Поперечный разрез кожи

Таким образом, орган осязания устроен не так, что он «из кожи вон лезет», ведь нет никаких обращенных наружу нервных волокон. Если бы орган осязания был устроен по-другому, то мы никогда не смогли бы пережить границу. Мы позже вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать обоняние. Чувство обоняния функционирует наоборот — когда мы обоняем, у нас никогда не возникает ощущения, что наша граница соприкасается с другой границей. Но при осязании вы не оказываетесь в другом, внешнем, мире, вы остаетесь в вашем собственном мире. Таким образом, то, что передает чувство осязания, представляет собой ощущение границы. Удивительно, но чувство осязания ничего не сообщает нам о том, что находится вовне. Мы действительно переживаем «нечто», в нас возникает ощущение, что другой мир есть, и мы начинаем осознавать его присутствие. Но сами мы с помощью чувства осязания никогда не попадаем в этот мир. Иными словами, внешнее используется для того, чтобы мы осознали нас самих, причем телесным образом. Вы начинаете воспринимать себя в определенных границах. С помощью чувства осязания маленький ребенок отграничивается от столь присущего ему чувства полного слияния с космосом, для того чтобы постепенно осознать свою телесность в определенной точке земного шара. То, что вы сейчас находитесь здесь, то, что вы осознаете, что вы находитесь здесь, происходит благодаря чувству осязания.

Таким образом, нам открылся смысл этого органа восприятия: если бы у нас его не было, мы все были бы одним целым, мы бы растворились, как капли в море. Даже если бы у нас была такая же толстая кожа, как у слона, мы бы все равно ощущали себя как капля в океане, если бы у нас не было чувства осязания. Наверное, это чудесное ощущение, но мы в любом случае не смогли бы его пережить, так как для наличия сознания необходимы две вещи. Я сейчас это объясню с помощью рисунка.

Представьте себе, что вы полностью едины с космосом. Тогда вы будете просто спать, вы не сможете осознавать этот космос. Теперь представьте, что вы по каким-то таинственным причинам полностью выпали из этого космоса: тогда вы также не будете ничего осознавать. Вы будете просто неким потерянным объектом, не имеющим сознания. Сознание у вас появляется только тогда, когда вы покидаете космос и потом сразу же встаете перед ним, как это схематичным образом показано на рисунке: сначала вы выходите из космоса и отдаляетесь (стрелка а), а затем снова возвращаетесь (стрелка Ь). И если космос к тому времени уже закрылся и не пускает вас обратно внутрь, тогда вы осознаете самого себя.

Мы описали известный сюжет: сначала мы были едины с космосом, потом мы отделились от него, и все человеческие стремления суть лишь попытка снова вернуться в дом, из которого нас изгнали. Но дверь в этот дом заперта, и каждое осязательное ощущение есть ни что иное, как стук в запертую дверь дома, из которого нас изгнали. Но в этом нет ничего трагического, поскольку именно благодаря тому, что нас выбросили из дома, у нас появилось самосознание.

У чувства осязания есть вполне определенная задача: мы были изгнаны из божественного Космоса, и у в нас сразу же возникло желание туда вернуться. Поэтому в нас постоянно присутствует насущная потребность ощупывания вещей. Но при этом чувство осязания используется двумя совершенно разными способами. Первый способ очевиден — с его помощью мы ощущаем соринку в глазу, песчинку, рыбью кость во рту. Только тогда у нас появляется уверенность. Например, мы обращаемся именно к этому способу, когда говорим, что нечто определенное «можно потрогать руками».

Но мы можем пользоваться чувством осязания и совершенно по-другому. Не для того, чтобы выяснить, присутствует ли что-то в действительности, а для того, чтобы выразить близость, интимность. Например, когда к вам подходит маленький ребенок, практически невозможно удержаться, чтобы не погладить его по голове. Возникает действительная потребность погладить его волосы; и вы пользуетесь чувством осязания таким, совершенно интимным образом. Это очень характерно для чувства осязания: мы используем его попеременно то совершенно объективно, то чисто субъективно, внутренне. Нельзя смешивать одно с другим. Если врач, обследуя пациента, не разграничивает эти два способа, его обследование становится сомнительным.

Парадоксальность чувства осязания заключается в том, что вы, с одной стороны, чувствуете, что кусок дерева — это твердая вещь, а с другой стороны, вы можете почувствовать, что это замечательный кусок дерева. Вы можете ощутить: как здорово, какое замечательное ощущение возникает, когда поглаживаешь его рукой. Чувство осязания заключает в себе глубочайшую тоску человека, поскольку глубоко внутри он знает, что чувство осязания ограждает его от чего-то, отделяет его от чего-то, с чем он все-таки родственно связан. Мы не полностью отделены от космоса. Если бы это было так, в нас не было бы страстного желания вернуться. Но из-за того, что мы постоянно сталкиваемся с космосом, все время с ним взаимодействуем, в нас сохраняется желание воссоединиться с тем миром, с которым мы когда-то были связаны. Таким образом, чувство осязания образует границу, которая отделяет нас от вещей. Мы выпали из целого, и одновременно с этим мы непосредственно граничим с этим целым.

Намного лучше, чем я смог вам это объяснить, выразил эту мысль Новалис в своих Фрагментах: «Прикосновение есть разделение и соединение одновременно». Это глубочайшая тайна космоса. Вся наша эволюция пронизана отделением от целого, но одновременно с этим в человеке сохраняется ощущение, что он все-таки связан с целым. Поэтому не случайно, что чувство осязания более всего выражено в кончиках пальцев. То, что мы можем ощупать самих себя кончиками пальцев — очень странно. Вы скажете: «Да, но глазами мы тоже можем это сделать!» Но глазами вы можете осмотреть лишь часть себя. С помощью чувства осязания вы можете ощупать себя целиком и полностью. Это также является тайной чувства осязания: вы можете извне с его помощью прийти к заключению, что вы являетесь законченным целым. Подобно тому, как вы можете обойти вокруг всего земного шара, вы можете с помощью чувства осязания ощупать всего себя. Новорожденный этого не может. Ребенку должно исполниться по меньшей мере 2—3 года, прежде чем ему это удастся. Лишь тогда, когда ребенок начинает говорить о себе «я», его ручки вырастают настолько, что он может полностью себя ощупать.

Вы все наверняка знаете, что чувство осязания играет важнейшую роль при воспитании ребенка. Дело в том, что ребенок из того «райского» состояния, в котором он находился, может прийти в соприкосновение с миром совершенно по-разному. Простой пример: для ребенка имеет огромное значение, сосет ли он грудь матери или бутылочку. Каждому понятно, что это большая разница. Вы также наверное слышали о детях, у которых полностью ослаблены защитные силы. Они должны находиться в стерильных камерах, их не берут на руки и не гладят. Сложно предсказать, каким образом скажется это на детях, которые в результате такого трагического стечения обстоятельств оказались вне мира. И как замечательно, когда мать, отец или какой-нибудь другой человек ласкает или гладит ребенка; это помогает ребенку уйти из рая, не теряя страстного стремления туда вернуться. Люди всегда знали, что с малышом надо играть, щекоча и теребя его: «Идет коза рогатая...», «Придет серенький волчок...» Это очень глубокая игра, так как с ее помощью ребенка постепенно отделяют от райского мира. Может показаться странным, но маленький человечек не воспринимает щекотание как таковое. Прежде чем материнская рука сможет его действительно пощекотать, он должен стать старше, он должен уже несколько отделиться от рая. И все-таки это очень приятное для ребенка ощущение.

Вы никогда не можете пощекотать себя самого. Было бы, конечно, замечательно, когда вы расстроены, взять и пощекотать себя под мышками. К сожалению, это не работает!

Все эти простые и повседневные вещи имеют очень глубокое обоснование, и в этом и состоит особенность антропософии. В антропософии речь идет не о том, чтобы мы вознеслись в высшие сферы. Эти высшие сферы находятся вокруг нас. Можно долго размышлять, почему же мы не можем щекотать сами себя. Дело в том, что щекотать нас может только нечто чужое, и это имеет огромное значение. Вы не являетесь по отношению к самому себе настолько чужим, как другой человек, именно об этом идет речь. И все это связано с нашим чувством осязания. Подумайте о той разнице в ощущениях, с которой сталкивается ребенок, играющий с хорошими игрушками из дерева и куклами из шелка, а потом берущий в руки игрушки из пластмассы. Качество чувства осязания развивается совсем по-иному у того ребенка, который растет в окружении естественных материалов, чем у того, который играет с пластмассой.

Таким образом, мы снова сталкиваемся с парадоксом чувства осязания. Оно насильно в течение нескольких лет выталкивает нас из мира, и мы с неизбежностью оказываемся противопоставленными ему. Одновременно с этим в нас остается внутреннее стремление к объединению с миром. Но, ощупывая, мы все время испытываем разочарование: нам никогда не удается проникнуть внутрь. Именно благодаря чувству осязания мир становится для нас загадкой. Например, вы видите камень и ощупываете его; в вас возникает чувство удивления и восхищения, когда вы его трогаете. Ваша рука покоится на камне, и вы замечаете: у меня в руках кусочек мира, но от этого загадка только становится еще более таинственной. У меня в руках аметист, я чувствую, что это аметист, я очень близок к нему, но чем ближе я к нему, тем дальше я от него отдаляюсь.

Рудольф Штайнер сказал, что без чувства осязания у человека никогда бы не развилось осознание божественного! Без него мы никогда бы не стали религиозными людьми. Когда мы ощупываем нечто, в нас сразу же возникает магическое чувство: это тот мир, с которым я распрощался и который непостижим. Мы называем это метафизикой. Именно через то, что кажется абсолютно физическим, через физический орган чувств, мы ощущаем метафизическое, трансцендентальное. Твердое сталкивается с твердым: мы так близки к этому и так бесконечно от этого далеки. Телесная оболочка дает нам возможность приобрести осознание божественного. В противном случае мы бы никогда его не приобрели. Мы еще много раз обратимся к следующей мысли: все органы чувств являются великими учителями человека, если он способен у них учиться. Можно много рассуждать по поводу того, как возникает Бог, является ли он фантазией или же фрейдовским архетипом отца. Но если вы займетесь изучением чувства осязания, то у вас появится внутреннее ощущение, что посредством этого чувства человек, когда он научается думать, приходит к пониманию божественного мира.

В этом и состоит особенность чувства осязания: вы совсем близки к этому, вы держите это в своих руках — и все-таки вы удалены от этого на сотни световых лет! Вы ощущаете величие этого мира благодаря своему маленькому микрокосмосу, который вы можете ощупать собственными руками. И все-таки даже ваша собственная телесность остается для вас вечной загадкой. Эта таинственность присуща всему, что вы познаете на уровне осязания.

Можно задаться вопросом: который из апостолов — Фома или Иоанн — глубже связан с сущностью Христа? Один из них возлежал у Христа на груди, другой хотел вложить персты в его раны, поскольку сомневался. Неизвестно, вложил ли Фома свои персты в раны Христа. Но разве он мог с помощью осязания приблизиться к более глубокому пониманию?

Таким образом, чувство осязания является для людей великим учителем того факта, что мы отделены от Космоса. То есть речь идет о том, чтобы внутренне осознать процесс, который нам раскрывает чувство осязания.

Теперь я хотел бы перейти ко второму органу чувств. Это понятие может вам показаться несколько странным: чувство жизни5. Я процитирую Рудольфа Штайнера: «...практически нигде в рассмотрениях душевной жизни внешними науками вы не найдете упоминания о чувстве жизни. Обычно речь идет только о пяти чувствах, о чувствах дня, бодрствующего сознания. Но мы не будем на этом останавливаться. Чувство жизни — это такое чувство, с помощью которого мы переживаем жизнь внутри нас, но в основном только тогда, когда она нарушается, когда мы заболеваем, когда нам неприятно или больно в каком-то месте; тогда проявляется чувство жизни и показывает нам: это или то болит. Когда жизнь протекает здоровым образом, это чувство находится в подсознании, подобно тому, как свет отсутствует, когда Солнце стоит в Скорпионе, или вообще в ночных созвездиях».

У всех людей чувство жизни развито очень по-разному. Это хорошо известно врачу. Я всегда привожу очень яркие примеры, как вы уже заметили. Есть люди, которые приходят ко мне и говорят: «Доктор, я себя плохо чувствую!» Это, разумеется, неудивительно для меня, поэтому я спрашиваю: «Да, и что же с вами?» А мне отвечают: «Ну, я плохо себя чувствую!» Тогда я снова спрашиваю: «Что вы имеете в виду?» И пациент говорит: «Понимаете, я чувствую себя отвратительно!» — «В каком смысле?» — «Я чувствую, что я заболел!» И как врачу мне приходится бесконечно расспрашивать. Человек не осознает, в чем его проблема. Приходится самым тщательным образом его обследовать, пока он вдруг не скажет: «Да, вот здесь!» И тогда я, конечно, очень горжусь, что мне удалось обнаружить источник боли.

Есть и совершенно другие пациенты. Они приходят и говорят, указывая себе на сердце: «Вот здесь мне больно. Эта боль медленно распространяется, но только влево, потом она немного отходит вправо, потом она становится немного теплее, и чувство такое, как будто из нее растет три веточки». Подобные пациенты могут описывать свои страдания бесконечно. Я мог бы написать целые тома по поводу того, что переживают пациенты с помощью чувства жизни. И это вовсе не шутки — очень интересно узнать, что у одного перед глазами возникает картина, а другой не видит ничего. Чувство жизни действительно является органом, с которым один человек может быть связан намного сильнее, чем другой. У некоторых он может быть более развит, у других менее.

По всей видимости, у каждого человека есть орган чувств, который охватывает все тело. По-научному это называется симпатическими и парасимпатическими нервами. Все в нас пронизано маленькими нервами, которые позволяют человеку воспринимать свою конституцию: это и есть чувство жизни. С помощью этого органа чувств мы замечаем, что мы голодны или хотим пить. Действительно, как мы узнаем, что мы должны поесть, почему нам становится ясно, что наше тело требует еды или воды? Благодаря чувству жизни. Можно называть это чувством состояния, слово не столь важно, необходимо, чтобы вы понимали, о чем идет речь.

Давайте зададимся вопросом: с чем мы имеем дело, когда оказывается задействовано чувство жизни? При возникновении голода или жажды мы можем это ощутить. Да, нам пришлось бы очень туго, если бы мы этого не замечали! Представьте себе, что вы должны каждый раз смотреть на часы, чтобы определить, что вам пора поесть или выпить глоток воды! Это было бы очень странно. Но на самом деле все намного серьезнее. Вы, конечно, понимаете, что без чувства жизни мы бы не испытывали также и никакой боли. Таким образом, мы обращаемся к болезненной стороне чувства жизни, а именно к самой боли. Боль в действительности является ни чем иным, как крайним проявлением чувства жизни. В нашей культуре делают все для того, чтобы избавиться от боли, поскольку боль, естественно, очень неприятна. Но все-таки неплохо было бы задуматься над тем, каково значение боли. Это становится очевидным лишь тогда, когда мы вдруг осознаем, к чему приводит ее отсутствие.

Некоторое время назад, в 60-х гг. XX века, была опубликована очень интересная статья. Речь шла об одном мальчике из Америки, чьи родители ненадолго вышли из дому, оставив его одного. Когда они вернулись, они увидели, что их сынишка зажег свечу и играл в пламени своими пальчиками. Ему это очень нравилось, потому что его пальцы восхитительно пахли и потрескивали в пламени свечи. Вы, конечно, понимаете, что родители отнеслись к этому несколько иначе, чем их малыш.

Здесь мы имеем дело с редчайшим случаем: у ребенка по какой-то загадочной причине отсутствовало чувство боли. То, что произошло с ребенком, конечно, ужасно, и все же очень поучительно. Что же это означает? За таким ребенком необходимо постоянно следить. Когда за ним не смотрит мать, должен присматривать отец или кто-то другой. Необходимо постоянное наблюдение, поскольку у ребенка нет собственной системы предупреждения. То есть другие люди должны взять на себя те функции, которые обычно выполняет чувство жизни. На этом примере нам становится ясно, что чувство жизни представляет собой систему предупреждения.

Вы видите, что иметь чувство жизни очень полезно. Благодаря ему все, что происходит с нашим телом, постоянно находится под контролем. Мы также получаем предупреждение в том случае, когда нечто является слишком кислым, слишком жирным или излишним. Часто мы замечаем это слишком поздно, но в любом случае, сообщение доходит до нас. Так что вы, съев десять блинчиков с мясом, не скажете «мой желудок доставляет мне много хлопот», а скорее наоборот — «моему бедному желудку придется несладко». Вы осознаете, что ответственность лежит на вас. На этом основано любое «изменение образа мыслей». Интересно, что без чувства жизни мы бы никогда до этого не дошли. Чем был бы человек, если бы он не испытывал боли? По этому поводу Новалис также выразился очень красиво: «Следовало бы гордиться болью — каждое ощущение боли представляет собой напоминание о нашем высоком предназначении». Вы видите, Новалис по-другому относился к боли, чем это принято в нашем современном обществе, несмотря на то, что он очень много страдал и умер молодым.

Надеюсь, у вас возникло новое отношение к проблеме боли после того, как мы немного поговорили о чувстве жизни. Что же такое боль, зачем она нам? Мы уже сказали: боль — это предупреждение. Но откуда приходит это предупреждение? Это тот вопрос, который мы должны себе задать. Боль предупреждает нас о том, что что-то не в порядке. При этом предупреждение должно исходить из той области, где хорошо известно, что такое «полный порядок». Вы можете о чем-то предупредить только в том случае, если вы знаете, как это должно быть. В некоторых случаях сделать это довольно просто, но где находится та инстанция, которая знает, каким образом все должно функционировать в нашем теле? Подобные предупреждения должны исходить из области высшего порядка.

Рудольф Штайнер дал имена тем силам, тем существам, которые знают тайну нашей телесности. И эти существа, конечно, гораздо более могущественны, чем мы. Ибо что мы понимаем в нашем теле? Любой приличный профессор, хорошо разбирающийся в анатомии и физиологии, согласится с тем, что мы ничего не понимаем в собственном организме. Вы можете прочесть в газетах, что мы практически не продвинулись в решении проблемы карцином, мы даже по-настоящему и не знаем, что такое рак. В действительности, мы можем только регистрировать: если произойдет это, то тогда, скорее всего, непосредственно за этим произойдет следующее. Но — почему все происходит именно так? Это великая тайна. Раньше говорили, что тело человека — высшее из всего, что есть в этом мире, в Космосе; что это храм духа. И та инстанция, которая, грубо говоря, обладает полным знанием о теле, называется в антропософии в противоположность человеку физическому духочеловеком. Это просто понятие, указывающее на то, откуда приходит сила, способная предупредить нас всех. Давайте снова вспомним о замечательном высказывании Новалиса, который говорит о нашем высоком происхождении.

Не всякая боль носит предупреждающий характер. Рождение ребенка является для женщины очень болезненным переживанием. Но здесь боль является скорее исключением, поскольку рождение все же представляет собой здоровый процесс. Этой исключительной ситуации мы обязаны Господу Богу, который при изгнании людей из рая произнес: «В муках будешь рожать детей своих» (1 кн. Моисея 3,16). К счастью, когда все заканчивается, боль забывается, а радость остается. Рождение связано с болью и муками и действительно милосердно, что радость после этого уравновешивает боль. Анестезия во время родов лишает женщину величайшей радости, какая только возможна на Земле.

Очень редко женщина рожает без болей; эта особенность даже передается по наследству. Тогда врач чувствует себя абсолютно беспомощным. Ты ничего не можешь сделать как человек — ни проявить сочувствие, ни ободрить, вообще ничего.

Снова возвращаясь к «нормальному» опыту боли: человек никогда бы не смог развиться, если бы у него не было ощущения боли. Дело в том, что боль пронизывает все слои души. Мы узнаем мир именно с помощью этой боли. Мы не зря говорим: «За одного битого двух небитых дают», и мы часто наблюдаем, как ребенок падает, чтобы снова мужественно встать и идти дальше. Представьте себе, что было бы, если бы вы никогда не падали. Боль, следующая за падением с лестницы, учит нас правильно подниматься, учит нас держаться на некотором расстоянии от опасных вещей. Боль удивительным образом помогает нам ориентироваться в жизни. Это высший духочеловек заботится на телесном уровне о том, чтобы мы были предупреждены. Мы всем обязаны нашей слабой и сильной боли. Просто невообразимо, как быстро маленький ребенок всему учится. Он плачет, когда разбивает коленки, но если он хочет и дальше играть в футбол, тогда он встает и играет; теперь он, возможно, будет немного более внимательным. Насколько немного — зависит от внутренней зрелости. Одному человеку для этого требуется гораздо больше времени, чем другому. Но как бы то ни было, мы всегда можем научиться чему-то от боли и прийти к осознанию чего-то благодаря ей.

В последнее время усиливается противоположная тенденция — ограждать детей от физической усталости. Им теперь нельзя далеко ездить на велосипеде, поэтому они едут в школу на автобусе или их привозят на машине. Когда дует сильный ветер или идет дождь, мы также хотим их защитить. Однако для ребенка нет ничего лучше, чем ощущение физической усталости. Конечно, дети устанут, если после многочасового пассивного поведения они полтора часа побегают за мячом. Многие взрослые поступают так же: после целой недели сидения за столом, в машине или перед телевизором они рассчитывают за воскресенье натренироваться за всю неделю. Эта практика имеет мало общего со здоровой сменой физического напряжения и расслабления. Мы все реже и реже испытываем усталость, которая благотворным образом отражается на развитии чувства жизни. В основном мы, а также, к сожалению, и наши дети, знакомы с другим видом усталости, а именно — усталости от скуки или же усталости от слишком большого количества впечатлений. Как себя чувствуют дети, которые каждое утро вместо того, чтобы ехать в школу на велосипеде, доезжают туда на машине? Они только утомляются от всего, что мельком видят из окна мчащегося автомобиля. Я знаю одного учителя, который сначала заставляет своих детей поделать что-то физически, а уже потом начинает преподавать школьный материал — например, он заставляет детей громко читать стихи, сопровождая это топаньем ног и хлопаньем в ладоши, потому что в противном случае он просто не сможет донести то, чему они должны научиться. Это также связано с чувством жизни. Речь идет не о том, чтобы дети расслаблялись, а о том, чтобы они правильным и здоровым образом уставали. Рудольф Штайнер никогда не давал расслабляющих упражнений.

Можно пойти еще дальше и задаться вопросом, можем ли мы вообще чему-либо научиться без чувства жизни, то есть без боли и усталости. Одно мы знаем точно: если бы мы не испытывали никакой боли, мы бы не делали ничего, абсолютно ничего. Дело в том, что обучение как таковое предполагает боль. Я вижу вас сейчас, сидящих здесь и с мучительным напряжением на лицах слушающих меня, и я вам за это бесконечно признателен, поскольку вы ничему бы не могли у меня научиться, если бы вы не испытывали при этом никаких неприятных ощущений. Вы должны напрягаться. Вы постоянно убиваете что-то в себе. И вы знаете, что даже в школе нельзя ничему научиться без напряжения, с которым приходится воспринимать то, о чем говорит преподаватель. Благодаря пустой болтовне и так называемой свободе вы ничему не научитесь. Задумайтесь: почему в наше время у нас так много обезболивающих средств? Нет ли тут глубокой взаимосвязи между всеми обезболивающими средствами и так называемой свободой человека? Мы хотим воспитания без боли. Когда ребенок спрашивает, ему сразу же надо давать ответ. Не дай Бог, если ему придется потомиться в ожидании! И если он хочет чего-нибудь сладенького, то ему надо сразу же дать это, иначе ему будет обидно и больно. Это же бесчеловечно!

Вы должны однажды сесть и продумать до конца, что значит воспитание ребенка без боли: вам придется использовать обезболивающие! Задумайтесь над тем, как часто детям рассказывают сказки! И как часто эти сказки исправляются? Разве это не ужасно, если ребенку страшно? Злой волк, он же преступник? И то, что приходится разрезать волку живот, отвратительно и ужасно. А ребенок не должен испытывать никакого страха, никакой боли, поэтому все необходимо обернуть ватой. В тот момент, когда подросток должен выбирать свой собственный путь, происходит перекос в другую сторону. Дело в том, что человек стремится к переживанию противоположного. Удивительно то, что все хорошие народные сказки построены на чувстве жизни, на конституции ребенка. В каждой хорошей сказке присутствует удивительное равновесие между горем и радостью; в сказке всегда имеется апофеоз. Все ужасные и полные напряжения моменты полны смысла, даже если при этом происходят жестокие события. Злая мачеха должна быть расплющена огромным жерновом. Это же замечательно! А как иначе победить зло? При этом, конечно, недопустимо все понимать буквально, ведь в сказках мы имеем дело с образами. Поэтому ребенок никогда не представляет себе жернов. Тот, кто утверждает противоположное, заблуждается. Ребенок получает удовольствие от сказки благодаря своим жизненным силам, своей конституции. И поэтому должно быть соблюдено равновесие между негативным и позитивным. Сказка построена гармонично: в конце всегда происходит выдох. Чтобы помочь ребенку справиться со страхами и напряжением, следует рассказывать сказку без вариаций, всегда одними и теми же словами. Даже если взрослому они могут показаться грубыми, для маленького ребенка грубого не существует. Подобно тому, как ребенок должен испытывать голод и жажду, он должен пройти через голод и жажду сказок.

Уже довольно рано ребенок вступает во взаимодействие с чувством жизни. К сожалению, все меньше матерей интуитивно знают, что младенцу нужно покричать. Я всегда очень пугаюсь, когда мать говорит: «У нас такой замечательный ребенок, он никогда не плачет!» Во мне сразу же пробуждаются самые мрачные подозрения: с этим ребенком что-то не так. Конечно, плач — это очень грустно, но одновременно мы чувствуем, что он нормален. Это можно заметить по удовлетворенному чмоканию, которое следует за плачем. То есть благодаря боли человек учится сдерживаться. Он научается тому, что вполне может еще немножко подождать. Должен ли он прямо сейчас идти к столу, или же он может еще потерпеть? Может ли он произнести короткое изречение или молитву, или же он должен немедленно начать «лопать»?

Эти вещи имеют очень далеко идущие последствия. Чувство жизни приходит из тех же сфер, из которых приходят сказки. А сказки приходят из таких высоких сфер, в которых речь вообще не идет об истинном и неистинном. Этих понятий нет у маленького ребенка. Что такое ложь для ребенка? Она возникает гораздо позже. «Нужно всегда говорить ребенку только правду», заявляют многие родители. «Никакие аисты детей не приносят!» И дети должны прикладывать ухо к маминому животу, ведь именно там находится ребенок. Почему же это аиста нет, хотел бы я знать? Видите ли, я немного занимался родами в течение своей жизни. Но я еще ни разу не видел, чтобы ребенок выходил из тела матери. Ребенок никогда не выходит из матери. Его тело — да, конечно, в этом я не сомневаюсь. Но кто из вас верит в то, что он сам вышел из матери? В подобное безумие не верит никто! Ребенок приходит не из тела, как раз наоборот, он должен войти в тело. Так откуда приходит ребенок? На этот вопрос всегда отвечали так: «От ангела, от высшего существа». Ребенку, конечно нельзя сказать «от высшего существа», но когда у нас еще водились аисты, можно было показать пальцем на аиста и сказать: «Ты пришел во-о-он оттуда!» Мы забыли об этом, нам приходится уезжать довольно далеко, чтобы увидеть аиста, но когда мы их видим, становится понятно, что это на самом деле ангелы, которые, раскинув крылья, парят высоко в небе над городами и долинами. Это невероятное, сильнейшее впечатление. Возможно, теперь вы понимаете, что легенда об аисте вовсе не так уж глупа.

Вы замечаете, у нас нет практически никакого понятия об этих жизненных законах, мы больше не понимаем сущности жизни. И огромная заслуга чувства жизни заключается в том, что оно обращает наше внимание на высшие сферы. Я уже говорил о том, что с помощью чувства осязания мы покинули божественный мир, сохранив воспоминания и тоску по воссоединению с ним. Чувство жизни, которое в конечном итоге учит нас боли, дает ключ к тем вратам нашей души, за которыми живет наше высшее существо. Вы сможете многое понять о нашем бессовестном времени, если будете знать, что многие проблемы возникают именно из-за того, что люди хотят сделать всё однородным, искоренить страдания на Земле и тому подобное. Естественно, из-за этого возникают лишь новые виды страданий. Можно, конечно, наглухо закрыть котел, который находится под давлением, но пар так или иначе все равно найдет себе путь наружу.

Здесь мы снова возвращаемся к проблеме обезболивания. Отсутствие боли — это тоже вид боли. Люди, которые испытывают нормальную боль повседневной жизни, выдерживают также и боль судьбы. Если же человек пытается всеми правдами и неправдами избегнуть боли судьбы, боль приходит к нему другими, темными путями. Тогда он хватается за всевозможные обезболивающие.

В нашей культуре идет большая борьба за совесть. Удастся ли нам в наше драматическое время пробудить нашу совесть? Дело в том, что боль пронизывает всю природу. Апостол Павел сказал: «Природа также страстно жаждет освобождения»4. Мы же не особенно склонны освобождать природу! Насколько это важно, мы осознаем только тогда, когда какая-нибудь ужасная катастрофа снова ударяет по людям. Человек погибает, когда он не следит за собой, когда он неправильно обращается с собственным телом, и подобным же образом сейчас погибает весь макрокосмос, поскольку человек бессовестным образом с ним обращается.

Чувство собственного движения и чувство равновесия

Тот, кто цель не знает, Не найдет свой путь, И всю жизнь стеная, Будет спину гнуть...

Кристиан Моргенштерн

В прошлый раз мы говорили о чувстве осязания. Мы увидели, что с помощью чувства осязания мы никогда не сможем оказаться во внешнем мире, а всегда ощущаем только свою собственную телесность. Совсем противоположным образом дело обстоит, например, с глазом. Когда вы что-то рассматриваете, вы совсем не обращаете внимания на ваши глаза. Когда вы смотрите, у вас никогда не возникает чувства: «Тут нечто воздействует на мой глаз!», что очень характерно для чувства осязания. Зато когда вы ощупываете, вы действительно полностью привязаны к вашей телесности. Я попытался обратить ваше внимание на то, что мы постепенно, с детских лет, даже с колыбели, учимся отделяться от первозданного единства, в котором мы первоначально находились; так мы постепенно отграничиваем нашу телесность. Удивительно, что чувство осязания настолько парадоксально: глубоко внутри мы никогда не забываем о том, что когда-то мы были тесно связаны с этим миром, и в глубинах чувства осязания все еще живет тоска по новому воссоединению с этим первозданным миром (ге-Цдаге по-латыни означает вновь соединиться; от этого возникло слово религия). Отсюда в нас потребность выражать нечто интимное с помощью прикосновения. Мы все еще надеемся на то, что с помощью чувства осязания мы окажемся в этом мире, но вместо этого мы постоянно наталкиваемся на стену. Мы, как вы уже знаете, никогда не попадаем внутрь. То, что мы кого-то гладим или ласкаем, — это иллюзия. Благодаря страстной тоске, которая лежит в основе чувства осязания, благодаря этой древней тоске у взрослого человека возникает ощущение того, что божественный мир существует. Ограниченность свойственна только физическому телу, а наша сущность, наше внутреннее пространство, напротив, абсолютно безграничны. Это ощущение зарождается в нас только благодаря чувству осязания. Другими словами: если бы мы не ощущали границ собственного тела, в нас бы никогда не возникло стремление к божественному. Итак, с помощью чувства осязания мы воспринимаем не внешний мир, а нашу собственную телесность.

Совершенно по-другому дело обстоит с чувством жизни. Это тот орган чувств, с помощью которого мы воспринимаем свое собственное состояние и начинаем осознавать наши жизненные процессы. Благодаря чувству жизни мы замечаем, хорошо или плохо мы себя чувствуем, устали ли мы или близки к тому, чтобы заболеть. Все эти наблюдения являются восприятием наших жизненных процессов, которые мы можем назвать абстрактным словом «конституция». В антропософии вместо этого абстрактного слова «конституция» говорят о едином комплексе жизненных процессов, который мы — вслед за греками — можем назвать эфирным телом. Рудольф Штайнер также называл его «телом образующих сил», строителем нашего облика. В человеке происходят тонкие эфирные процессы, которые мы воспринимаем с помощью чувства жизни. Точнее говоря, мы воспринимаем не сами процессы, а их течение. Поэтому врач должен быть чрезвычайно благодарен этому органу восприятия — ведь лишь благодаря сигналам, которые подает чувство жизни, человеку приходит в голову обратиться к врачу.

Итак, с помощью чувства жизни мы воспринимаем свое эфирное тело. Мы увидели, что крайним проявлением этого чувства является боль. Мы много говорили о боли, о том, что она в определенном смысле полезна, и что там, где пытаются избежать боли, заглушить ее с помощью обезболивающих, теряется нечто очень важное, а именно сострадание. Вы никогда не почувствуете сострадание к другому человеку, если вы сами никогда не страдали, вы просто не сможете. Поэтому каждый ребенок должен хоть раз упасть с лестницы, должен порой возвращаться домой поцарапанным и в синяках. Глубоко в душе мы знаем: если бы мы не учились страдать и переносить страдания, мы никогда бы не смогли помочь другому человеку.

Мы, взрослые, постоянно ищем возможности болезненных переживаний. Многие игры построены именно на том, что люди дразнят и злят друг друга, подтрунивают друг над другом. Представьте себе человека, который вообще не умеет проигрывать и расстраивается из-за ничтожнейших пустяков! Такой человек все время размышляет над тем, как ужасно с ним все поступают, а из-за этого он легко может попасть в сети злых сил: мести и возмездия. И к чему это приведет?

Не следует забывать и о том, что возникновение мужества, то есть способности преодолевать страх, тоже невозможно без переживания боли. Поэтому человек все время, с детских лет, жаждет опасностей, хочет исследовать незнакомые места, забираться высоко в горы, чувствовать мурашки по спине, когда в цирке высоко под куполом прыгают акробаты или на арену выходит дрессировщик с тиграми. Без боли не может возникнуть ни смелости, ни мужества. Речь идет не о том, чтобы жить без страха, а о том, чтобы научиться преодолевать страх.