О том, чем ночи зимние приметны 6 страница

Снова раздался дружный смех.

— Штрафовать его, штрафовать! — кричали все. — То, что он прочел прежде, еще куда ни шло. Ну а это совсем не годится!

Сюэ Паню хотели налить вина, но Баоюй запротестовал:

— У него очень хорошо подобраны рифмы…

— А вы придираетесь, — ухватился за его слова Сюэ Пань. — Если распорядитель одобрил, нечего шуметь!

Все тотчас же умолкли, только Юньэр, смеясь, сказала Сюэ Паню:

— Следующие две фразы, пожалуй, тебе не под силу, может быть, позволишь произнести их вместо тебя?..

— Глупости! — вскричал Сюэ Пань. — Неужели не справлюсь? Слушайте…

В чем радость женщин?

Тут ответ мой точен:

В блаженной лени после брачной ночи.

— Неплохо! — согласились все. Сюэ Пань продолжал:

Когда веселье женщин?

Стих мой лих:

Когда мужская плоть возжаждет их.

— Бессовестный! Как не стыдно! — возмутились гости. — Пой лучше песню!..

Комар назойлив:

«Хэн-хэн-хэн…» —

затянул Сюэ Пань.

— Что это ты поешь? — раздались удивленные возгласы.

Но Сюэ Пань как ни в чем не бывало продолжал:

Жужжат две мухи:

«Вэн-вэн-вэн…»

— Довольно, хватит! — закричали все хором.

— Будете вы слушать или не будете? — рассердился Сюэ Пань. — Эта песенка вся построена на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Не хотите, могу не петь, но и пить не стану!

— Ладно, не пой, не пей, только не мешай другим, — согласились гости.

Наступила очередь Цзян Юйханя. Он прочел такие стихи:

Скорбь женщины чем вызвана?

Ответ: ушел супруг, его потерян след.

Чем объяснить ее печаль?

Ответ: на масло из корицы денег нет.

Что значит радость женщины?

Ответ: нагар на свечке — значит, свадьба ждет[249].

Что есть веселье женщины?

Ответ: с супругой точно в лад супруг поет.

После стихотворения Цзян Юйхань запел песню:

Как отрадно! Она всех красавиц прелестных

воплотила в себе и, слепя красотой,

Уподобилась той, с бирюзового неба

к нам на землю сошедшей небесной святой.

Вся в расцвете весны —

молода и стройна,

Будет фениксов-птиц

жизнь, как чаша, полна!

О, высок Млечный Путь

в этом небе ночном!

Взяв серебряный в руки фонарь,

мы вдвоем

Незаметно за полог уйдем…

Окончив петь, Цзян Юйхань осушил кубок и сказал:

— Мои познания в поэзии поистине ничтожны, но, к счастью, вчера я случайно прочел и запомнил одну парную надпись. В ней как раз речь о том, что вы видите здесь на столе.

Он выпил еще вина, взял со стола цветущую коричную веточку и произнес:

В нос ударяют запахи цветов,

а это значит — будет днем тепло.

Всем понравились эти строки, и решено было, что приказ выполнен. Но тут с места вскочил Сюэ Пань.

— Никуда не годится! — закричал он. — Оштрафовать его! Оштрафовать! На столе никакой драгоценности нет, и твои стихи ни при чем!

— Какой драгоценности? — удивился Цзян Юйхань.

— Еще перечишь! — не унимался Сюэ Пань. — Повтори, что ты прочел!

Пришлось Цзян Юйханю прочесть еще раз.

— А Сижэнь разве не драгоценность?[250]— вскричал Сюэ Пань. — Кто сомневается, спросите у него!

Он указал на Баоюя. Баоюй смутился и произнес:

— Тебя за это надо как следует оштрафовать!

— Верно! Оштрафовать! — закричал Сюэ Пань, схватил со стола большой кубок и единым духом его осушил.

Фэн Цзыин и Цзян Юйхань принялись расспрашивать, в чем дело, и когда Юньэр им объяснила, Цзян Юйхань встал и принес извинения.

— Вы ведь не знали и ни в чем не виноваты, — сказали гости.

Вскоре Баоюй вышел из-за стола. Цзян Юйхань последовал за ним и на террасе еще раз извинился. Привлекательная внешность Цзян Юйханя, его изящные манеры понравились Баоюю, он пожал актеру руку и сказал:

— Приходите как-нибудь ко мне! Поговорим об актере Цигуане из вашей труппы. Слава о нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел счастья с ним встретиться.

— Да это мое детское имя! — воскликнул Цзян Юйхань.

Баоюй был и удивлен, и обрадован.

— Какое везенье, какое везенье! — восклицал он, — Недаром вы так знамениты! Наконец-то мы с вами познакомились. Что бы такое вам подарить?

Он немного подумал, вытащил из рукава веер, снял с него яшмовую подвеску и протянул актеру:

— Примите от меня в знак уважения и будущей дружбы, хотя эта вещь слишком ничтожна для такого случая.

— Право, это незаслуженная награда, — произнес Цигуань, принимая подвеску. — Но и у меня есть одна редкая вещь, я с благодарностью подарю ее вам.

Он расстегнул куртку, снял ярко-красный пояс и отдал Баоюю.

— Это подарок Бэйцзинскому вану от царицы страны Юсян, — пояснил он. — Если этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и я надел его сегодня впервые. Никому другому я бы этот пояс не отдал, но вас, второй господин, прошу принять мой подарок. А мне взамен дайте свой, а то нечем подпоясаться.

Баоюй с радостью принял подарок, снял свой пояс с узорами из сосновых шишек и отдал Цигуаню.

В это время раздался громкий возглас:

— Попались!..

К ним подскочил Сюэ Пань, схватил обоих за руки и воскликнул:

— Что же это вы? Вино не допили и убежали? Ну-ка, покажите, что у вас там?

— Ничего, — ответили оба.

Но от Сюэ Паня отделаться было не так просто. К счастью, на выручку подоспел Фэн Цзыин. Вместе они вернулись к столу. До позднего вечера продолжалось веселье.

Возвратившись домой, Баоюй переоделся и сел пить чай. Сижэнь заметила, что на веере не хватает одной подвески, и спросила:

— Ты куда девал подвеску?

— Наверное, потерял, — ответил Баоюй.

Сижэнь не придала этому никакого значения, но, когда Баоюй собрался спать, заметила на нем красный, как кровь, пояс и стала догадываться, что произошло.

— У тебя замечательный новый пояс, — сказала она, — и ты можешь мне вернуть тот, который я тебе отдала.

Только сейчас Баоюй вспомнил, что подаренный Цигуаню пояс принадлежал Сижэнь, и не следовало так легкомысленно с ним расставаться. Он раскаивался в душе, но признаться боялся и с улыбкой сказал:

— За пояс я тебя вознагражу.

— Я сразу поняла, что ты опять занимался дурными делами! — кивнув головой, со вздохом произнесла Сижэнь. — Но не надо было отдавать мою вещь этим никчемным людям! Жаль, что ты не подумал об этом!

Она хотела сказать еще что-то, но, заметив, что Баоюй пьян, не стала ему докучать, разделась и легла в постель. За ночь ничего особенного не произошло.

Утром, едва проснувшись, Сижэнь услышала возглас Баоюя:

— Ну-ка, погляди! Ночью к нам забрались воры, а ты спала как ни в чем не бывало!

Тут Сижэнь заметила на себе тот самый красный пояс, который видела у Баоюя, и поняла, что это он ночью повязал его ей.

— Не нужна мне такая дрянь! — крикнула она, снимая пояс — Забирай обратно!

Баоюй принялся ласково ее уговаривать. Наконец Сижэнь согласилась поносить пока пояс. Но как только Баоюй вышел, сняла его, бросила в пустой ящик и надела другой. Вернувшись, Баоюй ничего не заметил и принялся расспрашивать, как прошел вчерашний день.

— Вторая госпожа Фэнцзе присылала служанку за Сяохун, — ответила Сижэнь. — Хотели дождаться тебя, но я решила, что не стоит, и сама ее отпустила.

— И правильно сделала, — кивнул головой Баоюй. — Я ведь об этом знал, зачем же было меня дожидаться?

— От гуйфэй приезжал евнух Ся, привез сто двадцать лянов серебра, — продолжала Сижэнь. — Гуйфэй приказала устроить с первого по третье число «благодарственное моление о ниспослании спокойствия» в монастыре Чистейшей пустоты, совершить жертвоприношения и пригласить актеров. Государыня также желает, чтобы пожаловал туда старший господин Цзя Чжэнь вместе со всеми членами рода, воскурил благовония и поклонился Будде. Еще она прислала с евнухом подарки к празднику Начала лета.

Сижэнь позвала служанку и велела ей принести подарки: два дворцовых веера, две нити четок из красного благовонного дерева, два куска шелка с узором из хвостов феникса и циновку, сплетенную из стеблей лотоса.

— А остальные что получили? — полюбопытствовал Баоюй, не скрывая радости. — То же самое?

— Твоя бабушка получила в придачу яшмовый жезл «исполнения желаний», так же как отец, мать и тетя, еще агатовую подушечку, — рассказывала Сижэнь. — Баочай то же, что и ты. Барышня Линь Дайюй, вторая барышня Инчунь, третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь — веер и четки. Супруга старшего господина госпожа Ю, супруга второго господина Фэнцзе — по два куска тонкого шелка, по два куска атласа и по два мешочка для благовоний, а сверх того по две лекарственные палочки.

— Как же так? — недовольно спросил Баоюй. — Почему сестра Баочай получила такие подарки, как я, а сестрица Дайюй похуже? Может быть, что-то перепутали?

— Нет, — ответила Сижэнь, — этого не могло случиться, все было подробно расписано! Твои подарки находились у бабушки, я принесла их оттуда. Бабушка велела тебе завтра с утра прийти поблагодарить.

— Непременно, — обещал Баоюй.

Он велел позвать Цзыцзюань и сказал ей:

— Отнеси эти вещицы своей барышне и передай, пусть выберет что понравится и оставит себе.

Цзыцзюань ушла, но вскоре вернулась с ответом:

— Барышня велела сказать, что тоже получила подарки и ей ничего не нужно.

Баоюй велел служанкам взять подарки обратно, а сам быстро умылся и хотел отправиться к матушке Цзя. Но тут он увидел в дверях Дайюй и с улыбкой бросился ей навстречу:

— Почему ты ничего не пожелала взять из того, что я прислал?

Дайюй давно забыла о том, что накануне сердилась на Баоюя, но все же сказала:

— Такого счастья я недостойна. Разве могу я сравниться с барышней Баочай, которую, благодаря ее золоту, судьба связала с яшмой? Ведь я всего лишь невежественная девчонка!

Услышав «золото» и «яшма»[251], Баоюй растерянно произнес:

— Это все болтовня, у меня и в мыслях ничего подобного не было! Пусть меня покарает Небо и уничтожит Земля, пусть я навсегда потеряю человеческий облик, если говорю неправду.

Дайюй догадалась, что он понял намек, и промолвила:

— К чему давать клятвы? Все эти россказни о золоте и яшме мне совершенно безразличны.

— Не знаю, как тебе объяснить, но когда-нибудь ты сама поймешь мои чувства, — сказал Баоюй. — Ведь после бабушки, отца и матери ты мне дороже всех. Ни к кому я так не привязан, клянусь!

— Не клянись, — сказала Дайюй, — я знаю, что ты думаешь только обо мне, когда я перед тобой, но стоит тебе увидеть сестру Баочай, как ты сразу обо мне забываешь!

— Это тебе так кажется, — возразил Баоюй.

— Тогда почему ты вчера не обратился ко мне, когда сестра Баочай не захотела тебя выгораживать? — спросила Дайюй. — Как бы ты поступил, будь я на ее месте?

В этот момент вошла Баочай и разговор прекратился. Но девушка, будто ничего не заметив, направилась к госпоже Ван, посидела немного и пошла к матушке Цзя. Баоюй был уже там.

Баочай вспомнила, как ее мать однажды рассказывала госпоже Ван, что в свое время какой-то монах подарил ей золотой замок и предсказал, что ее дочь выйдет замуж за обладателя яшмы. Поэтому Баочай и избегала Баоюя. А тут еще Юаньчунь прислала ей и Баоюю одинаковые подарки. Совсем неудобно. Хорошо, что Баоюй увлечен Дайюй и не придал этому никакого значения. Увидев сестру, Баоюй попросил:

— Сестра, дай-ка мне посмотреть твои четки!

Четки висели на левой руке Баочай. Рука была пухлой, и снять их сразу Баочай не смогла. Глядя на ее полные белые руки с лоснящейся кожей, Баоюй невольно подумал:

«Жаль, что у Дайюй не такие руки, как приятно было бы их погладить!»

И тут в голову ему пришла мысль о «золоте и яшме». Он взглянул на Баочай, на ее нежное, будто серебряное лицо, глаза, напоминавшие абрикос, алые губы, густые брови-стрелы, и она показалась ему красивее Дайюй. Это повергло его в смятение.

Баочай уже сняла с руки четки, но он забыл про них и стоял ошеломленный.

Баочай заметила растерянность Баоюя, и ей стало неловко. Она бросила четки и собралась уйти, но в этот момент увидела на пороге Дайюй, та, покусывая платочек, пристально смотрела на них.

— Ты ведь боишься ветра, — произнесла Баочай. — Зачем же стоишь на сквозняке?

— Я только сейчас вышла, — ответила Дайюй. — Мне показалось, что кричит дикий гусь, и я решила поглядеть.

— Где гусь? — воскликнула Баочай. — Пойду-ка и я посмотрю!

— А он уже улетел, — промолвила Дайюй.

Она взмахнула платочком и задела Баоюя по лицу.

— Ай-я, — вскрикнул Баоюй. — Что это?

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава двадцать девятая

Счастливый юноша молит о блаженстве;

чересчур мнительная девушка пытается разобраться в своих чувствах

Итак, когда Дайюй взмахнула платочком и задела Баоюя по лицу, тот воскликнул:

— Кто это?

— Это я, нечаянно, — ответила Дайюй, виновато покачала головой и улыбнулась. — Сестра Баочай хотела посмотреть, где летел дикий гусь, я показала платочком и вот попала тебе по лицу.

Баоюй потер глаза, хотел что-то сказать, но промолчал.

Вскоре пришла Фэнцзе, сказала, что первого числа в монастыре Чистейшей пустоты будут служить благодарственный молебен, после которого состоится представление, и предложила всем поехать туда.

— Я, пожалуй, останусь дома, — сказала Баочай. — Очень жарко, да и все эти пьесы я видела.

— Там есть две башни, в них довольно прохладно, — промолвила Фэнцзе. — Захотите поехать, я заранее пошлю людей, чтобы хорошенько убрали, переселили оттуда монахов, развесили занавески, и не велю никого из посторонних туда пускать. Мы с госпожой уже договорились об этом. Если же вы не хотите, я поеду одна. Уж очень скучно последние дни! А домашние представления мне надоели!

— Я поеду с тобой, — заявила матушка Цзя.

— Это хорошо, бабушка, только мне не совсем удобно, — заметила Фэнцзе.

— Пустяки, — ответила матушка Цзя, — я расположусь на главной башне, а ты на боковой, так что тебе не придется приличия ради стоять возле меня. Согласна?

— Это еще одно доказательство вашей любви ко мне! — воскликнула Фэнцзе.

— И тебе следовало бы поехать, — обратилась матушка Цзя к Баочай, — ведь твоя мать едет. Дома будет так скучно, что поневоле придется спать.

Пришлось Баочай согласиться.

Матушка Цзя послала служанок за тетушкой Сюэ, велев им также предупредить госпожу Ван, чтобы взяла с собой девушек. Госпожа Ван отказалась ехать, ей нездоровилось, к тому же она ждала вестей от Юаньчунь. Но, узнав, что сама матушка Цзя собирается ехать, сказала:

— Пожалуй, там будет весело. Пусть все, кто желает поразвлечься, поедут вместе со старой госпожой.

Едва об этом стало известно в саду, как не столько барышни, сколько их служанки, которым, кстати сказать, не так уж часто удавалось бывать за пределами дворца Жунго, загорелись желанием во что бы то ни стало съездить повеселиться и пустили в ход все средства, чтобы уговорить своих хозяек не отказываться от приглашения. Таким образом, Ли Вань и все девушки, жившие в саду Роскошных зрелищ, изъявили желание ехать. Это еще больше обрадовало матушку Цзя, и она распорядилась тотчас же послать в монастырь людей, чтобы все там хорошенько прибрали. Но мы не будем об этом подробно рассказывать.

Итак, первого числа у ворот дворца Жунго скопилось множество экипажей и всадников, собралась целая толпа людей.

Дворцовые слуги и управляющие знали, что церемония устраивается по повелению гуйфэй и к тому же совпадает со счастливым праздником Начала лета, знали также, что сама матушка Цзя отправляется в монастырь воскурить благовония. Поэтому они проявили особое усердие и захватили с собой все, что только могло понадобиться в подобном случае.

Вот вышла из дому матушка Цзя и села в паланкин с восемью носильщиками. Ли Вань, Фэнцзе и тетушка Сюэ заняли места в паланкинах с четырьмя носильщиками. Баочай и Дайюй ехали в коляске под бирюзовым зонтом с бахромой, украшенной жемчугом и драгоценными камнями, а Инчунь, Таньчунь и Сичунь — в коляске с красными колесами под пестрым зонтом. Затем следовали служанки всех барышень и дам. Кормилица с маленькой Дацзе на руках ехала в отдельной коляске. Еще взяли с собой старых мамок и нянек, женщин, обычно сопровождавших хозяев при выездах, служанок для черной работы и разных поручений, в общем, экипажи запрудили всю улицу.

По обеим сторонам толпились жители, желавшие поглядеть на пышное и торжественное праздничное шествие. Женщины из бедных семей стояли в воротах своих домов, оживленно переговариваясь и жестикулируя.

Вдруг далеко впереди заколыхались флаги, зонты и процессия двинулась. Ее открывал юноша, восседавший на белом коне под серебряным седлом. Он держал в руках поводья с красной бахромой и ехал шагом перед паланкином, который несли восемь носильщиков. Окутанная дымом благовоний, процессия двигалась за ним. Тишину на улице нарушал лишь скрип колес да стук конских копыт по мостовой.

Когда процессия достигла ворот монастыря Чистейшей пустоты, послышались удары в колокол и навстречу в полном облачении, сопровождаемый монахами, вышел настоятель Чжан. Завидев его, Баоюй сошел с коня.

Едва паланкин матушки Цзя внесли в ворота монастыря, она увидела по обе стороны дорожки статуи богов и приказала остановиться. Встречать ее вышли Цзя Чжэнь и другие младшие члены рода. Фэнцзе и Юаньян, приехавшие раньше, помогли матушке Цзя выйти из паланкина.

Но в этот момент произошло замешательство: даосский монашек лет двенадцати — тринадцати, который снимал нагар со свечей, зазевался, а когда хотел убежать и спрятаться, попал прямо в объятия Фэнцзе. Не долго думая, та дала ему такую затрещину, что мальчик полетел кубарем.

— Паршивец! — крикнула Фэнцзе. — Куда тебя несет!

Монашек позабыл о выроненных щипцах и хотел улизнуть. Но в это время неподалеку остановилась коляска, в которой приехала Баочай. Сопровождавшие ее служанки, заметив несчастного мальчика, закричали:

— Хватайте его! Ловите! Бейте!

Услышав шум, матушка Цзя поспешила осведомиться, что произошло. Цзя Чжэнь бросился разузнавать. Но в это время подошла Фэнцзе и сказала:

— Какой-то монашек присматривал за свечами, да не успел спрятаться, вот и поднялся шум.

— Приведите этого мальчика, — приказала матушка Цзя, — и не пугайте его! Ведь в бедных семьях детям не могут дать приличного воспитания, поэтому нечего удивляться, что он оробел при виде такого пышного и шумного зрелища! Разве вам не жалко его? Неужели вы не подумали о его матери?

Она велела Цзя Чжэню немедленно выполнить ее приказание, и тот привел насмерть перепуганного мальчика. Сжимая в руках щипцы, тот опустился на колени и поклонился матушке Цзя до самой земли. Матушка Цзя велела поднять мальчика с колен, приласкала, спросила, сколько ему лет. Но он дрожал от страха и не мог вымолвить ни слова.

— Бедненький! — произнесла матушка Цзя и обратилась к Цзя Чжэню: — Уведи его! Пусть ему дадут денег на фрукты и больше не обижают!

Цзя Чжэнь почтительно поклонился и увел мальчика.

Между тем матушка Цзя осмотрела монастырь и совершила все положенные церемонии. Слуги, находившиеся за воротами, неожиданно увидели Цзя Чжэня, который вел маленького монашка. Цзя Чжэнь велел им дать мальчику денег и строго-настрого приказал не обижать, после чего поднялся на крыльцо и спросил, где управляющий.

— Управляющий! Где управляющий? — раздались голоса. И тотчас же, придерживая рукой шляпу, к Цзя Чжэню подбежал Линь Чжисяо.

— Здесь хоть и просторно, но слишком много людей, — сказал ему Цзя Чжэнь, — вот и началась суматоха. Поэтому слуг, которые могут понадобиться, оставь на этом дворе, а остальных отошли на другой двор. Несколько человек поставь дежурить у внутренних и у двух боковых ворот на случай, если понадобится что-нибудь передать или принести. Понял? Сюда приехали все наши барышни и женщины, так что смотри, чтобы посторонние не шатались.

— Слушаюсь! Понятно! — несколько раз почтительно повторил Линь Чжисяо.

— Можешь идти! — сказал ему Цзя Чжэнь и снова обратился к слугам: — А где Цзя Жун?

Не успел он спросить, как тут же увидел сына — он выбежал из боковой башни.

— Полюбуйтесь-ка! — рассердился Цзя Чжэнь. — Я стою на солнцепеке, а он, видите ли, спрятался в тень!

Он велел слугам плюнуть на Цзя Жуна. Зная крутой нрав Цзя Чжэня, слуги не осмелились перечить, и один из них, мальчик, подбежал, плюнул Цзя Жуну в лицо и крикнул:

— Сам господин не боится жары! А вы осмелились спрятаться в холодок?

Цзя Жун стоял навытяжку, не произнося ни слова.

Испугались и остальные, укрывшиеся в тени, под монастырской стеной, и один за другим незаметно ускользнули из тени.

— Ну, чего ждешь? — снова обрушился Цзя Чжэнь на сына. — Живо садись на коня и езжай домой за служанками, которые там остались. Старая госпожа и барышни здесь, пусть едут прислуживать!

Цзя Жун бросился со двора, крича на ходу, чтобы подавали коня, а про себя возмущался: «Все бродили без дела, а досталось мне одному!»

— У тебя что, руки связаны? — заорал он на слугу. — Коня не можешь подать!

Ехать в город Цзя Жуну не хотелось, он подумал было послать вместо себя слугу, но не решился и поскакал сам.

Цзя Чжэнь между тем собрался войти в дом, как вдруг заметил стоявшего рядом даоса Чжана, который с улыбкой обратился к нему:

— Мне, собственно говоря, как монаху, можно бы находиться в помещении. Но поскольку там укрылись от жары барышни, я не посмел войти без вашего дозволения, господин! Может быть, госпожа что-нибудь пожелает или захочет пройтись, так вы передайте ей, что я буду ждать здесь.

Когда-то даос Чжан был одним из доверенных лиц Жунго-гуна, но Цзя Чжэнь знал, что сам покойный император называл его Бессмертным из великого царства грез и пожаловал ему должность главы даосского управления. А нынешний государь возвел его в сан Праведника, достигшего совершенства, потому ваны, гуны и правители отдаленных провинций величали его святым. Разумеется, и Цзя Чжэнь относился к даосу с почтением. К тому же Чжан часто бывал во дворцах Жунго и Нинго, где встречался с матушкой Цзя и барышнями.

— Ведь здесь все свои, — сказал ему Цзя Чжэнь. — А вы просите у меня дозволения войти? Попробуйте-ка еще раз завести подобные речи, я вас за бороду оттаскаю! Идемте!

Цзя Чжэнь привел даоса к матушке Цзя и промолвил с поклоном:

— Почтенный наставник Чжан пришел справиться о вашем здоровье, госпожа!

— Пусть подойдет, — ответила матушка Цзя.

Цзя Чжэнь подвел даоса. Тот хихикнул и произнес:

— О всевидящий Будда! Как я рад видеть вас, госпожа! Надеюсь, вы все в добром здравии и наслаждаетесь счастьем? Позвольте пожелать счастливой жизни всем вашим барышням! Давно я не приходил к вам во дворец справляться о здоровье! Кстати, госпожа, выглядите вы лучше, чем раньше!

— А ты как себя чувствуешь, святой отец? — с улыбкой осведомилась матушка Цзя.

— Вашими милостями пока здоров, — смиренно отвечал даос— А как чувствуют себя ваши домашние? Как поживает Баоюй? Недавно — двадцать шестого числа — я устроил торжество в честь дня рождения великого вана, Объявшего небо. Людей было немного, все чинно и скромно, но Баоюй не пришел, хотя я послал ему приглашение, сказали, что он отлучился из дома.

— В тот день его и в самом деле не было дома, — подтвердила матушка Цзя и приказала позвать Баоюя.

Но тут он сам появился, быстро подошел к даосу и справился о его здоровье. Даос облобызал юношу, в свою очередь осведомился, как тот себя чувствует, а затем обратился к матушке Цзя:

— Младший брат, как я вижу, пополнел!

— Это только так кажется, — возразила матушка Цзя. — На самом деле он слабый и хилый. Отец заставляет его учиться сверх всякой меры, даже до болезни довел!

— Недавно мне довелось читать стихи младшего брата, — продолжал даос Чжан, — выше всякой похвалы. Не понимаю, почему отец жалуется на его лень? Ведь младший брат достиг совершенства… И внешностью, и манерами, и речью своей он так напоминает покойного Жунго-гуна!

Глаза даоса увлажнились, а матушка Цзя печально произнесла:

— Да! Я вырастила нескольких сыновей и внуков, но ни один не похож на моего покойного мужа так, как Баоюй!

— Молодые господа и не представляют себе, каким был покойный Жунго-гун, — произнес даос Чжан. — Пожалуй, даже ваши сыновья плохо его помнят! — Даос громко рассмеялся и добавил:

— Недавно я видел в одной семье девушку пятнадцати лет, настоящую красавицу, и подумал, что неплохо бы просватать ее за Баоюя. Девушка умна, хорошо воспитана, к тому же богата, лучшей пары и не сыщешь. Не знаю только, каково ваше мнение, почтенная госпожа! Если согласны, я готов устроить это дело.

— Недавно один монах сказал, что мальчику суждено жениться, когда он будет постарше, — ответила матушка Цзя. — Вот подрастет, тогда и потолкуем. А пока разузнай все хорошенько об этой девушке. Дело не в богатстве, главное — чтобы собой была хороша. А если бедная, дадим ее родителям денег. Ведь очень трудно подыскать невесту и красивую, и с хорошим характером.

Фэнцзе, находившаяся тут же, упрекнула даоса:

— Ты, отец Чжан, так и не удосужился сделать талисман для моей дочки, а недавно набрался смелости и прислал ко мне людей просить кусок желтого атласа! Я не хотела давать, да побоялась тебя обидеть!

Даос ответил со смехом:

— Я, видно, ослеп и не заметил, что вы здесь. Талисман давно готов! Еще третьего дня я собирался прислать его вам, но, узнав, что к нам собирается госпожа, в суматохе забыл об этом… Талисман лежит перед статуей Будды, сейчас принесу.

Он побежал в главный зал храма и тут же вернулся, неся поднос с красным шелковым узелком. Даос развязал узелок, вытащил талисман и передал кормилице Дацзе, а сам изъявил желание взять девочку на руки.

— Ты бы так принес талисман, зачем понадобился поднос? — засмеялась Фэнцзе.

— Как же можно? У меня руки не такие чистые, как поднос, — ответил Чжан.

— Когда ты явился с подносом, я испугалась! — воскликнула Фэнцзе. — Думала, ты собираешься просить у нас подаяние!

Тут все громко расхохотались, даже Цзя Лянь не мог сдержать улыбку.

— Ах ты, мартышка! — покачала головой матушка Цзя, обернувшись к Фэнцзе. — Неужели не боишься угодить в ад, где болтунам отрезают язык?

— Нас, господ, это не касается, — сказала Фэнцзе. — Но хотелось бы знать, почему он все время твердит, что надо совершать побольше добрых дел? А если не совершать, разве меньше проживешь?

— Не для подаяния взял я поднос, — ответил Чжан. — Мне хотелось попросить у брата Баоюя его чудесную яшму, которую желают посмотреть пришедшие из далеких краев мой собрат по вероучению, его ученики и ученики его учеников.

— И стоило из-за этого беспокоиться! — воскликнула матушка Цзя. — Взял бы да и отвел к ним Баоюя, пусть любуются его яшмой сколько хотят!

— Поймите, почтенная госпожа, — возразил даос Чжан. — Благодаря вашим заботам я в свои восемьдесят лет здоров, и ступить лишний шаг для меня ничего не стоит. Зачем же утруждать брата Баоюя? Да еще в такую жару! Людей соберется много, и духота будет невыносимая.

Тут матушка Цзя приказала Баоюю снять яшму и положить на поднос. Чжан с благоговейным трепетом завернул ее в шелковый платок и вышел, подняв высоко поднос и неся его перед собой.

Тем временем матушка Цзя осмотрела монастырь и поднялась на башню. Здесь ее встретил Цзя Чжэнь и доложил:

— Отец Чжан принес яшму.

Даос с подносом в руках подошел к матушке Цзя и с улыбкой сказал:

— Благодаря вашей доброте все смогли посмотреть чудесную яшму брата Баоюя, за что выражают вам благодарность и свое глубочайшее почтение. К сожалению, ни у кого из моих братьев по вероучению не оказалось на сей случай достойных подарков, и они решили поднести вам в знак уважения ритуальные вещи, помогающие им проповедовать свое учение. Ничего особенного здесь нет, но если вы позволите, пусть брат Баоюй выберет себе то, что ему по душе, а остальное, если ему будет угодно, раздаст людям.

Матушка Цзя поглядела на поднос. На нем грудой лежали золотые украшения в форме полудиска, яшмовые украшения в форме полукольца, жезлы «исполнения желаний», пластинки с пожеланием благополучия, и все это было инкрустировано драгоценными каменьями, с тонкой чеканкой и отполировано до блеска. Всего на подносе лежало около сорока или пятидесяти предметов.

— Зачем ты обманываешь! — упрекнула даоса матушка Цзя. — Откуда возьмутся у монахов такие дорогие вещи? Этих подарков я никак принять не могу!

— Ведь они хотят выразить вам свое уважение, — смиренно произнес даос Чжан. — Я просто не посмел им помешать! Если вы откажетесь принять эти дары, почтенная госпожа, меня сочтут недостойным быть членом братства даосов.

Пришлось матушке Цзя согласиться, и она распорядилась принять дары.

— Конечно, нельзя отказываться, раз отец Чжан так просит, — сказал Баоюй матушке Цзя. — Но мне эти вещи ни к чему, и лучше всего раздать их бедным.