Chapter III. Malleus Maleficarum

Какие женщины главным образом предаются колдовству?
Относительно того, какие женщины преимущественно
занимаются колдовством, надо сказать следующее.
Среди скверных женщин господствуют три главных порока, а именно:
неверие, честолюбие и алчность к плотским наслаждениям.
Эти-то женщины и предаются чародеяниям.*

Мужчина сделал пару шагов от своего коня, медленно приближаясь ко мне. Он был достаточно высок, и вздыбленные, чёрные волосы прибавляли его росту ещё пару сантиметров. От всей этой компании мне было противно, но что-то подсказывало мне, что эти путники прибыли сюда не просто так.
- Кто вы такие и что вам здесь нужно? – не сказать, чтобы я был разгневан, нет. Гнев – грех человеческий, и я никогда не позволял этому дьяволу проникнуть в свою душу, но их поведение и особенно бесстыдное обращение с юной Розой оставило неприятный осадок у меня на душе.
- Смени свой тон, святой отец, ты разговариваешь со слугами отдела Святой Инквизиции, - что-то внутри меня дрогнуло. И я даже не знал, что в этот момент беспокоило меня больше: сам факт присутствия этих людей здесь или же столь дерзкий тон этого молодого человека. В любом случае и то и то мне было противно.
Мужчина прошёл мимо своих соратников, приближаясь. На его сапогах был слой дорожной пыли, и весь его вид говорил о том, что достаточно долго уже он пребывал в дороге.
- Тебе известно, что страшная эпидемия чёрной смерти бродит по Европе? Так вот, до нас дошли слухи, что она не обошла стороной и твою деревушку… - он подошёл достаточно близко ко мне, и я мог заметить, как искривился в ехидной улыбке его рот на последних словах.
- О страшном недуге я, конечно же, слышал, но могу вас уверять, что Всевышний уберёг этот и без того страдальческий народ от ужасной напасти.
- Да? – он смотрел мне пристально в глаза, будто бы вглядываясь, пытаясь найти там что-то. Я же, в свою очередь, тоже старался не разрывать зрительный контакт, чтобы не выдать свою наглую ложь. Его зелёные, внимательные глаза, блеснули, и я заметил, как тонкие брови чуть сдвинулись к переносице, - Ты врёшь, святой отец, - от досады я крепко стиснул зубы, замечая, как постепенно начинаю злиться, - А знаешь ли ты, что ложь – это грех? – он говорил тихо, почти шёпотом, но в то же время его голос был всё так же низок и глух.
Я был уверен, что другие его спутники нас не слышат. Он окинул меня изучающим взглядом, останавливая взор на моих руках. Меж пальцев я крепко сжимал свои чётки, до боли вжимаясь ногтями в ладони. Он самодовольно усмехнулся, видимо, заметив моё напряжение, и сделал шаг назад.
- Наш долг, как исполнителей воли Божьей состоит в том, чтобы избавить эти земли от ереси, - на этих словах его тон повысился, и он чуть обернулся к своим товарищам, - и уж будь уверен, священник, что мы обязательно сделаем это. Мы не покинем эти земли, пока не уничтожим каждую мразь, каждую ведьму и каждого еретика, в священной рясе, прикрывающегося словом Господним, - на его губах вновь появилась эта противная улыбка, - и что бы здесь ни случилось – мы выясним это.
Он подал знак рукой и двое его спутников, что всё это время пребывали на земле, спешно взобрались на своих коней. Я молча наблюдал за тем, как четверо всадников развернулись обратно, по направлению к деревне, в то время как этот странный человек с чёрными, как копоть, волосами всё не спускал с меня своих дьявольских зелёных глаз.
- Я не думаю, что в этом месте найдётся работа для вас, - мой голос был на удивление твёрд и резок.
- Ну, в этом мы ещё разберёмся… - отвернувшись, он направился к своему коню. Резко взмахнув вверх, на кожаное сиденье, он откинул чёрную мантию назад, вновь уставившись на меня, - В любом случае, пока у нас есть много дел: нужно отдохнуть с дороги, найти ночлег, - ядовитая ухмылка, - как думаешь, в доме той прекрасной девушки найдётся пара свободных мест? – его реплика встретила похабный гогот со стороны четверых его соратников.
Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня, и с диким ржачем замученное с дороги животное понесло своего всадника прочь из окрестностей моего монастыря. Яркое утреннее июльское солнце заливало всё вокруг, падая на чёрные спины мужчин, что в клубах дорожной пыли постепенно скрывались из поля моей видимости. Дождавшись, когда они и вовсе исчезнут за деревянными зданиями сельских домов, я всё же вернулся к себе в монастырь.
После этой пренеприятнейшей утренней встречи, я всё ещё не мог успокоиться. Чувства гнева и страха рука об руку наводили хаос в моей душе. Гнева от того, как вёл себя этот заносчивый инквизитор, яд его слов, угроз, что он произносил, разливался по моему сознанию, и, конечно же, он просто не мог не знать, что эти угрозы возымеют действие. Безусловно, я прекрасно представлял, кто есть на самом деле эти «исполнители воли Божьей». Святая Инквизиция, как они себя называют. На деле же они были самые бессовестные и безбожные убийцы, несущие верующим людям один лишь страх и страдания. К нам в монастырь, в Святую Шартрезу часто приезжали люди из этой службы с их ужасными и самыми что ни на есть фальшивыми проверками. Они внимательно изучали все переводы, все священные писания, заглядывали в каждый угол и, найдя то единственное, за что они могли ухватиться – клеймили честных монахов еретиками. А после мучили. Пытали и мучили их до тех пор, пока несчастные сами не возьмут на себя все предъявляемые им обвинения, не оговорят себя, чтобы после быть казнёнными на монастырской площади. Некоторые из них же просто умирали ещё в моменты пыток. Я слышал, что то же самое они делают и с простыми мирянами: приходят в деревни и в города, пользуются гостеприимством местных людей, а после отправляют некоторых из них на костры. Таким образом они, якобы, избавляются от ведьм и еретиков, по чьей вине Господь снизослал на нас столь ужасную и скверную болезнь. И чем больше чёрная смерть распространялась по Европе, тем бессовестней и ужасней становились поступки этих еретиков. Теперь девушку могли казнить лишь за то, что у неё были рыжие волосы, а мужчину отправить на костёр, если он не позволял этим чудовищам пробраться в постель своей жены. От одних мыслей об этом моё сердце сжималось, и ужасные картины того, какие беды и несчастья могли принести в наше село эти бессовестные люди просто не выходили у меня из головы. Ведь сейчас я прекрасно знал, что этот зеленоглазый демон был прав, и чёрная смерть действительно явилась на наши земли. А это значило, что смертей и слёз было не избежать. Поглощённый такими ужасными мыслями я молился. Молился за спасение своих людей и всецело уповал на милость Господню и верил, что он не позволит этим демонам унести ещё несколько жизней.
Вечером, когда Вильгельм вернулся с рынка, за ужином он поведал мне о том, что сейчас происходило в нашем небольшом городке. Горожане всецело готовились к вечернему пиру, посвящённому прибытию новых гостей: собирали на стол, несли угощения и, конечно же, наше великолепное, славное на всю страну вино в подарок «исполнителям воли Божьей». Вильгельм так же рассказал мне, что все интересовались, посещу ли я этот славный званый ужин, и, конечно же, все очень меня ждали и не терпели услышать моих публичных речей за этим дивным пиршеством. Мне было не по себе от этой затеи. Бедные люди не знали, КОГО они так искренне приветствуют в своём доме и уже наверняка успели поведать этим иродам о весьма странных обстоятельствах кончины матери Розы, Елены. Я мог только догадываться о том, что сейчас происходило в городе, и какие вещи инквизиторы могли им рассказать. Запугать бедных горожан и оклеветать их священника за сокрытие правды. Весь ужин я угрюмо молчал, выслушивая восторженные рассказы Вильгельма о готовящемся празднике и краем уха, улавливая поддакивания его деда Ганса, который, видимо, тоже собирался посетить ожидаемый всеми пир. Конечно же, я не собирался идти туда: сама идея о том, что мне придётся сидеть за одним столом с этими убийцами, наводила на меня ужас. Объяснившись тем, что я предпочитаю не пропускать повечерие, я попросил Ганса и Вильгельма извиниться за меня перед горожанами и отправился в церковь.
После вечерней молитвы я ещё долго не мог заснуть. Двое моих братьев покинули монастырь и сейчас, вероятно, находились в атмосфере всеобщего веселья. Мне оставалось лишь молиться и надеяться на то, что завтра же утром пятеро непрошенных гостей навсегда покинут наш городок и никогда не вернутся сюда снова. Как я молил Господа, чтобы всё обошлось без бед! Чтобы после этой невыносимо долгой ночи все люди остались живы, все дома не разграблены и девственницы не тронуты. Это была настоящая напасть, с которой под силу было справиться лишь одному Отцу Господу Богу.
Время уже близилось к полуночи, яркий лунный свет заливал своими тусклыми лучами мои покои. Стоя у открытого окна, я крепко сжимал чётки, перебирая зёрнышки по мере прочитанных мною молитв. Прочитывая про себя Святое Писание на латыни, я созерцал ночные пейзажи, затаившиеся во мгле. Тяжёлые от обильной листвы ветки деревьев покачивались от порывов ночного ветра и спешно перешёптывались друг с другом на незнакомом, одни им известном языке. Ветер своими прохладными пальцами касался моей кожи, донося до меня свежесть и таинственность этой июльской ночи. И я твёрдо знал, что мне не уснуть в эту роковую ночь. Чувство чего-то ужасного и необратимого никак не покидало моё сердце, и всё моё естество было чувствительно даже к самому малому звуку и шороху, что доносился от стен этого старого монастыря. Но тут мой слух затронули звуки, совсем не похожие на то, что могла создать природа. Откуда-то из коридоров монастыря послышался скрип старой деревянной двери. Я прислушался, отворачиваясь от окна и прекратил на время свои молитвы. Тяжёлые шаги эхом раздавались в стенах храма, и не оставалось ни единого сомнения в том, что там явно кто-то был. Я поспешил покинуть свои покои и немедленно отправился на звук этих таинственных шагов. В ночной тишине я без единого колебания определил, что они доносились из зала церкви, и последовал туда. Войдя в зал, я обнаружил мужскую фигуру, сидевшую на спинке одной из деревянных скамей. Мужчина сидел ко мне задом, но даже так я легко смог догадаться, кому принадлежит эта спина. На его плечах уже не было той громоздкой, чёрной мантии и лунный свет, падающий из высоких окон храма, длинными полосками освещал его чёрные, потрепанные волосы. Я вошёл достаточно тихо, едва слышно закрывая за собой деревянную дверь, ведущую из коридора в храм.
- Коварную шутку порой играет с людьми ночь, святой отец, - его голос был уже звонче, чем представлялся мне утром, и звучанием своим он содрогал молчаливый воздух храма, - для кого-то она холодна, свежа и позволяет всем порочным мыслям легко улетать по ветру, а для кого-то – грешна, жарка и даёт шанс всем тайным желанием бурей вырваться наружу.
- Зачем ты пришёл и что ищешь ты в храме Божьем, инквизитор? – я плавно приблизился к нему, преодолевая пространство тёмного помещения. Остановившись напротив, передо мной пристало его лицо, залитое лунным светом, что блеском отражался в его лукавых, зелёных глазах.
- Моё имя Рихард и я бы предпочёл, чтобы ты называл меня именно так, - он обернулся ко мне, и на бледном худом лице его было выражение полного довольства и блаженства.
- Отец Пауль, монах этого скромного аббатства, - достаточно формально произнёс я.
- О, нет, нет… о твоём имени я уже наслышан… - он чуть опустил голову, чему-то про себя ехидно усмехаясь, - тебя принимают за святого в местной деревушке и говорят, что ты несёшь людям слово Божье, - он снова смотрел на меня, медленно изучая своим лукавым взглядом.
- Ты так и не ответил на мой вопрос, инквизитор, - без тени любезности произнёс я, пытаясь всё же докопаться до истинной цели его визита. Мужчина усмехнулся, закусывая белыми зубами нижнюю губу, вновь уводя свой взгляд куда-то в церковное окно.
- Порой лишь ночной тишине мы можем поведать о наших самых сокровенных желаниях… - он продолжал говорить, вовсе не следуя тому, что я пытался у него узнать, - как юная девушка признаётся застывшей луне в своей несчастной любви, хоть любовь её грязна и порочна…
Я не понимал, о чём говорит этот молодой человек, но его слова скользкой змеёй проникали в моё сознание, предвещая собой что-то ужасное.
- Она мечтает лишь о том, чтобы сильные мужские руки осквернили её тело, и семя греха разлилось в порыве страсти на её девичье ложе… - его глаза вновь внимательно следили за мной, не упуская ни единой тени волнения, всё ярче выступающей на моём лице. Он самодовольно улыбался.
- Что ты…
- Каким же жестоким ты должен быть человеком, чтобы довести юное дитя до такого? - он резко поднялся, мерными шагами начиная обходить меня сзади, не сводя с меня свой пристальный взгляд, - Бедняжка так отчаянно искала твоего расположения, что даже пыталась приворожить, совершенно наплевав на все запреты христианства… - он остановился у меня за спиной, в то время как я будто остолбенелый смотрел в одну точку, не в силах поверить своим ушам, - Тем самым она лишь навлекла проклятье на свою бедную мать, приведя её прямиком в объятья чёрной смерти, в то время, как твои руки всё так же остались для неё запретным, сладким плодом… - змея его слов жалила всё острее. Он почти шептал мне их на ухо, в то время, как я мог слышать бешеное биение своего собственного сердца. Его мерное дыхание задевало моё правое ухо, подбиралось всё ближе по мере того, как его губы легко коснулись моей кожи, - маленькая ведьма думала, что мы ничего не узнаем… - он склонился ниже к моему плечу, крепко втянув воздух носом, скользя им вдоль кожи на моей покрытой мурашками страха шее. Он глубоко выдохнул, снова подбираясь к моему уху, - теперь же её душа в руках Господа нашего, и он заставит её поплатиться за все свои грехи.
Моё сердце будто бы остановилось.
- Роза… - в ужасе произнёс я и сквозь вихри хаоса в своей голове, и я мог услышать его громкий смех у себя за спиной.

*«Молот ведьм» Генрих Крамер и Якоб Шпренгер