Являются ли сны лишь праздными видениями?

[В упоминаемом ниже письме нас просят истолковать два сна, в которых индийский джентльмен, будучи вдали от дома, увидел свою жену, страдающую от холеры. Несколькими часами позже он получил письмо, подтверждавшее его видения. Вот что на это ответила Е. П. Блаватская].

"Сны – лишь интерлюдии, созданные фантазией", – говорит нам Драйден*; возможно, для того, чтобы показать, что порой даже поэт делает свою музу рабой претендующего на ученость предрассудка.

Рассматриваемый пример – одно из звеньев того, что можно считать исключительными случаями в сновидении, так как большинство снов поистине лишь "интерлюдии, созданные фантазией". Обычай материалистической науки, опирающейся на факты, – высокомерно игнорировать подобные исключения, быть может, на том основании, что исключение подтверждает правило, а по нашему мнению, чтобы избежать нелегкой задачи объяснения таких исключений. Поистине если бы хоть один-единственный случай не подпадал под классификацию "странных совпадений", столь излюбленных скептиками, тогда пророческие или подтвержденные сны потребовали бы полного пересмотра физиологии. Что же до френологии, то признание и принятие наукой пророческих снов (а отсюда и признание утверждений теософии и спиритуализма) привело бы, как уверяют, к "возникновению новой образовательной, социальной, политической и теологической науки". Следовательно, наука никогда не признает ни снов, ни спиритуализма, ни оккультизма.

Человеческая природа – пропасть, которую физиология и наука вообще исследовали еще меньше тех, кто ни разу в жизни даже не слышал слова "физиология". Никогда еще высочайшие цензоры Королевского общества не были столь озадачены, как тогда, когда оказывались лицом к лицу с этой неразгаданной тайной – внутренней природой человека. Ключ к ней – двойственность сущности человека. И именно этот ключ отказываются они использовать, прекрасно сознавая, что стоит хоть раз распахнуть дверь святая святых, как им придется отбросить одну за другой свои излюбленные теории и окончательные умозаключения, в который уже раз обернувшиеся нелучшим хобби, такие же превратные, как и все, основанное на ложных или неполных предпосылках. Если мы должны довольствоваться полуобъяснениями физиологии относительно бессмысленных снов, то как же в таком случае объяснить многочисленные факты подтвержденных снов? Сказать, что человек – существо двойственное, что в человеке, выражаясь словами св. Павла, "есть тело душевное, есть тело и духовное" и что он, стало быть, непременно должен иметь двойной набор чувств – все равно что произнести, по мнению образованного скептика, непростительную, абсолютно ненаучную ересь. И все же ее следует произнести, не оглядываясь на науку.

Человек несомненно наделен двойным набором чувств: материальными, или физическими, – их можно спокойно предоставить изучению физиологии, и субматериальными, или духовными, всецело принадлежащими области психологической науки. Латинское слово "sub", – пусть это будет правильно понято, – употреблено здесь в смысле диаметрально противоположном тому, который ему придают, например, в химии. В нашем случае оно является не предлогом, но приставкой, как например, "субтонический" или "суббасовый" в музыке. Поистине как совокупный звук природы явлен единым определенным тоном, основной нотой, вибрирующей сквозь вечность и из нее, имеющим неоспоримое существование per se и тем не менее обладающим ощутимой высотой, хотя и лишь для "абсолютно тонкого слуха"[50], так и для наблюдателя конкретная гармония или дисгармония человеческой внешней природы целиком зависит от характера основной ноты, задаваемой внутренним человеком для человека внешнего.

Именно духовное Эго,или же духовное Я, служит фундаментальной основой, определяющей тон всей жизни человека – этого самого капризного, ненадежного и неустойчивого из всех инструментов, более других нуждающегося в постоянной настройке; и только голос его, подобно педали органа для самых низких звуков, пронизывает мелодию всей его жизни, будь его тона приятными или резкими, гармоничными или какофоническими, легато или пиццикато.

Стало быть, говорим мы, человек кроме физического имеет также и мозг духовный. Степень восприимчивости первого всецело зависит от его физической структуры и развития, а с другой стороны, он полностью подвластен мозгу духовному, поскольку только духовное Эго в соответствии с тем, склоняется ли оно больше к двум своим высшим принципам[51] или же к физической оболочке, может более или менее живо запечатлеть на материальном мозге восприятие вещей чисто духовных и нематериальных.

Следовательно, лишь от остроты ментальных ощущений внутреннего Эго, от степени духовности его способностей зависит передача отпечатков сцен, которые воспринимает его полудуховный мозг, слов, которые он слышит, и того, что он чувствует, дремлющему физическому мозгу внешнего человека. Чем выше духовные способности человека, тем легче для Эго пробудить дремлющие полушария, побудить к активности сенсорные ганглии и мозжечок и запечатлеть на физическом мозге, всегда находящемся в состоянии полного бездействия и покоя во время глубокого сна человека, живой образ передаваемого предмета. Что касается чувственного, недуховного человека, того, чей образ жизни и животные наклонности и страсти совершенно разорвали связь пятого принципа, или животного астрального Эго, с его высшей "духовной душой"; а также того, чей тяжкий физический труд настолько истощил материальное тело, что он временно стал нечувствительным к голосу и прикасанию своей астральной души, то во время сна мозг обоих этих людей пребывает в полном состоянии анемии (sic), или же абсолютной бездеятельности. Такие лица редко, если вообще когда-либо, будут видеть сны, а менее всего "видения, сменяющие друг друга". В первом случае, по мере того как близится момент пробуждения и сон становится более легким, начинают происходить ментальные изменения, их составляют сны, в которых ум не играет никакой роли; полупроснувшийся мозг предлагает лишь картины, являющиеся только туманными, гротескными репродукциями животных привычек; тогда как в последнем, если только человек не поглощен некой исключительной мыслью, неистребимый инстинкт активных привычек не позволит ему пребывать в том состоянии полудремы, во время которого с началом возвращения сознания мы видим различного рода сны, и тотчас же разбудит его, без всякой интерлюдии. С другой стороны, чем более духовен человек, тем более подвижна его фантазия и тем больше вероятность получения во сне правильных запечатлений, передаваемых ему его всевидящим и вечно бодрствующим Эго. Духовные чувства последнего, свободные от вмешательства физических чувств, находятся в непосредственной тесной связи с его высшим духовным принципом; а тот, хотя per se и квазибессознательный, будучи частицей всецело бессознательного, ибо совершенно нематериального Абсолюта[52], все же обладает присущими ему всезнанием, вездесущностью и всемогуществом, и, как только чистая сущность приходит в соприкосновение с чистыми сублимированными и (для нас) невесомыми материями, отчасти наделяет этими свойствами столь же чистое астральное эго.

Именно поэтому высокодуховные личности будут провидеть и грезить во сне и даже в часы бодрствования: это сенситивы, прирожденные ясновидцы, ныне произвольно окрещенные "духовными медиумами", причем не проводится никакого разграничения между субъективным провидцем, нейрогипнологическим субъектом и даже адептом – тем, кто освободился от физиологических идиосинкразии и полностью подчинил человека внешнего человеку внутреннему. Тот, кто меньше одарен духовно, будет видеть подобные сны лишь во время редких интервалов, точность которых будет зависеть от интенсивности его чувства по отношению к воспринимаемому объекту.

Если бы случай бабу Джагата Чандры был исследован более серьезно, то мы узнали бы одну или несколько причин: либо он был сильно привязан к своей жене, либо она к нему; или что вопрос ее жизни или смерти имел величайшее значение для одного из них или же обоих. "Сердце сердцу весть подает", – гласит старая пословица. Отсюда предчувствия, сны и видения. Во всяком случае, и по крайней мере в этом сне не были задействованы "развоплощенные" духи, предупреждение было послано исключительно одним, либо другим, или обоими живущими и воплощенными эго.

Таким образом, в объяснении нашедших подтверждение снов, как и во многих других, наука стоит перед нерешенной проблемой, неразрешимая природа которой создана ее же собственным материалистическим упрямством и ее временем взлелеянной рутинной политикой. Ибо или человек – двойственное существо с внутренним эго[53]в нем, эго, являющимся "истинным" человеком, отличным и независимым от внешнего человека соразмерно силе или слабости материального тела, эго, широта чувств которого простирается далеко за пределы, поставленные физическим чувствам человека, эго, переживающим распад своей внешней оболочки, по крайней мере на время, даже когда порочная жизнь помешала ему достичь совершенного союза со своим духовным высшим Я, то есть слить с нею свою индивидуальность (в каждом случае личность постепенно растворяется); или же свидетельства миллионов людей, охватывающие несколько тысячелетий, доказательства, предоставленные в наш собственный век сотнями образованнейших людей, зачастую величайшими светилами науки, обращаются в ничто. За исключением горстки ученых авторитетов, окруженных страждущей толпой скептиков и лжеученых, которые никогда ничего не видели и поэтому настаивают на своем праве отрицать все и вся, мир предстает осужденным как гигантский сумасшедший дом. Однако в нем есть особый отдел. Он зарезервирован для тех, кто, доказав здравость своего рассудка, неизбежно должны почитаться обманщикамии лжецами.

Так ли уж тщательно материалистическая наука изучила феномен снов, что ей больше нечего изучать, раз об этом предмете она говорит таким авторитетным тоном? Ничуть. Все феномены чувства и воли, интеллекта и инстинкта, конечно же, проявляются через каналы нервных центров, наиважнейшим из которых является головной мозг. Он состоит из особого вещества, посредством которого происходят эти действия, вещества, имеющего две формы – сосудистую и волокнистую, последняя считается просто проводником запечатлений, посланных сосудистой ткани или из нее. И все же, в то время как наука подразделяет эту физиологическую функцию на три вида – моторную, сенсорную и соединительную, мистическое посредничество интеллекта остается для великих физиологов столь же таинственным и столь же озадачивающим, как и в дни Гиппократа. Научное предположение, что может существовать четвертый вид, ассоциируемый с мыслительными процессами, не способствовало разрешению этой проблемы; оно не смогло пролить даже малейший луч света на необъяснимую тайну. И ее не объяснить никогда, если наши мужи науки не примут гипотезу двойственного человека.

КОСМИЧЕСКИЙ РАЗУМ

Все, что выходит из состояния лайя (гомогенного), становится активной, сознательной жизнью. Индивидуальное сознание исходит из Абсолютного сознания, которое есть вечное движение, и возвращается в него.

Эзотерические аксиомы

Все, что может мыслить, понимать, желать и действовать, должно быть чем-то небесным, божественным и вследствие этого необходимо должно быть вечным.

Цицерон
Тускуланские дискуссии, I, xxvii (66)

Эдисоновская концепция материи была приведена в нашей мартовской редакционной статье. М-р Дж. Парсонс Латроп в журнале "Harper's Magazine" говорит о том, что этот великий американский физик делится своей личной верой в то, что "атомы обладают определенным количеством интеллекта", и предается иным мечтаниям подобного же рода. За этот полет фантазии изобретатель фонографа был раскритикован в февральском номере "Review of Reviews", где отмечалось, что "Эдисон чересчур активно предается мечтаниям" и его "научное воображение" ни на минуту не знает покоя.

Если бы все ученые использовали свое "научное воображение" хоть немного чаще, а свой догматизм и холодный нигилизм проявляли чуть реже! Мечты мечтам рознь. В этом необычном состоянии, когда, как говорил Байрон, мы можем "видеть с закрытыми глазами", человек способен видеть факты более реально, нежели в состоянии бодрствования. Воображение – это один из сильнейших элементов человеческой природы, или, цитируя Д.Стюарта*, это "грандиозный прыжок человеческой активности, основной источник самосовершенствования человека... Уничтожьте эту способность – и человек превратится в животное". Для наших слепых чувств это наилучший проводник, без которого они никогда не смогли бы вывести нас за пределы материи и ее иллюзий. Наиболее выдающимися открытиями современной науки мы обязаны прежде всего воображению их авторов. Но когда появляется что-то новое, когда провозглашается теория, противоречащая тому, что постулировалось раньше, ортодоксальная наука, вместо того чтобы осмыслить ее, первым делом пытается эту теорию уничтожить. Гарвей* поначалу тоже был причислен к "мечтателям", более того – к сумасшедшим. В конце концов, вся современная наука состоит из "рабочих гипотез", являющихся плодами "научного воображения" (как удачно назвал его м-р Тиндаль).

Но неужели же неодобрение со стороны конклава кардиналов от науки является достаточным основанием для того, чтобы отвергнуть идею наличия сознания у каждого атома и возможности полного контроля со стороны человека над атомами и клетками своего тела, как мечту, не имеющую ничего общего с реальностью? Ведь этому же учит и оккультизм.

Оккультизм утверждает, что каждый атом (подобно монаде Лейбница*) является отдельной маленькой вселенной и что каждый орган и каждая клетка человеческого тела обладает своим собственным мозгом и собственной памятью, а следовательно, и своим опытом, и возможностью выбора. Идея Вселенской Жизни, состоящей из индивидуальных атомарных жизней, является одним из древнейших учений эзотерической философии, и нынешняя научная гипотеза о возможности кристаллической жизни – это первый лучик древнего знания, достигший наконец наших ученых. Если мы готовы признать то, что у растений есть нервы, ощущения и инстинкт (а это не что иное, как другое название сознания), то почему бы не допустить, что всем этим обладают и клетки человеческого тела? Наука делит материю на органическую и неорганическую только лишь потому, что отрицает идею абсолютной жизни и жизненного принципа; иначе она давно бы уже заметила, что абсолютная жизнь не в состоянии создать даже геометрическую точку, то есть даже атом, неорганический по своей сути. Но они говорят, что оккультизм – это "учение, состоящее из тайн"; а тайна – это отрицание здравого смысла; даже метафизика, согласно м-ру Тиндалю, – это всего лишь разновидность поэзии. Для науки такая вещь, как тайна, не существует; и, следовательно, коль скоро Жизненный Принцип есть и будет для интеллектуалов нашей цивилизованной расы вечной загадкой физического плана, те, кто занимается ею, неотвратимо будут признаны либо дураками, либо шарлатанами.

Dixit. И все-таки мы можем повторить вслед за французским проповедником: "Тайна – это гибель для науки". Официальная наука со всех сторон окружена стеною неприступных, непроницаемых тайн. А почему? Да потому, что физическая наука сама себя приговорила бегать все время на одном и том же месте, подобно белке в колесе, а колесо – это материя, ограниченная нашими пятью чувствами. И хотя наука абсолютно ничего не знает ни о происхождении материи, ни даже о механизме образования простой клетки и вообще ничего не может толком объяснить, все равно она упорно продолжает считать жизнь, материю и так далее тем, чем они на самом деле не являются. Сразу же вспоминаются слова отца Феликса, адресованные французским академикам пятьдесят лет тому назад, и с тех пор практически вошедшие в поговорку. "Джентльмены, – сказал он, – вы упрекаете нас в том, что наши учения состоят сплошь из загадок. Но какую бы науку вы ни создали, долетев на мощных крыльях ее умопостроений... до самых ее истоков, вы лицом к лицу столкнетесь с неведомым!"*

Но теперь для того чтобы раз и навсегда покончить с этим спорным вопросом, мы намерены доказать, что современная наука благодаря главным образом физиологии и сама уже стоит на пороге открытия универсального характера сознания, и "мечты" Эдисона, таким образом, скоро станут явью. Но перед этим мы хотели бы сперва показать, что, хотя эта вера затянула уже многих людей науки, немногие из них отваживаются открыто в этом признаться, как это сделал, например, покойный д-р Пирогов из Санкт-Петербурга в своих посмертных "Мемуарах"*. Эта публикация великого хирурга и патологоанатома, без сомнения, вызвала настоящий рев возмущения в стане его коллег. А как же иначе? Общественность немедленно пожелала узнать: как он, профессор Пирогов, которого она считала чуть ли не образцом европейской образованности, как он мог верить в эти предрассудки полупомешанных алхимиков?! Он, человек, который, по словам его современника,

...был само воплощение точной науки и точных методов мышления; человек, который разрезал за свою жизнь сотни и тысячи человеческих органов и ориентировался во всех секретах хирургии и анатомии так же хорошо, как мы сами ориентируемся в знакомой обстановке собственной комнаты; ученый, для которого в физиологии не было тайн и к которому более чем к кому бы то ни было из людей Вольтер был бы вправе обратиться со своим ироническим вопросом: не нашел ли он там где-нибудь между мочевым пузырем и слепой кишкой бессмертную душу? – и этот самый Пирогов, как выяснилось после его смерти, посвятил целые главы своего литературного завещания своим научным аргументам... ["Новое Время", 1877.]

– в пользу чего? Оказывается, в пользу существования в каждом организме особой "жизненной силы",не зависящей ни от каких физических или химических процессов. Подобно Либиху*, он признавал поруганную и подзапретную идею однородности природы – Жизненный Принцип, ту самую гонимую, злосчастную телеологию*, или науку о первопричине вещей, которая, если верить имперским и королевским академиям, является столь же философичной, сколь и ненаучной. Однако же его смертный грех в глазах догматической современной науки заключался в следующем: великий анатом и хирург имел дерзость заявить в своих "Мемуарах" следующее:

У нас нет причин не допускать возможность существования организмов, наделенных такими качествами, которые бы позволяли видеть в них непосредственное воплощение Вселенского Разума, совершенство, недоступное нашему (человеческому) разуму... Поскольку у нас нет никакого права утверждать, что человек есть наивысшее выражение божественной творческой мысли.

Такова основная суть ереси человека, принадлежавшего к числу самых талантливых специалистов нашего столетия в области точных наук. Его "Мемуары" ясно указывают на то, что он не только верил во Вселенское Божество, божественное Творение (или герметическое "Божественное мышление") и Жизненный Принцип, но и изучал все это и пытался научно объяснить. Так, он настаивает на том, что Вселенскому Разуму не нужен физико-химический или механический мозг как особый передающий орган. Эту свою мысль он подкрепляет следующими наводящими на размышление словами:

Наше мышление со всей необходимостью должно признать существование бесконечного и вечного Разума, который управляет океаном жизни... Мышление, в том числе и творческое, в полном соответствии с законами единства и причинности, достаточно зримо проявляется в жизни вселенной и без помощи мозговой массы... Направляя различные силы и элементы на формирование организмов, этот организующий жизненный принцип становится самоощущающим, самоосознающим, рациональным, или индивидуальным. Вещество, направляемое этим жизненным принципом, организуется в соответствии с его генеральной линией, образуя определенные типы...

Он объясняет эту свою веру тем, что, по его собственному признанию, за всю свою наполненную учебой, наблюдениями и экспериментированием жизнь он так и не смог

...убедиться в том, что наш мозг – это единственно возможный во всей вселенной орган мышления; что, кроме этого органа, абсолютно все в этом мире – безусловно и бесчувственно и что только человеческое мышление привносит во вселенную смысл, разумную гармонию и целостность.

А по поводу материализма Молешотта он добавляет:

Сколько бы я ни съел рыбы и гороха, я все равно никогда не соглашусь отдать свое Эго в рабство продукту, случайно выделенному из мочи современными алхимиками. И если, согласно нашей концепции Вселенной, нам предопределено впадать в иллюзию, то моя "иллюзия" выгодно отличается от других по крайней мере тем, что она весьма утешает. Так как она рисует передо мною образ разумной Вселенной и действие сил в ней, подчиняющееся гармонии и разуму; и мое собственное "я" при этом представляет собой уже не продукт взаимодействия химических и гистологических элементов, но воплощение всеобщего, Вселенского Разума. Я чувствую, что последний действует в соответствии со своей волей и сознанием, следуя тем же самым законам, которые управляют и моим разумом, однако он не скован теми ограничениями, которые окружают сознательную человеческую индивидуальность.

Поскольку, как говорил все тот же великий и философски мыслящий человек науки:

Безграничность и вечность – это не только категории нашего разума и мышления, но и реальный, хоть и потрясающий по своим масштабам факт. То, что является всего лишь нашим этическим, или моральным, принципом, не могло бы служить основанием вечной и всеобъемлющей истины!

Вышеприведенные избранные выдержки, представляющие исповедь человека, который всю свою долгую жизнь был звездой первой величины в области анатомии и хирургии, свидетельствуют о том, что он был буквально пропитан философией аргументированного научного мистицизма. Читая "Мемуары" этого прославленного ученого, мы с гордостью отмечаем, что он практически полностью разделяет основополагающие учения и утверждения теософии.

Заполучив в ряды мистиков такой исключительный научный ум, мы можем себе позволить воспринимать идиотские ухмылки, пошлую сатиру и язвительные выпады в адрес нашей великой Философии со стороны некоторых европейских и американских "вольнодумцев" почти как комплименты. Еще не раз мы услышим их голоса, подобные испуганному, визгливому крику совы, спешащей укрыться в своем темном гнезде от света восходящего утреннего солнца.

Сам прогресс физиологии, как мы уже говорили, служит верным признаком того, что свет дня, когда всеобщее признание существования растворенного во вселенной разума станет совершившимся фактом, уже не за горами. Это лишь вопрос времени.

Несмотря на хвастливые заявления физиологии о том, что ее целью является исключительно определение всех жизненных функций для того, чтобы представить их в виде упорядоченной системы и показать их взаимосвязь и связь с физическими и химическими законами (а следовательно, в исходной своей форме – с законами механики), у нас есть опасение, что рассуждение некоторых лучших наших современных физиологов идут вразрез с этой официально провозглашенной целью. И хотя немногие из них отваживаются открыто, как профессор Пирогов, вернуться к "разоблаченной ереси" витализма и беспощадно гонимому жизненному принципу, principium vitae Парацельса, все-таки лучшие представители физиологической науки не могут не замечать, что перед лицом определенных фактов эта наука безнадежно пасует. К большому для нас сожалению, наш век отнюдь не благоприятствует развитию в человеке морального мужества. Для большинства людей практическое осознание благородной идеи principia non homines все еще остается делом будущего. Однако у каждого правила есть свои исключения, и физиологии, которой в будущем предназначено стать служанкой оккультных истин, также не удалось их полностью избежать. Уже появились и те, кто решительно отвергает общепризнанные по сию пору предположения. Например, некоторые физиологи уже отказываются признавать, что во всех живых существах действуют исключительно так называемые изначально "неодушевленные" вещества и только соответствующие этим веществам силы. Их аргументы были сформулированы следующим образом:

То, что мы отрицаем возможность влияния иных сил на живые существа, объясняется исключительно ограниченностью наших чувств. И одушевленную, и неодушевленную природу мы ощущаем при помощи одних и тех же органов, а эти органы могут воспринимать проявления, имеющие место лишь в очень небольшой, ограниченной области движения. Колебания, передаваемые от фибров наших зрительных нервов к мозгу, воспринимаются нашим сознанием как ощущения света и цвета; колебания, достигающие нашего сознания через органы слуха, воспринимаются нами как звуки; всеми своими ощущениями, поставляемыми нашему сознанию органами чувств, мы обязаны движению, и только ему.

Так учит физическая наука, но ведь таковы же, в общих чертах и учения оккультизма, сформулированные тысячи лет тому назад. Однако между этими двумя учениями есть принципиальное различие: официальная наука видит в движении просто слепую, бессознательную силу или закон; оккультизм же, прослеживая движение до его истоков, отождествляет его со Вселенским Божеством и называет это вечное, непрерывное движение "Великим Дыханием"[54].

Но каким бы ограниченным ни было представление современной науки о вышеназванной Силе, оно все-таки многих заставляет задуматься, подтверждением чему является приводимая ниже фраза, сказанная великим ученым, ныне профессором физиологии Базельского университета[55]. Он говорит, как настоящий оккультист:

Было бы ошибкой полагать, что, опираясь только на собственные чувства, мы сможем когда-нибудь открыть в одушевленной природе что-либо, чего нет в неодушевленной.

А далее лектор добавляет, что коль скоро человек наделен "в дополнение к своим физическим чувствам еще и чувством внутренним" – восприятием, которое позволяет ему замечать состояние и феномены своего собственного сознания, то именно "им он и должен пользоваться при изучении одушевленной природы". Поистине утверждение это подозрительно напоминает постулаты оккультизма. Более того, он отвергает идею о том, что все состояния и феномены сознания производят во внутреннем мире человека движение того же самого типа, что и во внешнем, и доказывает это свое отрицание тем, что некоторые такие состояния и феномены не требуют проявления в пространстве. По его утверждению, с нашей концепцией пространства связаны только те феномены, которые достигают нашего сознания через зрение и осязание, в то время как остальные ощущения, аффекты, тенденции и бесчисленное множество самых различных образов имеют протяженность во времени, но не в пространстве.

Так, он спрашивает:

И где здесь найдется место для механистической теории? Мои оппоненты могут возразить, что это всего лишь нереальные образы, тогда как в действительности все эти вещи имеют пространственную протяженность. Но этот аргумент будет полностью ошибочным. Единственное, что заставляет нас верить в то, что воспринимаемые нашими чувствами объекты действительно имеют во внешнем мире пространственную протяженность, это наши предположения, основанные на данных, предоставляемых нам нашими зрительной и осязательной способностями. Однако если принять во внимание еще и наличие у человека царства внутренних чувств, то эти предположения становятся беспочвенными и далеко не такими очевидными.

Этот последний аргумент лектора наиболее интересен для теософа. Как говорит этот психолог современной школы материализма:

Таким образом, более глубокое и направленное знакомство с нашей внутренней природой открывает перед нами мир, совершенно непохожий на тот, который мы воспринимаем через свои внешние чувства; оно открывает нам самые разнообразные способности и демонстрирует объекты, не имеющие никакого пространственного протяжения, и феномены, абсолютно не связанные с законами механики.

До сих пор противники витализма и "жизненного принципа", а также сторонники механистической теории жизни основывали свои взгляды на предположении, что по мере прогресса физиологии ее представители все более и более преуспевают в истолковании физиологических функций на основе законов бессознательной материи. Они полагают, что все проявления, которые приписываются "мистической жизненной силе", восходят все к тем же законам физики и химии. И до сих пор они кричат, что триумфальная демонстрация всего жизненного процесса, во всей его полноте, без всяких тайн, но исключительно как очень сложного феномена движения, управляемого однако только силами неодушевленной природы, это всего-навсего вопрос времени.

Однако в нашем распоряжении есть свидетельство одного профессора психологии, утверждающего, что вся история психологии доказывает, к их большому сожалению, совершенно обратное; вот эти произнесенные им зловещие слова:

Я утверждаю, что, чем более точными и многогранными становятся наши эксперименты и наблюдения, чем глубже мы погружаемся в суть явлений, чем более мы стараемся понять и объяснить феномены жизни, тем более мы убеждаемся в том, что даже те феномены, которые, как нам поначалу казалось, легко могли быть объяснены физическими и химическими законами, на деле оказываются необъяснимыми. Все оказывается намного сложнее; и уже сейчас мы можем утверждать, что никакому механистическому истолкованию эти феномены не поддаются.

Жестокий удар по раздутому пузырю, известному как материализм, который, увеличиваясь в размерах, остается при этом все таким же пустым. Иуда в стане апостолов фикции – "анималистов"?! Однако базельский профессор, как мы уже показали, не единичное исключение, есть и другие физиологи, которые думают точно так же, и некоторые из них заходят так далеко, что уже почти готовы признать наличие свободной воли и сознания у простейшей одноклеточной протоплазмы!

В этом направлении нас продвигает одно открытие за другим. Наиболее интересны в этом плане работы некоторых немецких физиологов, в особенности одна из них, в которой говорится о случаях проявления сознания и позитивного выбора (так и хочется сказать – мышления) у амебы. Ныне общеизвестно, что амебы, или микроскопические организмы, – это мельчайшая протоплазма; классическим их примером может служить Vampyrella Spirogyra – простейший одноклеточный организм, просто мельчайшая капелька протоплазмы, бесформенная и практически не имеющая никакой определенной структуры. Однако и она в своем поведении проявляет такие свойства, для которых зоологам, если уж они не хотят называть это разумом, или мыслительной способностью, придется подыскать какие-то новые определения и названия. Прочтите, что об этом говорит Ценковский[56].

Описывая эту микроскопическую, простейшую, чуть красноватую клетку, он рассказывает о том, как она охотится за необходимой ей пищей, как среди всех водных растений она находит одно – Spirogyra, отвергая при этом все прочие. Наблюдая за ее путешествиями через мощный микроскоп, он обнаружил, что голод заставляет ее перемещаться с места на место, для чего у нее образуются псевдоподии (ложные ноги), с помощью которых она ползает. Она движется до тех пор, пока не находит среди множества растений Spirogyra, после чего она прикрепляется к одной из ее клеток, разрывает ее оболочку и высасывает содержимое. Затем переходит к другой клетке и вновь повторяется тот же процесс. Ценковский ни разу не видел, чтобы она прикасалась к какой-либо другой пище, хотя он предлагал ей на выбор множество различных растений. Говоря о другой амебе – Colpadella Pugnax, он отмечал, что та проявила аналогичную разборчивость, но кормилась она исключительно хламидомонадами. "Проделав отверстие в теле хламидомонады, она высасывает весь хлорофил, а затем уходит, – пишет он далее. – Действия этих монад во время поиска и поглощения пищи просто удивительны; глядя на них, можно признать в них осознанно действующих существ".

Не менее поучительны и результаты наблюдений Т.В.Энгельмана ("Beitrage zur Physiologic des Protoplasm") за Arcella – еще одним одноклеточным организмом, лишь незначительно более сложным по строению, чем Vampyrella. Когда он поместил их под микроскоп в капельке воды, нанесенной на стеклянную пластинку, они лежали, так сказать, на "спине", то есть на выпуклой своей стороне, так что псевдоподии, или фальшивые ноги, проступающие с обратной стороны, оказывались ни к чему не прикрепленными, что делало амебу беспомощной. И тут проявилась одна прелюбопытнейшая их способность. С одной стороны амебы на протоплазме начали появляться пузырьки газа, постепенно облегчавшие и приподнимавшие эту сторону. Так амеба переворачивалась до тех пор, пока одна из ее ложных ножек не смогла уцепиться за стекло. После этого амеба перевернулась окончательно, прилепившись к стеклу всеми своими псевдоподиями, а пузырьки газа были втянуты обратно в протоплазму. Если же каплю воды осторожно нанести на нижнюю поверхность стекла, то амебы, повинуясь закону тяготения, поначалу окажутся на нижней кромке воды. Не найдя здесь точку опоры, они начнут выделять большие пузырьки газа, которые сделают их легче воды и подкинут вверх к поверхности стекла.

Далее Энгельман пишет:

Если, достигнув поверхности стекла, они все-таки не могут отыскать точку опоры, они начинают уменьшать количество и объем пузырьков с одной стороны и увеличивать их с другой. В конце концов это создание поворачивается к стеклу нужной стороной и прикрепляется к нему. Как только эта операция завершена, пузырьки газа исчезают и Arcellae начинает ползать. Осторожно отделите ее от поверхности стекла при помощи тонкой иголочки, чтобы она вновь упала на дно капли; и весь процесс повторится сначала, но будут варьироваться детали; в зависимости от обстановки Arcellae будет выдумывать все новые способы достижения своей цели. Возвращайте ее опять в неудобное положение сколько вам заблагорассудится, и она снова и снова будет искать выход из него, изобретая всякий раз новые способы; и, пока она не добьется успеха, газовые пузырьки не исчезнут! Невозможно себе представить, что все это может происходить при полном отсутствии в протоплазме каких-либо психическихпроцессов".

Из сотен обвинений в адрес азиатских народов в поддерживании позорных предрассудков – следствия "вопиющего невежества", ни одно не основывается на фактах более весомых, чем персонификация и даже обожествление основных органов человеческого тела.

И в самом деле, разве мы не слышали, как эти "беспросветные дураки" индусы говорят об оспе как о богине, персонифицируя таким образом микробов – возбудителей этой болезни? Разве не читали мы о том, как тантрики (мистическая секта) дают имена нервам, клеткам и артериям, связывая и отождествляя различные части тела с божествами, усматривают и интеллект в физиологических функциях и процессах и т. д. и т. п.? Позвоночник, нервы, ганглии, связки и прочие органы, связанные со спинным мозгом, сердце с четырьмя своими камерами, предсердием, желудочком, клапанами и т. д., желудок, печень, легкие и селезенка – у всего есть свое особое божественное имя, и каждый орган, как считается, действует осознанно либо сам по себе, либо подчиняясь могущественной воле йога, чьи голова и сердце являются вместилищем Брахмы, а прочие части тела – источниками наслаждения для Брахмы или какого-нибудь иного божества!

Да, это действительно невежество. И особенно