Е.л шварц обыкновенное чудо 20 страница

все это, если слушать, не разделяя звуков, составляло один крик. Среди рева

металлов, отстукивая и частя, выбрасывали гнилой пар сотни всяческих труб. У

молов, покрытых складами и сооружениями, вид которых напоминал орудия пытки,

- так много крюков и цепей болталось среди этих подобий Эйфелевой башни, -

стояли баржи и пароходы, пыля выгружаемым каменным углем.

"Бегущая по волнам" опустила якорь. Паруса упали, потом исчезли.

Встретив Бутлера, я спросил, долго ли мы пробудем в Дагоне. Он сказал, что

скоро начнут грузить, и действительно, прошло около получаса, как буксир

подвел к нам четырехугольный тяжелый баркас, из трюма которого носильщики

стали таскать по трапу крепкие деревянные ящики. Чистая палуба "Бегущей"

покрылась грязью и пылью. Я ушел к себе, где некоторое время слышал

однообразную звуковую картину. топот босых ног, стук брошенного па скат

ящика и хриплые голоса. Так продолжалось часа два. Наконец установилась

относительная тишина. Все рабочие, как я видел это в иллюминатор, сошли на

шаланду, и буксир потащил ее в порт.

Вскоре после этого к навесному трапу, опущенному по той стороне

корабля, где находилась моя каюта, подплыла лодка, управляемая наемным

лодочником. Шлюпка прошла так близко от иллюминатора, что я бегло рассмотрел

ее пассажиров. Это были три женщины: рыжая, худенькая, с сжатым ртом и

прищуренными глазами; крупная, заносчивого вида, блондинка, и третья -

бледная, черноволосая, нервного, угловатого сложения. Махая руками, эти три

женщины встали, смотря наверх и выкрикивая какие-то отчаянные приветствия.

На их плечах были кружевные накидки; волосы подобраны с грубой пышностью,

какой принято поражать в известных местах; сильно напудренная, театрально

подбоченясь, в шелковых платьях, кольцах и ожерельях, компания эта быстро

пересекла круглый экран пространства, открываемого иллюминатором. Я заметил

картонки и чемоданы. Гез получил гостей.

Даже не поднимаясь на палубу, я мог отлично представить сцену встречи

женщин. Для этого не требовалось изучения нравов. Пока я мысленно видел

плохую игру в хорошие манеры, а также ненатурально подчеркнутую галантность,

- в отдалении послышалось, как весь отряд бредет вниз. Частые шаги женщин и

тяжелая походка мужчин проследовали мимо моей двери, причем на слова,

сказанные кем-то вполголоса, раздался взрыв смеха.

В каюте Геза стоял портрет неизвестной девушки. Участники оргии

собрались в полном составе. Я плыл на корабле с темной историей и

подозрительным капитаном, ожидая должных случиться событий, ради цели

неясной и начинающей оборачиваться голосом чувства, так же странного при

этих обстоятельствах, как ревнивое желание разобрать, о чем шепчутся за

стеной.

Во всем крылся великий и опасный сарказм, зародивший тревогу. Я ждал,

что Гез сохранит в распутстве своем, по крайней мере, возможную

элегантность, - так я думал по некоторым его личным чертам; но поведение

Геза заставило ожидать худших вещей, а потому я утвердился в намерении

совершенно уединиться. Сильнее всего мучила меня мысль, что, выходя на

палубу днем, я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию. Мне

оставались - раннее, еще дремотное утро и глухая ночь.

Пока я так рассуждал, стало смеркаться. Береговой шум раздавался теперь

глуше; я слышал, как под окрики Бутлера ставят паруса, делаются

приготовления плыть далее. Брашпиль начал выворачивать якорь, и

погромыхивающий треск якорной цепи некоторое время был главным звуком на

корабле. Наконец произвели поворот. Я видел, как черный, в огнях, берег

уходит влево и океан расстилает чистый горизонт, озаренный закатом. Смотря в

иллюминатор, я по движению волн, плывущих на меня, но отходящих по борту

дальше, назад, минуя окно, заметил, что "Бегущая" идет довольно быстро.

Из столовой донесся торжествующий женский крик; потом долго хохотал

Синкрайт. По коридору промчался Гораций, бренча посудой. Затем я слышал, как

его распекала. После того неожиданно у моей двери раздались шаги, и

подошедший стукнул. Я немедленно открыл дверь.

Это был надушенный и осмелевший Синкрайт, в первом заряде разгульного

настроения. Когда дверь открылась, - из салона, сквозь громкий разговор,

послышалось треньканье гитар.

Повинуясь моему взгляду, Синкрайт закрыл дверь и преувеличенно вежливо

поклонился.

- Капитан Гез просит вас сделать честь пожаловать к столу, - заявил он.

- Передайте капитану мою искреннюю благодарность, - ответил я с

досадой, - но скажите также, что я отказываюсь.

- Надеюсь, вас можно убедить, - продолжал Синкрайт, - тем более, что

все мы будем очень огорчены.

- Едва ли вы убедите меня. Я намерен провести вечер один.

- Хорошо! - сказал он удивленно и вышел, повторяя: - Жаль, очень жаль!

Предчувствуя дальнейшие покушения, я взял перо, бумагу и сел к столу. Я

начал писать Лерху, рассчитывая послать это письмо при первой остановке. Я

хотел иметь крупную сумму.

На второй странице письма снова раздался настойчивый стук; не дожидаясь

разрешения, в каюту вступил Гез.

Глава XV

Я повернулся с неприятным чувством зависимости, какое испытывает

всякий, если хозяева делаются бесцеремонными.

Гез был в смокинге. Его безукоризненной, в смысле костюма, внешности

дико противоречила пьяная судорога лица. Он был тяжело, головокружительно

пьян. Подойдя так близко, что я, встав, отодвинулся, опасаясь неустойчивости

его тела, Гез оперся правой рукой о стол, а левой подбоченился. Он нервно

дышал, стараясь стоять прямо, и сохранял равновесие при качке тем, что

сгибал и распрямлял колено. На мою занятость письмом Гез даже не обратил

внимания.

- Хотите повеселиться? - сказал он, значительно подмигивая, в то время

как его острый, холодный взгляд безучастного к этой фразе лица внимательно

изучал меня. - Я намерен установить простые, дружеские отношения. Нет смысла

жить врознь.

- Синкрайт был, - заметил я, как мог, миролюбиво. - Он, конечно,

передал вам мой ответ.

- Я не поверил Синкрайту, иначе я не был бы здесь, - объявил Гез. -

Бросьте это! Я знаю, что вы сердитесь на меня, но всякая ссора должна иметь

конец. У нас очень весело.

- Капитан Гез, - сказал я, тщательно подбирая слова и чувствуя приступ

ярости; я не хотел поддаться гневу, но видел, что вынужден положить конец

дерзкому вторжению, оборвать сцену, начинающую делать меня дураком в моих

собственных глазах. - Капитан Гез, я прошу вас навсегда забыть обо мне как о

компаньоне по увеселениям. Ваше времяпрепровождение для вас имеет, надо

думать, и смысл и оправдание; более я не могу позволить себе рассуждать о

ваших поступках. Вы хозяин, и вы у себя. Но я тоже свободный человек, и если

вам это не совсем понятно, я берусь повторить свое утверждение и доказать,

что я прав.

Сказав так, я ждал, что он пробурчит извинение и уйдет. Он не изменил

позу, не шелохнулся, лишь стал еще бледнее, чем был. Откровенная, неистовая

ненависть светилась в его глазах. Он вздохнул и засунул руки в карманы.

- Вы нанесли мне оскорбление, - медленно произнес Гез. - Еще никто...

Вы выказали мне презрение, и я вас предупреждаю, что оно попало туда, куда

вы метили. Этого я вам не прощу. Теперь я хочу знать: как вы представляете

наши отношения дальше?! Хотел бы я знать, да! Не менее тридцати дней

продлится мой рейс. Даю слово, что вы раскаетесь.

- Наши отношения точно определены, - сказал я, не видя смысла уступать

в ему тоне. - Вы получили двести фунтов, причем я с вами не торговался

Взамен я получил эту каюту, но ваше общество в придачу к ней - не слишком ли

незавидная компенсация?

Был один момент, когда, следя за выражением лица Геза, я подумал, что

придется выбросить его вон. Однако он сдержался. Пристально смотря мне в

глаза, Гез засунул руку во внутренний карман, задержал там ее порывистое

движение и торжественно произнес:

- Я тотчас швырну вам эти деньги назад!

Он вынул руку, оказавшуюся пустой, с гневом опустил ее и, повторив, что

вернет деньги, добавил: "Вам не придется хвастаться своими деньгами", -

затем вышел, хлопнув дверью.

После этого я немедленно запер каюту ключом и стал у двери,

прислушиваясь.

В столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала

гитара. Там стали ходить, переговариваться; еще раз пронесся Гораций, крича

на ходу: "Готово, готово, готово!" Все показывало, что попойка не замирает,

а развертывается. Затем я услышал шум ссоры, женский горький плач и - после

всего этого - хоровую песню.

Устав прислушиваться, я сел и погрузился в раздумье. Гез сказал правду:

трудно было ждать впереди чего-нибудь хорошего при этих условиях. Я решил,

что если ближайший день не переменит всей этой злобной нечистоты в хотя бы

подобие спокойной жизни, - самое лучшее для меня будет высадиться на первой

же остановке. Я был сильно обеспокоен поведением Геза. Хотя я не видел

прямых причин его ненависти ко мне, все же сознавал, что так должно быть. Он

был естествен в своей ненависти. Он не понимал меня, я - его. Поэтому, с его

характером, образовалось военное положение, и с гневом, с тяжелым чувством

безобразия минувшей сцены, я лег, но лег не раздеваясь, так как не знал, что

еще может произойти.

Улегшись, я закрыл глаза, скоро опять открыв их. При моем этом

состоянии сон был прекрасной, но наивной выдумкой. Я лежал так долго, еще

раз обдумывая события вечера, а также объяснение с Гезом завтра утром,

которое считал неизбежным. Я стал наконец надеяться, что когда Гез очнется -

если только он сможет очнуться, - я сумею заставить его искупить дикую

выходку, в которой он едва ли не раскаивается уже теперь. Увы, я мало знал

этого человека!

Глава XVI

Прошло минут пятнадцать, как, несколько успокоясь, я представил эту

возможность. Вдруг шум, слышный на расстоянии коридора, словно бы за стеной,

перешел в коридор. Все или почти все вышли оттуда, возясь около моей двери с

угрожающими и беспокойными криками. Было слышно каждое слово.

- Оставьте ее! - закричала женщина. Вторая злобно твердила:

- Дура ты, дура! Зачем тебя черт понес с нами? Послышался плач, возня;

затем ужасный, истерический крик:

- Я не могу, не могу! Уйдите, уйдите к черту, оставьте меня!

- Замолчи! - крикнул Гез, По-видимому, он зажимал ей рот. - Иди сюда.

Берите ее, Синкрайт!

Возня, молчание и трение о стену ногами, перемешиваясь с частым

дыханием, показали, что упрямство или другой род сопротивления хотят сломить

силой. Затем долгий, неистовый визг оборвался криком Геза: "Она кусается,

дьявол!" - и позорный звук тяжелой пощечины прозвучал среди громких рыданий.

Они перешли в вопль, и я открыл дверь.

Мое внезапное появление придало гнусной картине краткую неподвижность.

На заднем плане, в дверях салона, стоял сумрачный Бутлер, держа за талию

раскрасневшуюся блондинку и наблюдая происходящее с невозмутимостью уличного

прохожего. Гез тащил в салон темноволосую девушку; тянул ее за руку. Ее лиф

был расстегнут, платье сползло с плеч, и, совершенно ошалев, пьяная, с

закрытыми глазами, она судорожно рыдала; пытаясь вырваться, она едва не

падала на Синкрайта, который, увидев меня, выпустил другую руку жертвы.

Рыжая женщина, презрительно подбоченясь, смотрела свысока на темноволосую и

курила, отбрасывая руку от рта резким движением хмельной твари.

- Пора прекратить скандал, - сказал я твердо. - Довольно этого

безобразия. Вы, Гез, ударили эту женщину.

- Прочь! - крикнул он, наклонив голову.

Одновременно с тем он опустил руку так, что не ожидавшая этого женщина

повернулась вокруг себя и хлопнулась спиной о стену. Ее глаза дико

открылись. Она была жалка и мутно, синевато бледна.

- Скотина! - Она говорила, задыхаясь и хрипя, указывая на Геза пальцем.

- Это он! Негодяй ты! Послушайте, что было, - обратилась она ко мне. - Было

пари. Я проиграла. Проигравший должен выпить бутылку. Я больше пить не могу.

Мне худо. Я выпила столько, что и не угнаться этим соплякам. Насильно со

мной ничего не сделаешь. Я больна.

- Идешь ты? - сказал Гез, хватая ее за шею. Она вскрикнула и плюнула

ему в лицо. Я успел поймать занесенную руку капитана, так как его кулак

мелькнул мимо меня.

- Ступайте, ступайте! - испуганно закричал Синкрайт. - Это не ваше

дело!

Я боролся с Гезом. Видя, что я заступился, женщина вывернулась и

отбежала за мою спину. Изогнувшись, Гез отчаянным усилием вырвал от меня

свою руку. Он был в слепом бешенстве. Дрожали его плечи, руки; тряслось и

кривилось лицо. Он размахнулся; удар пришелся мне по локтю левой руки,

которой я прикрыл голову. Тогда, с искренним сожалением о невозможности

сохранять далее мирную позицию, я измерил расстояние и нанес ему прямой удар

в рот, после чего Гез грохнулся во весь рост, стукнув затылком.

- Довольно! Довольно! - закричал Бутлер. Женщины, взвизгнув, исчезли,

Бутлер встал между мной и поверженным капитаном, которого, приподняв под

мышки, Синкрайт пытался прислонить к стенке. Наконец Гез открыл глаза и

подобрал ногу; видя, что он жив, я вошел в каюту и повернул ключ.

Все трое говорили за дверью промеж себя, и я время от времени слышал

отчетливые ругательства. Разговор перешел в подозрительный шепот; потом

кто-то из них выразил удивление коротким восклицанием и ушел наверх довольно

поспешно. Мне показалось, что это Синкрайт. В то же время я приготовил

револьвер, так как следовало ожидать продолжения. Хотя нельзя было допустить

избиения женщины - безотносительно к ее репутации, - в чувствах моих

образовалась скверная муть, подобная оскомине.

Послышались шаги возвратившегося Синкрайта. Это был он, так как, придя,

он громко сказал:

- Однако наш пассажир молодец! И то правду сказать, вы первый начали!

- Да, я погорячился, - ответил, вздохнув Гез. - Ну, что же, я наказан -

и за дело; мне нельзя так распускаться. Да, я вел себя безобразно. Как вы

думаете, что теперь сделать?

- Странный вопрос. На вашем месте я немедленно уладил бы всю историю.

- Смотрите, Гез! - сказал Бутлер; понизив голос, он прибавил: - Мне все

равно, но - знайте, что я сказал. И не забудьте.

Гез медленно рассмеялся.

- В самом деле! - сказал он. - Я сделаю это немедленно.

Капитан подошел к моей двери и постучал кулаком с решимостью нервной,

прямой натуры.

- Кто стучит? - спросил я, поддерживая нелепую игру.

- Это я, Гез. Не бойтесь открыть. Я жалею о том, что произошло.

- Если вы действительно раскаиваетесь, - возразил я, мало веря его

заявлению, - то скажете мне то же самое, что теперь, но только утром.

Раздался странный скрип, напоминающий скрежет.

- Вы слушаете? - сказал Гез сумрачно, подавленным тоном. - Я клянусь

вам. Вы можете мне поверить. Я стыжусь себя. Я готов сделать что угодно,

только чтобы иметь возможность немедленно пожать вашу РУКУ.

Я знал, что битые часто проникаются уважением и - как это ни странно -

иногда даже симпатией к тем, кто их физически образумил. Судя по тону и

смыслу настойчивых заявлений Геза, я решил, что сопротивляться будет

напрасной жестокостью. Я открыл дверь и, не выпуская револьвера, стоял на

пороге.

Взгляд Геза объяснял все, но было уже поздно. Синкрайт захватил дверь.

Пять или шесть матросов, по-видимому сошедших вниз крадучись, так как я

шагов не слышал, стояли наготове, ожидая приказания. Гез вытирал платком

распухшую губу.

- Кажется, я имел глупость вам поверить, - сказал я.

- Держите его, - обратился Гез к матросам. - Отнимите револьвер!

Прежде чем несколько рук успели поймать мою руку, я увернулся и

выстрелил два раза, но Гез отделался только тем, что согнулся, отскочив в

сторону. Прицелу помешали толчки. После этого я был обезоружен и притиснут к

стене. Меня держали так крепко, что я мог только поворачивать голову.

- Вы меня ударили, - сказал Гез. - Вы все время оскорбляли меня. Вы

дали мне понять, что я вас ограбил. Вы держали себя так, как будто я ваш

слуга. Вы сели мне на шею, а теперь пытались убить. Я вас не трону. Я мог бы

заковать вас и бросить в трюм, но не сделаю этого. Вы немедленно покинете

судно. Не головой вниз, - я не так жесток, как болтают обо мне разные

дураки. Вам дадут шлюпку и весла. Но я больше не хочу видеть вас здесь.

Этого я не ожидал, и хотя был сильно встревожен, мой гнев дошел до

предела, за которым я предпочитал все опасности моря и суши дальнейшим

издевательствам Геза.

- Вы затеваете убийство, - сказал я. - Но помните, что до Дагона никак

не более ста миль, и, если я попаду на берег, вы дадите ответ суду.

- Сколько угодно, - ответил Гез. - За такое редкое удовольствие я

согласен заплатить головой. Вспомните, однако, при каких странных условиях

вы появились на корабле! Этому {есть} свидетели. Покинуть "Бегущую по

волнам" {тайно} - в вашем духе. Этому {будут} свидетели.

Он декламировал, наслаждаясь грозной ролью и закусив удила. Я оглядел

матросов. То был подвыпивший, мрачный сброд, ничего не терявший, если бы ему

даже приказали меня повесить. Лишь молчавший до сего Бутлер решился

возразить:

- Не будет ли немного много, капитан? Гез так посмотрел на него, что

тот плюнул и ушел. Капитан был совершенно невменяем. Как ни странно, именно

эти слова Бутлера подстегнули мою решимость спокойно сойти в шлюпку. Теперь

я не остался бы ни при каких просьбах. Мое негодование было безмерно и

перешагнуло всякий расчет.

- Давай шлюпку, подлец! - сказал я.

Все мы быстро поднялись наверх. Стоял мрак, но скоро принесли фонарь.

"Бегущая" легла в дрейф. Все это совершалось безмолвно, - так казалось мне,

потому что я был в состоянии напряженной, болезненной отрешенности. Матросы

принесли мои вещи. Я не считал их и не проверял. Значение совершающегося

смутно маячило в далеком углу сознания. Были приспущены тали, и я вошел в

шлюпку, повисшую над водой. Со мной вошел матрос, испуганно твердя:

"Смотрите, вот весла". Затем неизвестные руки перебросили мои вещи. Фигур на

борту я не различал. "К дьяволу!" - сказал Гез. Матрос, двигая фонарем,

яркое пятно которого создавало на шлюпке странный уют, держался за борт,

ожидая, когда меня спустят вниз. Наконец шлюпка двинулась и встряхнулась на

поддавшей ровной волне. Стало качать. Матрос отцепил тали и исчез,

карабкаясь по ним вверх.

Все было кончено. Волны уже отнесли шлюпку от корабля так, что я видел,

как бы через мостовую, ряд круглых освещенных окон низкого дома.

Глава XVII

Я вставил весла, но продолжал неподвижно сидеть, с невольным бесцельным

ожиданием. Вдруг на палубе раздались возгласы, крики, спор и шум - так

внезапно и громко, что я не разобрал, в чем дело. Наконец послышался

требовательный женский голос, проговоривший резко и холодно:

- Это мое дело, капитан Гез. Довольно, что я так хочу! Все дальнейшее,

что я услышал, звучало изумлением и яростью. Гез крикнул:

- Эй вы, на шлюпке! Забирайте ее! - Он прибавил, обращаясь неизвестно к

кому: - Не знаю, где он ее прятал!

Второе его обращение ко мне было, как и первое, без имени:

- Эй вы, на шлюпке!

Я не удостоил его ответом.

- Скажите ему сами, черт побери! - крикнул Гез.

- Гарвей! - раздался свежий, как будто бы знакомый голос неизвестной и

невидимой женщины. - Подайте шлюпку к трапу, он будет спущен сейчас. Я еду с

вами.

Ничего не понимая, я между тем сообразил, что, судя по голосу, это не

могла быть кто-нибудь из компании Геза. Я не колебался, так как предпочесть

шлюпку безопасному кораблю возможно лишь в невыносимых, может быть,

угрожающих для жизни условиях. Трап стукнул; отвалясь и наискось упав вниз,

он коснулся воды. Я подвинул шлюпку и ухватился за трап, всматриваясь наверх

до боли в глазах, но не различая фигур.

- Забирайте вашу подругу! - сказал Гез. - Вы, я вижу, ловкач.

- Черт его разорви, если я пойму, как он ухитрился это проделать! -

воскликнул Синкрайт.

Шагов я не слышал. Внизу трапа появилась стройная закутанная фигура,

махнула рукой и перескочила в шлюпку точным движением. Внизу было светлее,

чем смотреть вверх, на палубу. Пристально взглянув на меня, женщина нервно

двинула руками под скрывавшим ее плащом и села на скамейку рядом с той,

которую занимал я. Ее лица, скрытого кружевной отделкой темного покрывала, я

не видел, лишь поймал блеск черных глаз. Она отвернулась, смотря на корабль.

Я все еще удерживался за трап.

- Как это произошло? - спросил я, теряясь от изумления.

- Какова наглость! - сказал Гез сверху. - Плывите, куда хотите, и от

души желаю вам накормить акул!

- Убийца! - закричал я. - Ты еще ответишь за эту двойную гнусность! Я

желаю тебе как можно скорее получить пулю в лоб!

- Он получит пулю, - спокойно, почти рассеянно сказала неизвестная

женщина, и я вздрогнул. Ее появление начинало меня мучить, - особенно эти

беспечные, твердые глаза.

- Прочь от корабля! - сказала она вдруг и повернулась ко мне. -

Оттолкните его веслом.

Я оттолкнулся, и нас отнесло волной. Град насмешек полетел с палубы.

Они были слишком гнусны, чтобы их повторять здесь. Голоса и корабельные огни

отдалились. Я машинально греб, смотря, как судно, установив паруса, взяло

ход. Скоро его огни уменьшились, напоминая ряд искр.

Ветер дул в спину. По моему расчету, через два часа должен был

наступить рассвет. Взглянув на свои часы с светящимся циферблатом, я увидел,

именно, без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло опасности. Я

надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из

разговоров на "Бегущей" можно было понять, что эта часть океана между

Гарибой и полуостровом весьма судоходна. Но больше всего меня занимал теперь

вопрос, кто и почему сел со мной в дикую ночь.

Между тем стало если не светлеть, то яснее видно. Волны отсвечивали

темным стеклом. Уже я хотел обратиться с целым рядом естественных и законных

вопросов, как женщина спросила:

- Что вы теперь чувствуете, Гарвей?

- Вы меня знаете?

- Я знаю, как вас зовут; скажу вам и свое имя: Фрези Грант.

- Скорее мне следовало бы спросить вас, - сказал я, снова удивясь ее

спокойному тону, - да, именно спросить, как чувствуете себя вы - после

своего отчаянного поступка, бросившего нас лицом к лицу в этой проклятой

шлюпке посреди океана? Я был потрясен; теперь я, к этому, еще оглушен. Я вас

не видел на корабле. Позволительно ли мне думать, что вас удерживали

насильно?

- Насильно?! - сказала она, тихо и лукаво смеясь. - О нет, нет! Никто

никогда не мог удержать меня насильно, где бы то ни было. Разве вы не

слышали, что кричали вам с палубы? Они считают вас хитрецом, который спрятал

меня в трюме или еще где-нибудь, и поняли так, что я не хочу бросить вас

одного.

- Я не могу знать что-нибудь о вас против вашей воли. Если вы захотите,

вы мне расскажете.

- О, это неизбежно, Гарвей. Но только подождем. Хорошо?

Предполагая, что она взволнована, хотя удивительно владеет собой, я

спросил, не выпьет ли она немного вина, которое у меня было в баулах. -

чтобы укрепить нервы.

- Нет, - сказала она. - Я не нуждаюсь в этом. Но вы, конечно, хотели бы

увидеть, кто эта, непрошеная, сидит с вами. Здесь есть фонарь.

Она перегнулась назад и вынула из кормового камбуза фонарь, в котором

была свеча. Редко я так волновался, как в ту минуту, когда, подав ей спички,

ждал света.

Пока она это делала, я видел тонкую руку и железный переплет фонаря,

оживающий внутри ярким огнем. Тени, колеблясь, перебежали в лодке. Тогда

Фрези Грант захлопнула крышку фонаря, поставила его между нами и сбросила

покрывало. Я никогда не забуду ее - такой, как видел теперь.

Вокруг неб стоял отсвет, теряясь среди перекатов волн. Правильное,

почти круглое лицо с красивой, нежной улыбкой было полно прелестной, нервной

игры, выражавшей в данный момент, что она забавляется моим возрастающим

изумлением. Но в ее черных глазах стояла неподвижная точка; глаза, если

присмотреться к ним, вносили впечатление грозного и томительного упорства;

необъяснимую сжатость, молчание, - большее, чем молчание сжатых губ. В

черных её волосах блестел жемчуг гребней. Кружевное платье оттенка слоновой

кости, с открытыми гибкими плечами, так же безупречно белыми, как лицо,

легло вокруг стана широким опрокинутым веером, из пены которого выступила,

покачиваясь, маленькая нога в золотой туфельке. Она сидела, опираясь

отставленными руками о палубу кормы, нагнувшись ко мне слегка, словно хотела

дать лучше рассмотреть свою внезапную красоту. Казалось, не среди опасностей

морской ночи, а в дальнем углу дворца присела, устав от музыки и толпы, эта

удивительная фигура.

Я смотрел, дивясь, что не ищу объяснения. Все перелетело, изменилось во

мне, и хотя чувства правильно отвечали действию, их острота превозмогла

всякую мысль. Я слышал стук своего сердца в груди, шее, висках; оно стучало

все быстрее и тише, быстрее и тише. Вдруг меня охватил страх; он рванул и

исчез.

- Не бойтесь, - сказала она. Голос ее изменился, он стал мне знаком, и

я вспомнил, {когда} слышал его. - Я вас оставлю, а вы слушайте, что скажу.

Как станет светать, держите на юг и гребите так скоро, как хватит сил. С

восходом солнца встретится вам парусное судно, и оно возьмет вас на борт.

Судно идет в Гель-Гью, и, как вы туда прибудете, мы там увидимся. Никто не

должен знать, что я была с вами, - кроме одной, которая пока скрыта. Вы

очень хотите увидеть Биче Сениэль, и вы встретите ее, но помните, {что ей

нельзя сказать обо мне}. Я была с вами потому, чтобы вам не было жутко и

одиноко.

- Ночь темна, - сказал я, с трудом поднимая взгляд, так как утомился

смотреть - Волны, одна волны кругом!

Она встала и положила руку на мою голову. Как мрамор в луче, сверкала

ее рука.

- Для меня там, - был тихий ответ, - одни волны, и среди них есть

остров; он сияет все дальше, все ярче. Я тороплюсь, я спешу; я увижу его с

рассветом. Прощайте! Все ли еще собираете свой венок? Блестят ли его цветы?

Не скучно ли на темной дороге?

- Что мне сказать вам? - ответил я. - Вы здесь, это и есть мой ответ.

Где остров, о котором вы говорите? Почему вы одна? Что вам угрожает? Что

хранит вас?

- О, - сказала она печально, - не задумывайтесь о мраке. Я повинуясь

себе и знаю, чего хочу. Но об этом говорить нельзя.

Пламя свечи сияло; так был резок его блеск, что я снова отвел глаза. Я

видел черные плавники, пересекающие волну, подобно буям; их хищные движения

вокруг шлюпки, их беспокойное снование взад и вперед отдавало угрозой.

- Кто это? - сказал я. - Кто эти чудовища вокруг нас?

- Не обращайте внимания и не бойтесь за меня, - ответила она. - Кто бы

ни были они в своей жадной надежде, ни тронуть меня, ни повредить мне они

больше не могут.

В то время, как она говорила это, я поднял глаза.

- Фрези Грант! - вскричал я с тоской, потому что жалость охватила меня.

- Назад!..

Она была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило

волной. Она отступала, полуоборотясь ко мне, и, приподняв руку,

всматривалась, как если бы уходила от постели уснувшего человека, опасаясь

разбудить его неосторожным движением. Видя, что я смотрю, она кивнула и

улыбнулась.

Уже не совсем ясно видел я, как быстро и легко она бежит прочь, -

совсем как девушка в темной, огромной зале.