младенцы не получают должного чуткого отклика, который позволяет им справляться с переживаниями и впечатлениями, они ищут способы саморегуляции самостоятельно, насколько это возможно. Но это обычно приводит к формированию механизмов эмоциональной регуляции, которую можно назвать защитной, или к стремлению быть самодостаточным, или к формированию большей эмоциональной требовательности, или к колебаниям от одного к другому. Эмоциональная водопроводная система оказывается блокированной тем или иным способом-то затопляется, то воды нет. Неизбежно такие стратегии, установившиеся в ранние периоды жизни с целью донести до других наши потребности или защитить нас самих от других, имеют тенденцию сохраняться, в особенности потому, что мы редко отдаем себе отчет о наших собственных защитных действиях.

Противоположность защитному поведению — открытость. Здоровый поток эмоций течет без препятствий и заторов. Чувства приходят и уходят. Их замечают, на них реагируют, они обрабатываются по мере возникновения. На них не застревают. Личность с хорошей саморегуляцией способна соотносить свои состояния с другими людьми, может приспособиться к их настроениям и запросам и может предъявлять свои собственные требования к другим.

Эта модель коренным образом отличается от психоаналитической модели, в рамках которой под эмоциональным здоровьем подразумевается способность контролировать и управлять примитивными сексуальными потребностями и агрессивными порывами. Этот тип фрейдистского мышления сформировался в рамках парадигмы эпохи Просвещения, когда человек обретал власть над природой, аналогичный принцип применялся и к эмоциональной жизни личности. Но он рассматривает личность как отдельную единицу, ответственную за применение силы воли при столкновении с (человеческой) природой. Он не рассматривает индивида как продукт взаимодействия с другими, как что-то, что обретет форму благодаря применению механизмов регуляции со стороны других в раннем возрасте и эмоционально поддерживаемый другими во взрослом возрасте. По иронии судьбы, метод, который Фрейд применял к своим пациентам, был диалектическим, «лечение беседой», которое предполагает участие двоих людей. Он случайно наткнулся на то, что стало наиболее сильнодействующим рецептом для изменений. Беседа с другим человеком, формирование взаимоотношений с кем-то, кто выслушивает тебя, когда ты говоришь о том, что чувствуешь, — это самый важный элемент в разблокировании той системы эмоционального водоснабжения и построения новых, более эффективных эмоциональных стратегий. К сожалению, Фрейд считал, что такая деятельность подходит только для контролирования биологических потребностей — как процесс осознания примитивных чувств для лучшего контроля над ними. Он преувеличивал роль сексуальности и часто не могут слышать настоящих чувств своих пациентов. В одном из своих известных ранних случаев, случае молодой женщины, которую он назвал Дорой, пациентка была вынуждена резко прервать психоанализ, так как она не чувствовала, что Фрейд в самом деле слушал то, что она говорила о своих чувствах.

В модели Фрейда есть разумное зерно, когда он говорит о том, что более примитивные структуры личности управляются более сознательными ее частями. Это соответствует нашему современному пониманию структуры мозга. Мы теперь знаем, что префронтальная зона коры является ключевым элементом более сложного социального поведения. Вместо того чтобы прямо реагировать на того, кто тебя злит, или того, кто вызывает желание, что было нормальным в ранних человеческих сообществах, мы теперь пускаем в ход нашу социальную сознательность. Мы используем нашу префронтальную кору, чтобы изучить социальное воздействие возможных способов поведения и в связи с ним выстраиваем наше поведение. В действительности среди представителей среднего класса в XIX и начале XX века наблюдалась тенденция чрезмерно использовать префронтальную зону коры и отрицать чувства и желания все вместе, из страха нарушить весьма строгие социальные правила. Это вело к неспособности управлять чувствами. Сдерживание чувств, невозможность свободно вздохнуть и чувствовать себя свободно — все это не является путем к хорошей саморегуляции. Это приводило ко многим из тех симптомов, которые Фрейд наблюдал у своих пациентов и называл истерическим параличом.

Хорошая регуляция зависит от того, могут ли чувства свободно течь по организму, в то время как разум может заметить и отреагировать на них и выбрать, какие действия необходимо предпринять, или решить, что пока ничего предпринимать не надо. Сознание работает с «примитивными» чувствами; оно не подчиняется им и не отрицает их. Оно не пытается контролировать чувства усилием воли, а признает их и использует их в качестве указания к действию в социальном контексте. Земная часть личности, которая связана с другими людьми через сексуальность, рождение, кормление грудью, взаимную защиту и оборону территории, одерживается расчетами высшего социального мозга.

Этот процесс может пойти как-то неправильно по многим причинам, но можно сказать, что огромное количество людей из тех, что находятся в депрессии, агрессивно антисоциальны, травмированы, страдают от анорексии, алкоголизма, психически нездоровы, неуверены в себе, не могут ни признать и распознать своих чувств, ни управлять ими, имея в виду других людей. Их отношения с другими людьми часто являются источником боли в большей степени, чем источником утверждения в собственных силах и источником регуляции. Я высказала предположение, что основа этих сложностей лежит очень часто в схемах регуляции, которые устанавливаются в самом начале жизни. Эти схемы и образцы появляются и закрепляются, так как они являются лучшим способом выжить во взаимоотношениях с родителями, испытывающими сложности в саморегуляции. Но они становятся препятствиями, как только ребенок начинает взаимодействовать с другими людьми вне семьи. Ребенок, который при враждебно настроенном родителе становится крайне самодостаточным, понесет эту самодостаточность в свою дальнейшую жизнь, что может оказать ему не самую хорошую услугу. Ребенок, который привык добиваться внимания своей матери через вспышки гнева и раздражения и через слезы, обнаружит, что другие люди на них реагируют иначе, чем его мать.

Мы все пытаемся управлять нашими взаимоотношениями, используя старые знакомые нам стратегии, те, которые раньше работали. Однако стратегии ребенка с ненадежной привязанностью не самые удачные. Им не хватает гибкости, так как они по сути своей защитные. Они сложились для того, чтобы взаимодействовать с неотзывчивым партнером, но они не предлагают схем для отношений с отзывчивыми людьми. Дети с надежной привязанностью, с другой стороны, ожидают, что другие люди будут откликаться, и сами в гораздо большей степени способны откликаться на различное поведение других людей. Если же они сталкиваются с неотзывчивым, не реагирующим на них человеком, то они склонны обратиться к другому, более отзывчивому за утешением.

Эти ранние схемы поведения очень устойчивы, так как они зафиксированы в нейронных сетях и в биохимии нашего мозга. Они усваиваются неосознанно и становятся представлениями о мире, которые более сознательная личность, которая возникает в течение детства, вряд ли сможет осознать. Они становятся нашими эмоциональными привычками, принимаемыми как должное, как и привычки телесные — чистить зубы по утрам, сморкаться в носовой платок, отправляться спать в определенное время. Эти эмоциональные привычки поддерживаются нашей внутренней химией, так как организм ребенка привыкает к определенному уровню нейротрансмиттеров и гормонов стресса, который воспринимается как «нормальный». Организм в дальнейшем стремится поддерживать этот уровень, даже если он слишком низок или слишком высок или не сбалансирован с другими нейрогормонами. Если поврежден механизм реагирования на стресс или префронтальная зона коры недостаточно сильна из-за ранних переживаний, тогда у индивида будет физиологически снижена способность реагировать на сложные эмоциональные ситуации в дальнейшей жизни.

Исследований, посвященных процессу перестройки эмоционального мозга во взрослом возрасте, было проведено недостаточно, поэтому сложно сказать, могут или не могут быть переустановлены исходные параметры для различных систем нейротрансмиттеров и могут ли быть выстроены новые связи между префронтальной зоной коры и другими частями эмоциональной системы в подкорковых областях. Так как пластичность мозга достаточно велика и связи продолжают формироваться все время, есть основания предполагать, что многое достижимо. Известно, что уровень кортизола у людей, страдающих от депрессии, может быть снижен, и понижение его уровня свидетельствует о выздоровлении. Уровень серотонина и норадреналина может быть повышен с помощью фармакологических средств. В психиатрической традиции, основанной на медицинской модели, обычно рассматривается возможность восстановления биохимического баланса извне за счет синтетических лекарственных средств. Такое воздействие улучшает самочувствие некоторых людей, хотя уровень успеха здесь не очень высок. Впрочем, стоит отметить, что в экстренных ситуациях, когда способность человека держаться уже на исходе и долгосрочные решения неприменимы, такие средства могут оказаться крайне полезными. При столкновении с человеком на грани самоубийства или психоза мало что еще можно сделать.

СУЕТА И СТИЛЬ ЖИЗНИ

Более мягкие способы восстановления биохимического баланса в организме основаны на стимулировании организма к производству своих собственных (эндогенных) биохимических веществ. Хорошо известно, что умеренные регулярные занятия спортом приводят к выработке эндорфинов, некоторые исследования показывают, что такие занятия являются хорошим антидепрессантом. Аналогично массаж при депрессии оказывает положительное воздействие, вызывая снижение уровня гормонов стресса (Филд, 2001). Медитация также действует как натуральное успокоительное, снижая уровень кортизола (Джевнинг и др., 1978).

Еда, которую мы едим, также влияет на баланс нейротрансмиттеров. В частности, ненасыщенные жирные кислоты, которые сконцентрированы в центральной нервной системе, жизненно необходимы для эмоционального благополучия и для обучения. Низкий уровень омега-3 жирных кислот, в частности, связан с депрессией, а также с раздражительностью и антисоциальным поведением. И снова хочу сказать: самый ранний опыт может быть критическим. Низкий уровень жирных кислот, передаваемых через плаценту и с грудным молоком, может оказать негативное влияние на различные системы в головном мозге в критические периоды, и последующее увеличение уровня может только частично восполнить его. Однако употребление омега-3 жирных кислот в самом деле улучшает поведение некоторых детей с СДВГ (синдромом дефицита внимания с гиперактивностью), а недавний эксперимент среди юных правонарушителей показал, что среди тех, кто употреблял эту добавку, количество дисциплинарных нарушений уменьшилось на 37 % по сравнению с теми, кто получал плацебо (Геш и др., 2002).

На уровень серотонина также можно повлиять посредством диеты, богатой белком, но в рамках которой также есть приемы пищи без белка, чтобы серотонин мог усвоиться. К сожалению, эти натуральные методы восстановления баланса нейрогрансмиттеров получают слишком мало поддержки со стороны медицинских работников в настоящее время, так как их гораздо сложнее контролировать в рамках медицинской модели. Они гораздо больше находятся в области стиля жизни, и их сложно использовать у людей, которые не очень хорошо способны позаботиться о себе. И еще одно замечание-у всех этих методов есть один недостаток — они требуют постоянства. Будь то таблетки или витаминные добавки, они действуют, только пока их принимаешь.

Все эти подходы могут улучшить и состояние человека, и положительно повлиять на его способность к эмоциональной регуляции. Если они становятся образом жизни, они могут оказать поразительное влияние, но они не обязательно приведут к изменению схем эмоциональной регуляции по отношению к другим людям. Самодостаточный взрослый, который когда-то был ребенком с ненадежной привязанностью, не начнет обращаться к другим людям только из-за того, что его диета изменилась. Так как же нам добиться этого идеального состояния принятия себя, соединенного со способностью серьезно относиться к чувствам других людей, — чувствовать свободно, но при этом управлять своими чувствами в ответ и с учетом других людей?

ШАНС ВЫРАСТИ ЗАНОВО

Независимая психотерапевтическая традиция предлагает другой тип лечения. Через установление личных взаимоотношений только с терапевтической целью индивид может изучить способ, который он использует для управления своими состояниями и чувствами в отношении других людей, и может попытаться изменить старые эмоциональные привычки и установить новые. Но для формирования и изменения эмоциональных привычек требуется время. Во-первых, они должны быть пробуждены. Можно изменить способ эмоционального переживания, только сделав это иначе. Когда пробуждено определенное чувство, выделяются нейротрансмиттеры в подкорковых областях и автоматически активируются старые нейронные сети, чтобы справиться с этим состоянием возбуждения старым способом. Но при участии терапевта могут быть проиграны новые способы регуляции. Если психотерапевт принимает ваши чувства, их не нужно прятать и отрицать с помощью той нейронной сети, которая обычно именно так и реагирует. Принятие чувств терапевтом создает мысленное пространство, в котором возможно поразмышлять о возникающих чувствах и решить, как можно реагировать на них по-новому. Пока чувства живы и активны, активны и гормоны стресса, которые помогут новым корковым (относящимся к высшему мозгу) синапсам выстроиться в ответ на подкорковые сигналы. В ходе совместной работы с психотерапевтом возможно выстроить новую нейронную сеть.

Часть этой работы может быть связана с проработкой незавершенных переживаний детства, чувства страха, что тебя покинут, оставят одного или что тебя отвергнут, которые были наиболее сильны в период зависимости ребенка; чувств, которые переполняли и с которыми невозможно было справиться без родительского участия; чувства ярости и злости на родителей, что они не помогли справиться с какими-то чувствами; многими чувствами, которые были утаены, так как выражать их было небезопасно, когда ты был ребенком, таким зависимым от родителя, который должен был помочь тебе и от которого зависела твоя жизнь. Такие чувства часто не уходят сами по себе. Они хранятся где-то в спящем состоянии, готовые прорваться наружу в моменты стресса, когда маска взрослого человека слетает» и высвобождается огромной силы ярость или страх, которые окружающим кажутся необъяснимыми, так как они категорически не соответствуют происходящему.

Есть какое-то общее заблуждение о том, что в психотерапии речь идет о ненависти к своей матери. Например, триллер Джона Катценбаха «Аналитик» начинается с описания работы психоаналитика:

Через год он уже готов был умереть, он провел большую часть своего пятьдесят третьего дня рождения, как и большинство других дней, выслушивая жалобы людей на своих матерей. Легкомысленные матери, жестокие матери, матери, сексуально провоцирующие. Умершие матери, которые остались живы в сознании своих детей. Живые матери, которых их дети хотели бы убить (Катценбах, 2003).

По моему же опыту, люди обычно испытывают сложности в том, чтобы жаловаться на своих матерей. Большинство моих клиентов очень защищали своих матерей. Они идеализируют их, потому что они мучительно жаждут их любви и одобрения, в которых они никогда не чувствовали уверенности. Они очень неохотно критикуют своих матерей. Успех терапии во многом зависит от того, смогут ли они встретиться лицом к лицу с человеческими слабостями и неудачами своих родителей и смогут ли они отказаться от надежды, что однажды им удастся получить ту любовь и заботу, которую родители не дали им в детстве. Они вырастают, когда со все растущим состраданием понимают, что их родители — обычные человеческие существа, которым свойственно ошибаться, и что не бывает идеальной материнской или отцовской любви.

Принятие факта, что родители неидеальны и испытывают различные сложности, ведет к принятию себя.

Упустив некоторые свои чувства в детстве, а также страдая от недостатка регуляции этих чувств в раннем возрасте, люди обычно прибегают к защитной практике, считая, что они могут справиться самостоятельно. Они пытаются жить согласно какому-то идеальному представлению о себе, при соответствии которому они были бы любимы каким-то идеальным родителем (обычно тем, у которого нет никаких потребностей), и, естественно, терпят неудачу за неудачей; или они отрицают, что у них есть беспокоящие их чувства или что отношения с другими людьми в самом деле очень много значат.

Недостающий опыт признания чувств и распознавания их другим человеком, а в особенности переживание сильных чувств и принятия их другим человеком, обеспечивается психотерапевтом. И что важнее всего, когда терапевт и клиент терпят неудачу в понимании друг друга или не соглашаются друг с другом в отношении чего-то важного и в отношениях случается «поломка», терапевт демонстрирует, что отношения можно «починить». Этот цикл «поломка» — «починка» крайне важен для надежных взаимоотношений. Осознание того, что, несмотря на любые перебои в коммуникации, их последствия можно будет исправить, является источником уверенности во взаимоотношениях и в том, что регуляция будет восстановлена. Медленно, в ходе разного рода ситуаций, проживаемых с психотерапевтом, формируются новые эмоциональные мускулы, способность быть услышанным и слушать, слушать и быть услышанным. Эмоциональными состояниями можно поделиться, их можно разделить — вербально и невербально.

Есть переживания, как мы видели в главе II, которые происходят в младенчестве. На самом раннем этапе жизни безопасность и принятие обеспечиваются прикосновением. Но по мере взросления мы все чаще используем словосочетание «поддерживать друг друга». Младенцы в депрессии, малыши, пережившие насилие, дети, которыми пренебрегали, упустили, недопережили эти ощущения физической и вербальной поддержки. Их чувства и состояния недостаточно распознаны, приняты и урегулированы. Они не смогли научиться тому, что любые состояния могут быть «поддержаны» и что неудача в принятии чувств или управлении ими может быть исправлена. Вместо этого они находят какой-то способ самосохранения, и этот способ является защитным по своей сути. Затем они пытаются через всю жизнь пронести эти защитные стратегии, навсегда отрезанные от потока взаимной регуляции с другими людьми. Они понимают, что что-то идет не так, чего-то не хватает. Они несчастливы. Они находят выход в наркотиках, или чрезмерном потреблении пищи, или в какой-то иной зависимости, чтобы облегчить свою внутреннюю боль.

Психотерапия предлагает возможность проработать и переработать эмоциональные стратегии, но это требует большого количества времени и денег. Недостаточно организовать новую нейронную сеть, предлагая новые эмоциональные переживания и новый эмоциональный опыт. Для того чтобы эти сети установились и заработали, требуется снова и снова использовать новый способ регуляции до того момента, пока они укрепятся, «затвердеют». Но как только это случилось, у индивида появляется собственная система регуляции, которая всегда с ним и которая может быть использована при взаимодействии с другими людьми для поддержания душевного благополучия. В определенной степени удается достичь настоящего излечения.

РОЖДЕНИЕ БУДУЩЕГО

Первые шесть месяцев жизни Альбертины я заботилась о ней дома, в то время покойный супруг продолжал работать. Это опыт настойчиво приводил меня к мысли о том, о чем раньше я как-то и не думала: после рождения ребенка жизни матери и отца расходятся таким образом, что там, где раньше они жили в состоянии некоторого равенства, теперь они существуют в своего рода феодальных отношениях друг по отношению к другу. День, проведенный дома в заботах о ребенке, является полной противоположностью дню, проведенному за работой в офисе. И не важно, каковы относительные достоинства каждого из них, это дни, проведенные на противоположных сторонах света.

Рейчел Каск, 2001:5

Может показаться, что эта книга предполагает, будто все зависит от способности женщины выполнять свою роль матери. Несмотря на то что упоминаются «родители», в ней передается общее ожидание того, что все-таки это практически неизбежно задачи, решаемые женщинами, а не мужчинами. Хотя, разумеется, способность помогать в регуляции другим и управлять своими чувствами не зависит от пола. Мы все это делаем. Абсолютно возможно, что какой-то другой взрослый, настроенный на ребенка и доступный для него, а также преданный идее постоянно быть внимательным к ребенку, будет помогать младенцу в регуляции состояний и заботиться о нем. Все в большей степени отцы принимают участие в этой заботе и даже, в ряде случаев, становятся основным родителем, заботящимся о ребенке. Факт того, что эта деятельность воспринимается как женская, в большей степени является элементом конкретной культуры, так как она вырастает из более ранних биологических императивов. Но в современном мире назначение на эту роль женщины становится все более затруднительным. Женщины теперь редко сталкиваются с процессом заботы о ребенке и его выращивания до момента, когда они рождают своих детей, и редко достаточно уверены в том, что смогут настроиться на своего ребенка, отражая мужскую неуверенность при принятии подобной роли.

Мой собственный опыт заботы о моих детях, пока они были совсем маленькими, был таким же культурным шоком, как его описывает Рейчел Каск. Моя активная жизнь работающего человека сменилась длинными днями, которые проходили как в замедленной съемке, пойманные в ловушку младенческой жизни. Я кружила вокруг своего малыша, поглощенная его потребностями — пытаясь одновременно с этим, буквально как фокусник, жонглирующий мячами, поддерживать чистоту в доме, приготовить ужин, выбраться из дому и найти других взрослых людей, с которыми можно было бы пообщаться. Жизнь с ребенком задавала свой ритм, отличный от ритма той шумной, занятой жизни в офисе, к которой я привыкла, общаясь с коллегами, разбираясь с бумажной работой, телефонными звонками, офисной техникой. В самом начале это было похоже на жизнь под водой, в удивительном, слабо освещенном аквариуме, когда ты изо всех сил пытаешься двигаться быстрее и сделать хоть что-нибудь.

Я обнаружила, что в этом Мире Младенцев никто не знает и никому нет дела до того, что ты думаешь, что ты сделал или кого ты любил. Ты просто становишься «мамой с ребенком». Эта роль включает в себя все те стороны личности, которыми ты обладала или хотела бы обладать. Для многих женщин это невыносимо. Для других это приятный мечтательный мир, который им не хочется покидать, в котором они освобождены от груза необходимости настойчиво чего-то достигать. Но, наверное, для многих женщин, которые идентифицировали себя с ролью, которую они играли в мире занятых, работающих людей, очень непросто приспособиться к новым условиям. Так как возможности реализовать себя в мире работающих людей для женщин все расширяются, многим достаточно сложно сопротивляться давлению прежней роли. На протяжении последних нескольких десятилетий все растет число тех женщин, которые совсем недавно стали матерями, но возвращаются на работу и оставляют своих малышей заботам других людей, несмотря на то что при этом они могут чувствовать себя разрывающимися на части от этого и ужасно скучать по своим детям, пока они на работе.

Такое состояние дел поддерживается политиками. Отпуска для ухода за детьми для матерей и отцов очень коротки и не гарантированы всем работающим людям. Эти отпуска основаны не на нуждах ребенка, а являются неким жестом, чтобы дать родителям время оправиться от эффекта встречи с новорожденным. Они торопят родителей скорее выходить на работу. В действительности различные программы в США и Великобритании гораздо более активно пропагандируют раннее возвращение матерей-одиночек на работу, чем заботу о своем ребенке и обращение за государственным пособием. Это дает всем женщинам понять, что ценность материнства совсем не высока, что важна только общественная роль женщины.

Однако ситуация может измениться. Формируется новый тренд среди высокооплачиваемых женщин, работающих в корпорациях, покончить с прежней жизнью, чтобы быть с ребенком. Если верить журналистке Дженис Тернер, то образ затянутой в строгий костюм женщины, всегда при ежедневнике, но при этом недавно родившей ребенка, выходит из моды. Вот как она говорит об этом: «По правде говоря, образ “пришлите-мне-срочно-факс-в-Портленд”» становится таким же устаревшим, как и химическая завивка» («Гардиан», 28 марта 2003). Разумеется, многие молодые матери часто осознают, что больше всего им хочется быть рядом с обожаемыми младенцами, но чувствуют, что если они не вернутся на работу по истечении трех или шести месяцев, то разочаруют окружающих, ведь женщины так мучительно боролись за право на равный труд с мужчинами, и за то, что к ним можно относиться как к профессионалам, и за то, что им должны платить равные с мужчинами зарплаты. Они также могут потерять свое место на карьерной лестнице.

Некоторые женщины также могут быть движимы финансовой необходимостью продолжать работу. Как бы то ни было, исследования показывают, что если женщине предоставить свободу выбора, то большинство предпочтут делить родительство и частичную занятость (Ньювел, 1992). Кажется, по иронии судьбы, после всех тех изменений, которые претерпело положение женщины на протяжении веков в западных обществах, в конце концов женщины хотят того, что наши предки принимали как должное: быть всем понемногу — быть частью социальной группы и выполнять какую-то работу, при этом наслаждаться заботой и воспитанием своих собственных детей.