Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези 18 страница

– Но чего ради? – спросил Эрик. – Что это ты такое говоришь?

– Только представь себе, – продолжил Бату. – Все эти призраки собак. – Он проехался на заднице по проходу. Эрик пошел за ним. – Каждый раз она проезжает мимо нас с какой-нибудь бедной собачкой, и эта собачка – обречена. Ее машина приносит несчастье. Особенно для пассажира. Ты должен держаться подальше от ее машины. Я бы скорее полез в Расщелину Озабл.

Кто-то кашлянул: это зомби вошел в магазин. Он стоял позади Бату, глядя на него сверху вниз. Бату поднял на него глаза. Эрик отступил назад по проходу к прилавку.

– Держись подальше от ее машины, – повторил Бату, не обращая внимания на зомби.

– И кем выстрелят из пушки? – произнес зомби. Он был в костюме и при галстуке. – Моим братом выстрелят из пушки.

– Ну почему вы не можете разговаривать как разумные люди? – спросил Бату, обернувшись. Он все еще сидел на полу, и казалось, вот-вот расплачется. Затем он шлепнул зомби.

Зомби снова покашлял зевая. Он корчил им рожу. На серых губах стало что-то проступать, и зомби поднял руку. Он выдернул что-то изо рта и стал тянуть, выкашливая из себя черную блестящую скомканную веревку. Рот зомби так и оставил открытым, словно показывая, что там ничего больше нет, даже когда протянул влажную черную веревку Бату. Она свисала с его рук и вдруг превратилась в пижаму. Бату оглянулся на Эрика.

– Мне это не нужно, – сказал он, будто застеснявшись.

– Что я должен делать? – спросил Эрик. Он завис над журналами. Шарлиз Терон улыбалась ему, будто она знала такое, о чем он даже не догадывался.

– Ты не должен быть здесь. – Было не понятно, то ли он говорил это Эрику, то ли – зомби. – У меня есть все необходимые пижамы. – В его голосе Эрику послышалось страстное желание.

Зомби ничего не сказал. Он сбросил пижаму Бату на колени.

– Держись подальше от машины Чарли! – велел Бату Эрику. Он закрыл глаза и захрапел.

– Вот черт, – сказал Эрик зомби. – Как вы это сделали?

Еще один зомби появился в магазине. Первый зомби взял Бату за руки, а второй зомби взял Бату за ноги. Они потащили его по проходу по направлению к кладовке. Эрик вышел из-за прилавка.

– Что вы делаете? – спросил он. – Вы же не собираетесь его съесть, я надеюсь?

Но зомби уже были в кладовке. Они надели на Бату черную пижаму, натянув ее поверх другой пижамы. Уложили его на матрас и накрыли одеялом по самый подбородок.

Эрик вышел из кладовки вслед за зомби и закрыл за собой дверь.

– Итак, я полагаю, он теперь поспит немного, – сказал он. – Это ведь отлично, не правда ли? Ему необходимо было поспать. Но как у вас так вышло с пижамой? Может, это именно вы постоянно снабжаете его пижамами? Неужели у вас там внизу есть такая своеобразная пижамная фабрика? А он проснется?

Зомби не обращали внимания на Эрика. Держась за руки, они шли по проходам, останавливаясь поглазеть на шоколадные батончики, и на «Тампакс», и на туалетную бумагу, и на вещи, которые сплевывают. Они ничего не купят. Как всегда.

Эрик вернулся к прилавку. Посидел за кассой немного. Потом вернулся в кладовку и посмотрел на Бату. Бату храпел. Его веки подрагивали, губы растянулись в понимающей улыбке, как будто он видел сон, и в этом сне ему все наконец-то объяснили. Вряд ли стоит беспокоиться о ком-то, кто выглядит подобным образом. Эрик, может, даже позавидовал бы ему, если бы не знал, что никому еще ни разу не удавалось удержать все эти объяснения, стоит только проснуться. Даже Бату.

Hangi yol daha kisa?

Который путь короче?

Hangi yol daha kolay?

Который путь легче?

Чарли приехала к началу своей смены. Она не стала заходить в магазинчик «Ночь-Напролет». Вместо этого она стояла на стоянке рядом со своим автомобилем и смотрела через дорогу, на Расщелину Озабл. Кузов машины повис низко над землей, будто багажник был забит вещами. Когда Эрик вышел наружу, он заметил на заднем сиденье чемодан. Даже если в машине и были собачьи призраки, Эрик их не видел, но на окнах собаки оставили следы.

– А где Бату? – спросила Чарли.

– Спит, – ответил Эрик. До него только сейчас дошло, что он так и не придумал, как продолжить разговор.

Он спросил:

– Ты уезжаешь куда-то?

– Я еду на работу, – ответила Чарли. – Как обычно.

– Хорошо, – кивнул Эрик. – Обычно – это хорошо. – Он стоял и смотрел на свои ноги. Какой-то зомби забрел на автостоянку. Он кивнул им и прошел в «Ночь-Напролет».

– Разве ты не пойдешь внутрь? – спросила Чарли.

– Чуть погодя, – ответил Эрик. – Не похоже, чтобы они нашли здесь что-нибудь нужное для себя. – Но краем глаза он поглядывал на «Ночь-Напролет», на зомби, а то вдруг он направится в кладовку.

– Скажи, сколько тебе лет? – спросил Эрик. – То есть можно спросить тебя об этом? Сколько тебе лет?

– А сколько тебе лет? – ответила Чарли вопросом на вопрос. Она развеселилась.

– Почти двадцать, – ответил Эрик. – Знаю, я выгляжу старше.

– Вовсе нет, – заявила Чарли. – Ты выглядишь именно так – почти на двадцать.

– Ну а тебе сколько лет? – настаивал Эрик.

– А сколько ты мне дашь? – поинтересовалась Чарли.

– Примерно моего возраста? – сказал Эрик.

– Как мило, – отметила Чарли. – Ты что же, заигрываешь со мной? Да? Нет? А если считать по собачьим меркам? Сколько бы ты дал мне собачьих лет?

Зомби завершил свои поиски неведомо чего внутри «Ночи-Напролет». Он вышел наружу и кивнул Чарли и Эрику.

– Красивые люди, – сказал он, – почему бы вам не посетить мою рану?

– Простите, – сказал Эрик.

Зомби повернулся к ним спиной. Он спокойно заковылял через дорогу, не глядя ни налево, ни направо, и пошел вниз по тропинке в Расщелину Озабл.

– Ты был? – Чарли показала на тропинку.

– Нет, – ответил Эрик. – То есть когда-нибудь обязательно, я полагаю.

– Как ты думаешь, у них там внизу есть домашние питомцы? Собаки? – спросила Чарли.

– Не знаю, – пожал плечами Эрик. – Обычные собаки?

– О чем я иногда думаю, – призналась Чарли, – так это, есть ли у них там приюты для животных и есть ли кому ухаживать за собаками. И приходится ли кому-нибудь там усыплять собак. И если собак усыпляют, то где они потом оказываются?

– Бату говорит, если тебе нужна другая работа, ты можешь жить с нами в «Ночи-Напролет», – сказал Эрик. Он дрожал.

– Бату говорит такое? – Чарли начала смеяться.

– Я думаю, ты ему нравишься, – заметил Эрик.

– Он мне тоже нравится, – улыбнулась Чарли. – Но не до такой степени. И я вовсе не желаю жить в каком-то магазинчике. Без обид. Я уверена, ваш магазинчик – хороший.

– Все нормально, – сказал Эрик. – Не знаю. Мне совсем не хочется работать в торговле всю свою жизнь.

– Есть работы и похуже, – заметила Чарли. Она прислонилась к своей машине. – Может, я бы и зашла позже вечерком. А пока мы могли бы прокатиться, съездить куда-нибудь, поболтать о торговле.

– Куда, например? Куда ты собираешься? – спросил Эрик. – Ты хочешь отправиться в Турцию? Вот почему Бату учит тебя турецкому языку? – Он будто спал и видел сон. Ему хотелось стоять вот так и задавать Чарли вопросы всю ночь.

– Я учу турецкий для того, чтобы, когда я поеду куда-нибудь еще, все думали, что я – турчанка. Я притворюсь, что говорю только по-турецки. В этом случае никто не будет меня доставать, – призналась Чарли.

– Да, – сказал Эрик. – А я и не знал, что ты пускаешь кого-нибудь еще – ну, понимаешь, других людей – ездить на своей машине.

– Большое дело, – сказала Чарли. – Покатаемся в другой раз. – Неожиданно она вдруг стала выглядеть намного старше.

– Нет, погоди, – сказал Эрик. – Я очень хочу покататься. – «Я хочу поехать с тобой. Пожалуйста, возьми меня с собой». – Просто Бату сейчас спит. Кто-то должен позаботиться о нем. Кто-то должен не спать, чтобы торговать.

– Ну, и ты собираешься работать там всю свою жизнь? – спросила Чарли. – Заботиться о Бату? Думать о том, как бы облапошить мертвецов?

– Что ты имеешь в виду? – удивился Эрик.

– Бату говорит, что «Ночь-Напролет» подумывает о том, чтобы открыть еще один магазин там, внизу. – Чарли махнула рукой в сторону дороги. – По его словам, ты и он проводите крупный эксперимент, изучаете новую форму торговли. Когда-нибудь ребята из «Ночи-Напролет» поймут наконец, что именно пользуется спросом у мертвецов и смогут ли они платить за то, что хотят купить, – вот тогда это будет грандиозно. Еще одно открытие Америки.

– Нет, это не так, – сказал Эрик. В его голосе послышалась вопросительная интонация. Он почти нутром чуял то, что Бату имел в виду, говоря о машине Чарли. Эти самые призраки, эти собаки становились нетерпеливыми. Это и понятно. Они устали от автомобильной стоянки, они хотели отправиться в поездку. – Ты не понимаешь. Не думаю, чтобы ты понимала.

– Бату говорил, что ты имеешь подход к мертвецам, – продолжила Чарли. – Большинство продавцов шарахаются от них. Конечно, ты же местный. К тому же – молодой. Ты, наверное, и в смерти-то пока ничего не смыслишь. Совсем как мои собаки.

– Я не знаю, чего им хочется, – признался Эрик. – Этим зомби.

– Никто никогда не знает, чего ему хочется, – заявила Чарли. – Так почему после смерти должно быть иначе?

– Верно подмечено, – согласился Эрик. – Значит, Бату рассказал тебе о нашем плане?

– Не давай Бату втягивать себя во все это, – сказала Чарли. – Я знаю, мне не следует так говорить, ведь мы с Бату – друзья. Но мы и с тобой могли бы дружить – ты и я. Ты славный. Хорошо, что ты не очень разговорчивый, хотя когда мы разговариваем – тоже хорошо. Почему бы тебе не поехать со мной покататься?

Если бы в машине сидели собаки или собачьи призраки, тогда Эрик услышал бы, как они воют. Эрик услышал, как они воют. Собаки предупреждали его, чтобы он остерегался. Собаки предупреждали его, чтобы он пошел к черту. Чарли принадлежала им. Она была только их убийцей.

– Не могу, – сказал Эрик, страстно желая услышать, как Чарли снова его попросит. – Сейчас не могу.

– Ну что ж, в таком случае заеду попозже. – Чарли улыбнулась ему, и на мгновение он оказался в том самом городе, где никто так и не придумал, как потушить пожар, и все мертвые собаки опять завыли и стали царапаться в грязные окна машины. – За «Маунтин Дью». А ты сможешь немного подумать об этом.

Она взяла Эрика за руку.

– У тебя холодные руки, – сказала она. – Ее руки были горячими. – Вернись в магазин.

Rengi beźenmiyorum.

Этот цвет мне не нравится.

Было почти 4.00 утра, и Чарли так и не появилась, когда Бату вышел из задней комнаты, потирая глаза. Черная пижама исчезла. Теперь он надел пижамные штаны, на которых по ночному полю бегут лисицы к дереву, вокруг которого уже сидят, поджав задние лапы, другие лисицы. Растянувшиеся хвосты бегущих лисиц массивны, как дирижабли, запятые пламени зависли над ними. Внутри каждого огонька пламени – «Гинденбург»,^[26] с еще одним огоньком над ним – поменьше, и так далее. Некоторые пожары просто невозможно потушить.

Пижамная куртка была неизвестного Эрику цвета. На ней изображены тоскливые, неприятные, лежащие люди. Взглянув на них, Эрик почувствовал слабость.

– Мне приснился шикарный сон, – сказал Бату.

– Ты проспал около шести часов, – отметил Эрик. Когда Чарли приедет, он отправится с ней. Он останется с Бату. Он нужен Бату. Он поедет с Чарли. Он поедет и вернется. Он никогда не вернется. Он будет присылать Бату открытки с медведями. – Слушай, так что это было, с зомби?

– Не знаю, о чем ты говоришь, – ответил Бату. Он взял яблоко с фруктовой витрины и потер его о свой неевклидовый пижамный верх. Яблоко приобрело слегка ядовитый блеск.

– Чарли проезжала?

– Да, – сказал Эрик. Он и Чарли поедут в Лас-Вегас. Они купят для Бату пижаму с люрексом. – Думаю, ты прав. Похоже, она в самом деле собралась покинуть город.

– Да, но это невозможно! – сказал Бату. – Это выбивается из плана. Слушай, вот что мы сделаем. Ты будешь стоять и ждать ее снаружи. Смотри, чтобы она не сбежала.

– Она же не объявлена полицией в розыск, Бату, – возразил Эрик. – Она нам не принадлежит. Пусть себе уезжает, если захочет.

– И тебе что – все равно? – удивился Бату. Он яростно зевнул, и еще раз зевнул, и потянулся так, что его жуткая пижама задралась, и Эрику опять стало тошно.

– Не совсем, – ответил Эрик. Он уже выбрал для себя зубную щетку, зубную пасту, сувенирные зубы, которые остались после Хэллоуина, он мог бы, наверное, подарить их Чарли. – А ты как? Ты снова, что ли, ляжешь спать? Можно задать тебе несколько вопросов?

– Каких вопросов? – Бату опустил веки – не то спит, не то хитрит.

– О нашей миссии, – выпалил Эрик, – О «Ночи-Напролет» и о том, чем мы тут занимаемся рядом с Расщелиной Озабл. Я должен понять, что недавно произошло с зомби и пижамой, и является ли случившееся частью плана, и принадлежит ли нам этот план, или кто-то другой его придумал, а мы – просто пешки в чьем-то большом эксперименте над розничной торговлей. Что мы представляем – новое качество или просто все то же старье?

– Неподходящее время для вопросов, – заметил Бату. Он дернул головой, многозначительно кивая в сторону камеры наблюдения. – Разве я хоть раз соврал тебе за все время, что мы работаем вместе? Вводил в заблуждение?

– Что ж, – сказал Эрик. – Это я и хотел бы знать.

– Возможно, я тебе не все рассказал, но это тоже часть плана. Когда я говорил, что мы собираемся переделать все заново, что мы изобретем новую систему торговли, – это все правда. Наш план все еще в силе, а ты по-прежнему – часть плана, как и Чарли.

– А что ты скажешь о пижамах? – спросил Эрик. – Как же канадцы и кленовый сироп, а также те, кто заходит к нам купить виски?

– Ты в самом деле хочешь знать это? – поинтересовался Бату.

– Да, – ответил Эрик. – Непременно.

– Ну хорошо. Так вот, мои пижамы – экспериментальные пижамы ЦРУ, – произнес Бату, скривив губы на одну сторону. – Как батарейки. Ты заряжал их для меня, пока спал. Это пока все, что я могу сказать. Забудь о канадцах. Они – просто так, для тренировки. Это-то как раз – самая малая часть плана, и как бы то ни было, план иногда меняется. Та пижама, что зомби дали мне накануне, – что бы это значило, как по-твоему?

Эрик отрицательно покачал головой.

Бату сказал:

– Если они способны давать нам пижамы, значит, они могут дать нам другие вещи. Все дело в общении. Если мы поймем, что им нужно, тогда мы сможем заставить их давать то, что нужно нам.

– А что нам нужно? – спросил Эрик.

– Нам нужно, чтобы ты вышел и подождал Чарли, – сказал Бату. – На разговоры у нас больше нет времени. Уже светает. Чарли поедет с работы в любую минуту.

– Объясни мне все снова, – попросил Эрик, – Что ты сейчас сказал. Объясни мне все про план еще раз.

– Смотри, – сказал Бату. – Слушай. Каждый человек сначала жив, правильно?

– Правильно.

– И каждый умирает, правильно?

– Правильно. – Проехала машина, но это пока еще не Чарли.

– Значит, каждый начинается здесь, – сказал Бату. – Не здесь, в «Ночи-Напролет», но где-то здесь, где мы все. Где мы сейчас живем. Мы ведь здесь живем. В мире. Правильно?

– Правильно, – сказал Эрик. – Хорошо.

– А идем мы туда, – произнес Бату, щелкнув пальцем в сторону дороги. – Прямо туда и вниз – в Расщелину Озабл. Все туда идут. А мы – тут как тут, здесь, в «Ночи-Напролет», как раз на пути туда.

– Правильно, – сказал Эрик.

– Это как с канадцами, – продолжал Бату. – Люди едут в какое-нибудь место, и если им что-то понадобится, они могут остановиться здесь и купить это. Но мы должны знать, что им может понадобиться. Это и есть полностью новая, неисследованная область демографического рынка. Люди, на которых мы работаем, поставили «Ночь-Напролет» на этом самом месте, зажгли его, как рождественскую елку, и стали ждать, кто зайдет в магазин и что из товаров купит. Мне не следовало тебе это говорить. Информация только для служебного пользования.

– Ты хочешь сказать, что хозяева «Ночи-Напролет», или ЦРУ, или кто бы там ни был, хотят, чтобы мы выяснили, как торговать с зомби.

– Забудь о ЦРУ. Никто до нас даже и не пытался это предпринять! Разве это не удивительно? А теперь, может, ты выйдешь наружу?

– Но это наш план? Или мы действуем по еще чьему-то плану?

– Почему тебя это так волнует? – Бату взялся руками за волосы и стал тянуть их, пока они не встали дыбом.

– Я думал, мы на задании, – сказал Эрик, – чтобы помочь человечеству. И женщинам тоже. Как космический корабль «Старшип Энтерпрайз». Так в чем же заключается наша помощь? Какое к этому отношение имеет новая форма торговли?

– Привет, – сказал Бату. – Ты что, не видел все эти пижамы? Послушай. По зрелому размышлению, забудь о пижамах. Ты их никогда не видел. Как я уже сказал, все это – значительнее, чем «Ночь-Напролет». Всегда найдется рыба покрупнее той, что уже поймал, – если ты понимаешь, о чем это я.

– Нет, – сказал Эрик. – Не понимаю.

– Отлично, – отозвался Бату. Верх его экспериментальной цээрушной пижамы корчился и пузырился. – Твоя работа – быть полезным и вежливым. Терпеливым. Осторожным. Ждать, когда зомби сделают следующий шаг. Я отправляю факсы. Между тем нам все равно нужна Чарли. Чарли – прирожденная продавщица. Она много лет торговала смертью. И у нее просто замечательные способности к языкам – она выучит язык зомби, как нечего делать. Представь себе только, какой работой она сможет здесь заниматься! Иди на улицу. Когда она поедет мимо, махни ей, чтобы остановилась. Поговори с ней. Объясни, почему ей необходимо поселиться здесь. Делай что угодно, но только не садись к ней в машину. Ее машина забита призраками. Не теми призраками, что надо. Такие призраки никогда и ни за что не поймут даже самой малости о торговых сделках, имеющих смысл.

– Знаю, – признался Эрик. – Я чувствовал их запах.

– Ну и как, мы все выяснили? – спросил Бату. – Или ты по-прежнему считаешь, что я тебе вру? А может, ты думаешь, что у меня съехала крыша?

– Вообще-то я и не считал, что ты мне врешь, – уточнил Эрик. Он надел куртку.

– Надень шапку тоже, – сказал Бату. – На улице холодно. Знаешь, ты ведь мне как сын, вот почему я прошу тебя надеть шапку. Ну а если бы я тебе и соврал, то сделал бы это только ради твоего же блага, я же тебя как сына люблю. Когда-нибудь, Эрик, все это будет твоим. Доверься мне и делай то, что я тебе говорю. Доверься плану.

Эрик ничего не сказал. Бату похлопал его по плечу, натянул на себя форменную рубашку «Ночи-Напролет» поверх пижамы, схватил банан и яблоко и устроился за прилавком. Волосы его по-прежнему торчали в стороны, но кто обратит на это внимание в 4.00 утра. Во всяком случае не Эрик и не зомби. Эрик надел шапку и слегка помахал рукой Бату, что могло означать либо «рад, что мы все наконец выяснили», либо «пока!», правда, он так и не решил, что именно, и вышел из магазина «Ночь-Напролет». «В последний раз, – подумал Эрик, – я выхожу через эту дверь». Никаких чувств он при этом не испытал.

Эрик долго стоял на автомобильной стоянке. Он слышал, как за кустами по другую сторону дороги бродили зомби в поисках предметов, представляющих ценность для других зомби.

Какая-то женщина – настоящая, но не Чарли – въехала на автостоянку. Она вошла в магазинчик, и Эрик уже знал, что скажет ей Бату, стоя за прилавком. Когда она соберется расплачиваться, Бату станет ей объяснять, что он не возьмет деньги. Что это не имеет отношения к торговле. На самом деле Бату хотелось бы узнать, в чем эта женщина действительно нуждается. Это ведь так просто, хотя и запутанно. Бату мог бы даже взять эту женщину на работу, если бы она не показалась ему склочной, возможно, это было бы неплохо. Может, действительно, в «Ночи-Напролет» и нужны женщины.

Эрик отошел назад, в сторону от «Ночи-Напролет», а потом еще немного. Чем дальше он отходил, тем красивей смотрелся магазинчик – он весь светился, подобно луне. Интересно, зомби тоже такое видят? А что видит Чарли, когда едет мимо? Трудно представить себе, что кто-нибудь покинет это место и больше никогда не вернется сюда.

Он подумал, что у Бату в коллекции могла бы найтись пижама, на которой – круглосуточный магазинчик «Ночь-Напролет» в ярком свете огней; Расщелина Озабл; дорога с разнообразными зомби, несколько Чарли едут по дороге в старых «шевроле», из окна каждой машины выглядывает по одной собаке, и все собаки – разные. По одной штанине этой пижамы протянулась бы вниз дорога, по которой шли бы медведи, закованные в лед; канадцы; сотрудники ЦРУ, журналисты из бульварных изданий и руководители из «Ночи-Напролет»; танцовщицы из Лас-Вегаса; джентльмены и пчелиные типы в плащах; машина его матери уезжала бы все дальше и дальше. Эрик размышлял о том, носят ли зомби свои зомбийские пижамы, или они изобрели их специально для Бату. Он попытался представить себе Чарли в шелковой пижаме и теплом банном халате, но вряд ли ей было бы удобно в них. Она по-прежнему выглядела несчастной, сердитой, отчаявшейся и намного старше, чем Эрик когда-либо предполагал.

Он прыгал с ноги на ногу на автомобильной стоянке, пытаясь согреться. Женщина, вышедшая из магазина, забавно посмотрела на него. За прилавком Бату не видно. Может, он снова уснул или, может, посылает еще факсы. Но Эрик не шел назад в магазин. Он боялся пижам Бату.

Он боялся Бату.

Он стоял снаружи и ждал Чарли.

Но когда спустя несколько часов Чарли проехала мимо – он остался стоять на обочине, не выпуская ее из виду, она ведь не собирается просто так улизнуть, он был настроен увидеть ее, убедиться, что она видела его, чтобы она взяла его с собой, куда бы она ни направлялась, – рядом с ней сидел лабрадор. Заднее сиденье машины было забито собаками – настоящими собаками и собачьими призраками, и все эти собаки выставили свои собачьи носы из окон прямо на него. В машине для него не было места, даже если бы он смог ее остановить. Но он все равно выбежал на дорогу, как чертова собака, и гнался за ее машиной так долго, насколько хватило сил.

Брайан Ходж
Сунь Цзы с благодарностью

Брайан Ходж написал восемь романов, последние из которых – «Дикие лошади» («Wild Horses») и его долго откладываемое продолжение «Бешеные псы» («Mad Dogs»). Еще один роман находится в работе. Большинство его коротких рассказов и романов были собраны, как сардины в банке, в трех книгах, самая свежая из которых вышла под названием «Ложь и уродство» («Lies and Ugliness»). По словам автора, он частенько бродит среди холмов Боулдера, штат Колорадо, и уединяется в домашней студии, откуда раздаются ритмы, электронной музыки и другие ужасные звуки.

О рассказе «Сунь Цзы с благодарностью» («With Acknowledgements to Sun Tzu») автор говорит так: «С того времени, когда я, еще учась в начальной школе, познакомился с вестернами Серджио Леоне, меня не покидает чувство очарования красотой насилия. В конечном счете я восхищался самим чувством очарования… Что ж, многие из нас, признают они это или нет, видят извращенную красоту в картинах разрушения и катастроф. Сначала я написал рассказ в ответ на приглашение участвовать в издании антологии, посвященной искусству, но, поскольку я сильно отличаюсь от других писателей, я был не способен отобразить материал так, как от меня ожидали. Рассказ был написан через три или четыре месяца после нападения – 11 сентября, незадолго до начала войны в Афганистане. К тому времени, когда годом позже он впервые был напечатан в „The Third Alternative“, Соединенные Штаты готовились к войне в Ираке, и некоторые читатели отметили, что рассказ появился очень своевременно. Не могу с ними спорить, но надеюсь, что он все же несколько преждевремен».

При первом же знакомстве, если мы достаточно долго болтаем, люди ведут себя почти одинаково. Они просто не могут удержаться. Рано или поздно они задают один и тот же вопрос: что было самым худшим из всего, что я видел?

– Вам не стоит этого знать, – говорю я им. – Правда, не стоит.

Приходится повторять слова раз или два, но это почти всегда помогает. Как будто после этого они начинают понимать, что я не шучу. Они видят, что на моем лице нет и тени улыбки, я вовсе не жду, чтобы меня упрашивали. И еще мой голос. Он сильно охрип после бесчисленных сигарет и виски, настолько, что кто-то заметил, будто мой голос наводит на мысли о могилах… и это похоже на правду, потому что я видел слишком много могил. Особенно безымянных.

Как бы то ни было, мои отговорки действуют, и люди приходят к убеждению, что им и в самом деле лучше не знать о самом плохом из того, что я видел.

Да я и не уверен, что смогу ответить честно. Я просто блокировал тот участок памяти, да так основательно, что без помощи гипнотизера вряд ли смогу вытащить на свет те воспоминания.

– Вы, наверно, шутите? – мог бы спросить кто-то из собеседников, предоставь я им такую возможность. – Для чего нужен гипнотизер, если есть фотографии? Что бы ни случилось, вы ведь все равно снимали, не так ли?

Нет, черт возьми! Да и кто стал бы их публиковать? Я не снимаю порнографию. А с теми, кто захотел бы их увидеть, я сам не захочу встречаться. Точно так же я не хотел бы хранить их для себя.

А когда люди узнают, в каких местах я побывал, они часто спрашивают, как там было. Они понимают: как бы ни старались фотографы или операторы отображать войну, какими бы достоверными ни были свидетельства жестокости, красоты и потерь, ни фотографии, ни фильмы не могут передать всей правды.

Иногда они не могут достоверно представить даже то, что смогли запечатлеть. До сих пор я помню иссиня-черные ночные небеса над пустынями Кувейта и Ирака во время войны в Персидском заливе. Земля там была совершенно ровной и однообразной, и потому горизонт опустился так низко, как только возможно, а после наступления темноты звезды придали небу такую глубину, что после долгого наблюдения мне показалось, будто мои ноги отрываются от поверхности. Ни один из снятых тогда мною кадров не мог передать необъятности иракской ночи.

Сможет ли хоть одна фотография передать симфонию руин Баграды?

Вероятно, нет, хотя я все равно бродил по городу, пытался вообразить судьбу этих руин и определить, как они будут выглядеть на страницах «National Geographic».

Я видел только их неполноценность. Не важно, сколько страданий и разрушений проходит перед вашими глазами, не важно, сколько сочувствия они вызывают, как быстро вы пишете в своей чековой книжке, жертвуя беженцам… Для меня все это только внешняя сторона. Только бумага и чернила.

Потому что, если Баграда и не самое худшее из всего, что я видел, в этом месте я познал самое плохое.

Мы съехались в сентябре, когда дни еще стояли теплые, а ночи уже становились прохладными. Из разных частей света мы прибыли в Будапешт, кое-как собрали все необходимое для путешествия и выехали к границе – переходили почти тайно, заплатив сочувствующим местным жителям, чтобы не привлекать внимания. Это было время самых массовых убийств с тех пор, как возникли средства массовой информации: какая бы из сторон ни совершала беспримерные зверства, никто не хотел, чтобы о его действиях стало известно остальному миру.

Нас подобралось пятеро – все свои, объединенные чувством взаимной поддержки и единства интересов, а еще дружбой и общими историями, корни которых уходили лет на двадцать назад. Самым длительным было наше знакомство с Дуланом: совсем молодыми и бесшабашными мы встречались в пакистанском Пешаваре во время советской оккупации Афганистана. Для Дулана это была первая командировка за пределы Австралии, и мы поселились с ним в одной комнате отеля «Хибер», крысиной дыры с одной звездочкой, которая служила базой большинству иностранных журналистов, направляющихся в зону военных действий. Мы оба были светлокожими блондинами, а потому последнюю ночь занимались окраской волос и кожи лица и рук, чтобы как можно меньше отличаться от местных жителей, поскольку русские назначили немалую награду за голову каждого военного корреспондента. На следующее утро мы постарались оставить позади все сомнения и направились к границе, где нам предстояло встретиться с мятежными моджахедами, чтобы вместе с ними идти к Панширскому ущелью.

К нам присоединилась и чета Барнетов, Лили и Джеф, внештатные журналисты из Лондона, чьи материалы часто появлялись в передачах Би-би-си. Дулан первым познакомился с ними через несколько лет после встречи со мной, когда наткнулся на молодоженов, проводящих свой медовый месяц в Сальвадоре, в середине восьмидесятых годов.

Самым коротким было наше знакомство с Мидори. Я встретился с ней всего несколько лет назад, во время кровавой межплеменной резни в Руанде. К тому времени я уже видел ее фотографии, так что это была встреча со знаменитостью, хотя больше всего меня поразила все-таки ее отчаянная смелость, которой, казалось, невозможно ждать от такой миниатюрной женщины. Дело не в том, что она без колебаний мчалась туда, откуда убегали все остальные, – мы все этим занимались, а в том, каким твердым характером надо было обладать уроженке Осаки, чтобы спокойно воспринимать совершенно чуждые нравы и обычаи.

До Баграды мы добирались на двух допотопных грузовиках и всю дорогу делали снимки из окон. То и дело мы проезжали мимо разгромленных конвоев, нарушающих мирные пейзажи сельской местности. Брошенные машины и прочий военный хлам, как правило, оставленный солдатами Восточной Европы, загромождал обочины дороги на всем протяжении пути. По большей части это были остовы сожженных дотла грузовиков, вокруг которых валялись человеческие останки. Их некому было похоронить, и теперь отдельные части тел стали добычей диких зверей. Кое-где тела уже превратились в покрытые пылью скелеты с вывернутыми конечностями – последствия взрыва или пиршества животных.