Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези 20 страница

Нет, конечно, не стоит описывать остальные снимки.

Вот только почему полковник решил, что из всех окружающих людей только я мог понять эстетику того, что он называл работой?

Просто домыслы, решил я для себя. Просто игра воспаленного ума безумца, который считал, что его работа служит удовлетворению некоего существа, использующего крыс в качестве глаз. Порочный человек, хранящий, а может, и снимающий фотографии, которые я никогда не стал бы делать. Потому что я намного лучше его, не так ли?

Но это не помешало мне их рассматривать.

Все. Каждую. Первую.

Безумный и порочный человек, который каким-то образом рассмотрел шрам сквозь меня.

В первый день Разрушения – догадки неизвестного о том, как это могло быть.

Нетрудно представить себе группу приземистых, коренастых мужчин, одетых в потрепанные шкуры, снятые с животных, вооруженных грубо обработанными орудиями, сосредоточенно изготовленными при свете костров. Причиной стычки мог послужить спор из-за свежего трупа гигантской антилопы или бизона, а может быть, из-за удобного укрытия.

Чью-то руку с толстыми обломанными ногтями, испачканную в охре при попытке запечатлеть подобие убитых животных на стене пещеры. Но удар дубины, разбивающий вдребезги чей-то череп и швыряющий противника на землю, не имеет ничего общего с охотой, когда животных лишают жизни, испытывая чувство, близкое к благоговению.

Легко представить, как он смотрит на окровавленные мозги, смешанные с грязью, как воздух шумно втягивается широкими ноздрями, а из груди вырываются звуки, означающие одобрение.

В дождливом Сиэтле, на чердаке, где я иногда живу, иногда работаю, а иногда просто смотрю на стены, они свисают с лески, протянутой от гвоздя к книжной полке. Они не похожи на выстиранное белье, скорее напоминают змеиные шкуры, сверху их удерживают прищепки, а снизу подвешен груз, сдерживающий их упрямое желание свернуться.

Для тех, кто проявляет пленки, есть две категории работ. Есть снимки, сделанные быстро и нечетко, часто второпях; они предназначены для сиюминутного просмотра. А есть те, которые мы приберегаем на потом, храним свернутыми в герметичных капсулах, их цвета богаче, тени полнее; мы говорим себе, что они важнее, они дольше будут популярными, что некоторые из них даже запомнятся.

И вот я вставляю в глаз лупу, наподобие монокля, и наклоняюсь, чтобы просмотреть пленки, еще не просохшие на леске, и каждый из кадров кажется мне шедевром, каждый удивляет. Но ни один из них не принадлежит мне. Когда я впервые просматриваю то, что видела она, мне кажется, что я смотрю ее глазами.

Я вижу лица жителей Баграды, их редкие улыбки и частые слезы. Я вижу прозрачную отчетливость нищеты в городе и его окрестностях, вижу, как уменьшилось население. Я вижу самого себя на крыше гостиницы, вдали от дома, вижу, как она видела меня, и удивляюсь, как она могла любить такого потрепанного годами и странным образом жизни типа, а потом грущу, что она не могла меня любить хоть немного дольше.

И еще я гадаю, действительно ли я стал видеть лучше, правда ли все, что я слышал о компенсации ощущений. Полная глухота на одно ухо и на восемьдесят процентов на второе – достаточный повод ожидать возмещения.

Мне кажется важным сохранить в памяти те последние звуки, которые я слышал отчетливо. Я должен в любое время мысленно включить кнопку и снова прокрутить их, хотя бы в воспоминаниях… И мне кажется, что мне это под силу, хотя с радостью отказался бы от последних двадцати процентов неполноценного слуха, лишь бы их не слышать.

Смех. Я до сих пор помню тот смех, что привлек наше внимание.

Она готовилась на следующее утро отправиться в один из лагерей насилия. Освобожденный, но с оставшимися там женщинами, поскольку он превратился в один из импровизированных госпиталей. Не в силах прогнать воспоминания о книжке полковника, я хотел попросить ее отказаться от поездки, но понимал, что такая просьба может ее оскорбить.

Там представители Красного Креста. С ней все будет в порядке.

Смех.

Мы уже подходили к гостинице, когда этот смех раздался приблизительно в двух кварталах от нас. Мы остановились. Этот звук в разгромленном городе был подобен солнечному лучу в царстве тьмы. Со дня приезда в Баграду мы почти не слышали смеха. Более того, это был детский смех, смех множества детей. Что бы ни вызвало это веселье, мы просто должны были успеть запечатлеть необычное явление, пока оно не исчезло.

Сначала, пока мы не подошли ближе, все выглядело так обычно. Просто группа ребят, резвящихся посреди пустынной улицы, смеющихся и кричащих, играющих в футбол. Подобные сцены в этот же момент можно было наблюдать на улицах Берлина и Мадрида, Дублина и Чикаго, везде, где люди жили в мире… А раз это происходит и здесь, значит, есть надежда. Есть свет.

Мы щелкали фотокамерами и подходили ближе, потом снова снимали и снова приближались, но Мидори первая увидела в мелькании ног и клубах пыли, что у этого мяча есть лицо, борода и сломанные зубы.

Теперь я с легкостью могу обвинить их во всем. Если бы мы не наткнулись на них, мы не оказались бы не в том месте и не в тот момент. Если бы мы так не поразились их смеху, а потом жестокой причине, его вызвавшей, мы на несколько мгновений или минут раньше обратили бы внимание на грозные звуки, предварявшие контрнаступление армии Кодреску на город, который он сдал не так давно.

Смех и пронзительный вой летящих снарядов – вот последние звуки, которые я помню.

А потом ряд отдельных моментов. Мальчишки и куски их тел в воздухе. Пронзительное чувство невесомости и головокружения – я тоже в воздухе. Привкус пыли и теплая влага крови на шее, вытекающей из правого уха. Чувство полного одиночества из-за абсолютного отсутствия звуков. Весь мир словно накрыли плотным одеялом.

«Снимай», – шептали ее губы, когда я нашел Мидори. Я прочел слова по губам, и их движения загадочно соответствовали гулу в моем левом ухе. «У тебя по лицу течет кровь». Она зря тратила слова и время, ведь ни один из нас не мог забыть разговор на крыше гостиницы. «Снимай».

Но чтобы выполнить ее просьбу, я должен был сначала отпустить ее.

В том наследстве, за которое я теперь отвечаю, есть последний кадр на последней пленке:

Мидори лежит на улице, чья-то рука с правой стороны кадра прижата к ее щеке.

Это моя рука, но она может быть и чужой, это не имеет значения. Я не мог и в мыслях допустить, чтобы кто-то имел возможность подумать, будто она умерла в одиночестве. В техническом отношении снимок совершенно испорченный, он сделан через треснувший и покрытый пылью объектив. Мне кажется, мир простит этот недостаток… хотя он стал гораздо хуже, когда ее не стало.

А теперь пора вернуться к изначальному вопросу:

Сможет ли хоть один снимок передать симфонию руин Баграды?

Такой снимок существует только в моем воображении, поскольку рядом не оказалось ни Дулана, ни Барнетов, чтобы запечатлеть этот момент: посреди улицы на коленях стоит мужчина; он неподвижен и спокоен, несмотря на царящий вокруг хаос. Ему нетрудно сохранять спокойствие, ведь у него, как у священника, подающего последнее причастие, есть цель. Вы видите его только со спины, и еще труднее рассмотреть тело, над которым он склонился, – то ли подростка, то ли миниатюрной женщины. Они могут быть кем угодно, неопределенность очень важна. Их лица, наоборот, не имеют значения.

В этом снимке важен фон: поднимающиеся клубы черного дыма, в которых кто-то может увидеть жестокие лица, темные норы, откуда выглядывают крысы, стараясь не пропустить ни одной детали зрелища, а вокруг изломанные силуэты стен и крыш, почти прекрасных в своем разрушении. Так трагично, словно искусный художник превратился в вандала и в отчаянии набросился на собственное эпическое полотно.

Снимок утверждает, что мы не просто мазки краски на его полотне.

Мы еще и волоски в его кисти, и лезвие его ножа.

Ричард Батнер
Город Пепла

«Город Пепла» («Ash City Stomp») – одно из самых лучших произведений этого года. Впервые этот рассказ был опубликован в антологии «Trampoline»; в действительности, благодаря ему и была создана вся антология в целом. До этого произведения Батнера печатались в «SCI FICTION», в «Scream», «RE Arts & Letters», а также в сборнике «Southern Stories of the Fantastic and Intersections». Автор сотрудничает с Джоном Кесселем и ассоциацией «Sycamore Hill Writers». Ричард Батнер проживает в Роли, штат Северная Каролина, где и работает как независимый писатель и консультант по компьютерным системам.

По утверждению Батнера, каждому школьнику в Северной Каролине известно о существовании Троп Дьявола. Еще в четвертом классе школы Ричард изготовил диораму в белой картонной коробке из-под пирожных, наполовину заполненной песком. К сожалению, он не смог найти миниатюрных вил, так что в распоряжении дьявола оказалась только белая ложечка для размешивания кофе из «Макдональдса».

О Большой Услуге она попросила Секреста только после шести недель регулярных встреч. Просьба звучала приблизительно следующим образом: «Мне необходимо съездить в Эшвилль, чтобы поступить на курс художественной терапии в школе психологии», а на самом деле ей требовалось доставить партию сильнодействующих наркотиков бывшему приятелю, но двигатель ее «форда эскорт» 1982 года выпуска сгорел прямо на трассе еще прошлой весной.

Секрест был человеком надежным и положительным и преподавал геометрию в старших классах школы. Он до сих пор чуть ли не каждый вечер посещал выступления старомодных групп «Мэд Монк» и «Эксис». Знакомство состоялось на дне рождения общего знакомого, который жил в Саутпорте. Она проявила свою заинтересованность, бросая в него кусочки мокрого картона в два часа ночи, пока Секрест (в плаще от Мартена) шел к своей полностью исправной и свежевымытой голубой «хонде сивик» 1990 года.

Воплощение Большой Услуги началось в Уилмингтоне, штат Северная Каролина, где оба они проживали в то время. Он собрался еще накануне вечером – вещи поместились в одну спортивную сумку. У нее были розовый чемодан (со сломанным замком, купленный на распродаже за доллар и девяносто восемь центов) и две бумажные сумки из бакалейного магазина, заполненные всякими мелочами, а также пачка рекламных листков из мотелей Эшвилля с описаниями местных достопримечательностей. Маршрут был написан небрежными каракулями на обратной стороне входного билета на концерт, который они вместе посетили на прошлой неделе. Выступал джаз-квартет из Нью-Йорка под управлением парня, играющего на саксофоне. Она терпеть не могла саксофон. Секрест был в восторге от их выступления, и ей пришлось выпить изрядную порцию спиртного, чтобы высидеть до конца и выдержать все эти хрипы и взвизги, хотя она и старалась воздерживаться от виски, сигарет и прочих излишеств с того самого момента, когда они начали встречаться.

В этом и заключалась одна из причин его привлекательности – рядом с ним ей было легче отказываться от своих дурных привычек. Он действовал на нее успокаивающе. Она встречала его и раньше – несколько месяцев назад, когда он еще носил такие старомодные, косо подбритые бачки. Как только она узнала, что перед ней школьный учитель, она сочла его жутким занудой, но на вечеринке в Саутпорте они разговорились, и Секрест удивил ее своими рассказами о книгах, музыкальных группах и фильмах, которые ему нравились или не нравились. С тех пор как они стали встречаться, она перестала украдкой допивать чужой виски во время работы в дневную смену в ресторане. На встречах в его квартире, когда друзья Секреста выходили покурить на веранду, она отказывалась от их приглашений и оставалась в комнате.

Доставка сильнодействующих наркотиков бывшему приятелю, безусловно, была проявлением дурной привычки, но оплачивалась она слишком щедро, чтобы отказаться, по крайней мере пока.

Она сравнила свои заметки по маршруту с его записями; Секрест проштудировал путеводители в местной общественной библиотеке и записал сведения о стоимости номеров в мотелях, кроме того, он отыскал в Интернете и распечатал версию поездки из справочника о путешествиях по Северной Каролине. В его заметках встречались упоминания о достопримечательностях времен Гражданской войны и Войны за независимость. В ее варианте упоминался Рок-сити, который он отверг, поскольку, как выяснилось, Рок-сити находился в штате Теннеси, и Тропа Дьявола, на которую он согласился, а на следующий день даже провел дополнительные изыскания в библиотеке.

– Тропа Дьявола, – прочитал он ей свои заметки, – представляет собой идеальную окружность посреди леса. Согласно преданиям коренных жителей, каждую ночь дьявол проходит по этой тропинке, замышляя очередные ловушки для людей, и под его ногами с тропы исчезает любая растительность и вообще все, что было на земле.

– То же самое говорил и тот чудак в клубе, – отозвалась она, не отрывая взгляда от своего альбома.

Она рисовала узор, напоминающий орнамент витиевато украшенных кованых решеток, встречающихся в Новом Орлеане. Ей действительно очень хотелось заниматься на курсе художественной терапии в Западной Каролине.

– Это место вряд ли можно отнести к историческим памятникам, но мне оно кажется любопытным, – добавил Секрест. – Оно находится всего в часе езды, если верить рекламным указателям.

– Значит, туда и съездим.

– Это посещение может стать началом чего-то большего – в Соединенных Штатах имеется множество мест, связанных с дьяволом. Мы можем попытаться посетить их все, то есть, когда ты закончишь курс, я хотел сказать.

– Договорились.

Уже не в первый раз он заводил разговор об их долговременных отношениях, хотя между ними не было ни любовных обетов, ни тем более обещаний женитьбы. Она не знала, как реагировать на подобные разговоры, но Секреста, казалось, совсем не огорчала ее нерешительность.

Вот так и началась их совместная поездка. Она несколько раз пыталась связаться по телефону с кем-нибудь, кто имел отношение к программе художественной реабилитации в Западной Каролине, но каждый раз нужного человека не оказывалось на месте, и ей никто не перезванивал. Все же она тщательно собрала папку со своими рисунками.

В то утро, когда должна была начаться поездка, она проснулась в удивительно просторной постели. Секрест уже встал. И его не было в квартире. Она выглянула сквозь жалюзи кондиционера и увидела его во дворе, в салоне машины. Он тщательно протирал ветровое стекло бумажными полотенцами, смоченными средством для мытья стекол. Она оделась и вышла из дома. Стояло туманное теплое утро. Он успел вычистить весь салон автомобиля, хотя на обшивке, по ее мнению, и так не было ни одного пятнышка. Ветровое стекло сверкало чистотой. Все книги и журналы, разбросанные на полу перед сиденьями, все пустые стаканчики из-под кофе и смятые салфетки, накопившиеся после их встреч, все пятна, появившиеся на приборной доске после свиданий, исчезли.

– Чем ты занимаешься? – с непритворным замешательством спросила она.

– Не могу отправляться в путь на грязной машине, – ответил он с улыбкой.

Секрест пристроил коробку с бумажными носовыми платками между передними сиденьями и засунул два пакета гигиенических салфеток в перчаточные ящички. Только потом он выбрался из машины, прихватив с собой моющие средства. По пути к дому она оглянулась на машину и с удивлением заметила, что он помыл даже колеса. Ей припомнился рассказ Секреста о том, как он пытался получить разрешение на индивидуальный номерной знак, состоящий из одного-единственного нуля. Департамент управления автомобильным транспортом Северной Каролины отказал ему в просьбе, ссылаясь на распоряжение Верховного суда. Не позволили ему поставить на номере и два нуля. Даже когда Секрест пошел на компромисс и увеличил количество нулей до пяти, разрешение не было выдано, и он сдался, согласившись на случайно выбранный знак с номером HDS-1800.

После нескольких чашек кофе она четыре раза переупаковывала чемодан и бумажные пакеты, а он в это время сидел на веранде и читал газету. Они тронулись в путь в начале десятого утра, и она ничуть не сомневалась, что Секрест терзается угрызениями совести, что поездка не началась ровно в девять. Ей всегда требовалось много времени, чтобы собраться, независимо от того, приходилось ли ей тщательно распределять упаковки с наркотиками под дорожной одеждой.

По пути на север от Уилмингтона не случилось ничего примечательного. Он выдерживал положенные шестьдесят пять миль в час, хотя «хонда» и не была снабжена круиз-контролем. Секрест придерживался крайнего правого ряда, перестраиваясь только в тех случаях, когда надо было объехать какую-нибудь старушку, тащившуюся еще медленнее. После подробного пересказа прочитанной газеты он вытащил из-под сиденья несколько кассет с музыкальными записями. Она отвергла джаз, а он наложил вето на песни в стиле кантри, которые находил слишком угнетающими, так что оба сошлись на записях сороковых годов, которые он приобрел специально для этой поездки.

– Тебе придется слушать много подобной музыки, когда будешь заниматься в художественной школе в горах, – отметил Секрест.

Она соскучилась еще до того, как они миновали соседний городок, а альбом для эскизов оставался в багажнике. Она похлопала ладонью по полочке над приборной доской в поисках когда-то оставленного фломастера, потом открыла дверцу перчаточного ящика и обнаружила его там, рядом с набором проводов и пластмассовой кофейной ложечкой из «Макдоналд'са». Потом сосредоточилась и написала буквы ЧБДС на костяшках пальцев левой кисти.

Что Будет Делать Сатана? Уж наверняка Сатана не будет болтаться рядом. Ему нет дела до переброски партии наркотиков в горы. Она опустила руку и, посмотрев на пальцы сверху вниз, прочла буквы в другом порядке. Задом наперед они выглядели как СОБЧ, поскольку Д трансформировалось в О. Спаситель Обязан Блюсти Человечество. Самые Обнадеживающие Безошибочные Чародейства.

В Ньютон-Гроув она потребовала сделать остановку, чтобы сходить в туалет, а заодно вытащила из багажника блокнот для зарисовок. Сразу за городом Роли они свернули с шоссе и почти без затруднений отыскали Тропу Дьявола, хотя по пути туда имелся всего один указатель. Она ожидала большего – чего-то вроде благоустроенной смотровой площадки или хотя бы хорошей стоянки. Вместо всего этого висела металлическая табличка с многочисленными пулевыми отверстиями, а дальше шла пыльная тропа. Секрест сбросил скорость и остановил «хонду» на заросшей травой обочине. Движения на шоссе почти не было, лишь несколько перегруженных пикапов протащились мимо, направляясь к Медвежьему ручью или озеру Беннет и дальше, в Вайнот.

Секрест вытащил камеру из спортивной сумки, проверил замки на каждой двери, а потом повел ее по пыльной тропинке в лес. Неприветливое утро перешло в такой же пасмурный полдень, резкий запах сосновой смолы наполнял воздух. В кронах деревьев белки гонялись друг за другом и пронзительно перекрикивались.

До поляны было всего около двухсот ярдов. Дальше деревья расступались и обрамляли круглую площадку около сорока футов в диаметре. Вся поляна заросла короткой густой травой, но по окружности, как и говорилось в путеводителе, шла полоса, на которой ничего не росло. Хотя она и не была абсолютно пустой. На тропе в изобилии валялся всякий мусор: смятые жестянки из-под пива, сигаретные окурки, отдельные страницы рекламных охотничьих и спортивных журналов, втоптанные в грязь. Однако в этом не было ничего странного.

Самым странным оказалось присутствие на тропе самого дьявола. Он маршировал по окружности против часовой стрелки и в данный момент находился как раз напротив них. Они остановились и стали ждать, пока дьявол подойдет ближе.

Дьявол был худым как жердь, и красный комбинезон, доходящий ему до колен, настолько выгорел, что стал розовым. Одежда топорщилась на впалой груди, а сзади обвисала чуть ли не до колен. На шее было завязано красное потрепанное банное полотенце, исполняющее роль накидки. Запылившиеся, тоже красные, замшевые башмаки раньше, похоже, служили частью костюма рождественского эльфа. Черные волосы развевались от ветерка по бокам головы, но на макушке были коротко острижены и торчали щеткой. На щеках виднелись рубцы от прыщей, над ними сверкали золотом солнцезащитные очки в стиле Элвиса Пресли. Опущенный взгляд, казалось, был сосредоточен на черных волосах, пробивающихся на верхней губе и подбородке, таких редких, что их никак нельзя было назвать бородой и усами.

– Похоже, это то самое место, – сказала она.

Дьявол приближался, ничуть не ускоряя и не замедляя шагов. Она поняла, что это немного нервирует Секреста. Стоило ему чуточку разволноваться, как он сразу начинал шмыгать носом. Вот и сейчас происходило то же самое – он шмыгал носом.

– Ощущаете запах? – спросил подошедший дьявол, сдвигая солнцезащитные очки на макушку. – Огонь и сера, чувствуете?

Он протянул вперед обе руки и помахал ладонями. Пальцы были испачканы черной сажей. Секрест не пошевелился, а она наклонилась вперед и понюхала руку.

– Машинное масло! – воскликнула она. От дьявола пахло машинным маслом, и этот неприятный запах смешивался с не менее противным ароматом дешевого лосьона после бритья. – Твоя машина сломалась?

– Не знаю никакой машины, – заявил дьявол. – Я знаю лишь множество уловок для привлечения человеческих душ, да еще занят тем, чтобы на Тропе не проросло ничего свежего и зеленого, ничего хорошего и доброго. Но раз уж вы заговорили о машинах, не могли бы вы меня подбросить, если направляетесь на запад по шоссе 1–40?

– Ни в коем случае, – ответил Секрест и повернулся к ней. – Пошли отсюда, здесь не на что смотреть. – И снова шмыгнул носом.

– Не на что смотреть? – обиделся дьявол. – Вы только взгляните на круг! Видите, какой он чистый? Знаете, сколько сил надо, чтобы поддерживать здесь порядок?

– К тому же здесь очень грязно, – добавил Секрест, показывая пальцем на осколки бутылки из-под виски, поблескивающие в прорехе оберточной бумаги.

Дьявол помолчал и посмотрел на противоположный край поляны.

– Видели бы вы это место немного раньше!

Секрест повернулся, собираясь уходить, и легонько дернул ее за рукав. Она последовала за ним, но не удержалась от замечания:

– Знаешь, я сажала в машину десятки попутчиков, и ни разу от них не было никаких хлопот. Кроме того, нас двое, а он – всего лишь маленький тощий придурок.

– Маленький тощий шизофреник.

– Он смешной. Расслабься, подвези парня. Ты же читал «На дороге», правда?

– Читал. Но «Подземные»^[27] мне больше понравились.

Секрест нерешительно замялся, и дьявол воспользовался его замешательством, чтобы встать у них за спиной.

– Не сворачивайте с Тропы, – крикнул он. – Вперед, и только вперед!

Секрест вздохнул и, повернувшись, двинулся к машине. Так они прошли несколько шагов, а затем он неожиданно нагнулся, зачерпнул горсть пыли, развернулся и бросил ее в дьявола. Тот вскрикнул и вытянул вперед руки, чтобы защититься от летящих в него пыли и гравия, но слишком поздно.

– Пошел вон! – воскликнул Секрест.

Со стороны казалось, что он пытается отогнать злую собачонку.

– Зачем ты это сделал? Ты испортил мой костюм.

Она шагнула к дьяволу и попыталась отряхнуть грязь.

– Слушай, теперь ты просто обязан его подвезти.

Дьявол опустил голову, увидел ее руки и прочел буквы.

– Ага! Что будет делать Сатана? Сатана поедет с вами, мои милые. Премного обязан.

С этого места до выезда на шоссе дьявол вел себя как болтливый гид из туристического агентства. Он всю дорогу показывал заброшенные золотоносные шахты и могильные холмы индейцев. Секрест опустил стекла во всех окнах, так что ему приходилось перекрикивать ветер, врывающийся в салон «хонды». Секрест не собирался включать кондиционер, пока они не выберутся на шоссе. Ее это устраивало: ветер хоть немного относил в сторону вонь, распространяющуюся от дьявола.

Первый же указатель на шоссе сообщал, что они находятся в двадцати пяти милях от Уинстон-Салема.

– Приближается Город Верблюдов, – объявил дьявол, продолжая играть роль гида.

– Да, сегодня мы проехали мимо Города Дубов, Города Быков и Города Ворот, всех этих достопримечательностей для дальнобойщиков, – отозвался Секрест. – А каково прозвище Эшвилля?

– Гм, не знаю… Может, Город Пепла? – предположил дьявол.

– Довольно забавно, – заметил Секрест.

Они уже выехали на шоссе, и Секрест поднял стекла в окнах, а потом нажал кнопку включения кондиционера на приборной доске, но ничего не произошло. Маленький голубой огонек не хотел зажигаться. Секрест нажимал кнопку еще и еще, но прохладной струи воздуха не было. Он пошмыгал носом и снова открыл окна.

При первой же возможности он свернул на стоянку и припарковался как можно дальше от стаи гигантских восемнадцатико-лесных грузовиков. Секрест вышел из машины и поднял капот.

– Вы, ребята, пока можете пройтись по стоянке, – сказал он. – Купите какой-нибудь журнал или что-то еще.

За несколько недель знакомства она всего один или два раза видела его в таком состоянии: молчаливого, сосредоточенного, словно решающего сложную математическую задачу на занятиях в классе. Она терпеть не могла, когда он становился таким, а потому сочла за лучшее ретироваться и поискать комнату для отдыха.

По возвращении она застала Секреста на водительском сиденье. Он вытирал руки гигиенической салфеткой.

– Каков твой вердикт?

– Неизвестно. Я проверил предохранители, приводной ремень компрессора, провода… Все в исправности. Как только вернемся в Уилмингтон, придется отогнать машину в мастерскую. У тебя в сумочке найдется щеточка для ногтей?

– Что?

– Щеточка, чтобы вычистить грязь из-под ногтей. Ладно, не важно.

– Не забудьте про меня, – произнес дьявол, распахивая заднюю дверцу. В руке он держал пластиковый пакет.

Секрест вырулил со стоянки и свернул к шоссе. Дьявол вытащил из пакета кусок яблочного пирога, жестянку с лимонадом и номер журнала «Почти легально», разложив все это на сиденье рядом с собой. Секрест посмотрел на него в зеркало заднего вида и прибавил скорость, чтобы занять место в потоке машин.

– Что ты там разложил?

– Пирог и напиток. Хочешь, я с тобой поделюсь?

– Нет, я хочу, чтобы ты все это убрал. Ты испачкаешь все сиденье.

Дьявол опустил спинку соседнего сиденья и нагнулся над багажником.

– Что ты делаешь? – воскликнул Секрест, не отрывая взгляда от зеркала.

Машина медленно двигалась по среднему ряду, загораживая дорогу темно-серому «кадиллаку». Секрест наконец оторвался от зеркала и перестроился в правый ряд. Когда он снова посмотрел на заднее сиденье, его взору предстала задница дьявола, обтянутая выцветшим комбинезоном.

Дьявол не собирался отвечать на его вопросы, он продолжал рыться в багажнике. Наконец выпрямился и удовлетворенно вздохнул. В руке у него был серебристый рулон клейкой герметизирующей ленты из набора для экстренных случаев. Дьявол оторвал от рулона довольно длинный кусок и оклеил сиденье лентой до самого пола.

– Теперь я ничего не испачкаю, – сказал он. – А вы там впереди можете заниматься чем угодно.

С этими словами он взял в руки журнал и стал его перелистывать, держа на весу, так что лица не было видно.

Секрест не стал спорить. Она взглянула на него и поняла, что тот занят другими проблемами. Его пальцы, все еще грязные после копания в моторе, оставили следы на девственно голубой оплетке руля, и Секрест прямо на ходу старался оттереть эти пятна.

Со своего места она без труда могла наблюдать за показаниями спидометра и увидела, что скорость превышает положенные шестьдесят пять миль. Стрелка устойчиво держалась на отметке 70. Больше того, Секрест стал подолгу задерживаться в среднем ряду и не торопился вернуться в безопасный правый после очередного обгона. Плоская равнина сменилась пологими склонами, и поток машин заметно поредел, но Секрест упрямо придерживался среднего ряда. Множество водителей превышают скорость миль на десять. Это считается нормальным. Секрест обычно привлекал повышенное внимание тем, что не превышал скорость. Ему часто сигналили сзади и ругались, когда он с непоколебимым упорством выдерживал скоростной режим. Теперь он вел себя как обычный водитель – нарушал правила и часто менял рядность движения.

Дьявол молча уселся посредине заднего сиденья и сосредоточился на дороге. Обертка от пирога и пустая жестянка лежали рядом с ним. Она заметила, что стрелка спидометра опять поползла вправо. На скорости в семьдесят пять миль Секрест внезапно покинул пустой правый ряд и передвинулся на аварийную полосу.

– Что ты творишь? – спросила она, но затем обернулась, как раз вовремя, чтобы заметить блеск синих фонарей полицейской машины. Голубые огни зажглись над крышей ничем не примечательного черного седана.

Дьявол наклонился вперед и зашептал ей в ухо:

– Не волнуйся, я с этим справлюсь.

– Черт побери! – воскликнула она, и этот возглас вызвал видение.

В этом видении она бесконечно повторяла: «Черт побери!» Секрест сосредоточился на том, чтобы снизить скорость, включил аварийные огни, останавливается на аварийной полосе. Дьявола в ее видении нет. Она рывком дергает ручку дверцы и выскакивает из еще не остановившейся машины, теряет равновесие, падает, катится на обочину, обдирая об асфальт колени и локти. Затем вскакивает на ноги и бежит к деревьям, стоящим поодаль от дороги. Прямо на бегу она задирает юбку и дергает застежку на своих трусиках, но замок уже расстегнулся. Маленькие белые пакетики разлетаются в разные стороны. Они тоже мгновенно раскрываются, белый порошок снежными хлопьями сыплется на землю, а она продолжает бежать к лесу. Полицейский ее преследует, и в тот момент, когда последний пакет с порошком вылетает из-под юбки, он хватает ее и швыряет на землю. Она начинает рыдать.