Речь но случаю вручения медали Эдисона

Речь произнесена перед собранием Американского института электроинженеров 18 мая 1917 года.

Никола Тесла: Г-н президент, дамы и господа! Позвольте мне сердечно поблагодарить вас за понимание и поддержку. Меня не вводит в заблуждение тот факт — я это прекрасно осознаю, — что предыдущие ораторы сильно преувеличили мои скромные заслуги. В таком случае не нужно быть излишне робким, но и не стоит задирать нос. Исходя из этого скажем, что некий кредит доверия я заслужил, сделав несколько шагов в новом направлении; но идеи, которые я выдвинул, переживают триумф, силы и процессы покорились, и мы являемся свидетелями великого момента в истории только благодаря совместному труду многих могучих умов, некоторые из которых сегодня здесь присутствуют. Изобретатели, инженеры, конструкторы, производственники и финансисты — все они внесли свой вклад в дело, как сказал г-н Беренд, свершения гигантского революционного витка в развитии передачи и преобразования энергии. Воодушевленные полученным результатом, и понимая, что находимся в начале пути, мы стремимся к новым еще более великим свершениям.

Сегодня вам наверняка хотелось бы, чтобы я поведал кое-какие факты личного характера и рассказал о том, как они повлияли на мой труд. Один из выступавших предложил: «Расскажите что-нибудь о себе, о своих ранних трудах». Если я правильно понял его желание, я, с вашего позволения, вкратце освещу эту деликатную тему.

Кто-то из вас под впечатлением рассказанного г-ном Терри, видимо, задается вопросом: как всего этого мог добиться человек столь молодой, как я? Позвольте мне объясниться. Я нечасто выступаю на публике и хочу сказать несколько слов своим товарищам по профессии, с тем чтобы впоследствии не было никаких ошибок. Во-первых, я являюсь представителем очень крепкой народности, народности долгожителей. Некоторые из моих предков дожили до ста лет, а один прожил до ста двадцати девяти. Я надеюсь в этом смысле не ударить лицом в грязь. К тому же природа даровала мне яркое воображение, которое благодаря неустанным упражнениям, изучению наук и практическому подтверждению моих теорий, стало очень точным, настолько, что я смог отказаться, в большой степени, от медленного, трудоемкого, неэкономичного и высокозатратного процесса практического воплощения тех идей, которые ко мне приходят. Я смог исследовать широчайшие области знания очень быстро и получать результаты, не затрачивая большого количества жизненной энергии. Таким образом, способность видеть желаемые объекты реально и осязаемо избавила меня от болезненной тяги к обладанию бренной собственностью, которой подвластны многие. Могу также сказать, что я очень религиозен, хотя и не в традиционном понимании, и мне доставляет большое наслаждение вера в то, что величайшие тайны бытия еще не исследованы, а свидетельства, предлагаемые нашими органами чувств, равно как и изучение сухих и точных наук, даже и сама смерть, не являются конечной точкой тех удивительных превращений, которые мы наблюдаем. На этом пути мне удалось обрести ничем не нарушаемое спокойствие ума, которое защищает меня от неприятностей, и добиться согласия и счастья до такой степени, что я получаю удовлетворение даже от темной стороны жизни, от тягот и невзгод существования.

Теперь, когда я объяснил вам, почему мирским наградам я предпочел труды, я перейду к теме, которая затем позволит мне сказать нечто более важное и поможет мне пояснить вам, как я изобретаю и развиваю свои идеи. Но сначала позвольте сказать несколько слов о моей жизни, довольно необычной и удивительной, полной разнообразных впечатлений и происшествий. Начнем с того, что я заколдован. Все вы слышали о том, что непременным условием вручения медали Эдисона является то, что ее получатель должен быть жив. И конечно же, все, кто получил эту медаль, на упомянутом основании полностью ее заслуживали, ибо были живы в тот момент, когда она была им присуждена. Но никто из них не был достоин этой награды в той мере, в какой заслужил ее я. В юности из-за невежества и беспечности я попадал во всякого рода трудные, опасные ситуации и переделки, из которых выбирался просто чудом. Это крайне беспокоило моих родителей более всего потому, вероятно, что я был последним ребенком мужского пола в семье, и в меньшей степени потому, что я был их плотью и кровью. Вам следует знать, что сербы очень ревностно следят за продолжением рода. Несколько раз я чуть было не утонул. Три или четыре раза меня почти кремировали и один раз я едва не был сварен заживо. Меня хоронили, теряли и замораживали. Я был на волосок от смерти, спасаясь от бешеных собак, кабанов и других диких животных. Я переболел ужасными болезнями — три или четыре раза в жизни врачи полностью отказывались от меня. На мою долю выпадали всяческие нелепые случайности — не могу даже вообразить что-то, чего со мной не было; и всё же то, что я сегодня вечером здесь, крепок и бодр, молод душой и телом, а позади все эти ужасные годы, — маленькое чудо.

Но жизнь моя была удивительной и в ином отношении — как изобретателя. Я не говорю сейчас о сосредоточенности, физической выносливости и энергии; все эти качества довольно обычны. Если вы изучите жизнеописания успешных изобретателей, вы обнаружите, что они были, как правило, замечательно сильны и умственно, и физически. Красноречивое подтверждение тому — моя работа в компании Эдисона. Мы начинали свой день в половине десятого и заканчивали в пять утра на следующее утро. Продолжалось это в течение девяти месяцев каждый день; все сдались. Остался я и Эдисон, но он иногда дремал на рабочем столе. И тогда он сказал мне: «Такого я никогда не видел, торт победителя Ваш». Этим я хочу сказать, что моя прошлая жизнь наполнена необычным опытом, который обусловил все последующие достижения. Мне было очень важно объяснить это вам, поскольку иначе вы бы не поняли, как я открыл вращающееся поле. С самого детства меня одолевал странный недуг — я видел образы и предметы, и даже целые сценки, являвшиеся мне в сопровождении вспышек света; они были гораздо живее тех, что я видел ранее. Я видел их в реальности, никогда не выдумывал. Меня консультировали у исследователей-психологов и физиологов, а также у других специалистов, и никто из них не смог объяснить этих явлений, они казались уникальными, хотя к ним предрасположен был не только я, мой брат тоже видел образы. Я объясняю это явление отражением сигнала мозга на сетчатку глаза. Вы можете подумать, что у меня были галлюцинации. Это невозможно. Галлюцинации возникают только в больном, воспаленном мозгу. Моя голова всегда была чиста и я не испытывал страха. Желаете ли вы выслушать мои воспоминания по этому поводу? (Поворачивается к господам в президиуме.) Как я уже говорил, я не испытывал страха. Меня иногда спрашивали: «Ты боишься грабителей?» Я отвечал: «Нет». «Волков?» — «Нет». Меня спрашивали: «Ты боишься сумасшедшего Луку?» — «Нет, я не боюсь Луку». «Ты боишься гусака?» — «Да, боюсь», — отвечал я и прижимался к матери. А боялся я потому, что меня однажды оставили во дворе без одежды, а эта зверюга подбежала ко мне и так ущипнула за живот, что у меня до сих пор остался шрам.

Образы, которые я видел, сильно беспокоили меня. Приведу такой пример: предположим я был свидетелем похорон. В моей стране такая церемония — настоящая пытка. Мертвое тело покрывают поцелуями, затем обмывают и оставляют для прощания на три дня, потом слышатся тяжкие звуки падающей земли, и наконец всё заканчивается. Некоторые картинки, например гроб, были не просто яркими, но иногда настолько реальными, что когда я протягивал руку, я видел, как она пронзает изображение. Теперь я смотрю на это так: эти образы были просто результатом обратного воздействия глазного нерва на сетчатку, и производили эффект, подобный проекции через линзу, и если мое мнение верно, то возможно (и мой опыт это доказал) проецировать образ любого предмета, представленного мысленно, на экран и видеть его. Такая разработка произведет революцию во всех сферах человеческой деятельности. Я убежден, что это можно сделать и это будет сделано.

Чтобы освободиться от этих мучительных явлений, я пытался сконцентрировать свои мысли на чем-нибудь другом, виденном мною раньше, и, поступая таким образом, часто добивался временного облегчения; но для этого мне приходилось быстро менять воображаемые образы. Вскоре я обнаружил, что мой запас образов иссяк, «бобина с кинолентой» кончилась. Я так мало видел в этом мире — только предметы домашнего обихода и ближайшего окружения. Пока я проводил такие мысленные операции во второй и третий раз, я обнаружил, что лекарство потеряло свою силу. Тогда я начал совершать экскурсии за пределы известного мне мирка, и увидел новые пейзажи. Сначала они были расплывчатыми и мутными и таяли, когда я пытался сосредоточиться на них, но постепенно я научился фиксировать их; они приобрели яркость и отчетливость и в конце концов приняли форму реальных предметов. Вскоре я сделал открытие, что лучше всего себя "чувствовал, если просто продолжал двигаться по видеоряду всё дальше и дальше, получая всё новые и новые впечатления, и таким образом я начал путешествовать — мысленно, конечно. Вы знаете о великих открытиях: одно из них — это открытие Колумбом Америки, но когда мне в голову пришла идея так путешествовать, мне казалось, что я совершил величайшее открытие, какое может совершить человек. Еженощно (а иногда и днем), оставаясь один, я отправлялся в свои путешествия. Я видел новые места, города и страны, я жил там, знакомился с людьми, заводил друзей, и они были мне так же дороги, как и те, что были в реальной жизни, и ничуть не менее яркими. Этим я занимался до тех пор, пока не повзрослел. Когда я обратился к изобретательству, то обнаружил, что могу мысленно представлять свои идеи, и притом очень отчетливо. Мне не нужны были модели, чертежи или опыты, я мог создавать их в уме, что я и делал. Таким образом я, не осознавая этого, подошел к развитию, как считал, нового метода материализации изобретательских концепций и идей, который радикально отличается от чисто экспериментального, непревзойденным мастером коего является, без сомнения, Эдисон. В тот момент, когда изобретатель конструирует какое-либо устройство, чтобы облечь в форму незрелую идею, он неизбежно оказывается в полной власти своих мыслей о деталях и недостатках этого механизма. Пока занимается исправлениями и переделками, он отвлекается, и из поля зрения уходит важнейшая идея, заложенная первоначально. Вы получаете результат, но жертвуете качеством. Мой метод иной. Я не спешу приступить к конструированию. Когда у меня рождается идея, я сразу же начинаю развивать ее в своем воображении. Я меняю конструкцию, улучшаю ее, ставлю опыты, привожу всё в движение. Для меня совершенно неважно, запускаю я свою турбину в мыслях или в мастерской. Разницы никакой, результат тот же. Таким способом я могу быстро совершенствовать свое изобретение, ни к чему не прикасаясь. Когда учтены все возможные и мыслимые усовершенствования и не видно никаких слабых мест, я строю окончательное изделие. Изобретенное устройство неизменно работает так, как, по моим представлениям, ему надлежит работать, и опыт проходит именно так, как я планировал. За двадцать лет не было ни одного исключения. Почему должно быть иначе? Инженерной работе в области электричества и механики свойственны точные результаты. Почти каждый объект можно представить математически и просчитать результаты, но если ситуация такова, что результаты эксперимента нельзя получить простыми математическими методами или при помощи упрощенных вычислений, у нас всё же есть весь наш опыт, и все знания, из которых мы можем исходить и строить наши модели. Зачем же облекать в форму незрелую идею? В этом нет необходимости, это пустая трата энергии, денег и времени. Именно так я получил свое вращающееся поле.

Для того чтобы в нескольких словах рассказать вам историю этого изобретения, я должен начать со времени своего рождения, и вы всё поймете. Родился я точно в полночь, у меня нет дня рождения и я никогда его не отмечаю. Но в этот день, видимо, случилось и кое-что еще. Я узнал, что мое сердце бьется справа, и думал так многие годы. По мере того, как я рос, оно билось уже с обеих сторон и наконец утвердилось слева. Помню, когда я стал уже крепким, сильным мужчиной, для меня было большим удивлением обнаружить, что мое сердце слева. Никто не понимает, как это произошло. Я два или три раза падал и один раз кости грудины были раздавлены и вошли внутрь. Во время моего рождения случилось нечто необычное и именно тогда родители определили мне судьбу священника. Когда мне было шесть, я умудрился оказаться закрытым в небольшой часовне в горах, куда люди приходили один раз в году. На этом месте происходили леденящие кровь встречи, а рядом было кладбище. Меня закрыли там, когда я искал воробьиные гнезда, и мне пришлось провести самую страшную в жизни ночь в компании призраков умерших людей. Американские мальчики вряд ли поймут меня, поскольку в Америке нет призраков — люди здесь слишком практичны; но в моей стране их было полным-полно, и каждый, от мальчишки до величайшего героя, со всех сторон увешанного медалями за храбрость, все боялись призраков. Наконец, как по волшебству, я был спасен, и тогда мои родители сказали: «Истинно, он должен стать священнослужителем». Что бы ни случалось после этого, не важно что, всё только утверждало их в своем решении. Расскажу вам небольшую историю. Однажды я упал с крыши фермы в котел с кипящим молоком, под которым ревело пламя. Я сказал «с кипящим»?

— Нет, молоко не кипело — во всяком случае термометр этого бы не показал, — хотя я бы поклялся, что это был кипяток, когда я в него свалился, но меня быстро вытащили. И оказалось, что у меня всего один волдырь на колене в том месте, каким я ударился о горячий котел. Родители сказали: «Ну не чудо ли? Вы слышали о таком когда-нибудь? Он точно станет епископом, митрополитом, может быть, и патриархом». На восемнадцатом году жизни я оказался на перепутье. Я уже окончил школу и должен был решить, присоединиться к клану духовенства или сбежать. Я глубоко уважал своих родителей, поэтому решил заниматься духовными науками. Именно тогда произошло нечто, что впоследствии связало мое имя с сегодняшним событием. Разразилась ужасная эпидемия холеры, которая выкосила десятую часть населения, и, конечно, я ее сразу подхватил. Позже холера привела к водянке, проблемам с легкими и прочим заболеваниям, и в конце концов мне заказали гроб. Во время одного из приступов, когда все думали, что я умираю, отец подошел к моей постели, чтобы подбодрить меня такими словами: «Ты поправишься». «Возможно, — ответил я, — если ты позволишь мне изучать инженерное дело». «Конечно позволю, — заверил меня отец, — ты поступишь в лучшее техническое учебное заведение в Европе». Мой отец сдержал слово, и после года прогулок в горах и физических упражнений я поступил в политехническую школу в Граце, в Стирии, одно из старейших учебных заведений. Произошло еще кое-что, о чем я должен рассказать, так как это событие имеет непосредственное отношение к этому открытию. В реальном училище, которое я посещал, ученика, не имевшего удовлетворительных оценок по всем предметам, не переводили в следующий класс. Я не умел рисовать. Мое умение воображать предметы парализовало даже тот скромный навык, который я мог иметь по этой дисциплине. Конечно, я немного чертил механизмы; после стольких лет практики невозможно не научиться выполнять несложные чертежи, но если я занимаюсь этим в течение получаса, я выбиваюсь из сил. Вследствие этого мои отметки не позволяли мне переходить в следующий класс и меня переводили только благодаря влиянию отца. Теперь же, когда я поступил в политехническую школу, я мог выбирать предметы по собственному желанию, и я решил продемонстрировать родителям свои способности. Первый год провел так — вставал в три утра и занимался до одиннадцати ночи, без выходных. Что ж, когда достаточно разумный человек так работает, он должен чего-то достичь. Естественно, я достиг. Я сдал девять экзаменов за год и некоторые преподаватели были не удовлетворены самой высокой оценкой, которую они могли мне поставить, поскольку считали, что такая оценка не отражает проделанного мной объема работы, и вот тут мы подходим к вращающемуся полю. В дополнение к диплому об окончании я получил дополнительные свидетельства, которые привез домой в надежде продемонстрировать отцу свой триумф. Он взял эти свидетельства и швырнул их в мусорное ведро, презрительно бросив: «Я знаю, чего стоят эти бумажки». Мои амбиции были почти растоптаны, и только позже, после смерти отца, я испытал смертельную боль, найдя связку писем, из которой следовало, что отец вел довольно оживленную переписку с моими профессорами они и предупреждали его, что я могу погибнуть от переутомления. Тогда я понял, почему он так пренебрег моим успехом, какого еще никто в этой школе не добивался; на самом деле студенты сдавали в лучшем случае два экзамена. В первый же год я установил такой рекорд, что заслужил благоприятные отзывы и дружбу некоторых преподавателей, а именно трех: профессора Рогнера, читавшего курс арифметических наук и геометрии; профессора Алле, великолепнейшего лектора из всех, кого я встречал, специалиста по дифференциальным уравнениям, о которых он опубликовал несколько трудов на немецком языке; и профессора Пешля, моего наставника по физике. Профессор Пешль был очень любопытной личностью. Такого размера ступней я в жизни не видел. Они были вот такие (показывает). Его руки были как лапы зверя, но когда он ставил опыты, всё было так убедительно и работало так красиво, что нельзя было понять, как он это проделывает. Всё дело было в методе — всё выполнялось с точностью часового механизма, потому и удавалось.

Я учился на втором курсе, когда мы получили из Парижа динамо-машину Грамма с пластинчатым статором подковообразной формы и ротором с катушкой и коллектором. Динамо собрали и смотрели, как по-разному может проявляться действие тока. Когда профессор Пешль проводил демонстрационные опыты, используя машину в качестве двигателя, возникли неприятности со щетками — они сильно искрили и я заметил: «Почему бы нам не привести мотор в действие без щеток?» Профессор Пешль заявил, что этого нельзя сделать, но помня о моих успехах на первом курсе, оказал мне честь и прочитал лекцию о данном предмете. Затем он объявил: «Г-н Тесла может совершать великие дела, но этого он, несомненно, никогда не сделает». И далее заметил, это было бы подобно тому, чтобы превратить некую постоянно-действующую силу, например гравитацию, во вращательное движение, некий вечный двигатель, а это — неосуществимая идея. Но интуиция есть нечто, выходящее за пределы знания. Мы, несомненно, имеем более тонкую материю, которая дает нам возможность постигать истины, когда логическая дедукция или любое другое волевое усилие мозга тщетны. Размышляя логически, мы не можем выйти за пределы определенных областей, но интуиция позволяет преодолевать громадные расстояния. Я был убежден в своей правоте и взялся за реализацию задачи немедленно.

Не буду утомлять вас подробным описанием этого предприятия, скажу только, что я начал работу летом 1877 года и дело продвигалось так: сначала я представил себе машину постоянного тока и то, как токи изменяются в якоре, затем генератор переменного тока и процесс изменения тока в нем. Потом вообразил систему, сочетающую моторы и генераторы и так далее. Все устройства я мысленно собирал приводил в действие и работал с ними в разных режимах. В 1882 году я каким-то образом почувствовал, что прозрение недалеко. Я еще не видел точного решения, но знал, что близок к нему. В этом году во время каникул, совершенно точно, решение пришло ко мне, и я никогда не забуду этого момента. Я гулял с другом в городском парке Будапешта и читал что-то наизусть из Фауста. Для меня не составляло труда читать по памяти даже и всю книгу целиком, слово за словом, от первого до последнего. Мои брат и сестра могли делать это гораздо лучше меня. Хотел бы я знать, обладает ли кто-либо из присутствующих такой памятью? Это довольно необычно, процесс совершенно визуален и имеет обратную связь. Поясню — когда я сдавал экзамены, мне приходилось читать книги за три, четыре дня, если не за неделю до этого, так как этого времени мне было достаточно для того, чтобы реконструировать и воспроизвести образы; но если экзамен следовал на следующий день после прочтения книги, образы были неяркими и запоминание неполным. Как я только что говорил, я цитировал поэму Гёте, солнце клонилось к закату, я почувствовал эмоциональный подъем и идея пришла ко мне, как вспышка. Я увидел все механизмы очень четко: генератор, мотор, соединительные провода, я увидел, как она работает и всё выглядело как в реальности. Палочкой на песке я нарисовал чертежи такими, какими они представлены в лекции в Американском институте электроинженеров и описаны в патентах, очень четко, и этот образ с тех пор всегда в моем сознании. Если бы я обладал практическим талантом Эдисона, я бы немедленно начал экспериментировать и продвигать свое изобретение, но мне это было не нужно. Мое воображение было настолько ярким, а то, что я представлял себе, настолько реальным и осязаемым, что мне не нужны были эксперименты, мне это было неинтересно. Я продолжал вносить усовершенствования в мой план. Изобретал новые типы машин, и в тот день, когда я приехал в Америку, практически каждая форма, каждый тип конструкции, каждое устройство, описанные в моих тридцати или сорока патентах, были доведены до совершенства, за исключением только двух или трех типов моторов, которые явились результатом более поздних разработок.

В 1882 году я кое-что протестировал в Страсбурге, как указывал г-н Терри, и тогда на железной дороге получил первое вращение. Этот эксперимент был повторен дважды.

Теперь я подхожу к очень интересной главе моей жизни — приезду в Америку. Я произвел некоторые доработки динамо-машин, которые некая французская компания завозила отсюда. Доработанные варианты были настолько хороши, что управляющий сказал мне: «Вы должны отправиться в Америку и конструировать машины для компании Эдисона». Итак, после неудачных попыток финансово заинтересовать кого-то по ту сторону океана, я прибыл в эту страну. Вряд ли вы поймете, насколько я был поражен увиденным. Вы бы очень удивились. Наверняка вы читали очаровательные сказки «Тысячи и одной ночи», в которых духи переносят людей в удивительные края, где они переживают разнообразные восхитительные приключения. Со мной всё было наоборот. Духи перенесли меня из мира мечтаний в мир реальности. Мой мир был прекрасным, эфемерным, именно таким я его себе представлял. Здесь я обнаружил мир машин; соприкосновение было грубым, но мне понравилось. С того самого момента, как я увидел Кастл-Гарден, я понял, что был хорошим американцем еще до того, как прибыл сюда. Затем произошло кое-что еще. Я познакомился с Эдисоном и он произвел на меня необычайное впечатление. Когда я увидел этого выдающегося человека, не имевшего теоретической подготовки, никакой поддержки, достигшего столь многого благодаря невероятному усердию и применению своих талантов на практике, я ужаснулся тому, как бездарно растратил свою жизнь. Я изучил несколько иностранных языков, перерыл горы книг по литературе и искусству и провел свои лучшие годы в библиотеках, читая всё, что попадало в руки. Мне подумалось: если бы я приехал в Америку раньше и посвятил все свои мысли изобретательству, чего бы я смог достичь? Позже я осознал, что не произвел бы ничего без научной подготовки, которую получил, и большой вопрос, верна ли моя теория относительно более раннего приезда. В мастерских Эдисона я провел целый год в напряженном труде, а затем получил предложения от неких бизнесменов основать собственное дело. Я откликнулся на их предложение и занялся разработкой дугового освещения. Чтобы вы поняли, насколько велики были предрассудки в отношении переменного тока, как уже заметил господин президент, скажу вам только, что, упомянув моим друзьям о совсем невероятном изобретении в области передачи переменного тока, получил ответ: «Нет, нам нужна дуговая лампа. Нам не нужен переменный ток». В конце концов я усовершенствовал свою систему освещения и город принял проект. Затем мне удалось создать еще одну компанию, в апреле 1886 года была организована лаборатория, где я усиленными темпами дорабатывал мои моторы, и настал тот момент, когда к нам обратились люди из компании «Вестингауз электрик», и мы были готовы представить их миру. Вы знаете, что случилось потом. Это изобретение покорило мир.

Мне хотелось бы сказать пару слов о предприятии на Ниагарском водопаде. Сегодня здесь вместе с нами тот человек, которому принадлежит заслуга поддержки проекта с самых ранних шагов и финансирования его в самый трудный момент. Я говорю о г-не Э.-Д. Адамсе. Когда я узнал, что такие авторитетные господа, как лорд Кельвин и профессор У.К. Ануин, рекомендовали: один — постоянный ток, а другой — сжатый воздух для передачи энергии от Ниагарского водопада в Буффало, я подумал, что дело принимает опасный оборот, и отправился к г-ну Адамсу. Я очень хорошо помню нашу беседу. То, что я рассказал, произвело на него большое впечатление. Впоследствии между нами завязалась переписка, и то ли вследствие моих объяснений, то ли в силу других обстоятельств, моя система была принята. С той поры в предприятии участвовали другие люди с иными интересами, что происходило потом, я не знаю, кроме того, что станция на Ниагарском водопаде дала толчок процессу развития системы передачи и преобразования энергии в огромных объемах.

Г-н Терри упомянул и о других моих изобретениях. О них я скажу вкратце, поскольку некоторые мои труды вызвали недопонимание. Мне кажется, следует рассказать о том, в каком направлении я сконцентрировал свои усилия впоследствии. В 1892 году я прочел лекцию в Королевском научном обществе и лорд Рейли, признав мои заслуги в форме щедрой похвалы, что само по себе необычно, среди прочего заявил, что у меня редкий дар изобретателя. До этого момента, уверяю вас, я вряд ли предполагал, что вообще им являюсь. Открытие вращающегося поля я рассматривал всего лишь как математическую, логическую, пошаговую дедукцию. К этому изобретению пришел при помощи силы или энергии, так сказать, болтов и рычагов.

Мне казалось, что вдохновение тут ни при чем. Мои механизмы были полностью разработаны мной мысленно — от начала до конца. Когда я начал проводить первые эксперименты, они ничего не значили для меня: ведь я превосходно провел их до этого. Итак, вернувшись домой после той лекции 1892 года и прочтя эти замечания лорда Рейли, я задумался и убедил себя в том, что я — изобретатель. Например, я вспомнил о том, что, будучи еще мальчишкой, мог отправиться в лес и поймать сколько угодно ворон, чего никто другой не мог сделать. Однажды, семи лет от роду, я починил пожарную машину, когда этого не удалось сделать инженерам, и меня, как триумфатора, пронесли на руках по городу. Я конструировал часы, турбины и такие приспособления, которые не мог придумать ни один мальчик в нашей деревне. Я сказал себе: «Если у меня действительно талант изобретателя, пусть он послужит великой цели, я не буду транжирить его по мелочам». И я начал размышлять, за какое же великое дело мне взяться. Однажды, когда я гулял по лесу, разразилась гроза, и я укрылся под деревом. Воздух сделался тяжелым; вдруг ударила молния и сразу после этого хлынул ливень. Тогда у меня появилась первая идея. Я понял, что солнце поднимает ввысь водяные испарения, ветра гонят их в отдаленные регионы, где они собираются и достигают того состояния, когда легко сгущаются и вновь проливаются на землю. Этот животворный поток поддерживается исключительно энергией солнца, и молния, или иной подобный фактор, служит только спусковым крючком, для того чтобы высвободить энергию в нужный момент. Я начал работать над проблемой создания машины, которая позволила бы высвобождать потоки воды в нужном месте и в нужное время. Если бы это стало возможным, мы могли бы извлекать неограниченное количество воды из океанов, создавать озера, реки и водопады, и безгранично увеличить количество гидроэлектроэнергии, которой сейчас недостает. Всё это привело меня к созданию электрических эффектов необычайной силы. В это же время, работая над беспроводными приборами в том же направлении, я немало времени посвятил их усовершенствованию. В 1908 году я подал заявку на патент с описанием устройства, которое, как я думал, могло сотворить чудо. Инспектор-испытатель Патентного бюро был из Миссури, он не верил, что это можно сделать, и патент мне не выдали. Но в Колорадо я построил передатчик, при помощи которого получал эффекты в некотором роде даже более мощные, чем молния. Я не имею в виду потенциал. Высочайший потенциал, который я получил, составил около 20 000 000 вольт, что не идет ни в какое сравнение с молнией, но некоторые эффекты, производимые моим устройством, были мощнее эффекта молнии. Например, в моей антенне я получал ток силой от 1 000 до 1 100 ампер. Это было в 1899 году, а вы все знаете, что в самых больших беспроводных установках сегодня используется ток силой всего 250 ампер. Однажды в Колорадо мне удалось вызвать сильный туман. За окном была легкая дымка, но когда я включил ток, облако в лаборатории стало настолько густым, что руку, вытянутую на расстояние нескольких дюймов от лица, уже нельзя было разглядеть. Я совершенно убежден в том, что мы можем возвести в засушливом регионе станцию определенной конструкции, которая работала бы в соответствии с наблюдениями и некоторыми правилами, и позволила поднимать из океана любое количество воды для нужд ирригации и производства энергии. Если я при жизни не смогу завершить эту работу, ее сделает кто-то другой, но я уверен в своей правоте.

Что же касается передачи энергии через пространство, то я уже давно считаю, что этому проекту обеспечен успех. Несколько лет назад мне приводилось передавать энергию без проводов на любое расстояние, ограниченное только размерами земного шара. Моей системе всё равно, какое задано расстояние. КПД передачи может достигать 96 или 97 процентов, а потерь практически не существует за исключением тех, что возникают при работе машин. Когда нет приемника, нет и потребления энергии. Когда мы включаем приемник, он потребляет энергию. Это как раз противоположно волновой теории Герца. В этом случае, если у вас имеется передатчик мощностью 1 000 л. с, он излучает постоянно, и не важно принимается ли где-либо энергия, но в моей системе энергия не теряется. Когда нет приемников, передатчик потребляет только несколько л. с, необходимых для поддержания электрических колебаний; он работает вхолостую, как электростанция Эдисона, когда моторы и лампы выключены.

За последние несколько лет я несколько улучшил систему, что позволит сделать ее более практичной. Недавно я получил патент на передатчик, при помощи которого можно на практике передавать любое количество энергии на любое расстояние. Мы поставили несколько опытов совместно с г-ном Стоуном, которого я считаю если не самым одаренным, то уж точно одним из самых одаренных из ныне здравствующих специалистов. Я сказал г-ну Стоуну: «Вы видели мой патент?» Он ответил: «Да я его видел, но подумал, что Вы сошли с ума». Когда я объяснил суть дела, он сказал: «Теперь я понимаю его величие» — ему стал понятен принцип передачи энергии.

В заключение я хочу сказать, господа, что мы движемся к великим свершениям, но мы должны быть готовы к состоянию, так сказать, временного паралича. Мы стоим перед кризисом, какого мир еще не видел, и до тех пор, пока ситуация не прояснится, лучшее, что мы можем сделать, — разрабатывать некоторые методы борьбы с подводными лодками, и как раз этим я в настоящее время занят. (Аплодисменты.)

Альфред Г. Коулз: Вот фотографии, которые Вы дали мне почти двадцать лет назад, на них показаны эксперименты 1889 года. Думаю, Вам интересно будет на них взглянуть. (Передает фотографии г-ну Тесле.)

Никола Тесла: Я изобрел установку, которая выдает напряжение в 100 000 000 вольт и делает это совершенно безопасно. Эта установка (показывает) находилась в Колорадо. Если бы кто-либо, кто не погружался в эти эксперименты так долго, как я, занялся этой работой, он бы скорее всего погиб. На этой установке я был ближе всего к смерти. Это было квадратное здание, в котором находилась катушка диаметром 52 фута, высотой примерно девять футов. Когда она входила в резонанс, стримерные потоки пронизывали ее сверху вниз, и это зрелище было прекрасным. Видите ли, площадь потоков составляла около 1 500-2 000 квадратных футов. Чтобы сэкономить деньги, я рассчитал габариты насколько возможно точно, и стримеры проходили в шести или семи дюймах от стен здания. Поскольку в оконце в задней стене всё время подглядывали мальчишки, я его заколотил. У меня был особый рубильник для управления сильными токами. Он был очень тугой, и я придумал специальную пружину, которая поворачивала его при легком нажатии пальцем. Отослав одного из помощников в город, я экспериментировал в одиночестве. Выключил цепь и зашел за катушку, чтобы кое-что проверить. Внезапно цепь замкнулась и вся комната озарилась потоками, и я понял, что мне не выбраться. Попытался вскарабкаться в окошко, но тщетно, у меня не было инструментов. Мне ничего не оставалось, как лечь на живот и ползти. Напряжение в первичной обмотке было около 500 000 вольт, и мне пришлось пролезать через такой узкий проход (показывает), потоки в это время жили. Концентрация азотистой кислоты была так велика, что я с трудом дышал. Эти стримерные потоки быстро окисляют азот из-за большой площади своей поверхности, которая с лихвой компенсирует недостаток напряжения на них. Когда я достиг узкого участка, они замкнулись на моей спине. Я выбрался и едва успел отключить установку, как всё здание загорелось. Я схватил огнетушитель и мне удалось погасить пламя. Тогда мои силы иссякли, я выдохся. Но зато теперь я знаю, как управлять установкой и не бояться сжечь ее. За этот маленький экскурс несет ответственность г-н Коулз.

Президент: Если наша повестка исчерпана, позвольте считать заседание оконченным.

На этом заседание закрылось.

Эпилог

Для того, чтобы понять всю важность и по достоинству оценить масштаб той борьбы, которую Никола Тесла вел за идею переменного тока, нам следует попытаться вспомнить те времена. Цивилизованный мир, старая и новая его части, находился в полной зависимости от постоянного тока, поскольку он мог вырабатываться и поставляться в сеть постоянно и в одинаковом количестве. А началось всё с изобретения электрических аккумуляторных батарей. Позже, когда возникла потребность в электрическом моторе большей мощности и появились местные электростанции, были сконструированы динамо-машины для производства такого тока и двигатели, питающиеся им. Однако это привело к созданию линий электропередачи и опор для них. Развитию такой системы передачи энергии очень способствовала лампа Эдисона с тонкой графитовой нитью, склонной к перегоранию. В развитие таких систем и приспособлений были вложены огромные средства, в особенности в последние десятилетия XIX века. Когда Никола Тесла прибыл в Нью-Йорк в 1884 году, казалось, что процесс усовершенствования таких систем бесконечен.

Однако такая система имела много ограничений в техническом плане и, как следствие, в экономическом. Напряжение на выходе динамо-машин не могло быть достаточно высоким для использования длинных и тонких проводов. Так, длина проводов не могла быть более 1 000 км и они были достаточно толстыми для того, чтобы избежать больших потерь энергии. Вот почему города были буквально напичканы небольшими термоэлектрическими станциями, способными питать не более 100 ламп или, в лучшем случае, два электромотора. Над городскими улицами висела паутина проводов постоянного тока. В те времена большим достижением для Европы была линия электропередачи длиной 57 км мощностью всего 300 ватт.

Единственной сферой применения однофазного переменного тока было электрическое освещение, которое стало возможным благодаря изобретению Голлардом однофазного трансформатора.

Одна