К вопросу о теории невидимого гуся 11 страница

Но не успел я подойти к ней, как сам Дэлони прошел мимо, хотя, по-видимому, он меня не заметил. Он нес два огромных чемодана, которые затем уложил в багажник машины. На моем виске вздулась вена и начала пульсировать. Капли пота нависли на бровях, несмотря на то что солнце уже садилось и в машине работал кондиционер. Дэлони занял место водителя и завел «тойоту». Его жена стояла у пассажирской двери. Снова посмотрела в мою сторону. Софи глядела в упор, однако я знал, что она смотрит не на меня. Что бы ни выражало в тот момент ее лицо, я знал, что это ничего не значило. К тому времени как я вылез из авто, она уже сидела возле Дэлони и их машина выезжала со стоянки.

Позднее в тот день я сидел в баре у Аркана и потягивал пиво. Обеспокоенный тем, что мне довелось увидеть, я пытался подвести логическое основание к странному происшествию, но из этого ничего не выходило. Ощущение, что я думал о ком-то другом, прочно засело в моей голове. Я не был хозяином своей судьбы и понятия не имел, куда иду. Быть может, я слишком долго пробыл в долине. Возможно, настало время уйти. Вот только я не был уверен, что смогу сделать это.

Старина Аркан собственной персоной появился в баре и попытался изобразить хозяина, что делал довольно часто. Он утверждал, что является прямым потомком одного из первопроходцев, пересекших Долину Смерти, но никто в это не верил. Его бывшая жена говорила, что Аркан – прирожденный Билл Джуд. Я наблюдал, как он переходит от одного гостя к другому, тщательно избирая тех, от кого бы ему хотелось получить поощрение за его гостеприимство. Слава богу, я не оказался среди них.

Я поймал себя на том, что думаю о Софи Дэлони. Это было то, о чем я был не вправе думать; мысли, доставляющие в одинаковой степени и боль, и наслаждение. Но я все равно позволял себе их. У некоторых жизнь была полна уверенности, моя же, казалось, вся состояла из слов «а что, если…» и «может быть». Было неудивительно, что она более не казалась мне по-настоящему реальной.

Я заказал еще пива и уставился в зеркало за стойкой бара. Люди в отражении, похоже, имели цель в жизни, знали, что делают и куда направляются. Если бы я наблюдал достаточно долго, принимая во внимание все детали, то, возможно, выяснил бы, как сделать свою жизнь более реальной. Аркан прицепился к компании японцев, сидевших за круглым столом в противоположном конце бара. Джейми пытался очаровать блондинку на другом конце стойки. Было видно, что ей скучно, и, похоже, она терпела ту чушь, что нес Джейми, лишь за неимением других вариантов времяпрепровождения. Мне было любопытно, получалось ли что-нибудь у настоящего Джейми, в отличие от его двойника в зеркале. Там же была и Софи Дэлони, она стояла в нескольких футах за моей спиной и наблюдала, как мое отражение наблюдает за ней. Или это ее отражение наблюдало за нами. Могут ли зеркала вбирать в себя звук так, как они делают это со светом? Не думаю. Я ничего не слышал: ни музыки, ни разговоров, даже звона стаканов. Прошло достаточно времени, прежде чем я опомнился и поздоровался. Однако Софи меня опередила. Она забралась на высокий табурет рядом со мной и завладела вниманием Джейми.

Он моментально оказался возле нас. Она указала на мою полупустую бутылку «Дос-Эквис», попросила его принести такую же и бокал «Мерло». Я не ожидал ее вновь увидеть. Она пожала плечами и сказала, что у них был длинный день. Поехали в Бэдуотер, там Дэлони решил пройтись по соляному плато. Он прошел полмили, когда начало припекать, и вернулся к машине. Затем семья поехала в Клорайд-Сити. Софи не смотрела на меня, пока рассказывала все это, она глядела на парня в зеркале, который был поразительно похож на меня, но чьи мысли не были схожи с моими. Нотки боли в ее голосе выдавали какое-то внутреннее смятение. Я хотел успокоить ее, сказать, что все наладится. Но думать о том, что скажешь, было легче, чем произнести это вслух.

Я спросил, видела ли она там привидения. Моя собеседница покачала головой и улыбнулась. Никаких призраков, только пыль, жара и тишина. Я понял про тишину, но, по всей видимости, она ожидала увидеть нечто большее, чем привидения. И почему вторая волна поселенцев Клорайд-Сити ничему не научилась у первой? Я сказал Софи, что в мире гораздо больше дураков, чем можно себе представить. Золото не было единственной иллюзией, что притягивала людей в долину.

Я это сказал на полном серьезе? Не был в этом уверен. Интересно, видел ли Дэлони что-нибудь, когда находился на соляном озере по ту сторону Бэдуотер, и задавался ли вопросами о странных, необъяснимых видениях. Но я не увидел признаков его существования в зеркале и не подумал спросить. Софи хотелось узнать о моей жизни, и я рассказал ей о том, что было важно, и еще то, от чего на лице ее заиграла улыбка. Она сказала, что Пол хочет еще одного ребенка. Она не могла решить, что делать. Мечты и желания, к которым она когда-то стремилась, в большинстве своем не были осуществлены. У нее на уме было много того, что ей хотелось бы исследовать. Я понял, что она никогда не говорила об этом мужу.

А потом он пришел, похлопал меня по спине и по-собственнически чмокнул Софи в щеку. Она сразу притихла, ушла в себя. Я пытался возобновить с ней разговор, но его голос все время вторгался в мои мысли. Произносимые им слова ничем не выделялись из общего шума в баре, из этой колеблющейся смеси звуков, чье действительное предназначение было чуть большим, нежели просто заполнение собой тишины. Чувство отчаяния росло во мне, пока я наблюдал, как Софи все больше замыкается. Улыбка исчезла с ее лица, а морщинки у глаз напоминали о мечтах, которым не суждено уже было сбыться.

Дэлони спрашивал, возможно ли присоединиться к маршруту сто девяносто, который направлялся на восток, но не возвращаться потом обратно своим ходом. Я ответил, что это сделает путь на шестьдесят-семьдесят миль длиннее и большая его часть будет пролегать по плохой грунтовой дороге. Он кивнул и сообщил, что завтра они, возможно, поедут окольным путем из долины. Я спросил, что же он надеялся там увидеть. То же, что и все, ответил Дэлони; он хотел своими глазами увидеть, как движутся камни, или хотя бы посмотреть на следы, оставшиеся от их передвижения.

В ответ на его слова я сказал, что никто не видел этого и он не будет исключением. Он ответил, что верит мне, но лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

Я наблюдаю за сгущающимися тенями. То, как они передвигаются по горам или по песчаным дюнам, показывает, насколько переменчива действительность. Кажущееся твердым на самом деле имеет такую же непрочную сущность, как шепот или ложь. Это всего лишь игра света и тени, что делает неизвестное узнаваемым, она из незнакомых поверхностей высекает формы, нам знакомые. Мы какое-то время глядим на эти лица или фигуры, мы рады, что они что-то для нас значат, даже если не можем произнести их названия или имена. А затем мы моргаем, и когда снова смотрим, то видим, что лицо изменилось так, что невозможно его узнать. Мы пытаемся припомнить знакомые черты, нам нужно еще раз посмотреть на него, чтобы убедиться в том, что это именно тот, о ком подумали, но возникает новое изображение, которое стирает старое. Точно так же невозможно увидеть сразу две лицевые стороны прозрачного куба. Одна сторона всегда прячется за другой. Мы опять закрываем и открываем глаза и видим, что не осталось даже лица – лишь тень, что движется по поверхности горы, скользит по всем ее темным местам. Это была одна из тех иллюзий, что заставляли меня почувствовать меньшую уверенность в нише, занятой мной в этом мире.

В то утро я проснулся, неуверенный, что я тот, за кого сам себя принимаю. Я принял душ, оделся и позавтракал, ощущая себя незваным гостем в собственном доме. Сел в машину, поговорил с Райделлом по рации и поехал к Охотничьей горе с чувством, что наблюдаю, как кто-то другой примеряет мою жизнь. Я надеялся найти там, куда ехал, какие-либо неопровержимые факты, что-то, к чему я мог бы прицепиться, но я выяснил только то, что все меняется. Мне не нужно было видеть это собственными глазами, чтобы просто знать. Даже лесок карликовой сосны и можжевельника сегодня находился дальше по склону горы, чем вчера.

Весной, после зимних проливных дождей, дикие цветы в некоторых местах превращают долину в яркие вспышки красного, пурпурного и оранжевого. Невозможно было представить, что эта красота и выжженный, бесплодный ад суть одно и то же. Если такое обширное пространство изменялось с позиции геологии в одну секунду, как можно мечтать о том, что мы останемся такими же, какими были?

Все эти голоса, которые я слышал по рации, – как я мог быть уверен, что они говорили со мной? Если я не был уверен в том, кем являюсь, тогда как они могли знать, что я тот, кто им нужен? Поэтому, когда голос Райделла раздался из динамика, я не имел ни малейшей уверенности, что это точно он. Нужно было доехать до Фёрнэнс-Крик и встать рядом с ним. Но даже тогда нельзя было бы утверждать.

Я услышал Хэннефин – или кого-то, чей голос был похож на ее, – она спрашивала, где я. Я хотел ей ответить, но когда начал говорить, понял, что мне нечего ей сказать. Я уже знал, где нахожусь и куда направляюсь. Не было ничего, что Хэннефин, или голос, который, возможно, ей принадлежал, могла сделать для меня, чего я не мог бы сделать сам.

У человека, которым я стал, больше не было иллюзий. Он видел вещи такими, какие они есть на самом деле. Пока он ехал мимо стеатитовых приисков, через равнину Улида и на север, в Хидден Вэлли, он знал, что земля наблюдает за ним. Он слышал скрип юкки, отдаленный рокот гор, вялый вздох легкого ветерка. И среди этих звуков он слышал и себя, он говорил обычным своим голосом, спокойным тоном, понятными словами, он рассказывал им все, что нужно знать, так, как он это всегда знал. Только говорил это не он.

Внедорожник стоит, съехав с грунтовой дороги на край соляного озера. Передняя пассажирская дверь открыта. Я бросаю взгляд на пик Убехебе. Движения в мескитовых зарослях не видно. Подхожу к машине сзади и всматриваюсь внутрь сквозь ветровое стекло. За задним сиденьем лежат два больших чемодана. Иду дальше вокруг автомобиля, пока снова не оказываюсь у открытой двери. Протягиваю руку внутрь за рюкзаком на заднем сиденье. Внутри его нахожу напоясную сумку, в ней около четырехсот долларов наличными и блокнотик с туристскими чеками. Там же лежит бумажник фирмы «Найк» с тремя паспортами, водительское удостоверение и документы на прокат автомобиля. Я секунду смотрю на фотографии, затем убираю все вещи обратно в рюкзак. На полу рядом с водительским сиденьем лежит видеокамера фирмы «Сони», модель Hi 8, пленка на три четверти записана. Я сажусь на подножку, вытягиваю ноги и пытаюсь решить, что делать дальше. Последнее, чем мне хотелось бы сейчас заниматься, – просматривать пленку, но я знаю, что если не сделаю этого, то никогда не найду ответы на вопросы. Открываю видоискатель, нажимаю кнопку «пуск», но на экране лишь синева. Нажимаю и держу кнопку перемотки, слушаю, как жужжит моторчик, пока на экране все движется в обратную сторону, туда, где оно уже было. Я вижу, как тени вытягиваются к западу от горной цепи Коттонвуд и как сгущается полоска облака и перелетает обратно по небу. Минуту спустя я отпускаю кнопку, и пленка крутится вперед.

Софи Дэлони с дочерью выходят из апартаментов в Стоув-пайп-Вэлз, держась за руки. Они останавливаются на полпути по парковочной площадке, Софи оборачивается, улыбается и машет рукой, затем идет дальше к «RAV4». Далее вид меняется: теперь показан кратер Убехебе с северной стороны. Он протянулся на полмили по диагонали и на пятьсот футов в глубину. Девчушка появляется на экране справа, Дэлони – слева. Что-то заслоняет вид на пару секунд, я не могу разглядеть, что это – рука или часть лица на очень близком расстоянии. Дэлони рассказывает, как сформировался кратер, при этом авторитетность его сомнительна. Ребенок жалуется на жару. Следующее изображение – Софи и девочка стоят перед дорожным указателем у перекрестка Тикеттл. На экране слева появляется Дэлони. Его дочь начинает выстукивать ритм по чайникам и горшкам, навешанным на деревянный крест знака. Софи и Дэлони танцуют вокруг нее, движениями подражая индейцам из кино. Выглядят они по-дурацки, но девочка смеется. Никто, похоже, не заметил одну-единственную тень, которая проскользнула по горной поверхности за их спинами.

Внезапно все меняется: на экране – семейство в машине, они улыбаются и машут руками. Через пару секунд я осознаю, что звук отсутствует. Они выходят из «тойоты» и направляются прямо на камеру, лица их заполняют экран. Я ожидаю, что вот-вот произойдет смена обстановки, но вместо этого Дэлони подходит ближе, ракурс смещается немного влево и показывает его в профиль, в то время как он проходит мимо того места, где стоит камера. Мать и дочь тоже попадают в кадр, камера поворачивается, по мере того как они проходят к краю дороги. Улыбки исчезли с их лиц, обе стараются не смотреть в камеру. Но вот что-то вынуждает Софи взглянуть в объектив и произнести лишь одно слово, возможно, она сказала «пожалуйста». Проходит мгновение, она берет девочку за руку и выходит на соляное озеро. Через пару секунд Дэлони вытирает лицо и следует за ними. Камера поворачивается влево, наезжает на Трибуну и нескончаемо долго показывает обнаженную породу. На экране ничего не меняется, даже когда я нажимаю и держу кнопку перемотки вперед. Я отпускаю ее и вижу, что объектив ушел вверх и показывает чистое, безоблачное небо. Пленка почти кончилась. Последний кадр – Софи, Дэлони и ребенок уже на расстоянии трехсот ярдов от камеры, они становятся все меньше и меньше, уходя по поверхности соляного озера. Они не оглядываются. Потом экран становится синим.

У меня заболела голова, а жара стала почти невыносимой. Я кладу камеру на сиденье, уже понимая, что нужно делать. В своей машине я хватаю рацию, нажимаю кнопку вызова и называю свое имя. Вместо голосов я слышу лишь сигнал обратной связи и помехи. Я делаю еще попытку, но все, что доносится, не похоже на людские голоса. Я не слишком храбрый человек, чтобы делать это, но никого другого нет. Загружаю полдюжины бутылок с водой в рюкзак, беру бинокль и отправляюсь на соляное плато.

На испещренной поверхности нет никаких следов. Я прохожу пятьсот ярдов на восток, это чуть дальше, чем то расстояние, на котором я видел их на пленке, перед тем как она кончилась. Скорее всего они пошли посмотреть на камни или хотя бы на их следы. Гляжу на север, там косые лучи солнца смазывают очертания Трибуны. Заслоняя глаза, перевожу взгляд на юг и выбираю несколько разных по размеру камней, разбросанных по засохшей грязи. Здесь почти ничего нет, кроме них, никаких признаков жизни. Я иду на юг и пытаюсь не думать о пленке и о выражениях их лиц, когда они устало проходили мимо камеры. Спустя почти двадцать минут я уже иду среди молчаливых, неподвижных камней. Хотя я не хочу этого признавать, мне не нравится их настороженное безмолвие. Не желаю думать о том, что они видели. Инстинктивно кладу руку на «зиг зауэр», что висит у меня на бедре, ощущая спокойствие, когда прикасаюсь к пистолету. В голове формируется картина происходящего – тот призрачный взгляд Софи, когда она в последний раз посмотрела в камеру, перед тем как взять за руку дочь и отправиться в путь. Хочется думать, что она ушла, не оглядываясь, но я отнюдь не уверен в этом.

Я битый час пытаюсь что-то найти среди камней. Поверхность земли плоская, камней не так много, и они не такие большие, чтобы служить прикрытием для существа большего размером, чем геккон. Наконец, когда солнце заходит за пик Убехебе, я сажусь на валун, чувствуя головокружение и тошноту. Выпиваю около полулитра теплой воды, оставшейся поливаю голову. Смотрю в бинокль и вижу два внедорожника там, где я их оставил. Пара пыльных часовых, следящих за озером. Перевожу взгляд на север и вздрагиваю от вспышки света из-за гор, что возвышаются над Рэйстрек-роуд. Опять поворачиваю бинокль к машинам, внимательно осматриваю склоны над ними, в надежде увидеть что-нибудь в кустах наверху. Я опускаю бинокль и чувствую стеснение в груди. Дышу медленно, зажав голову между колен. И вот теперь, в первый раз в жизни, я увидел его. Тонкий след в форме желобка в засохшей почве. Он заканчивается у камня, лежащего между моих ног. Думаю, его не было, когда я присел, но я не уверен. Я немного этим напуган, и чувство страха растет, когда я замечаю еще следы, которые завершаются у камней недалеко от меня. Пытаюсь представить себе поверхность, пористую от дождя, и ветер, дующий со скоростью сто миль в час, который сдвигает с места камни, но все эти фантазии тщетны.

По спине бегут мурашки, и по какой-то необъяснимой причине воздух становится холоднее. Тишина пугает, и когда я слышу звук двух выстрелов, то не раздумывая оставляю все размышления о камнях. Беру рюкзак, вынимаю из кобуры пистолет и трусцой бегу в направлении пальбы. Я не думаю о том, что могло случиться, или о том, во что мог их втянуть Дэлони. Вместо этого я стараюсь сконцентрироваться на том, как добраться туда, как вычислить их местонахождение, даже если больше не слышно никаких звуков, которые могли бы помочь мне в поиске.

Я пробегаю мимо машин, они стоят на дороге где-то в полумиле слева от меня. Ничего неузнаваемого мне на глаза не попадается. Я бегу еще с милю и понимаю, что направляюсь в сторону Трибуны. Я не поворачиваю назад, это бессмысленно. Даже если я не найду там ничего живого, все равно я должен посмотреть.

У Трибуны никого нет. Я выпиваю еще бутыль воды, чтобы не так ощущать отчаяние, которое я испытываю. Тени вытягиваются поперек озера к породе, они окрашивают поверхность в кроваво-красный цвет. Некоторое время я пристально гляжу на глыбы, теряя связь со временем. Их здесь около дюжины, они разбросаны вокруг Трибуны и вместе образуют широкий круг. Видели ли они Софи? Я вытираю пыль и грязь из своих неверящих глаз и, когда снова открываю их, вижу, что камни подвинулись ближе. Последние лучи солнца освещают свежие следы их передвижения. Сердце мое бешено колотится, а пояс вокруг груди стягивается еще сильнее. Сначала я думаю, что у меня сердечный приступ и я умираю, однако через пару минут понимаю, что это невозможно. Я сосредотачиваю взгляд на ближайшем камне. В высоту он восемнадцать дюймов, в длину чуть больше, весит примерно триста фунтов. Земля абсолютно сухая, ветра нет, ни дуновения. И даже если я не видел этого своими глазами, я допускаю, что камень сдвинулся с места. Поздно что-либо предпринимать. Я не испытываю никаких чувств, когда поворачиваю в сторону дороги.

К тому времени, когда я добираюсь до машин, уже почти стемнело. «RAV4» стоит пустой, как руина. Я сижу в своем авто и пытаюсь связаться с главным управлением, чтобы доложить о пропавших, но снова не получаю сигнала. В темноте раздается лишь мой собственный голос. Я продолжаю делать попытки выйти на связь, но никто не отвечает. Спустя некоторое время возвращаюсь к «тойоте». Камера так и лежит там, где я ее оставил, – на сиденье, пленка в ней остановлена на том же месте. Нажимаю кнопку «пуск» и всматриваюсь в синий экран в попытке разглядеть то, что скрывается по ту сторону синевы. Я с минуту прокручиваю пленку, но это лишь пустая трата времени. Как только я собираюсь остановить просмотр, синий фон сменяется белым, который постепенно превращается в пористый узор. Он двигается взад-вперед по экрану. Затем в быстрой последовательности раздаются три выстрела – первые звуки на пленке с момента, показанного у перекрестка Тикеттл. Я спокоен, не чувствую страха, до тех пор, пока не проходит еще минута и раздается четвертый выстрел, после чего экран становится черным.

Оказавшись снаружи, я вглядываюсь в темноту и вижу вырисовывающийся на фоне трека еще более темный и мрачный силуэт Трибуны. Он не придвинулся ближе, говорю я себе, хотя я не могу более доверять своим ощущениям. Проходит час, и я забираюсь в свой внедорожник. Никто не появился. Я снова пытаюсь связаться с управлением, на этот раз у меня наконец-то что-то получается, слышен голос, докладывающий о внедорожнике на треке. Я быстро выключаю рацию, выпиваю еще воды и стараюсь не представлять себе камни, собирающиеся на соляном озере. Я думаю о голосе, который я услышал, и о том, что этот голос говорил. Разговаривая лишь с самим собой, я отвечаю:

– Вы ничего здесь не найдете. – И после минутного молчания прибавляю: – Они исчезли.

Что-то услышав, я вылезаю из машины. Подхожу к краю дороги, ощущаю тяжесть навалившейся на долину ночи. Я ничего не вижу, но все равно всматриваюсь. Я знаю, что камни продвигаются с юга. Я твержу себе, что кто-то должен был их услышать, кто-нибудь придет. Уверенность в этом меня поддерживает. Я не могу не слушать, поэтому, когда они останавливаются, это меня шокирует. Затем, до того как я это осознаю, они продолжают движение, теперь направляясь на запад, в сторону дороги. У меня не осталось сил. Сажусь на землю и жду, когда кто-нибудь приедет, хотя и знаю, что никто сюда не направляется, никто не должен. Правда в том, что у меня такое же право быть здесь, как и у темноты. Здравый смысл здесь лишний, это он не должен находиться здесь. Рассудок не в состоянии объяснить камни, что катятся, стоны ночи или хлопья небес, которые тихо падают на землю. Все это смог бы объяснить я, было бы время.

Джон Вудворд
Ода Мифическому Зверю

«Ода Мифическому Зверю» входит в дебютный сборник стихов Джона Вудворда «Мистер До-Свидания-Остров-Пасхи» («Mister Goodbye Easter Island»), с которым мы настоятельно рекомендуем ознакомиться всем любителям поэзии, сатиры и сюрреализма. Стихи Вудворда публиковались в «Сап We Have Our Ball Back», литературном обозрении «Konundrum Engine» и в «The Canary». Вудворд родился в 1978 году в Уичите, штат Канзас, учился в университете Колорадо, а сейчас живет и работает неподалеку от Бостона.

О Зверь, Мифический наш

Зверь, Сколь чуден ты собой!

Вокруг тебя мы собрались

Встревоженной гурьбой.

Тревожит будущее нас

Твое, и тает фонд,

И что готовит завтра нам?

Туманен горизонт.

(Нельзя с ошибками писать

То, как его зовут, –

Ошибки оскорбляют взгляд.)

Так что ж нам делать тут?

Финансы тают, как снега

На солнышке весной.

О, что нам делать, как нам быть,

Решаем над тобой.

«Нет денег, чтоб полировать

Копыта и шипы!» –

Вдруг заявил один из нас,

Таков был глас толпы.

Придется нам составить смесь,

На все про все одну –

Табаско-соус, пять частей,

И полировка для шипов,

Блеск для копыт и для рогов,

Чтоб не пойти ко дну.

Придется нам составить смесь

И с нею сдать бюджет,

Гляди, уж потускнел он весь,

Альтернативы нет!

Он не блестит, сиянья нет,

Так что же делать нам?

Прикрыть брезентом наш позор

И топать по домам?

Какой брезент, когда у нас

Почти что ни гроша?

Не наскребем мы на футляр,

О, как болит душа!

«Настал тот день,

И пробил час,

Пора Его будить, –

Сказал вдруг кое-кто из нас. –

Постойте уходить!»

«То катастрофою грозит!» –

Вскричал в ответ другой.

И вновь вокруг сгрудились мы

Встревоженной толпой.

Много идей прозвучало в тот день на тему «Что же нам делать»,

Всякий свое утверждал, но все равно страшились мы Зверя будить.

«Можно бы было фонтан с лимонадом открыть в его чреве,

Деньги б рекой потекли в наш иссякнувший фонд!» –

«Нужен кому лимонад, не смешите, коллега!

Всем лишь политика в мире этом нужна». –

«Но, лимонад покупая, мы политический акт совершаем тем самым». –

«Нет, монументы свергать – вот политический акт!

Свергнуть ли Зверя нам ниц? Что скажете, друже?» –

«Может, в Конгресс его выдвинуть нам?

Кандидатом пустить в президенты?» –

«Если стоишь недвижимо среди Диснейленда какого –

тем самым ты политический акт совершаешь».

«Да, коль стоишь недвижимо и сохраняешь секреты.

Так, тайну хранить и молчать!» –

«Да, но во чреве Зверя места довольно

для двух Диснейлендов, коллеги, – взгляните же сами!» –

«Славен же будь, интуиции и восприятья союз!» –

«Деньги до лжно потратить, чтоб сделать новые деньги, – так засевают и пашню». –

«Я предлагаю побольше устройств к Зверю

скорей приспособить – пусть свисают из чрева!» –

«Да, но, простите, коллега, какая нам с этого польза?» –

«Я полагаю, польза уже от того, что болта…» –

«С-с-стоп! С-с-с-скажите мне быс-с-с-стро,

как зас-с-с-тавить его говорить нам?» –

«Может стихи он слагать? А небылицы плести?» –

«Кто, скажите на милость, станет печатать Зверевы произведенья?!» –

«С-с-с-сами его из-з-здадим. Вс-с-се с-с-сами.

Из-з-здательский дом мы ус-с-строим „Мифологичесс-с-кий зверь“». –

«„Мифологический“? Что вы несете! „Мифический“!

Сколько говорено было!» –

«Мифологичесс-ский!» –

«Что вы! Фондов не хватит для лишнего слога у нас!»

Кто он – тот, что шипит, откуда он взялся?

Когда в разговор он вмешался? Никто не приметил.

Да и на наших прошлых собраньях никто его раньше не зрел.

Больше того, и видеокамеры, что в очах у Зверя сокрыты,

Ни на одной из пленок его не засняли.

Сорок лет Зверю, напомню, и взоры его проникают повсюду,

Все он видит окрест, вот вам и политический акт.

Видя, молчит, тайны хранит и не разглашает.

«Да, несомненно, если его мы разбудим – то политический акт.

Стойте, коллеги, а этот, зеленый, шипящий, куда подевался?

Вроде он только что был тут и реплики нам подавал!» –

«Может, на поле для гольфа, что в районе спины у нашего Зверя?» –

«В аэропорт городской? Вон туда, на зады?» –

«Что-то, коллеги, мне кажется, путь мы неверный избрали.

Зверя пытаемся мы превратить в то, чем отнюдь не является он.

Точно, неверен наш путь». –

«Это, простите, к чему вы ведете?» –

«Я ни к чему не веду, я просто сказал». – «Что?» –

«Просто сказал».

Скверный уже оборот разговор принимает, и воздух трещит напряженьем.

Чу, пробуждается Зверь, и кое-кто чует, как перья его шелестят.

Срочно, коллеги, меняем и тему, и тон, и словарь мы!

«Ночной разговор на подушке». – «Ярмарочный балаган». –

«Бодрый и радостный наш метрополис». – «Да, метрополис.

Кстати, о полировке».

«Ну вот и затишье». –

«Немножко подливки».

Так накаленного нашего спора атмосфера остыла,

Вздохнем с облегченьем.

Должно нам бдеть, коллеги, востро

Должно нам ухо держать.

Зверь, бесспорно, ужасен и дивен,

Да так, что нам масштабов его не постигнуть.

Эти сказавши слова, мы все же не знаем – как быть?

Паоло Бачигалупи
Девочка-флейта

Паоло Бачигалупи провел детство на западе штата Колорадо, впоследствии ему довелось много путешествовать: сначала он отправился в университет штата Огайо изучать китайский язык, затем поехал в Пекин, попутно посетив Бостон, Юго-Восточную Азию и Индию.

Не так давно он вернулся в Колорадо вместе со своей женой и новорожденным сыном. Они живут в деревне, недалеко от тех мест, где отец Паоло, бывало, рассказывал ему сказки на ночь о прекрасных принцессах и волшебных замках. Писатель признается, что уже придумывает сюжеты для сказок, которые расскажет собственному сыну.

Первый рассказ Бачигалупи «Полный карман Дхармы» («Pocketful of Dharma») был напечатан в февральском номере «The Magazine of Fantasy & Science Fiction» за 1999 год. Позднее еще один рассказ появился в «F&SF», а другой – опубликован в «Asimov's Science Fiction». Записки Бачигалупи о путешествиях появились на сайте Salon.com, кроме того, его очерки время от времени печатаются на страницах местной экологической газеты «High Country News», редактором которой он и является. В настоящее время он работает над романом, сюжетно связанным с «Девочкой-флейтой», и другими рассказами.

«Девочка-флейта» впервые увидела свет в «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».

Девочка-флейта сжалась в темноте, не выпуская из маленьких бледных рук прощальный подарок Стивена. Госпожа Белари будет ее искать. Слуги будут рыскать по всему замку, как дикие псы, заглядывая под кровати, в чуланы, за винные стойки, всеми потрохами алчущие вынюхать ее. Белари так ни разу и не узнала, где пряталась девочка. Это слуги всегда находили ее. Белари просто расхаживала по залам, предоставляя слугам возможность заниматься поисками девочки. Слуги уверены, что знают все места, где она может затаиться.

Девочка-флейта переменила положение тела. Хрупкий скелет уже устал от неудобной позы. Она потянулась, насколько позволяло тесное пространство, после чего снова свернулась в комочек, вообразив себя кроликом, вроде тех, что Белари держит в клетках на кухне: маленькие, пушистые, с влажными добрыми глазами, они могли сидеть и ждать часами. Девочка-флейта призвала все свое терпение и старалась не обращать внимания на боль, о которой заявляло скорченное тело.

Скоро ей придется обнаружить себя, иначе госпожа Белари потеряет терпение и пошлет за Берсоном – начальником охраны. Тогда Берсон притащит своих шакалов, и они снова начнут охотиться, обыскивая каждую комнату вдоль и поперек, распрыскивать на полу феромон и по неоновым следам в конце концов обнаружат ее потайное место. Ей надо покинуть убежище до прихода Берсона. Госпожа Белари всегда наказывает ее, если прислуге приходится тратить время на оттирание феромона.