Часть 3. дни школьной жизни 4 страница

Сев в автобус, Рулон отвернулся к окну, закрыл глаза и отключился. Но серд­це чувствовало все окружающее. Внезапно появилось беспокойство. Он повернулся и увидел контролера, бывшего еще далеко.

«Эмоциональный центр вовремя подсказал мне об опасности. Интуиция, предвиденье, ясновиденье – это функции эмоционального центра и, если я буду больше доверять ощущениям сердца, меньше дурачить себя умом, то разовью в себе настоящее ясновиденье, а подобные мелкие ситуации помогают моему развитию. Если настроиться, то легко можно ощутить, где опасность, где благо.

Придется компостировать абонементы», — подумал закоренелый заяц и почувствовал, что сзади тоже кто-то волнуется. Посмотрев, он увидел парнишку. Видимо, тоже безбилетника, нервно шарившего по карманам. На его лице отражались растерянность и испуг. «Конечно, проверка — вещь неприятная, но волноваться тут ни к чему. К жизни всегда нужно относиться, как к игре», — подумал он и, улучив момент, прокомпостировал два билета.

— Друг мой, успокойся, — сказал он, протягивая парнишке билет, — если нарушаешь правила, будь предусмотрителен.

Пацан, удивленно глядя на него, нерешительно взял билет.

— Спасибо, — пролепетал он, подавая копейки.

— Не за что. Так должен поступать каждый, ведь люди должны выручать друг друга, не так ли?

Сегодня у него было благодушное настроение, появившееся в результате долгой концентрации внимания на идеале абсолютной любви. Ему вспомнился один случай, происшедший в таком чудном настрое.

Вечером, идя по городу, Рулон увидел трех парней, пристающих к девушке. Вокруг никого не было, и они нагло бесчинствовали. Находясь в хорошем расположении духа, ему захотелось помочь ей. И теперь он решил испробовать свои знания по астропланетарному каратэ, посмотреть, сумеет ли он аннигилировать их агрессивное поле своим намерением. Он вспомнил Мэри и подключился к ней. И, войдя в ее образ, стал культивировать сильное желание, чтоб бедняжку оставили в покое, подкрепляя его выбросом энергии из тела и глаз. Подойдя поближе, Рулон встал и в упор смотрел на развертывающиеся события. Как ни странно, но страха не было. Только всепоглощающий нравственный порыв овладел его существом. Сперва он оставался незамеченным, но вскоре притеснители начали как-то неуклюже и сбивчиво действовать. Наконец, они обратили на Рулона внимание.

Огромная добронамеренность подавила их разнузданное хамство. Один что-то сказал в его адрес, и два других тоже отвлеклись от своего занятия. Рулону удалось перетянуть их внимание. Девушка была оставлена в покое и могла идти. Но в Рулоне она увидела некоего благородного рыцаря, вступившегося за ее честь. Ее неприязнь и страх сменились любопытством. В иллюзиях она рисовала желанные картины его самоотверженности и своей любви.

Парни начали говорить угрожающе. Но Рулон молчал и смотрел на них, выражая твердость и спокойствие. Они хотели, чтобы он начал реагировать, отвечать им, дабы стать понятным и не дать им повода для нападения. Невозмутимость Рулона смущала хулиганов. В их голосах появились нетвердые нотки.
Пацаны стали говорить что-то оскорбительное, чтобы унизить его и возвыситься в своих глазах. Необходимо было действовать.

Медленно и решительно, как тигр готовый к прыжку, Рулон стал приближаться. Они невольно отпрянули и остановились в замешательстве. Рулон тоже остановился, пристально глядя на них.

Девушка с интересом наблюдала за этим энергетическим поединком. Ей было невдомек, что стоило только появиться испугу или корысти, и все будет кончено. Силы зла возьмут верх, и в них проснется агрессия. Один, стараясь быть развязным, неуверенно направился к Рулону. Предательски начала пробуждаться тревога. Он понял, что если немедленно не начнет действовать, то потерпит поражение. К чистой духовной борьбе способности еще не было. Нужно было шокировать их, поразить чем-то и в то же время стрессировать, напугать, чтоб посеять в них панику и неуверенность, сбить натиск их агрессии в его адрес. Он открылся и позволил силе действовать через него. Сделав решительный шаг вперед, застывший хулиган вздрогнул. Рулон исполнил удар в прыжке по близстоящему столбу. Все были ошарашены, на их лицах выражалось смятение. Он властно произнес:

— Если еще повторится подобное, меч смерти отомстит вам. В его словах была какая-то зловещая тайна, нечто необычное, не входившее в круг понятий этих людей. Они были подавлены, но по инерции пытались что-то из себя строить.

Рулону хотелось продолжать это, и, взяв девушку за руку, он увлек ее за собой. Она покорно шла. Парни еще что-то выкрикивали, но никто не посмел задержать их. Отойдя на безопасное расстояние, он остановил молчавшую от восторга девушку.

— Извини, но я очень спешу.

— Куда же? — взволнованно спросила она.

Мечтам ее не суждено было сбыться, но Рулону не хотелось сильно разочаровывать ее. Надо было сказать что-то отталкивающее, но в то же время заставившее задуматься над жизнью.

— В секту, — быстро ответил он.

— Это в каратэ?

— Я баптист, — спокойно прозвучал ответ.

— Баптист? — удивленно переспросила она.

— Прощай, мне пора.

Повернувшись, Рулон быстро зашагал, провожаемый недоумевающим взглядом. Моральный долг был выполнен без образования ненужных плодов деяний, которые могли отяготить карму. Он знал, что нельзя привносить корысть и создавать плоды, последствия своего магического акта, иначе сила могла оставить его. Это было просто демонстрацией его искусства, просто практикой, которую он должен был воспринять без гордости, радости победы и стяжания ее плодов.

Он сел в автобус, хотя проехать ему нужно было совсем немного, но так как ничего в этой жизни не происходит случайно, он стал наблюдать. Внутреннее чутье сразу же подсказало ему прокомпостировать абонементный талон. Через одну остановку в автобус вошли две моложавого вида женщины с блокнотиками в руках и начали проверять билеты. Одна — с передней площадки, другая — с задней. Им удалось поймать пару безбилетников.

Один откупился, а другого оставили кататься по маршруту.

Рулону не было их жаль. Они получили по заслугам за несоблюдение закона. Конечно, не езды в городском транспорте, а существования в этом мире. По­могать всем он не собирался. Каждому должна помогать его голова, а кто не умеет шевелить извилинами, всегда попадет впросак, хотя бы соблюди он все бумажные правила. Работая зайцем-безбилетником, он наблюдал за собой во время всей поездки и отслеживал, какие ощущения в его теле проявляются перед появлением контролеров, и наблюдая за своими чувствами, он научился предвидеть их появление. Такие предчувствия нам постоянно дает наше тело. Но мы глухи к ним. Будь мы внимательней, то могли бы получить от него ответы на многие вопросы. Оно бы сказало нам, где опасность и где ее нет, где нас ждет успех и где неудача. Для этого нужно, думая о чем-то, прислушиваться к своим ощущениям и замечать их изменение. И с опытом придет понимание языка тела. «Что же оно сообщает нам тем или иным образом, о чем предупреждает оно нас?» — думал Рулон по дороге.

***

В чем нужно помогать людям, так это в осознании своих ошибок, и главное — необходимо учить их истинным законам, на коих зиждется наше бытие.

Подлинные изменения в человеке не могут произойти только лишь под воздействием умозрительного знания, вычитанного из книг.

Должны измениться его оценки, реакции, эмоции, весь образ жизни и восприятия. И для этого нужна практика, без которой изменение невозможно так же, как построение дома без рабочих и кирпичей.

Рулон с каждым годом все более и более вел правильный образ жизни не из фанатизма, а потому, что он давал ему состояние наполненности, здоровья и счастья.

Он стал внутренне ощущать, что ему полезно делать для своего развития, а что нет. И хотя это состояние возникало еще не часто, он с радостью улавливал его и старался запомнить этот источник и закрепить на как можно большее время. Отказался от вредных и «иньских» продуктов, таких как картошка и жидкий суп, старался питаться одним рисом с вкусовыми добавками. Каждый день он умудрялся из одного риса приготовить новое блюдо.

Все в этом мире делится на две части: на женское и мужское, черное и белое. И одна из этих частей слабая, другая — сильная. Сильную часть развивают в себе сильные мира сего. Слабую — все остальное большинство, слепо подчиняющееся идиотским законам, написанным сильными. Слабым закрепляют слабые программы, сильным — сильные. Слабым может быть действие, эмоция, продукт питания. Поэтому Рулон в каждом моменте своей жизни стремился отследить сильную часть, и особенно внимательно он относился к своему питанию.

Он давно уже забыл, когда с удовольствием обжирался вредной пищей. Мысль о четырех ногах под одеялом ничего не вызывала у него. Красивая одежда, телевизор, прочая суета давно наскучили ему. Былая алчность к деньгам постепенно затухала, и хотя он иногда по привычке и прокручивал небольшие операции, но плоды их оставляли его равнодушным.

Конечно, он еще не был оторван от мира прославленных форм: интересная книга или какой-нибудь шедевр звукозаписи ненадолго увлекали его воображение, но только тогда, когда это совпадало с его неудержимым стремлением к развитию.

Бывало, конечно, что красивая безделушка или лестная похвала захватывали его воображение, но после этого появлялось какое-то чувство гадливости, никчемности всех этих соблазнов.

К Марианне его тянуло нечто иное. Общение с ней давало ему жгучее чувство, испытываемое в школе, в своем кошмарном прошлом, запечатлевшемся в памяти, как яркое сновидение, где кипела жизнь и борьба за существование.

Да, ощущения борьбы манили его, но притягательность ее была не в самом акте, а в тех острых переживаниях, которые она вызывала, кидая его существование в иной мир, полный приключений и тайн, чарующих своей не наигранной правдой.

Если можно так сказать, это какая-то своеобразная романтика. Но нет, ее героем ему быть не хотелось. Он желал созерцать, оставаясь в стороне от дела. Но ощущать его, входить в это пьянящее чувство стресса, когда, придя домой, с содроганием вспоминаешь, что с тобой было. Как после удивительного сна просыпаешься в повседневной будничности. Эти иллюзии еще притягивали.

Он понимал их подлинный смысл, зная все закономерности развертывающихся событий, видя роли соучастников представления, в котором ему приходилось быть актером, порой опускаясь до самых низов скотства этой Божественной драмы.

Но отрадно было вдвойне, когда после всей грязи, выплеснувшейся в твою душу, начиналось воскресение к светлому счастью истины. Тогда Рулон ясно осознавал верность наставлений Марианны, дававших не уходящее блаженство осуществляющим их.

Становилось просто больно и обидно за людей, которые в своем невежестве жаждут насладиться этой мерзостью, рвутся к ней, восхваляя ее, придумывая предлоги, чтобы задушить в себе позывы, зовущие к правде, свету и высшему благу. И оно даже недоступно воображению тех, кто закостенел в своей приверженности к сладким плодам этого мира.

Становится подлинно ясным весь обман приходящих чувств и ложных радостей, сменяемых болезненной скорбью.

Голубой король (PLUS)

Поздно придя в школу, когда уже начался первый урок, Рулон прошелся по тихим коридорам, пахнущим свежей краской, известкой и дустом, и подошел к двери класса, где должен был идти урок биологии. Он заглянул в класс. Биолог что-то выкрикивал. Ученики ерзали и шумели. Появление Рулона усилило беспокойство в классе.

— Рулон, заходи!

— Здорово, Руля! — раздались радостные крики.

— Сколько ты еще будешь опаздывать! — заорал биолог. — Быстро садись, подлец!

Рулон зашел и сел на свое место. Марианны, как всегда, не было. В это время в школе она появлялась крайне редко. Рулон решил, что начнет медитировать или нарисует на парте голую жопу.

Но, увидев, что на столе лежит учебник, решил его полистать. Он увидел кар­тин­ку, изображающую мозг, и стал ее разглядывать и читать параграф о стро­ении мозга. Сперва он пытался читать осознанно, т.е. одновременно ощущая тело, дыхание, концентрируясь в межбровье, да еще краем глаза видеть, что проис­ходит в классе. Но скоро он зачитался, забыл о своем намерении и выпал из реальности.

В книге он вычитал о том, что в мозге есть центры удовольствия и центры страдания. И его осенила мысль. Ведь человек всю свою жизнь ищет способ щекотать центр удовольствия и боится, чтоб не включился центр страдания. И на этом его ловят, начинают программировать с детства. Когда он делает то, что нужно родителям, то они его гладят по голове, дают конфетку, т.е. связывают какие-либо свои дурацкие установки с центром удовольствия. Формируют у ребенка условный рефлекс, как у собаки Павлова. А когда он делает что-то не то, что им нужно, бьют, ругают, т.е. связывают у него в мозгах эти действия с центром страдания, называя все это воспитанностью, совестью и прочими словами. Но на самом деле они растят зомби, всего сотканного из подобных условных рефлексов.

Размышления Рулона прервал биолог, который треснул его по башке указкой, крича, чтоб он немедленно отвечал. Немного ошеломленный, Рулон встал и не знал, что сказать.

— Сегодня ты получишь кол, раз ты ни хрена не знаешь, — закончил он свою тираду.

Рулон сел на стул и сразу подскочил, закричав от боли, так как, пока он стоял, ему успели заботливо наложить кнопок и иголок под зад.

Биолог снова стал орать на него. Рулон стряхнул кнопки, сел и подумал: «Как все-таки опасно быть неосознанным и терять бдительность».

Сев за парту, он снова стал листать книгу. Он вычитал, что железы у людей выделяют различные вещества и от этого люди бывают тощими, толстыми и т.д. Рулон подумал, что не только физическое тело, но и психика также зависит от этих веществ. Чуть больше одного вещества — человек будет бабником, чуть меньше — и он станет фригидным. Что от этих веществ зависит активность и пассивность, ум и глупость. Наверное, если вещества как-то гармонично выделяются, то и человек будет счастлив и удачлив, если нет, то будет у него все не удаваться. От размышлений его отвлек дикий смех класса. Рулон поднял голову и увидел, что биолог объясняет что-то про половые органы и размножение. Увидев, что ученики не могут спокойно воспринимать эту тему, биолог решил закруглиться.

— А остальное вы прочтете дома по учебнику.

На этом урок закончился. Рулон сунул учебник за штаны, так как портфель он не носил, решив, что почитает его еще на следующем уроке.

Но следующим уроком оказалась физкультура. Рулон дождался, когда начнется урок, затем зашел в раздевалку и, убедившись, что все уже переоделись и ушли на занятие в спортзал, сел на лавку и стал снова читать книгу. Но он забыл, что самое трудное в школе — это чему-то учиться. Внезапно в раздевалку завалил Буля с корешами. Увидев Рулона, они очень обрадовались.

— А ты что здесь делаешь? — спросил Буля.

— Да у меня нет формы, и меня не пускают на занятия, — испуганно ответил Рулон.

Кореша захохотали.

— Давайте, на хрен, обрядим этого хуя моржового в девчачье, — предложил Буля.

Кореша радостно забалдели. Гнилой притащил из девчачьей раздевалки какие-то тряпки и стал примерять их на Рулона.

— А ну, одевай, хуесос, — заорал Гнилой и дал Рулону по морде.

Рулон нерешительно стал надевать на себя юбку.

— Давай, давай, педераст! — кричал Буля.

Они обрядили его в женскую форму, белые носочки и вытолкнули в спортзал. Увидев его, пацаны весело забалдели.

— Ты что вырядился? А ну-ка, быстро приведи себя в порядок, назидательно сказала физручка.

— У меня нет спортивного костюма, — ответил Рулон.

И класс снова залился хохотом. Наконец физручка его выгнала в раздевалку и сказала, чтоб он не приходил на урок. Получив еще пару пиздюлей от Були, Рулон переоделся и, выйдя из раздевалки, направился к своему логову, спрятавшись под лестницу, продолжил чтение.

В книжке было написано, что разные части мозга отвечают за разные функции человека. Рулон подумал, что все ведь находится в башке человека, а на самом деле неизвестно, какова наша жизнь. «Например, почему я считаю мать своей матерью? Это просто внушение, которое связывает образ этой женщины с понятием «мать». Но это просто ассоциативные связи. Точно так же людям внушали, что Сталин их отец, и они умирали за него, как мухи. Дурачье, черти! Нет, теперь меня никто уже не обманет. Все восприятие мира порождено мозгом. Может и, вообще весь мир не больше чем сон. Ведь во сне всякая чушь кажется реальностью. Почему же мы так уверены, что то, что мы видим наяву, не является такой же чушью?»

Рулону показалось, что перед ним открывается какая-то великая тайна. Ему захотелось поделиться этим знанием с Марианной. Он встал и пошел к ней, пребывая в своих размышлениях.

Выйдя на улицу, он вдруг ощутил, как его щеку ожег удар. Это местное хулиганье стало обстреливать его снежками. Еще один снежок больно ударил его по носу так, что потекла кровь. Это быстро привело Рулона в реальное состояние. Он стал ловко уворачиваться от обстрела. Видя, что они не могут в него попасть, хулиганы направились к нему.

— Ну что, — сказал Цурик, — научился уворачиваться, сука, еблом-то не щелкай, паскуда, — и засунул Рулону снежок за шиворот, и стал хлопать его по спине, чтоб снег лучше обжигал тело своим холодом.

Рулон хотел вырваться, но он подставил ему подножку и толкнул мордой в сугроб. Вылезая из снега, Рулон очень кстати вспомнил стихотворение:

Все глаза и уши залепил мне снег.

Мне в сугробе горе, а ребятам — смех.

Рулон сделал вид, что никак не может подняться, и пока хулиганы хохотали над ним, резко вскочил и побежал под дружный смех и ругательства пацанов.

Прикладывая снег к разбитому носу, он подумал: «Лучше бы я был бдительным и не размышлял, иллюзорен мир или нет. Тогда бы всего этого не произошло. Мысли ведь тоже иллюзорны. Только наблюдение единственно реально. Только наблюдатель есть и во сне, и в бодрствовании. Значит, нужно, чтобы он не засыпал в мыслях и прочих отождествлениях». Думая так, он добрался до Марианны и позвонил в знакомую дверь. Долго ему пришлось ждать. Наконец дверь открылась, Марианна окинула его безразличным взглядом.

— А, это ты, свинья. Ну, сегодня мне некогда, — и закрыла дверь.

Рулон заскулил в замочную скважину.

— Меня Буля в женское платье наряжал. Я хотел это тебе рассказать.

Но ответа не последовало. Рулон спустился вниз по лестнице и вышел во двор. Вдруг он услышал окрик Марианны.

— Эй! Говно, иди сюда!

Рулон поднял голову и увидел ее в открытом окне, она звала его. Со всех ног он побежал к ней обратно. Подойдя к двери, он позвонил. Но ему никто не открывал. Он подождал еще минут десять. В его душе стала возникать обида, но он делал глубокие вдохи и старался не допустить ее.

Рулон уже решил идти, но подумал: «Она позвала меня, значит, я должен быть здесь. Пока мое терпение не кончится, я буду сидеть под дверью». Он достал злосчастный учебник, за который ему так сегодня досталось, и снова стал его читать.

В книге было написано, что крысам в башку
вставляли электроды в центр удовольствия и страдания. И крысы блаженствовали или мучились.
Одну крысу научили нажимать рычаг, в зависимости от которого импульсы шли в центр удовольствия, и она нажимала его до такой степени, пока не сдохла. Этот случай сильно напомнил ему историю наркоманов.

Он понял, что удовольствие — небезобидная
вещь, что за любое удовольствие нужно платить,
прежде всего своей энергией. И если это вредное удовольствие, то и здоровьем. Что никакого вечно-
го счастьица не может быть, так как количество
энергии у человека ограничено. А могут быть только временные удовольствия, сила которых впрямую зависит от молодости восприятия и здоровья. Прошло несколько часов. Внезапно открылся лифт, и на площадке появилась разодетая дама лет тридцати. Она была вульгарно намазана. Как только она увидела Рулона, то стала сразу кокетничать.

— Прекрасный мальчик, не подвинешься ли ты, чтобы я смогла подойти к двери, — сказала она каким-то фальшивым голосом.

Рулон отодвинулся, и она позвонила в дверь,
которая Рулону сегодня не открывалась. Марианна сразу открыла и впустила гостью. Увидев, что Рулон до сих пор сидит у двери, она глумливо улыбнулась.

— Ну что, пес, дождался? Тогда заходи, но только на четвереньках, понял?

Рулон встал на четвереньки, взял в зубы книгу и заполз в дверь. Гостья охнула и фальшиво рассмеялась.

— Дак, это твой? — удивленно спросила она.

— Ну ты ж видишь, это моя собака. Рулон, голос! — властно крикнула Ма­рианна.

Рулон выронил учебник из зубов и звонко залаял.

— Какой ужас! Прекрасный мальчик, и так себя ведет, — выразила дама свой поддельный страх и всплеснула руками.

— Рулон, фас! — приказала хозяйка.

Ее «пес» зарычал и сделал вид, что собирается укусить гостью. Дама отпрыгнула в неискреннем испуге и завизжала.

— Ну что, скоморох, научился? — презрительно сказала хозяйка.

С пренебрежением отвернувшись, она провела гостью в комнату, велев Рулону подождать на кухне. Он зашел туда, сел на стул и налил себе крепкого чаю, медитируя на том, как пар поднимается вверх над чайником. Через несколько минут Марианна появилась уже в другом настроении. Она подошла и села к нему на колени, обняла его и ласково погладила по голове.

— Ты не очень устал сидеть в коридоре,
милый?

— Да нет, — ответил он, обнимая ее за талию, — я читал книгу. Он рассказал ей все, что с ним произошло за день.

Марианна весело хохотала и болтала ногами, продолжая обнимать и ласкать его, подливая ему горячего чаю.

— Да, теперь ты, надеюсь, понял, дорогой, — вкрадчиво прошептала она, — что одного понимания недостаточно. Нужна воля, чтоб управлять своим мозгом и теми иллюзиями, которые он создает. Значит, ты подумал, что все иллюзия. Интересно. А знаешь, что сейчас ты будешь делать?

— Нет, — сказал Рулон.

— Ты будешь заниматься сексом с Ольгой.

— С этой бабой? — поморщившись, переспросил Рулон. — Нет, я не хочу!

Марианна мгновенно вскочила на ноги и властно закричала:

— Я тебе приказываю это делать. Ты понял?

— Ну, если это нужно, я сделаю, — уже смиренно ответил Рулон и опустил голову.

— отвечай, как солдат, сука! — жестко выкрикнула она.

Рулон вскочил, встал навытяжку.

— Есть! Будет сделано! — браво, как солдат, отрапортовал он.

— Исполнять! — крикнула Марианна, вытянув руку в повелительном жесте.

И Рулон зашагал в комнату к Ольге. Рулон прошел и сел с ней рядом на диван. Марианна зашла следом, задвигая плотные шторы.

— Ну что, голубки, начинайте веселье.

— ох, уже, — жеманно произнесла Ольга, прижимаясь к Рулону.

Марианна вышла, и он начал нехотя гладить и раздевать ее. Она ему казалась какой-то неприятной. Ольга стала ласкаться к нему, все время повторяя: «Прекрасный мальчик, прекрасный мальчик». Рулон почти раздел ее и хотел на нее взгромоздиться, как вдруг обнаружил у нее между ног здоровый хер. Ошеломленный и переполненный отвращением, он вскочил и выбежал из комнаты.

— Это же педераст!? — закричал он, подбегая к Марианне. Она, увидев его взбудораженный вид и выпученные глаза, громко расхохоталась.

— Ну вот, видишь, как помогла тебе бдительность, — съязвила она, — даже хер в говне не запачкал.

Рулон продолжал быть возбужденным и нервно ходил из угла в угол абсолютно голый.

— Ну что ж ты не поймешь, что все иллюзия, — продолжала издеваться над ним Марианна, — бесштанный придурок, иди оденься и не тряси своим хуем, — скомандовала она.

Рулон не хотел снова туда заходить.

— Там же этот, Оля, — сказал он раздраженно.

— Ну и что! Помнишь, ты рассказывал о Содоме и Гоморре. Ты ведь сказал, что все это нормально. Иди, расскажешь об этом Оле, — глумясь, сказала она.

— Я? — опешил Рулон. — Да, я говорил, но это просто теоретически.

— Ах ты, паскуда, книжечек начитался, а сам-то все мне на уши свою лапшу навешивал! А ну, иди рассказывай, чморофос вонючий, быстро! — властно крикнула она.

Рулон уже стал понемногу справляться с собой и направился вместе с Марианной в комнату, где ждал их немного помятый, но уже одетый Оля. Марианна грациозно расположилась в кресле, приняв сальную позу.

— Псом ты сумел быть, а вот геем еще нет. Не обрадовался этой шутке,
не хватает у тебя гибкости, не сумел ты посмеяться над собой. Плохой ты еще скоморох.

— Да, что-то слишком шокировала меня эта ситуация, — виновато сказал Рулон, застегивая штаны и садясь на пол в позу лотоса.

— А вот вину незачем испытывать, она зачмаривает, — произнесла Марианна. — Чувствуешь вину, тогда злись на себя, становись активнее, иначе не исправишь ошибки. Ну а теперь расскажи нам, почему попы выступали против сексуальных меньшинств.

Рулон сделал несколько резких выдохов и стал жестче, а затем начал рассказывать:

— Попы все делают для того, чтоб плодилось как можно больше пушечного мяса, чтоб государство росло и было кому воевать. А лесбиянки, скотоложцы,
некрофилы и педерасты не рожают детей. Этому делу, по их мнению, могут помешать шлюхи. Поэтому они притесняли и их. Но если раньше в этом, может, и была какая-то польза для успешного ведения войны, например, то теперь в этом уже нет необходимости, так как изобрели атомную бомбу и копья уже не нужны.

— Наоборот, Земля погибнет не от ядерного, а от демографического взрыва. Браво! — закричал Оля и захлопал в ладоши.

— То есть Земля погибнет от перенаселения. В Индии Ганг уже засрали, — продолжил Рулон. — Там трупы плавают, и индусы проводят тут же омовения. Вот к чему попы привели. И так будет везде, если не перестанут рожать. Проклятые дураки не понимают, как все это опасно.

— Ну, довольно, — сказала Марианна, махнув рукой. — А то ты так часами говорить можешь. Оля уже все понял, теперь он об этом поведает своим друзьям.

— Может, вы придете к нам и всему нас обучите, чтоб у нас была та теоретическая база, объясняющая пользу наших особенностей, — предложил Оля.

Рулон посмотрел на Марианну. Она усмехнулась.

— Ну мы еще об этом подумаем, а теперь, Оля, иди домой. Мы тут еще с Рулей позанимаемся.

Оля собрался и выперся восвояси.

— А все-таки жаль, что так все вышло, — приговаривал он.

Закрыв дверь за Олей, Марианна усмехнулась.

— Ну что, определил, каких у него не хватает веществ?

— Наверное, мужских гормонов, — ответил Рулон. — Только вот почему у одних их мало, а у других — много? Не пойму.

— Это все звезды, — ответила Марианна, усаживаясь на ноги к Рулону и обнимая его, — под какими планетами человек родится, таким он и будет.

— А почему рождаются такие, как Оля? — спросил Рулон, обнимая ее за
талию.

— Чтоб было интереснее, — расхохоталась Марианна. — Это просто проявление многообразия Абсолюта.

Марианна стала ласкаться к Рулону, расстегивая его рубашку.

— Ты хочешь меня? Я — твоя, — нежно шептала она ему.

Он стал целовать ее и тоже снимать с нее одежду. Тело Марианны благоухало запахом дорогих духов. Ее пышные волосы ласкали его шелковой волной своих прикосновений. Ее мягкие губы обещали ему райское блаженство. Ее упругие груди возбуждали в нем волну неудержимой страсти и желание обладать ею. Они почти уже разделись, валяясь на мягком персидском ковре, как вдруг Марианна жестко оттолкнула Рулона. Он услыхал пренебрежение в ее голосе.

— С таким чмом, как ты, я не собираюсь трахаться.

— Ну пожалуйста, — стал упрашивать ее Рулон, целуя его ноги.

— Пошел вон, червяк! — бросила она, отпихивая его ногой.

— Я уже научился не кончать, — клянчил Рулон. — Мы ведь можем заняться тантрой.

— Этого мало, мой милый, — властно произнесла она и отвернулась от Рулона, застегивая длинную юбку с большим разрезом.

— Что же нужно? Я все сделаю, — умолял Рулон.

— Да? Все сделаешь? — недоверчиво спросила она. — Тогда стань богом.

— Богом? — недоуменно спросил Рулон. — Ну хорошо, если нужно. А каким богом я должен стать, Христом? Иеговой?

— Нет, — брезгливо произнесла Марианна. — Христос и вся его команда мне не нравятся. Там нет хороших женских образов, Богоматерь, разве что. Но тогда, если мы будем трахаться, это уже будет инцест. Лучше стань Шивой. Знаешь такого индийского бога с луной в волосах и трезубцем в руке?

— Конечно, знаю, — заверил ее Рулон. — Только как им стать? — спросил он.

Марианна цинично улыбнулась.

— А ты молись, мой дорогой, — ответила она, — знаешь, как надо молиться?

— Ну, значит, просить бога, — промямлил он.

Марианна расхохоталась.

— Что же ты будешь просить? Чтоб вы поменялись местами, придурок лагерный? Нет, не просить, а стать богом, почувствовать себя им. Вот подлинная молитва, иначе бог твой будет убожеством, так как еще останешься ты, мир и дьявол где-то там закопошится. Нет, такой бог мне неинтересен. Ты должен ощутить себя душой всей Вселенной, а Рулон должен просто исчезнуть, как использованная туалетная бумага. Ты понял? — властно спросила она, жестко посмотрев на своего незадачливого партнера.

— Да, я буду стараться, — с готовностью произнес он, принимая позу медитации.

— Ну а я кем буду? — уже бархатно прошептала она, заигрывая с Рулоном. — Парвати или Кали? Какая жена Шивы тебе больше нравится?

— Я думаю, ты скорее грозная Кали с гирляндой черепов на шее, с мечом и отрубленной головой в руках, топчущая обезглавленное тело грешника.