Chapter IV. Bibit meum sanguinem

qui manducat meam carnem et bibit meum sanguinem
habet vitam aeternam et ego resuscitabo eum in novissimo die
caro enim mea vere est cibus et sanguis meus vere est potus
qui manducat meam carnem et bibit meum sanguinem
in me manet et ego in illo*

Ледяная луна застыла на мрачном небосклоне. Ветер уже не был так свеж и приветлив, каким представлялся мне ранее, пару десятков минут назад в моей комнате. Он бил мне в лицо и ухватывал за руки, пока я бежал, не чувствуя земли под ногами, по пыльной дороге, ведущей из монастыря в город. Моё дыхание сбивалось, и я спотыкался, но страх, заставляющий меня как можно скорее желать попасть в город, не давал мне потерять равновесие. Что же я наделал? Что, за время моего рокового молчания, успели натворить в городе эти люди? И, самое главное: где сейчас Роза? Быть может, они уже заковали её, заточили под стражу или же, пытают? О, эти ужасные пытки! В моей памяти всплывали истошные вопли несчастных монахов, попавших под подозрения инквизиторов, раздававшиеся по всему храму. Железные плиты, стискивающие суставы, раскалённый металл на оголённых ногах, вместо ботинок, подвешивания на верёвке, выворачивающее руки… Бедняжке не выдержать этого… Я должен был как можно скорее попасть в город, чтобы хоть как-нибудь это предотвратить. Если ещё было не поздно. Несясь вихрем вдоль узких улочек, я цеплялся за деревянные здания домов, чтобы быстрее входить в повороты. Где-то вдалеке, доносясь вместе с июльским ветром, слышались крики и громкие возгласы горожан, и сквозь здания пробивался неестественно яркий оранжевый свет. Когда я почти достиг городской площади, я ухватился за угол какого-то дома и, остановившись, уже не стал никуда дальше идти. Мои глаза, должно было быть, обманывали меня, но я действительно не верил тому, что я видел.
В центре городской площади находились, должно быть, абсолютно все жители. Они мешкались, кричали, несли ветки и в руках у некоторых из них горели факелы. В центре всей этой беснующейся толпы находилось самое страшное, что я только мог себе представить. Высокий деревянный столб возносился далеко к небу. У подножия этого столба гурьбой были сброшены сухие ветки деревьев и хворост, запасы которого регулярно пополнялись усилиями горожан. Пламя от хвороста постепенно разгоралось, разрасталось и поднималось всё выше и выше к ногам человеческой фигуры, привязанной к деревянному столбу. Ужас охватил всё моё естество, когда я услышал пронзительный, женский крик, доносящийся от этой фигуры. В свете этого дьявольского огня, что постепенно поглощал ноги девушки, я увидел её лицо. Моё тело затряслось, как в ознобе, когда я узнал эти тонкие девичьи черты лица и хрупкое женское тело.
- Роза… - лишь шёпотом, будто бы сам себе, вымолвил я. Мои глаза были раскрыты так широко, что морщины на лбу больно сжимали кожу. Я не мог поверить тому, что я вижу.
- Ведьма! – истошные крики доносились из толпы.
- ТЫ принесла смерть в наши дома!
- Чертовка! – люди кидали факелы в разгорающийся огонь, все взгляды, все обвинения и возгласы были обращены к ней.
- Шлюха Сатаны! Отправляйся в ад!
- Будь ты проклята!
- ВЕДЬМА! – это слово отдавалось гулом у меня в голове вместе со всей этой клеветой, что произносили некогда любимые и оберегаемые мною люди.
В этой толпе я мог разглядеть всех, кого буквально недавно благословлял, чьих детей я крестил и по чьим родственникам я ночами читал молитвы. Моё сердце горело, его охватывало пламя, что сейчас поглощало тело несчастной, привязанной к позорному столбу Роземари. Я чувствовал, что мои ноги меня не держат и я крепко держался за стену стоящего по левую руку дома. Нет. Этого не может быть.
- Из-за тебя Господь забрал её душу! ТЫ разгневала его, и он забрал нашу мать! Из-за тебя она умерла! Ведьма! – истерический женский вопль послышался из толпы, и горькие рыдания последовали за ним. Я перевёл взгляд и увидел юную Гретту, горько рыдающую на плече своего брата, что молча стоял и взирал на пылающую в огне свою сестру, - Наш бедный отец… что же с ним будет… что с НАМИ будет?! – она всё не унималась. Второй из братьев крепко обнимал её, склонившись челом к кудрявому затылку девушки.
- Эта тварь навлекла беду на ваши земли! Своим колдовством она разгневала Господа, и нет ей пощады! – один из инквизиторов, в чёрной мантии тряс библией в воздухе, высоко поднимая её к небесам. Разгневала Господа?... как он смеет… как все они смеют… что за абсурд… Что за ересь!
Люди кричали, плевались, клеймили несчастную позором, и их возгласы превращались в крики демонов у меня в голове. Роза… Бедная девушка высоко поднимала голову к небу, пытаясь ухватит прохладный, летний воздух, в то время, как пламя пожирало её тело и душу. Мне было плохо. Морально и физически плохо, и ком подкатил к горлу, заставляя согнуться пополам. Я еле сдержал приступы рвоты, крепко стиснув зубы. Мои пересохшие от жаркого воздуха глаза вновь устремились на несчастную фигуру на костре. Девушка уже не кричала, она молча плакала, направляя свой взгляд к небесам. Одежда на её изуродованном, покрывшемся ожогами и язвами теле сгорала вместе с кудрявыми, некогда прекрасными волосами. Я помнил, как она непрерывно могла расчёсывать их, сидя в клуатре у цветов, а я порицал её за столь откровенное себялюбие. Её губы, что всегда мне улыбались, сейчас были искривлены в гримасе боли и агонии. Жар от этого смертельного пламени доносил до меня июльский ветер, и я не сводил с несчастной глаз. Я начал шептать молитву, тихо, про себя, за эту несчастную девушку, но тут она оторвала свой взгляд от неба и медленно повернула голову. Сквозь темноту летней ночи и клубов дыма я мог разглядеть её зелёные, полные слёз и страданий глаза. Роза смотрела на меня и я видел, как тяжело ей было держать веки открытыми. Она больше не плакала. Боль, казалось, полностью поглотила её тело и она смирилась с ней, как и со своей скорой кончиной. Она смотрела на меня так ласково и так спокойно, будто осознавая, что видит меня в последний раз.
- Святой отец… - маленькие, тонкие губы разомкнулись, и ветер донёс до меня её лёгкий шёпот. Пламя уже поднималось вдоль её кудрявых волос, заглатывая их своим жадным ртом, пока полностью не поглотило голову девушки.
Всё происходило для меня, как в бреду. Не вынося этого чудовищного зрелища, я в горечи закрыл глаза, сжимая в руках распятье, и опустил голову, лишь бы не видеть всего этого.
- О, нет, священник, смотри! – я почувствовал, как крепкая мужская рука обвивает мой подбородок и поднимает голову вверх, чуть сжимая, - смотри, как радуются и ликуют эти люди! – лукавый голос доносился откуда-то сзади, и я чувствовал высокую фигуру, прижимающуюся сзади ко мне, - Ты видишь, как огонь ненависти и злобы горит в их сердцах? – он будто шипел мне это прямо в ухо и его голос заполнял немыслимый хаос в моей голове.
- Смотри же, как убивают друг друга эти безжалостные твари, которых ты так отчаянно защищал! – он держал в своей ладони моё лицо, крепко прижимаясь ко мне, не позволяя мне отвернуться. И я смотрел. Я наблюдал за тем, как кричит эта толпа, и мне казалось, что черти стоят рука об руку с ними, держа в своих ладонях эти факелы, - Ты думал, что сможешь освободить этих людей от зла? – он ехидно усмехнулся, скалясь, произнося эти слова сквозь зубы, - Люди – и есть зло, священник, они будут убивать, если им дать такую возможность. Они будут уничтожать себе подобных, пока не сожрут на завтрак собственную мать! – меня мутило от его слов, голова кружилась, и этот натиск, который он создавал, сжимал металлическими тисками мою душу, - Только дай им волю, и всё их зло, все пороки и грехи чертями выползут наружу… - с последними словами он перешёл на шёпот, касаясь своей щекой моей щеки и направляя мой взгляд своей рукою, - да… зло есть в каждом из них, падре, - он жадно наблюдал глазами за картиной, происходящей впереди нас и самодовольно улыбался, - даже внутри тебя! – своей рукой он резко схватился за мою грудь, продавливая пальцы сквозь рясу и я почувствовал, как кольнуло под ними моё сердце. Будто тысяча кинжалов проникла разом в моё сердце, направляемая его длинными пальцами и мои колени мигом подкосились. В мои виски бешеным потомком била кровь, в газах темнело, и сквозь эту темноту я видел полыхание смертоносного костра. Инквизитор резко отпустил меня, и я упал на колени. Сердце бешено колотилось, и земля гудела у меня под калениями: мне казалось, что ад готов был выпрыгнуть из-под неё и утащить всех здесь присутствующих в свои объятья. Всё так же не сводя расширенных до размеров вселенной глаза, я наблюдал, как высокая мужская фигура удаляется к беснующейся толпе.
Неужели он прав? Неужели и вправду все, кого я так любил и оберегал на самом деле есть лишь жестокие звери, готовые убивать при первой же возможности? Неужели грех настолько глубоко проник в их души, что его уже не искоренить, не выгнать? Юная девушка поплатилась жизнью за свою светлую, невинную любовь, и сейчас её остатки пылали на костре, зажженном её собственными родственниками. И, что самое страшное: во всём этом виноват я? Я ведь не смог ничего с этим сделать. Я отпустил её тогда, так и не объяснившись, и я не захотел появляться в город, когда эти страшные люди пришли убивать любимых мною горожан. Быть может, я ещё мог её спасти… Быть может, я мог образумить несчастных, напуганных чёрной смертью людей и уберечь бедняжку от этой расправы.
Я стоял на коленях, низко склонив голову, поглощённый этими страшными, угнетающими мыслями. На секунду я поднял глаза, в надежде увидеть, что всё это не правда, что я просто уснул у себя в покоях перед святым распятьем, увлекшись молитвой, и всего этого на самом деле не было. Но нет. Всё было так, как прежде. Толпа горожан никуда не ушла, костёр всё ещё полыхал, поднимаясь всё выше вдоль догорающего столба и люди кричали, пили вино, кровь Божью, улыбаясь и искренне радуясь содеянному. Старый Ганс о чём-то оживлённо беседовал с одним из инквизиторов, в то время, как Вильгельм, делился из кружки вином с одним из братьев Розы. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь…». Я никогда не смогу простить их. Я никогда не смогу простить себя. Как позволил Господь такому свершиться?
Я в беспамятстве смотрел на этих людей, и мой взгляд встретился со взглядом инквизитора. Рихард смотрел на меня, чуть обернувшись на фоне всей этой толпы, горящего костра и факелов. На тонких губах инквизитора была лёгкая полуулыбка, и в глазах горел какой-то странный блеск. Мне показались до боли знакомыми этот блеск и эта дьявольская полуулыбка. Как будто я уже видел их когда-то… в своём сне.

Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь
Имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.
Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.
Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь
Пребывает во Мне, и Я в нем.

Евангелие от Иоанна *