Элизабет Херрон, «Предположим»

Около полудня Агнес заявила, что собирается вернуться на асьенду. Мне же предстояло остаться с Сойлой.

—Не пойти ли мне с тобой, Агнес? — спросила я.

—Я предпочитаю пойти одна, — отвечала она и тут же исчезла.

Несколько ребятишек устроили в доме шумную возню, хохотали и боролись друг с другом. Прежде я особенно не задумывалась о домашней жизни Сойлы. Я знала, что у нее были внуки, но не имела ни малейшего представления о ее возрасте. Как и Агнес с Руби, она порой казалась старухой, но иной раз выглядела довольно молодо. По-видимому, это было неотъемлемой чертой таких необыкновенных женщин.

Безудержная энергия, которая обычно ассоциируется с молодостью, им не изменяла.

—Это все ваши внуки, Сойла? — спросила я, глядя, как девятилетняя девочка по имени Роза гоняется по дворику за молодым петушком. Перепуганный петушок бежал впереди, размахивая красновато-лиловыми крыльями, и истошно кудахтал. Роза на секунду остановилась, взглянула на меня большими круглыми черными глазами, бросила «Привет, Линн» и снова пустилась в погоню.

—Это дочь моей дочери Марилии.

—А сколько у вас дочерей? — спросила я. Мысль о детях Сойлы почему-то не приходила мне в голову, хотя я знала, что она была бабушкой.

—У меня семеро детей — четыре дочери и три сына. Неплохое число, правда? У всех них уже свои семьи, и они вполне счастливы.

Потом мы пололи сорняки в саду. У Сойлы был талант к садоводству; она окружала заботой каждое из своих растений, среди которых было много лекарственных трав. Она срезала несколько полых трубчатых стеблей, напоминавших эфедру, завела меня в дом и показала, как их нужно связывать и подвешивать для сушки.

— Эту траву сушат только один день, — сказала она. — А потом мы ее используем.

Мы подмели земляные полы и протерли обеденный стол и стулья. Я наколола немного дров; поленья раскалывались плохо. Затем я принесла несколько ведер воды из ручья. Сойла велела мне немного поспать, пока она начистит к обеду перца-чили. Пока я спала, прошел дождь, и воздух посвежел. Мне снился водоворот; я наблюдала за ним, пока он мощно не затянул меня, и я не проснулась. Сойлы в ее гамаке не было, так что я поднялась и осмотрелась. На фоне заходящего солнца я увидела силуэты двух человек, обнимавшихся в дверном проеме. Это была Сойла и какой-то мужчина. Их движения были исполнены величайшей нежности и теплоты. Мне захотелось спрятаться, мои щеки залились краской. В смущении я проскользнула в дом, как вдруг Сойла окликнула меня.

—Линн, я хочу тебя кое с кем познакомить. Обойдя гамак, я прошла через крыльцо во дворик.

—Это Хосе, мой муж.

—Но... я думала... Сама не знаю, что я думала. Мне, наверное, показалось.

—Buenas tardes*, — сказал Хосе. Мы обменялись рукопожатием; он держал мою руку очень бережно. Ладони и пальцы Хосе были загрубевшими от работы. Он был одет в свободные белые брюки и рубашку и обут в простые кожаные сандалии. Его общество было мне приятно. Я всмотрелась в его лицо. Его черные с проседью волосы были аккуратно причесаны и красиво контрастировали со смуглой кожей.

— Ваш муж настоящий красавец, — сказала я. Сойла, смеясь, толкнула меня локтем.

—Что с тобой, Линн? Ты выглядишь такой перепуганной. Ты не знала, что у меня есть муж?

—Пожалуй, нет — промямлила я. — Простите. Я очень рада видеть вас, Хосе.

Мы вошли в дом. Хосе выложил на кухонный стол несколько свертков из газетной бумаги, а затем протянул маленький сверток мне.

Я удивилась:

— Это мне? Хосе кивнул.

Сойла и Хосе стали внимательно наблюдать, как я развязываю белую веревочку и разматываю газету. Внутри оказался маленький глиняный колибри с распростертыми крыльями.

— Какая замечательная фигурка! А как раскрашена! — воскликнула я. У статуэтки оказалась дырочка в заостренном клюве и еще одна в хвосте.

Хосе показал на глиняные хвостовые перья и сложил губы трубочкой.

— Подуй туда, — сказал он.

Я поднесла фигурку ко рту и дунула. Раздался мелодичный звук, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности. Я передала фигурку Сойле, предложив попробовать ей. Сойла прижала ее к губам, проиграла несколько последовательных нот и вернула мне.

—Колибри, похоже, так к тебе и слетаются, — сказала она.

—Колибри — младший брат Линн, — сказал Хосе. — Твой брат, Линн, — великий воин. Он может помочь тебе найти пищу, необходимую для жизни. Наблюдай за ним и его путями. — Хосе говорил, запинаясь и с акцентом, но я легко понимала его. Спокойный, но сильный его голос все время держал меня в напряжении. Моя голова сама собой дернулась вверх, и я изучающе всмотрелась в его глаза. По моему телу прошла дрожь, как будто я впервые увидела океан. Глаза Хосе светились огромной силой и необузданностью пантеры. Я почувствовала, что между нами возникла некая связь, такая связь, которой нипочем рамки гражданства, крови, семьи — сродство магов одной породы.

—Милости просим в нашу семью, — просто сказал он. Звездная глубина его глаз сменилась мягким мерцанием.

Хосе взъерошил мне волосы на макушке, как будто я была ребенком, и повернулся к Сойле, чтобы помочь ей разобраться с принесенными свертками. Он ласково шлепнул ее по ягодицам и подмигнул мне. На его лице сверкала широкая улыбка. Мы засмеялись и стали помогать Сойле готовить фаршированные перцы.

После ужина мы пили крепкий кофе, и я стала замечать, что Хосе и Сойла похожи на молодых влюбленных. Вместе с тем, они проявляли друг к другу то уважение, которое вырабатывается лишь по прошествии долгих лет совместной жизни. Хосе выглядел моложе Сойлы, но был предупредителен и заботлив. Его трогательное внимание к жене выделяло его среди большинства встречавшихся мне испанских и индейских мужчин. Оба они восхитили меня и как личности, и как пара, я почитала за честь находиться в их обществе. Должно быть, эти мысли отразились на моем лице, потому что Сойла как-то необычно на меня посмотрела и сказала:

— Когда мы сорок лет назад встретились с Хосе, ему казалось, что он хочет быть автомехаником. Я тогда уже была curandera*, потому что моя бабка была лучшей и наиболее искусной curandera в Сололе — это в Гватемале. Она воспитала меня и научила всему, что знала о горных духах и растениях. Ей были ведомы скрытые связи в природе и вечный огонь, присущий всякой вещи. Бабушка знала много и помогла мне приблизиться к полноте. Она поделилась со мной своей красотой и спокойствием.

Мы с Хосе полюбили друг друга в день праздника святого Иеронима, но его семья побаивалась меня. Хосе был на десять лет младше, а я была ведуньей. Мать Хосе была серьезной и сильной женщиной и подняла жуткий скандал. Не захотев обижать ее, Хосе оставил меня и уехал в Мерилу, где устроился водителем грузовика. Это сильно ранило меня, и я вышла замуж за другого. Этот человек был пьяницей, плохо со мной обращался, так что я сбежала от него сразу же после рождения нашего первенца. Я была в состоянии позаботиться о себе сама. Вскоре я услышала, что Хосе серьезно болен желтухой и лихорадкой и находится при смерти. Он утратил волю к жизни.

—Что же было дальше? — спросила я.

—Его родители привезли его ко мне для лечения. Мать поинтересовалась, сколько это будет стоить. Я тогда, приготовив лекарства и травы для Хосе, долго с ней говорила. Я убедила ее в том, что, заботясь о собственном престиже, она погубила своего сына. Ее алчность и эгоизм заслонили от нее стремление ее сына к счастью. Я объяснила ей, что именно по этой причине он не может больше жить. Она разозлилась, не хотела мне верить, но затем сказала удивительную вещь. По ее словам, она бы предпочла, чтобы ее сын умер, тому, чтобы его похитила другая женщина. Эти слова так шокировали ее саму, что она заплакала. Я успокоила ее. Она дала согласие на наш брак, и мы с Хосе поженились. Через какое-то время мы подружились и с ней.

Я встряхнула головой и принялась было комментировать рассказ Сойлы, но Хосе поднял руку и сказал:

— О, это было только начало. Я был в коме и чуть не умер. Я сегодня жив только благодаря удивительным талантам Сойлы. У меня было много непонятных видений, и она своими травами помогла мне совершить переход в таинство. Я знаю теперь, что это была шаманская болезнь, и Сойла вылечила меня. Она научила меня многому.

— Чему же она вас научила? Хосе улыбнулся.

—Она научила меня, как быть живым.

—Во время вашей болезни? Но ведь вы едва не умерли!

—Именно. И гораздо большим числом способов, чем вы можете себе представить. Я полюбил Сойлу с той самой минуты, как увидел, но моя семья — ревностные католики, и я боялся их осуждения. Мне пришлось оказаться на пороге смерти, чтобы найти путь для возвращения к Сойле и к своему истинному «Я». Я всегда мог заглянуть в человека и увидеть, что его волнует. Я хотел быть curandero, но моя семья считала, что это недостойное занятие, отмеченное печатью дьявола. А рядом не было никого, кто наставил бы меня.

Хосе улыбнулся Сойле.

Сойла разлила кофе по нашим чашкам из бутылочной тыквы и сказала:

—Моя бабка всегда говорила, что для женщины лучше выходить замуж за мужчину младше себя, потому что мужчины обычно умирают на двенадцать-шестнадцать лет раньше женщин. Конечно, мексиканки часто выходят замуж совсем подростками, и это сильно усложняет им жизнь. Иногда нужно менять народные обычаи. У меня много подруг, которые провели последние годы жизни, не имея мужа, который мог бы скрасить их старость. Это настоящая трагедия. Именно в эти годы женщина как никогда понимает, что значит иметь мужа.

—Мне повезло, что я встретил Сойлу, — сказал Хосе. Он внимательно следил за беседой, откинувшись на стуле. — Я много поездил за последние три года. Во мне нуждались люди из самых отдаленных мест, — пояснил он.

—Вы скучали без него, Сойла?

—Без него? Да я не могла дождаться, пока он упакует свой чемодан! — она взглянула на Хосе и улыбнулась. Их глаза на миг встретились, и я ощутила, что между ними возникло полное понимание и единство. Сойла повернулась ко мне и продолжала. — Когда люди женятся, они обычно начинают жить жизнью друг друга. И в этот момент цель жизни оказывается похороненной навсегда.

—Что вы имеете в виду?

—Хосе и я вышли на тропу этой земной жизни для того, чтобы усвоить совершенно разные уроки. Я научила его, так что мы оба маги. Но это не имеет значения. Он работает не так, как я, и использует другие силы. Для роста нам нужна свобода, поэтому мы много времени проводим отдельно друг от друга.

Хосе, кроме того, ученик нашего повседневного мира. Он ученик полей, помогающий растить и собирать урожай агавы, из которой делают веревки, — подобно тому, как я выращиваю кукурузу. Пусть никто в этом не сомневается. В мире существует насущная необходимость в равновесии между вещественным и духовным.

Очень многие хотят стать curandero. Как жаль, что они устремляются в шаманскую землю curandero, не обратившись сперва к огням собственного дома. Это уже вопрос основ. Когда люди следуют за своими прихотями, дух не проявляется в земной жизни, где он нужен больше всего.

Хорошо, когда curandero уверенно чувствует себя в шаманской пляске. Но те, кто не чувствует себя уверенно на повседневном вещественном уровне, в какой-то момент окажутся горько разочарованы и вынуждены будут вернуться к началу. Если бы я вдруг сказала: «Хосе, мы должны жить, подчиняясь заведенному порядку, как жила твоя мать», он увял бы и умер. Его мать была похожа на Чикомекоатль, Великую Мать. Ты ведь помнишь ее по обряду Великой Матери?

Я утвердительно кивнула.

— Это властная кормилица, которая основывает свою жизнь на распорядке и привычных вещах. Мы с Хосе не такие. Мы хотим мечтать и вдохновлять людей на обретение здоровья и благополучия. Мы живем по большей части в неведомых мирах. Будь я похожа на его мать, стремящуюся жить по часам, мне пришлось бы учиться уважать различия между нами и позволять ему идти своим путем. Мне пришлось бы учиться любить его несмотря ни на что. А это не так просто для кормящих матерей. Их любовь связана множеством веревок.

Я налила себе еще одну чашку кофе и задумалась над словами Сойлы.

— Мне кажется, брак — это очень трудная штука, ведь никто не нуждается в том, что я могу давать.

Сойла хмыкнула.

— И твой муж тоже не понимал твоих потребностей, ведь так?

— Совершенно.

— Знаешь, — сказала Сойла, — говорят, что в древней культуре майя было принято, чтобы мужчины и женщины получали такой же урок, как ты той ночью. Им рассказывали о превращении энергии Матери-Земли, о женской энергии и о том, как она проявляется в человеке. Почувствовав в себе великих матерей, мы сможем жить в гармонии и помогать каждому исполнить свое предназначение.

— В моей культуре многие женщины повернулись спиной к женской стороне себя, — сказала я.

— Это большое горе для нашей Матери. — Сойла коснулась руками земляного пола. — Если женщины не смогут принять своей полноты, перестанут осознавать себя женственными, красивыми женщинами, мужчины никогда не узнают своей женской стороны, и земля будет пребывать в великом беспорядке. Женщины говорят, что в нарушении равновесия Матери-Земли виноваты мужчины. Дескать, именно мужчины порождают войны. Но это упущение самих женщин. Это они допускают это. Мужчины и женщины нуждаются друг в друге; мы нуждаемся в том, чтобы учиться друг у друга. Такова сущность всей этой жизни.

— Но чему именно мужчины учат женщин? — спросила я. — Нельзя ли сказать, что между ними происходит обмен?

— Говоря в общем, мужчины учат женщин организовывать свое сознание, особенно если речь идет о повседневном мире. Женщины учат мужчин понимать сокровенные мечты, тому, как овладевать мудростью, заключенной в их сознании, и использовать ее. Женщины учат мужчин, как жить. Мужчины учат женщин воплощать свои мечты и брать из мира обмен энергиями, наподобие обмена деньгами, пищей и прочими материальными товарами.

— Но я встречала множество женщин, которым удается зарабатывать деньги без участия мужчин, — сказала я, выпрямляясь на стуле.

Сойла повернулась к Хосе, а затем ко мне.

— Да, сегодня женщины могут заработать деньги, но лишь при условии, что их мужской щит хорошо развит. Если женщина слаба по части своего мужского щита, она будет только отдавать, ничего не требуя взамен. Она превратится в мученицу. Мужчины могут много порассказать женщинам на этот счет.

На какое-то время мы умолкли. Я видела, что Хосе очень устал. Он вернулся из длительного путешествия. Я всем сердцем была благодарна судьбе за то, что мне выпало оказаться в обществе этих прекрасных людей. Я помогла убрать стол и вымыть чашки. Извинившись, я сказала, что уже поздно и мне лучше вернуться на асьенду. Хосе предложил проводить меня через джунгли, но я отказалась.

— Не забудь свою флейту-колибри, — сказала Сойла. Мы обнялись на прощание.

— И берегитесь пум, — сказал Хосе.

Я засмеялась и отправилась в путь. Пройдя несколько ярдов, я обернулась. Хосе и Сойла, обнявшись, стояли в дверном проеме. Мы помахали друг другу, и я двинулась дальше. Небо было чистым и звездным. Гравий, которым была покрыта дорога, шуршал под моими сандалиями. Проходя через деревню Ллано, я подумала о любви Хосе и Сойлы, и у меня стало легко на сердце.

Людские голоса в эту ночь, казалось, были слышны дальше, чем обычно. До меня доносился смех из деревни. Я шла быстро, широко шагая. Вдруг без всякой видимой причины по моему телу прошла дрожь. Я посмотрела вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромная тень, похожая на каракатицу, проплыла надо мной и скрылась за верхушками ближайших деревьев. Я была уверена, что мне не показалось. Я принялась рыскать глазами повсюду, пытаясь понять причину этого странного явления. Из подлеска на меня дохнуло холодом, и я плотнее закуталась в свою расшитую цветами шаль. Птицы и ночные звери практически умолкли; опустившаяся тишина напоминала ту, что бывает перед землетрясением.

Я ускорила шаг; воображение рисовало мне картины одна страшней другой. Все они были связаны с близким присутствием Рыжего Пса. К тому времени, когда я, пройдя сквозь джунгли, вышла к асьенде, ужас завладел всем моим существом. Я быстро взбежала по ступенькам и отворила дверь в комнату. Агнес приветствовала меня. Моя грудь все еще тяжело вздымалась.

Прямо с порога я спросила:

— Мог ли Рыжий Пес превратиться в тень в небе, похожую на каракатицу? И мог ли он заставить замолчать всех ночных зверей?

Агнес с удивлением посмотрела на меня.

—А почему ты спрашиваешь?

—Потому что как раз это, Агнес, сейчас и произошло.

— Что произошло? Ты так толком и не объяснила. Я, как могла, рассказала, что со мной случилось. Агнес посмеялась над моими страхами, похлопала меня по руке и сказала:

—У Рыжего Пса множество обличий. Я не знаю, что за летуна ты видела. Если это действительно был Рыжий Пес, то ты должна быть благодарна, что это была только разведка, а не нападение. Пусть тебя это не волнует. В следующий раз он тебя убьет, и на этом все кончится.

—Агнес! — воскликнула я, топнув ногой.

—Ты ведь неуклонно движешься к тому, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Сейчас он боится тебя, но тем-то он и опасен. Мне бы очень не хотелось тебя потерять, но ты слабая, беззащитная женщина.

—Агнес!

—Рано или поздно... — сказала она, качая головой. Лучше будь со мной, Агнес. Она приподняла бровь.

—Иди поспи немного.

Приняв ванну, я забралась в постель и выключила свет. Глядя на черные бревенчатые стропила и солому крыши, я стала рассказывать о Хосе, о его любви к Сойле, об их взаимоотношениях, пока до меня не донеслось похрапывание Агнес. Вскоре я уснула.

Глава 10

ЛИК ЗЕМЛИ

Источники

И необработанная кость...

Говорят, они возникли,

Словно череда холмов.

«Солнце — расплавленная масса»,

И потому погружается само в себя?

Действительность, слепое око,

Научившее нас пристально всматриваться...

Джордж Оппен, «Курс»

Ранним утром мы с Агнес отправились в пустыне по дороге, начинающейся за асьендой. Невысоко над горизонтом мягкой белизной сияло солнце. Я на ходу делала глотки чая из небольшой полой тыквы, которую осторожно удерживала перед собой обеими руками. Путь предстоял неблизкий, и я испытывала невероятное счастье. Все вокруг казалось чудесным, даже эта кружка из тыквы выглядела намного прекраснее обычной чашки. Несомненно, она содержала в себе не только горячую жидкость, но и саму жизнь.

Солнце поднялось выше, его тепло окутывало мои плечи и согревало утоптанную землю дороги. Как водится, ночью прошел легкий дождь, и теперь лужицы грязноватой воды медленно высыхали. Я видела фруктовые деревья и ощущала легкий запах костров, разведенных на полях мексиканской пеньки.

—Какое солнце! — сказала я. — Очень бодрит, правда?

—Свет, который ты ощущаешь сейчас, представляет собой ту жизнь, что некоторое время назад окончательно погибла для ее источника. Когда ты теряешь зуб или состригаешь волосы, эти частицы тела навечно становятся для тебя мертвыми. Разве солнце изменилось после этого? Разве ты чувствуешь какую-то разницу, когда состриженные волосы падают на пол?

—Нет, все остается прежним.

—Недавно ты предлагала мне поговорить о смерти, а для этой темы подходит любое время. Когда дух отделяется от тела, происходит то же самое — последняя жертва. Подобно солнцу, дух продолжает излучать свет и силу, он просто выбирает иной внешний облик. Вот и все, в этом и заключается смерть, понимаешь?

В вышине порхали и стремительно кружились пестрые птицы. Они держались на расстоянии, но продолжали оставаться в поле видимости.

—Понимаю, Агнес.

—Нет, ты не понимаешь, иначе никогда не боялась бы смерти.

— Хорошо. Я очень хотела бы это понять, — сказала я. Агнес повернулась ко мне и рассмеялась.

— Если бы ты понимала суть смерти, то была бы по-настоящему счастливой. Ты радовалась бы каждому человеку, всему, что видишь. Ты смотришь на полет чудесных птиц, и это делает тебя счастливой. Но что бы ты чувствовала, если бы на их месте оказались сеющие смерть бомбардировщики? Тебе это вряд ли понравилось бы. Однако скажу тебе честно, если бы сейчас над нами появились бомбардировщики, я испытывала бы такое же счастье, какое чувствуешь сейчас ты, когда смотришь на эти крылатые создания.

—Агнес но это безумие!

—Нет, на самом деле безумна ты, потому что постоянно цепляешься за все вокруг, и в особенности за собственные страхи. Если бы ты понимала жизнь, то не чувствовала бы себя так скверно, теряя ее. Представь, что ты потеряла отца или свою собаку — Пышечка*, так ее зовут?

-Да.

— Впрочем, неважно. Все они — твои привязанности, но ты отказываешься понимать и это. Твои дети, твоя собака, машина, дом, платья и вещи — лишь состриженные ногти. Сущность жизни и любви невозможно потерять, потому что они — это ты.

Теперь щебечущие, чирикающие птицы парили прямо над нами, в каких-то пяти метрах над землей. Я не могла понять непоколебимой способности Агнес испытывать ликование перед лицом внезапной гибели, но чувствовала себя сейчас в какой-то очень тесной связи с землей. Окружающий пейзаж — покатые холмы с крошечными рощицами высоких деревьев под куполом ослепительно голубого неба — вызывал у меня восхищение. Грязная дорога, на которую мы вступили в начале пути, теперь петляла среди холмов мягкими изгибами. Мы с Агнес устало шли еще около получаса, после чего она предложила мне сделать остановку и передохнуть.

Мы улеглись в высокую траву у обочины; трава была спутана клубками, напоминающими самодельное гнездо. Агнес дала мне напиться из тыквы. Я сделала несколько глотков воды, протянула ей флягу, и в этот миг мне на палец опустилась желтая бабочка. Она не улетела даже после того, как Агнес забрала у меня флягу. Я подняла указательный палец к солнечному свету, рассматривая яркие крылышки цвета сливочного масла. Мне захотелось поцеловать бабочку, но тут она взлетела. Я следила за тем, как она парит и порхает в воздухе. По какой-то причине это существо вызвало в моей голове картину волнообразного дыхания океана, которая сменилась образом скачущих по степи лошадей.

Агнес наблюдала за выражением моего лица. В течение нескольких секунд она пристально всматривалась в меня, а затем сказала:

—Сегодня у тебя особенный день.

—Особенный?

—Ты можешь кое-чему научиться. Как знать...

—Я каждый день стараюсь чему-то научиться, — с оттенком негодования заявила я.

Агнес рассмеялась.

— Разве не так? — настаивала я.

Эти слова заставили ее расхохотаться по-настоящему, так, что на глаза навернулись слезы.

—Линн, Линн, перестань! Ты слишком возмущена. Учиться чему-нибудь не так важно, как тебе кажется. — Она смахнула с лица слезинки, но продолжала сидеть с улыбкой до ушей. Попытавшись заговорить, она снова прыснула со смеху:

—Важно не учиться, а знать.

—Не понимаю, как можно что-то знать, если сначала этому не научиться.

—Хорошее соображение, — откликнулась она.

Не знаю, как ей это удалось, но Агнес полностью испортила мне настроение. Я вновь окинула взглядом окружающий ландшафт, но теперь словно смотрела на него совсем другими глазами.

— Научи-ка меня чему-нибудь, — предложила Агнес. — Я стараюсь каждый день узнавать что-нибудь новое, не важно от кого. Я серьезно, Линн. Научи меня.

Она произнесла это так искренне, с таким жаром, что я ей поверила.

—Ладно, что ты хотела бы узнать, Агнес?

—Что-нибудь из того, что знаешь ты.

Агнес уже давно не играла со мной в подобные «кошки-мышки», и я немедленно решила рассказать ей нечто захватывающее. Я напрягала память, пытаясь отыскать в ней нечто такое, что не известно Агнес, но так и не смогла ничего придумать. Я знала, как нужно смешивать сухой мартини, но такой рассказ прозвучал бы просто глупо. Я знала, как приготовить потрясающее блюдо, тушенную в белом вине рыбу, но это казалось просто неуместным. Я была искусной наездницей, но в этом вопросе Агнес заставила бы меня чувствовать себя пустой хвастуньей. Я видела, как она вытворяет в седле настоящие чудеса, и понимала, что мне никогда не удастся их повторить.

—Я жду, — напомнила Агнес.

—Мне нужно подумать.

—Хватит думать. Временами это просто пустая трата времени. Вот что я тебе скажу: в ближайшие дни ты на время станешь наставником, а я — ученицей.

—Не думаю, что мне этого хочется, Агнес.

—Не говори глупостей. Я — ученица и надеюсь услышать от своего великого учителя Линн какой-нибудь мудрый совет. Я готова слопать любые крохи, которые ты захочешь бросить этому ненасытному разуму.

—Ты действительно хочешь быть моей ученицей, Агнес?

—Разумеется.

—И потом ты не станешь злиться на меня?

—Ты же сама знаешь, что нет.

—Что ж, это может быть довольно весело. Давай попробуем.

—Отлично! Пошли. Кстати, куда мы идем?

—Прогуляться.

На протяжении следующих четырех дней наш привычный распорядок полностью изменился. Я рассказывала Агнес все, что, по моим представлениям, было известно мне, и о чем она не имела представления. Я говорила о Тибетской Книге Мертвых и об арабских скакунах, чья родословная берет начало в Египте. Следует признать, что она была прилежной ученицей. Агнес делала записи, неукоснительно отмечала в них все, о чем я рассказывала, и подвергала меня непрерывному граду вопросов. Она никогда не жаловалась на суровое обращение, когда я заставляла ее подмести комнату, прибрать постели или сбегать по какому-нибудь поручению. К концу четвертого дня я окончательно иссякла, так как не могла припомнить ни единой крупицы хоть сколько-нибудь полезных знаний, еще не известных Агнес.

Тем вечером, прежде чем лечь спать, я заявила:

—Это слишком большая ответственность, Агнес.

—Да. Надеюсь, ты исчерпала себя полностью?

—Очень трудно быть учителем. Нужно очень тщательно упорядочивать свои знания.

—Отлично, ты наконец-то поняла это.

—Знаешь, Агнес, ты прекрасная ученица. Когда я просила повторить мои слова, ты просто повергала меня в смущение. Ты запоминаешь все слово в слово.

—Это приятно. Значит, ты поняла и то, что значит быть достойной ученицей?

—Несомненно. И все же я огорчена тем, что из меня не получился хороший учитель.

—Совсем наоборот! Ты чудесный наставник. Я была просто удивлена. — Она подмигнула мне. — До сих пор я даже представить себе не могла, что ты таишь такие глубины жизненного опыта и познаний. Я узнала очень много полезного, особенно на тот случай, если мне доведется побывать в Лос-Анджелесе. Если оценивать учителей по моим представлениям, я поставила бы тебе твердую «четверку».

—Спасибо, Агнес, — сказала я. — Давай вернемся к тому, как было раньше. Теперь я еще яснее понимаю, почему стала твоей ученицей.

—Все уже закончилось? — спросила Агнес. — Жаль, я как раз начинала по-настоящему наслаждаться происходящим.

—Нет, уже закончилось.

После этих слов мы обнялись и отправились спать. Даже в темноте я видела мерцание глаз Агнес. Теперь пришел мой черед посмеяться и окончательно оценить всю глубину ее лукавого чувства юмора. Той ночью мне снилось много снов, и утром, когда Агнес разбудила меня, в мыслях не оставалось и тени сомнений в том, что она вновь приняла командование на себя.

— Доставай магический узелок и свою трубку, — потребовала Агнес, едва мои глаза начали привыкать к яркому утреннему свету. — Нам предстоит кое-куда отправиться. Я хочу, чтобы мы выехали немедленно.

Я вскочила, размяла затекшие руки и ноги и быстро собралась в дорогу. Мы спустились вниз, наскоро перекусили и вскоре уже были в пути. Я подумала, что мы едем к Сойле, но дорога уводила в глубину джунглей.

— Останови машину, — попросила Агнес через несколько миль.

Я замедлила ход и свернула к обочине.

— Не забудь то, что взяла с собой.

Я достала с заднего сиденья пакет с узелками и трубкой и поспешила вслед за удалявшейся Агнес. Она быстро шла по уводящей в заросли тропинке, разводя руками листья папоротников и лианы. Мы пересекли небольшой ручей и продолжили путь по тропе. Вокруг постепенно сгущалась настоящая чаща. Агнес шла так быстро, что я за ней едвапоспевала. Наконец мы вышли на поляну, покрытую лоскутками огородов. Вдалеке показались пальмовые листья на крыше глинобитной хижины, и Агнес направилась прямо к ней.

— Что теперь? — спросила я.

Когда мы подошли к этому домику, день приближался к полудню. Распахнув деревянную дверь, мы вошли внутрь и увидели, что казавшаяся заброшенной хижина полна людей. Там были Сойла, Хосе и несколько женщин, которых я встречала на асьенде. Рядом с Сойлой и Хосе перед собравшимися стояли двое молодых людей. Их направили к остальным, и они сели. После этого уселись Сойла и Хосе. Агнес тут же присоединилась к собравшимся. Я испытывала смущение и гадала, что означает эта встреча.

Сойла поманила меня и жестом предложила сесть напротив нее на подстилку из травы. Собравшиеся переговаривались приглушенным шепотом, но, как только я села, вокруг воцарилась тишина. Я заметила, что участок земляного пола междумной и Сойлой выровнен и она разложила на большом куске кружевной ткани множество магических узелков. Заметив, что я чувствую себя неловко, Сойла ободряюще улыбнулась.

Хосе встал и обратился к собравшимся на своем родном языке майя. Я ничего не понимала, но вскоре Хосе вызвал у всех присутствующих взрыв смеха. Он строил смешные рожи, размахивал руками, пожимал плечами и подмигивал. Судя по всему, это была какая-то комичная сценка.

Сойла обратила внимание на читавшиеся на моем лице понимание и изумление. Когда Хосе наступил на горящий копал и запрыгал по всей комнате на одной ноге, по-совиному ухая и обхватив другую так, словно получил ожог третьей степени, я расхохоталась громче всех.

Сойла очень мягко сказала мне:

— В этой комнате нужно следить за ритмом. То, что люди смеются, очень важно. Мы не начнем урок до тех пор, пока все не почувствуют себя счастливыми.

Хосе перевел взгляд на Сойлу и продемонстрировал в ее адрес ряд неприличных жестов. Она хихикнула. Он действительно был очень смешным комиком, и теперь я просто не могла удержаться от хохота, хотя меня по-прежнему интересовало, в чем цель этого собрания. Не было сомнений в том, что встреча проводится тайно, поскольку и Сойла, и я сама принесли с собой самые священные магические узелки. Наблюдая за устроенной Хосе клоунадой, я раздумывала о том, что поиски истины нередко становятся удручающе серьезными, а на прилежных и торжественных лицах приверженцев многих учений можно заметить чопорное самодовольство.

— Все эти люди — ученики, они в той или иной мере имеют отношение к нашей работе, — поясняла Сойла. — Я собрала их вместе, чтобы они сели рядом и поделились своими силами с плоским холмом, с маской, с ликом земли — так называют жертвенник. Из земли поднимется дерево с множеством ветвей. Думаю, если ты этого захочешь, в нем найдется кое-что и для тебя. — Она добавила что-то по-майянски, и все засмеялись.

— Что ты сказала, Сойла?

Она с усмешкой обернулась ко мне:

— Я сказала, что хочу показать им, какими глупыми бывают гринго.

Я тоже рассмеялась. Эти слова совсем не показались мне обидными. Я устроилась на своей подстилке поудобнее. Сойла вынула заостренную палочку и начертила на земляном полу прямоугольник, затем перечеркнула его крестом, разделив на четыре треугольника, с общей вершиной в центре.

Сойла заговорила сначала по-майянски, а потом по-английски:

— Вот форма, которую повторяют многие жертвенники. Обычно они используются нашими сестрами на Юге и Юго-востоке. Чаще всего, левая сторона означает смерть. Справа размещается жизнь. Жизнь и смерть можно понимать как положительное и отрицательное, доброе и злое. Все жертвенники похожи и все же отличаются друг от друга, потому что ни один шаман не похож на другого. У каждого из нас есть свои особенности.

Она указала палочкой на верхний треугольник:

— На этой, верхней площадке, находится собирающая пирамида. По существу, она вбирает в себя силу и удерживает ее. По этой причине сюда помещают предметы, похожие на антенны: свечи, посохи, перья, молитвенные палочки — все то, что вбирает энергию Вселенной и наших молитв.

Сойла перевела палочку ниже:

— Нижний треугольник представляет собой наш личный вклад силы в центр — то место, где соединяются, сходятся пирамиды. Сюда кладут кристаллы и личные стрелы. В этот треугольник помещают самые могущественные источники силы.

Она опустила голову, указывая взглядом на центр:

— В центре любого плоского участка земли находится ваш переводчик, олицетворение силы гермафродита, или андрогина. Этот объект ни хорош, ни плох, он не оценивается как положительное или отрицательное.

Сойла подняла голову, и я потеряла сосредоточенность. Хосе снова взялся за свое. Он незаметно переоделся в одно их платьев Сойлы и теперь делал реверансы перед собравшимися, включая Агнес а затем попытался поцеловать какого-то парня. Его ужимки довели всех до гомерического хохота, и тогда он вдруг замер на месте в полной неподвижности.

Когда присутствовавшие успокоились, Сойла спросила (по-майянски, а затем по-английски):

— Как вам понравился Хосе? Кто он, мужчина или женщина?

Я всмотрелась в него сквозь клубы дыма копала и готова была рассмеяться, но тут уголком глаза заметила, что сзади ко мне придвинулась Агнес. Она обхватила мою голову обеими руками и повернула ее так, что я могла видеть только Хосе. Я не знала, что должно было последовать за этим, но внимательно наблюдала за ним. Тем временем его внешний облик начал смягчаться, на мгновение расплылся, а затем вновь обрел резкость. Казалось, черты его лица движутся отдельно от самого Хосе: рот стал каким-то женоподобным, губы полными и чувственными, и тут я заметила, что у него появилась пышная грудь, талия утончилась, все тело приобрело соблазнительно изогнутые формы. Я старалась восстановить четкость зрения, но все попытки были безуспешны.

Агнес отпустила мою голову. Теперь Хосе стал настоящей женщиной, если я хоть что-то в этом понимаю. Он без стеснений заигрывал с одним из двух молодых людей, его глаза поблескивали наигранной скромностью, от чего выражение лица стало поразительно манящим. Юноша смотрел на него с обожанием. Происходящее выглядело невероятно убедительным, и у меня мелькнула мысль, что сейчас они оба бросятся в кусты. Остальные собравшиеся передавали по кругу сигареты и бутылку с соком.

Сойла дождалась тишины и продолжила:

— Гермафродит в центре жертвенника — это сердце. Его следует использовать для работы с возникающими положительными и отрицательными обстоятельствами. Он помогает превращать энергию любого типа в полезную силу. Это центр сосредоточения, он отражает то, чем является каждый из нас, — самое сокровенное.

Один из молодых людей о чем-то спросил.

— Заданный вопрос, — пояснила Сойла, — связан с содержанием центра гермафродита. Этот парень хочет понять подробности.

В течение нескольких минут она говорила по-майянски, а затем снова обратилась ко мне:

—Если бы ты была католичкой, твоим центром, вероятнее всего, стало бы распятие. Для тебя, Линн, им может оказаться твоя трубка или кристалл со священной горы — той вершины, которая наделяет тебя жизненной силой. Твой гермафродит должен уметь фокусировать самые сокровенные способности. В определенном смысле, он представляет собой все то, что ты собой представляешь.

—Я не могу понять, как можно использовать распятие и в положительных, и в отрицательных обстоятельствах, — сказала я.

—Если к тебе приходит человек, убежденный в том, что на него навели порчу, ты можешь применить распятие для сосредоточения внимания и силы на отрицательной стороне своего жертвенника, на стороне смерти.

—Но как?