Глава 7. жажда расстройства 4 страница
Один из таких микроавтобусов был увековечен на замечательном рисунке, который мне подарил Роберт Джон (Robert John). Он был в форме гитары, на которой я играл на Appetite – Gibson SG 60-х годов, который я одолжил у Гоуи (Howie) из Guitars R Us; как только я принес его в студию, он зазвучал просто превосходно. У него по-настоящему тяжелое звучание, поэтому я играл на нем в “My Michelle”. Однажды я решил засунуть его в дырку (которую я сам и сделал) в ветровом стекле (изнутри) микроавтобуса и таким образом позировал Роберту.
Мое плохое обращение с микроавтобусами требовало от нас стать постоянными клиентами различных прокатных компаний, находившихся в разных районах; Hertz, Budget, Avis, зона обслуживания которых, как мы выяснили, распространялись на 5 миль (около 8 км – прим. Nusha). Что я делал: брал микроавтобус, за несколько дней разносил его к чертям собачьим, потом среди ночи возвращал его на стоянку – всегда оставляя ключи в замке зажигания. Потом отправлялся в другой район и брал новый микроавтобус. Разумеется, Алан вызвал меня на разговор.
«Мне звонили из Budget», - сказал он. Он был взбешен. – «Их менеджер настаивал на том, чтобы я туда приехал. Я спросил зачем, и он ответил, что я должен видеть ущерб, нанесенный микроавтобусу, чтобы понять масштаб проблемы. Мне пришлось признать его правоту».
«Да неужели?» - гордо спросил я. «Разве это плохо?»
«Да, плохо, но это еще не все», - ответил он. – «Их менеджер мучил меня целый час, показывая каждый дюйм повреждений, нанесенных микроавтобусу. Потом он спросил меня, что за ужасных психопатов я туда привел. После увиденного на стоянке, я стал сомневаться в том, что делаю».
Что я мог ответить? Те микроавтобусы были передвижными гостиничными номерами – в них хранилась одежда и проводились вечеринки. Тогда я не мог снять комнату в гостинице: все мои личные вещи хранились в пустой кладовке в Take 1. Каждый день я возвращался туда после каждой бурной ночи в Голливуде, чтобы переодеться, и я был бы намного счастливее, если бы мне разрешили принимать там душ. Та кладовка была самым большим шкафом за всю мою жизнь, поэтому мы поместили ее фотографию на заднюю обложку Appetite. Мне нравилось бывать там: она была довольно уютной, тихой и моим единственным пристанищем на то время. К сожалению, руководство студии не разрешило мне ночевать там. Они сказали, что имущество застраховано, но, знаете что? Я никогда им не верил.
Во время записи Appetite я с трудом справлялся с двумя вещами. Первой было соло в конце “Paradise City”, которое я так легко играл на концертах, но не в студии. Как правило, на концерте я играл его от одной до двух минут, но в альбомной версии песни на него выделялось только 30 секунд. Мне было сложно уместить все эмоции в эти чертовы 30 секунд, поэтому когда загоралась красная лампочка, загоняющая меня в петлю, - я начинал ее бояться. Помнится, пытался сыграть его несколько раз, но ничего не получалось, поэтому я ушел из студии очень расстроенным; на следующий день я пришел со свежими силами и сделал это.
Другой моей занозой была запись “Sweet child o’mine”. Стивен посматривал на мою ногу, чтобы отсчитать песню, но в этот раз я сбил его со счета, потому что мой рифф выбивался из общего ритма. В начале песни мы не использовали хай-хет (hi-hat – двойные тарелки – прим. Nusha), поэтому не могли записать ее по его отсчету. Таким образом, когда я приходил на запись, начиналась игра: я сидел, ожидая начала песни и надеясь, что правильно отсчитал время, поэтому когда начинал играть, мой счет был верным. Тогда еще не существовало цифровой записи, соответственно и указателей для меня тоже еще не создали. Так все и происходило, требуя множества попыток, но мы все довели до конца. Более того, альбом получился быстрым и натуральным, таким, каким он и должен был быть. Это очевидно.
Однажды я остался в Take 1, потому что искал место для очередной заначки, вот и тусил там с моим лучшим другом Тоддом Крю (Todd Crew) из Jetboy, приехавшим в Л. А. из Сан-Франциско. Он жил со своей подругой, Девушкой (Girl) – так ее звали – и их соседкой по комнате Самантой (Samantha), у которой была самая большая грудь из всех низкорослых девушек, которых я когда-либо встречал; увидев ее, я сразу же захотел стать однолюбом. Четверо из нас были разрушены и вели себя довольно странно: мы каждую ночь в течение нескольких недель, пока Эксл заканчивал записывать свои вокальные партии, ходили в Cathouse, где только и делали, что пьянствовали и создавали себе большие проблемы.
Когда альбом был записан, его нужно было смикшировать. Том Зутот взял меня в Нью-Йорк – это была моя первая поездка туда – чтобы представить нескольким кандидатам, хорошо известным на Восточном Побережье. Том любил пускать пыль в глаза: ему нравилось показывать свой талант элите бизнес класса, доказывая тем самым, насколько он важен в музыкальной индустрии – эта причина поездки была не менее существенной, чем поиски нашей команды для микширования. Я встречался с Риком Рубином (Rick Rubin), который работал с такими группами, как Run-DMC и DefJam, а также новичками Beasty Boys. Рик пригласил нас в свой любимый ресторан Белый Замок (White Castle) в Квинсе (Queens – район Нью-Йорка – прим. Nusha). Рик был замечательным; мы поболтали обо всех наших любимых альбомах, но получили отказ в своей просьбе, потому что он изначально не хотел заниматься микшированием нашей записи. Многие отказывались микшировать наш альбом – позже они все об этом пожалели.
Наконец, за нас согласился взяться дуэт Стива Томпсона (Steve Thompson) и Майкла Барбьеро (Michael Barbiero), с которыми я встретился во время той поездки. Пока мы находились там, они смикшировали “Mr. Brownstone”, которую мы отправили группе в качестве образца. В то время и Алан Найвен микшировал песни, потому что мы хотели побыстрее выпустить альбом. Его версия была неплохой – помню, Иззи она даже больше нравилась, но остальные ребята хотели видеть нечто более подходящее нам по стилю. Они хотели добиться правильного диапазона средних звуковых частот для своего звучания, что было лучше для группы в целом. Их версия была энергичнее, что обеспечивало лучшее взаимодействие гитар, тогда как вариант Алана был более усредненным, двухмерным и пустым.
Мы две недели занимались микшированием альбома, а потом Эксл, Иззи, я, Алан Найвен и Том Зутот вернулись в Нью-Йорк и остановились в Parker Meridien в центре города до тех пор, пока не закончили микширование. У Тома был отдельный номер, Иззи жил с Аланом, а мы с Экслом поделили оставшийся номер. В то время у меня было сломано запястье и я носил гипс на руке; я травмировался во время недавней поездки с Даффом в Сиэтл. Мы веселились дома у его друга Доннера (Donner), который был очень шумным; там я познакомился с одной девушкой, и когда она скакала на мне, начал подпрыгивать магнитофон. Наступил критический момент, поэтому мне пришлось упасть на пол, чтобы остановить его. Я сильно ударился во время падения.
Однако гипс не помешал мне побороться на земле с Аланом и разнести ко всем чертям фойе отеля в один из наших первых вечеров в Нью-Йорке. Я даже не помню, как это началось – уверен, это было ничем иным, как пьяным бесстрашием, а Алан казался мне большим медведем, которого я хотел поймать. Я проснулся с горящим чувством по всему лицу и груди – очевидно, я проиграл в том состязании.
Внезапно в время поездки появилась наша подруга – стриптизерша Адриана Смит (Adriana Smith), которая направлялась к друзьям в Alphabet City. Мы были рады ее видеть, потому что она была очень веселой и великодушной личностью, но однажды Эксл затащил ее к себе в кровать, поэтому мне пришлось всю ночь слушать, как они занимаются сексом в нашем общем с Экслом номере. У Адрианы был очень необычный голос, поэтому я предпочел проводить ночи где-нибудь в городе, возвращаясь как можно позже.
Одну из них я провел вместе со Стивеном Томпсоном, который привел меня в Китайский Клуб (China Club), считавшийся образцом нью-йоркской ночной жизни 80-х – огромное количество кокаина, минимум вещества и слишком много дороговизны повсюду. Я стоял в своем цилиндре, кожаном пиджаке, кожаных штанах, заправленных в ковбойские сапоги посреди зала, битком набитого типичными нью-йоркцами, которые постоянно спрашивали «Как дела?» и пытались произвести друг на друга впечатление своими дорогими итальянскими пиджаками и кошельками, лежавшими в их карманах. Разумеется, Стив чувствовал себя там как рыба в воде – именно оттуда он и пришел в музыкальный бизнес.
Однажды я решил, что хочу сходить туда, поэтому ушел, никому не сказав об этом, так как мне казалось, что знаю, что делаю. Это и раньше оборачивалось для меня проблемой – например, когда я решил добрести до деревни Канада – потому что, как обычно, заблудился. Также случилось и в ту ночь: клуб находился в центре города, менее чем в десяти кварталах от отеля, но уже было около четырех часов утра. Я выбрал не тот путь ночной прогулки по незнакомому городу. Она была довольно необычной: я шел от Бродвея (Broadway) до Хьюстон-стрит (Houston Street), потом до Авеню С (Avenue C) и к 9 утра наконец-то вернулся в отель. Нью-Йорк нельзя назвать городом, который никогда не спит: на длинных черных улицах я никого не встретил, кроме случайного бродяги. Чем тише становилось на улицах, тем более одиноким я себя чувствовал. Когда я смотрел на одновременно непривычные и до боли знакомые жилые кварталы, на ум приходили кадры нью-йоркских фильмов. В конце концов я признался себе, что не знаю, куда идти дальше, и тут же начал узнавать кое-какие приметы, по которым вскоре нашел отель. Как обычно, там проходила тяжелая вечеринка по поводу чьего-то приезда. Я вошел и увидел, что Эксл и Адриана еще спали.
Микширование альбома стало бесценным опытом. Я впервые узнал, как проходит процесс управления звуками; и сейчас, когда цифровые технологии навсегда изменили индустрию записи, я горжусь тем, что мы создали и смикшировали альбом еще до этих изменений. Никакой автоматики раньше не было: Томпсон и Барбьеро вручную работали с регуляторами громкости, настраивая незначительные установки для каждого канала по нашим просьбам, всякий раз переслушивая каждую песню. Те два чувака были великолепными; между ними уже возник особый язык, они понимали друг друга с полувзгляда. Стив был энергичным парнем, похожим на нас, а Майкл – сдержанным, продуманным и расчетливым. Они настолько дополняли друг друга, что все только удивлялись их креативности.
Работали они так: сначала Барбьеро микшировал самое основное – ударные, бас и остальные инструменты. Потом приходил Стив и они начинали увлеченно работать, причем Стив занимался всеми неистовыми настройками для гитар и вокала, проходящего через микшер – он делал динамичные роковые партии, а Барбьеро накладывал акустическую основу. Тогда, когда мимкширование велось только вручную, все приходилось делать во время звучания песни; оно было делом одного действия. Когда они увлекались, начиналась песня, их четыре руки ложились на пульт и сразу же начинали двигаться в разные стороны, регулируя кнопки и настройки в реальном времени, пока звучала музыка. Если они ошибались хотя бы в одной детали, все начиналось заново. И как только песня была полностью закончена, они советовались с нами в комнате.
Один из забавных моментов произошел, когда Иззи проснулся довольно рано, чтобы приехать туда и понаблюдать за микшированием “Sweet Child o’Mine”. Он определенно надрал им задницы. Обычно они начинали микширование около полудня и заканчивали около четырех часов дня. В тот день Иззи позвонил нам около часа и сказал, чтобы мы немедленно приезжали туда, потому что микширование закончено и песня звучит великолепно. Когда я туда вошел, первое, что я увидел – травмированное лицо Майка Барбьеро – чувак выглядел как заключенный после долгой ночи допросов. Он включил нам запись, которая оказалась довольно забавной, и все бы ничего, но гитара Иззи и вокал Эксла с чем-то еще немного приглушались. Я с трудом расслышал ударные, бас вообще был незаметен, а моя гитара отчетливо слышалась только во вступлении и на соло. Стоит сказать, что у Иззи довольно своеобразный взгляд на вещи, а та запись лишь показала его точку зрения. Разумеется, нам пришлось микшировать ее еще раз.
Когда мы заканчивали микшировать “Rocket Queen”, Эксл решил, что в проигрыше чего-то не хватает; какого-нибудь элемента, придававшего драматичность. Он предложил, что Андриана Смит, которая также находилась с нами в студии, займется с ним сексом в гостиной, а мы запишем ее голос и наложим поверх проигрыша. Тогда мы каждый день пили очень много Джека, поэтому он казался самой естественной вещью в мире. Я был пьян; я очень хорошо знал о ее вокальных данных – наслушался три ночи назад. В общем, мы зажгли несколько свечей для создания соответствующей атмосферы, потом они с Экслом ушли в гостиную, легли на пол под платформу ударной установки, а мы записали представление Смит со всеми стонами и вздохами. Наслаждайтесь – все это вошло в окончательную версию песни. Тем проигрышем все сказано, не хочу думать, что это лучшая, закрывающая альбом песня, а также, что можно еще что-то добавить о наших жизнях того времени, чем можно поделиться с фанатами.
ЭТО ОБЯЗЫВАЕТ ТЕБЯ ПИТЬ УМЕРЕННО И ВЕСТИ СЕБЯ ВЕЖЛИВО.
Алан Найвен постоянно думал о том, как лучше использовать ту или иную ситуацию с максимальной пользой для нас; ему отлично удавалось распространять всякие новости и создавать интерес к чему-либо. Пока альбом доделывали и готовили к выпуску, он собрал нас на репетиции и организовал три концерта в лондонском Marquee, и договорился о нескольких интервью. Он делал все, что мог, чтобы представить нас Англии, что было умно с его стороны. Перед тем, как мы смогли вылететь туда, я получил новую зеленую карту (документ, удостоверяющий статус постоянного жителя США, позволяет получать пособия, служить в армии и т.д., но не позволяет участвовать в выборах – прим. Nusha), потому что недавно потерял ее, забыв свой черный ежедневник, где хранил все свои важные бумаги, на крыше микроавтобуса, когда однажды ночью мы с Даффом тащились с репетиции. Они валялись по всему бульвару Санта-Моники (Santa Monica Boulevard), и, может быть, я даже нашел большую их часть на улице, но вот что так и не смог найти, так это свою зеленую карту – возможно, что сейчас какой-нибудь незаконный иммигрант бродит по Л. А. с именем Соул Хадсон. Что ж, надеюсь мое имя сослужило ему хорошую службу.
Я совершил ошибку, позвав Тодда Крю и Веста Аркина с собой в иммиграционную службу, когда вновь пришел туда, чтобы мне не было так скучно: обычно там обслуживали тех, кто пришел раньше, поэтому после трех дней безуспешных попыток получить карту, я просто нуждался в компании. Мы заявились туда в четыре утра, чтобы я точно смог получить карту; мы были мертвецки пьяны, поэтому спотыкались на ровном месте, прямо как кистоунские полицейские («Кистоунские полицейские» - серия старых, еще немых комедий про полицейских, крайне некомпетентных, тупых, неряшливых и безалаберных, они вечно суетятся и падают в грязь лицом – прим. Nusha). Разумеется, мы пошумели на улице, поэтому когда офис открылся, мы стали одним большим беспорядком. Тодда сразу же арестовали за то, что он начал играть с несколькими искусственными цветами, стоящими в коридоре, пока мы ждали мою очередь, чем причинял беспокойство другим людям.
Наконец мы прибыли в Англию и остановились в двух номерах: Эксл, Иззи и Алан в одном, а Дафф, Стивен и я – в другом. У нас был тур-менеджер по имени Колин (Colin), поэтому мы прибыли за неделю до выступлений, чтобы порепетировать и пообщаться с прессой. Мы жили на Кенсингтон Хай Стрит (Kensington High Street), которая находилась довольно далеко от оживленного круглые сутки Сохо (Soho – район Лондона – прим. Nusha). Она не была полностью рок-н-ролльным местом; там нечем было заняться, кроме как напиваться в пабе на углу; что мы, разумеется, и делали. Это напомнило мне время, проведенное в Канога Парке (Canoga Park): использовали все и не находили ничего, что могло бы нас утихомирить. Только вот в Лондоне никто не обращал на нас внимания.
Тодд Крю и Дел Джеймс встретились с нами там, причем мы начали стремительно набирать обороты. У Тодда были билеты в Париж, которые ему подарили родители по окончании колледжа. Внешность может быть обманчивой: на первый взгляд он был законченным наркоманом, но на самом деле Тодд закончил колледж и был очень прилежным студентом. Он ни разу не путешествовал, поэтому они с Делом воспользовались этими билетами; и вот два длинноволосых американских рокера потерялись во Франции, устроив свою версию «Евротура» (European Vacation). После пары дней они сели на паром, потом на поезд и кое-как добрались до нас. Они были двумя непослушными американцами, пытающимися перебраться из Парижа в Лондон на пароме, такси и поезде. Дел обычно называл людей, подобных нам с ним, «болванами». Не представляю, как таким болванам удалось такое провернуть.
Наш обычный день в Лондоне включал репетицию, после которой мы могли прошвырнуться по магазинам с одеждой и... все. Однажды техник моей гитары Джонни (Johnny) привел меня в прекрасный магазин гитар. Он сделал для меня большое дело: я был Слэшем, гитаристом Guns N’Roses, еще одной великой американской рок-группы из Лос-Анджелеса. Пока он болтал с владельцем магазина, я, для большего удобства, лег на пол и описался от холода. Они выставили меня на улицу. Видимо, этот случай произвел большое впечатление на английскую прессу, которая придумала мне несколько прозвищ – “Slash Crash” и “Slashed” (за то, что я пил и писался). Так появилась моя «легендарная» репутация. Правда, я не понимаю, почему.
Когда приехали наши друзья из Америки, мы стали чаще пьянствовать. Мы пили в каждом пабе, встречающемся нам на пути, репетировали несколько часов, а потом снова пили во всех пабах подряд до тех пор, пока они не закрывались. Мы уже не были настолько шумными или разрушительными, как в Вэлли, потому что не могли этого сделать, чтобы хоть как-то оживить Кенсингтон Хай Стрит. Даже просто гуляя по улице и любуясь подстриженными садами и парками, мы трезвели в любое время суток. Наша репетиционная база находилась в окружении холодной лондонской среды. В больничной палате или другом месте, подобном этой улице, как-то не хочется пить или нарушать закон: оно просто обязывает тебя пить умеренно и вести себя вежливо.
Однажды мы решились съездить в Сохо и там, разумеется, встретили своих ровесников. Ночью мы с Даффом захотели встретиться с нашей бандой (не могу вспомнить всех ее участников) в Городе и Деревне, которым был переделанный гараж, находившийся на пути в Восточный Лондон. Когда мы пришли туда, мы были пьяны, а когда ушли оттуда, то вообще еле на ногах стояли; мы никак не могли остановиться, чтобы решить, как будем добираться домой. Трамваи уже не ходили, но, уверен, что еще оставались автобусы, но на тот момент мы не знали расписание их движения. Мы пошли пешком, безуспешно пытаясь поймать такси. И, разумеется, начался дождь.
Такое положение вещей меня не радовало, возможно, я даже стал довольно агрессивным, поэтому всю дорогу Дафф только удивлялся моей прямолинейности. Мы не дрались, но все-таки «обменялись любезностями». Не знаю, как мы добрались домой, не помню, как полностью отключился, после нашей «ссоры» я вообще ничего не помню. Мы вернулись в тот момент, когда Дел уже собирался нас искать. Дел заинтересовался рисунком, который один наш друг выполнил в довольно сомнительной манере; в общем, по «вещественным доказательствам» я понял, что большую часть следующего утра проспал на своих руках и коленях, не разуваясь и откинув голову на спинку дивана. Мой цилиндр, полностью испачканный дождем, смялся, но я все равно сохранил его – он валялся в одной куче барахла вместе со мной. Меня все бесило – особенно наша прогулка. Я был как побитый щенок: «Что? Я без цилиндра?»
Одной из наших безумных экскурсий состоялась во время подготовки к воскресному концерту, когда никто не потрудился рассказать нам о правилах, предполагая, что ни в винных магазинах, ни в пабах, ни в продуктовых лавочках не разрешено продавать спиртное. Разумеется, всегда можно найти лишнего хулигана, но в тот день работа для нас была важнее, потому что никто не чувствовал ничего подобного в правильных линиях Кенсингтон Хай Стрит. Как только мы собирались найти какой-нибудь открытый паб, то сразу же натыкались на нескольких бродяг. Одной из них была странная молодая девушка, которой очень нравился рок, но в то же время она была очень скромной, что иногда...просто отрубалась. Она привязалась к нам и начала повсюду таскаться за нами. Никто из нас никогда с нею не разговаривал – она просто тусовалась рядом. Мы не были уверены, была ли она беглянкой, группи, бездомной или психически неуравновешенной, но под конец вечеринки было печально наблюдать, как она оставалась ночевать там же, где и мы, только потому, что ей больше некуда было идти. Она была довольно безобидной, поэтому мы разрешили ей остаться с нами. Наша квартира была полна людей, спящих на полу и просто валявшихся повсюду, я упал на пол между Тоддом, Делом и всеми остальными, помню, как та девушка зашла в комнату прежде, чем я потерял сознание. Но однажды я проснулся среди ночи и увидел, как она расстегнула мои штаны и сосала мой член. Я сделал вид будто бы продолжаю спать, но должен признать, что не остановил ее, потому что она делала это довольно хорошо. Утром она ушла и мы больше никогда ее не видели.
Мы репетировали у Джона Генри (John Henry). Знаменитая студия, где любой, кто был никем, мог сделать то же самое. Она похожа на S. I. R. в Л. А., но с английской точностью – так сказать, она «более правильная». Она была очень крутой, потому что стены коридоров были завешаны различными предметами из туров Motorhead, Iron Maiden и Thin Lizzy. У этого места была восхитительная энергетика. Мы решили тратить свои суточные, которые составляли всего несколько фунтов в день, в пабе, поэтому мы налетали в студийное кафе за таким количеством кофе, пирожными из слоеного теста и сэндвичами, сколько мы только могли унести. В магазине на углу мы покупали чипсы за несколько пенсов и набивали ими свои желудки перед тем, как потратить последние деньги в пабе за углом.
Три наших концерта проходили в the Marquee Club, малюсеньком помещении, где выступали все, от The Who до Девида Боуи (David Bowie) и Sex Pistols. В день концерта мы сначала репетировали там, а потом мы с Даффом выходили на улицу для вечерней попойки с любознательными местными, пришедшими посмотреть на нас. После недели, проведенной на Кенсингтон Хай Стрит, нам стало не хватать вкуса той рок-н-ролльной культуры, к которой мы так привыкли. Не помню, случилось ли это в днем или уже после нашего первого концерта, но, тусуясь там, я завел себе подругу по имени Салли (Sally), которая в то время была очень горячей девушкой «Третьей Страницы» (“Page Three”). «Третья Страница» была приложением английской газеты The Sun, которая каждый день печатала фотографии девушек в нижнем белье или дорогих купальниках, потому что после этого они становились интересными и модными. Я сразу же увлекся Салли. Она веселее проводила свои английские каникулы, потому что всегда знала, куда пойти. Мы тусовались в нескольких публичных домах в районах рокеров Сохо. Одним из них был Intrepid Fox, где я застукал Фила Мэгга (Phill Magg), фронтмена UFO, с разбитыми очками. Не помню почему.
Еще я тусил со своим героем, Лемми Килмистером (Lemmy Kilmister). Во время той поездки открывающая группа встретила Motorhead, и это сделало наши концерты превосходными.
Те концерты в Marquee были громкими и безрассудными; все, что я помню, я помню с большой любовью. Мы играли “Whole Lotta Rosie” AC/DC и “Mama Kin” Aerosmith, а также все наши собственные песни. В оду из тех ночей мы впервые исполнили “Knockin’ on Heaven’s Door”, которую мы, по своей прихоти, включили в репетицию. Я всегда любил эту песню, а также ее живое исполнение – она была более чувствительной, чем на Use Your Illusion. Эти концерты прошли очень даже хорошо, с самого начала нас не считали частью лиги лос-анджелесских хейр-металлических групп, которые были известны по всей Англии. Нас рассматривали как что-то еще, чем мы были все время. В конце концов, чувствовалось, что нас этим оправдывали.
После этой поездки мы вернулись в Л. А., чтобы добавить последние штрихи на альбом. Эксл принес нам распечатку рисунка Роберта Уильямса (Robert Williams) и мы все согласились с тем, что именно он должен стать обложкой альбома – на нем был изображен монстр с кинжалами вместо зубов, нападающий на робота, склонившегося над бесчувственной женщиной в разорванном платье и со спущенными трусами. Мы думали, что рисунок был идеальным; мы даже взяли его название в качестве названия своего альбома – Appetite for Destruction.
Все было великолепно, альбом вышел, как и предполагалось, с рисунком Уильямса на обложке, и ни у кого не возникало никаких проблем с этим. Так было до тех пор, пока Тайппер Гоур (Tipper Gore) и ее группа давления PMRC не взялась за него. Они были очень влиятельными музыкальными критиками в то время, но нас это не волновало – мы начали спорить до тех пор, пока Тайппер могла ругать нас.
Наше желание было отклонено: Geffen получили столько жалоб на наш альбом, что он был запрещен еще до того, как поступил на склады национальных магазинов. Мы говорили, что большинство розничных магазинов вообще не волнует обложка, а остальные требуют не менять обложку, а поместить альбом в коричневые бумажные пакеты. Так как у нас было, что продавать, но никто не хотел этим заниматься, мы все же решили пойти на компромисс и заменить обложку: рисунок Уильямса мы разместили на внутренней стороне обложки. Парень, с которым мы познакомились в Адском Доме, изобразил нас пятерых в виде черепов на кресте, что было настолько потрясающе, что мы использовали его рисунок в качестве обложки, а Эксл сделал такую же татуировку на руке. Он стал крутым дизайном, даже несмотря на то, что мы были расстроены вынужденностью проглотить обиду и смириться с обстановкой, мы покончили с новинками, которые так любили. Первое издание с оригинальной обложкой до сих пор является предметом гордости коллекционеров.
С тех пор, как у меня появился рисунок черепов, я начал заниматься дизайном стиля и плакатов группы. Помню день, когда перелопатил пачку Guns & Ammo (Оружие и экипировка) – типичную подборку старых номеров журналов, которую собрал, работая в газетном киоске, пока нашел прекрасный револьвер, который скопировал для нашего логотипа. Я принес рисунок домой; сначала я даже не знал, как их соединить вместе. Я продолжал жить у Ивонны, и однажды ночью, после того, как она и ее мама легли спать, я сел за их кухонный стол и ОН пришел ко мне. Я выкинул изображение револьвера и нарисовал его от руки, потом нарисовал еще один, внизу перевитый розами. Это была очень простая композиция, которая стала логотипом группы.
Как бы там ни было, мы согласились с новым дизайном обложки; я захотел съездить в Нью-Йорк, чтобы понаблюдать за тем, как изготавливаются все необходимые вещи для нашего альбома, а также встретиться с продавцом наших футболок и нашим новым импресарио, Биллом Элсоном (Bill Elson) из ICM. Предполагалось, что это будет очень деловая поездка.
Тогда я «встречался» с порно актрисой, Лоис Айрес (Lois Ayres), чьи работы я очень высоко ценил, и, тогда как шокирующая природа ее выступлений могла отпугнуть других поклонников, меня она очень заинтриговала. Мы встречались несколько раз в Л. А. и я зависал у нее дома. Когда я решил поехать в Нью-Йорк, то так получилось, что и она в это же время собиралась туда ехать, так как у нее были запланированы выступления в нескольких стрип-клубах на Таймс Сквер (Times Square). Ей забронировали номер в Milford Plaza на Восьмой Авеню (Eighth Avenue) и 45-й Улице (Forty-fifth Street), поэтому я остановился у нее, когда приехал.
На следующее утро я проснулся в семь утра.
Дзынь-дзынь!
Дзынь-дзынь!
Я снял трубку и положил ее обратно.
Дзынь-дзынь!
Дзынь-дзынь!
Так определенно не могло больше продолжаться.
«Да? Что?» - заорал я.
«Добрый день, сэр, Тодд Крю хочет увидеть вас», - сказал голос. «Пропустить его к вам?»
«Ох...да...конечно», - сказал я неохотно. Я представить себе не мог, что делает Тодд Крю в Нью-Йорке в семь утра.
Очевидно, через минуту он пришел от друга актера, потому что ему срочно нужно было вернуться в Л. А. по своим собственным причинам: он расстался с Девушкой, что было для него большим делом – эти двое были вместе на протяжении нескольких лет и, можно сказать, стали одним человеком. К тому же его выгнали из группы, потому что его коллеги терпеть не могли то, что он слишком много времени проводил с нами. Без каких-либо объяснений его заменил Сэм Яффа (Sam Yaffa) из Hanoi Rocks. Мало того, что они выгнали его, так еще и оставили себе все его инструменты, которые не хотели возвращать. В общем, Тодд был не в состоянии разговаривать с ними о чем-либо. Он пришел уже пьяным, держа в одной руке полную литровую бутылку того, что мы любили называть Toad Venom: водка, смешанная с апельсиновым соком, замаскированная под 7UP. Целый день, начиная с 10 утра, у меня были встречи в разных точках города, но я видел, что Тодду нужна забота. Девушка не отвечала на его звонки, у него не было группы, соответственно, я не мог оставить его одного.
У меня не было выбора; я брал его на все свои встречи, которые были довольно хлопотными. Все они проходили в нескольких кварталах друг от друга на окраине города, для меня это было очень забавно; я решил прийти на каждую из них пешком – идти было далеко, но именно этого я и хотел. Стоял один из тех тягостных нью-йоркских июльских деньков, а Тодд настоял на том, чтобы я отвел его в Western Union (американская компания, один из лидеров на рынке международных денежных переводов – прим. Nusha), который находился в десяти кварталах от мест моих встреч, чтобы снять немного денег. Он был настолько безумен, что я согласился: если бы я не отвел его туда, все могло бы закончиться по другому, так как при нем вообще не было денег.