Е.л шварц обыкновенное чудо 25 страница

Например, - эти два платья. Тут есть вопрос! До свиданья.

Когда она отвернулась, уходя с Ботвелем, ее лицо, - как я видел его

профиль, - стало озабоченным и недоумевающим. Они прошли, тихо говоря между

собой, в дверь, где оба одновременно обернулись взглянуть на меня; угадав

это движение, я сам повернулся уйти. Я понял, как дорога мне эта, лишь

теперь знакомая девушка. Она ушла, но все еще как бы была здесь.

Получив град толчков, так как шел всецело погруженный в свои мысли, я,

наконец, опамятовался и вышел из зала по лестнице, к боковому выходу на

улицу. Спускаясь по ней, я вспомнил, как всего час назад спускалась по этой

лестнице Дэзи, задумчиво теребя бахрому платья, и смиренно, от всей души

пожелал ей спокойной ночи.

Глава XXIV

Захотев есть, я усмотрел поблизости небольшой ресторан, и хотя трудно

было пробиться в хмельной тесноте входа, я кое-как протиснулся внутрь. Все

столы, проходы, места у буфета были заняты; яркий свет, табачный дым, песни

среди шума и криков совершенно закружили мое внимание. Найти место присесть

было так же легко, как продеть канат в игольное отверстие. Вскоре я отчаялся

сесть, но была надежда, что освободится фут пространства возле буфета, куда

я тотчас и устремился, когда это случилось, и начал есть стоя, сам наливая

себе из наспех откупоренной бутылки. Обстановка не располагала

задерживаться, В это время за спиной раздался шум спора. Неизвестный человек

расталкивал толпу, протискиваясь к буфету и отвечая наглым смехом на

возмущение посетителей. Едва я всмотрелся в него, как, бросив есть, выбрался

из толпы, охваченный внезапным гневом: этот человек был Синкрайт.

Пытаясь оттолкнуть меня, Синкрайт бегло оглянулся; тогда, задержав его

взгляд своим, я сказал:

- Добрый вечер! Мы еще раз встретились с вами! Увидев меня, Синкрайт

был так испуган, что попятился на толпу. Одно мгновение весь его вид выражал

страстную, мучительную тоску, желание бежать, скрыться, - хотя в этой

тесноте бежать смогла бы разве лишь кошка.

- ФУ, фу! - сказал он наконец, отирая под козырьком лоб тылом руки. - Я

весь дрожу! Как я рад, как счастлив, что вы живы! Я не виноват, клянусь! Это

- Гез. Ради бога, выслушайте, и вы все узнаете! Какая это была безумная

ночь! Будь проклят Гез; я первый буду вашим свидетелем, потому что я

решительно ни при чем!

Я не сказал ему еще ничего. Я только смотрел, но Синкрайт, схватив меня

за руку, говорил все испуганнее, все громче. Я отнял руку и сказал:

- Выйдем отсюда.

- Конечно... Я всегда...

Он ринулся за мной, как собака. Его потрясению можно было верить тем

более, что на "Бегущей", как я узнал от него, ожидали и боялись моего

возвращения в Дагон. Тогда мы были от Дагона на расстоянии всего пятидесяти

с небольшим миль. Один Бутлер думал, что может случиться худшее.

Я повел его за поворот угла в переулок, где, сев на ступенях запертого

подъезда, выбил из Синкрайта всю умственную и словесную пыль - относительно

моего дела. Как я правильно ожидал, Синкрайт, видя, что его не ударили,

скоро оправился, но говорил так почтительно, так подобострастно и

внимательно выслушивал малейшее мое замечание, что эта пламенная бодрость

дорого обошлась ему.

Произошло следующее.

С самого начала, когда я сел на корабль, Гез стал соображать, каким

образом ему от меня отделаться, удержав деньги. Он строил разные планы. Так,

например, план - объявить, что "Бегущая по волнам" отправится из Дагона в

Сумат. Гез думал, что я не захочу далекого путешествия и высажусь в первом

порту. Однако такой план мог сделать его смешным. Его настроение, после

отплытия из Лисса, стало очень скверным, раздражительным. Он постоянно

твердил: "Будет неудача с этим проклятым Гарвеем".

- Я чувствовал его нежную любовь, - сказал я, - но не можете ли вы

объяснить, отчего он так меня ненавидит?

- Клянусь вам, не знаю! - вскричал Синкрайт. - Может быть... трудно

сказать. Он видите ли, суеверен.

Хотя мне ничего не удалось выяснить, но я почувствовал умолчание. Затем

Синкрайт перешел к скандалу. Гез поклялся женщинам, что я приду за стол, так

как дамы во что бы то ни стало хотели видеть "таинственного", по их словам,

пассажира и дразнили Геза моим презрением к его обществу. Та женщина,

которую ударил Гез, держала пари, что я приду на вызов Синкрайта. Когда

этого не случилось, Гез пришел в ярость на всех и на все. Женщины плыли в

Гель-Гью; теперь они покинули судно. "Бегущая" пришла вчера вечером. По

словам Синкрайта, он видел их первый раз и не знает, кто они. После сражения

Гез вначале хотел бросить меня за борт, и стоило больших трудов его

удержать. Но в вопросе о шлюпке капитан рвал и метал. Он помешался от

злости. Для успеха этой затеи он готов был убить сам себя.

- Здесь, - говорил Синкрайт, - то есть когда вы уже сели в лодку,

Бутлер схватил Геза за плечи и стал трясти, говоря: "Опомнитесь! Еще не

поздно. Верните его!" Гез стал как бы отходить. Он еще ничего не говорил, но

уже стал слушать. Может быть, он это и сделал бы, если бы его крепче

прижать. Но тут явилась дама, - вы знаете...

Синкрайт остановился, не зная, разрешено ли ему тронуть этот вопрос. Я

кивнул. У меня был выбор спросить: "Откуда появилась она?" - и тем, конечно,

дать повод счесть себя лжецом - или поддержать удобную простоту догадок

Синкрайта. Чтобы покончить на втором, я заявил:

- Да. И вы не могли понять?!

- Ясно, - сказал Синкрайт, - она была с вами, но как? Этим мы все были

поражены. Всего минуту она и была на палубе. Когда стало нам дурно от

испуга, - что было думать обо всем этом? Гез снова сошел с ума. Он хотел

задержать ее, но как-то произошло так, что она миновала его и стала у трапа.

Мы окаменели. Гез велел спустить трап. Вы отъехали с ней. Тогда мы кинулись

в вашу каюту, и Гез клялся, что она пришла к вам ночью в Лиссе. Иначе не

было объяснения. Но после всего случившегося он стал так пить, как я еще не

видал, и твердил, что вы все подстроили с умыслом, который он узнает

когда-нибудь. На другой день не было более жалкого труса под мачтами сего

света, чем Гез. Он только и твердил что о тюрьме, каторжных работах и

двадцать раз в сутки учил всех, что и как говорить, когда вы заявите на

него. Матросам он раздавал деньги, поил их, обещал двойное жалованье, лишь

бы они показали, что вы сами купили у него шлюпку.

- Синкрайт, - сказал я после молчания, в котором у меня наметился

недурной план, полезный Биче, - вы крепко ухватились за дверь, когда я ее

открыл...

- Клянусь! .. - начал Синкрайт и умолк на первом моем движении. Я

продолжал:

- Это {было}, а потому бесполезно извиваться. Последствия не требуют

комментариев. Я не упомяну о вас на суде при одном условии.

- Говорите, ради бога; я сделаю все!

- Условие совсем не трудное. Вы ни слова не скажете Гезу о том, что

видели меня здесь.

- Готов промолчать сто лет: простите меня!

- Так. Где Гез - на судне или на берегу?

- Он съехал в небольшую гостиницу на набережной. Она называется "Парус

и Пар". Если вам угодно, я провожу вас к нему.

- Думаю, что разыщу сам. Ну, Синкрайт, пока что наш разговор кончен.

- Может быть, вам нужно еще что-нибудь от меня?

- Поменьше пейте, - сказал я, немного смягченный его испугом и

рабством. - А также оставьте Геза.

- Клянусь... - начал он, но я уже встал, Не знаю, продолжал он сидеть

на ступенях подъезда или ушел в кабак. Я оставил его в переулке и вышел на

площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я

спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему в

гостиницу.

Движение уменьшалось. Толпа расходилась; двери запирались. Из сумерек

высоты смотрела на засыпающий город "Бегущая по волнам", и я простился с

ней, как с живой.

Разыскав гостиницу, куда меня пригласил Кук, я был проведен к нему,

застав его в постели. При шуме Кук открыл глаза, но они снова закрылись. Он

опять открыл их. Но все равно спал. По крайнему усилию этих спящих, тупо

открытых глаз я видел, что он силится сказать нечто любезное. Усталость,

надо быть, была велика. Обессилев, Кук вздохнул, пролепетал, узнав меня:

"Устраивайтесь", - и с треском завалился на другой бок.

Я лег на поставленную вторую кровать и тотчас закрыл глаза. Тьма стала

валиться вниз; комната перевернулась, и я почти тотчас заснул.

Глава XXV

Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание -

рано встать - бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память

была пуста, как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор,

пока не увидел выпяченную нижнюю губу спящего Кука. Тогда смутное

прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое

счастье, было всего половина десятого утра.

Я тихо оделся и, стараясь не разбудить своего хозяина, спустился в

общий зал, где потребовал крепкого чаю и письменные принадлежности. Здесь я

написал две записки: одну - Биче Сениэль, уведомляя ее, что Гез находится в

Гель-Гью, с указанием адреса; вторую - Проктору с просьбой вручить мои вещи

посыльному. Не зная, будет ли удобно напоминать Дэзи о ее встрече со мной, я

ограничился для нее в этом письме простым приветом. Отправив записки через

двух комиссионеров, я вышел из гостиницы в парикмахерскую, где пробыл около

получаса.

Время шло чрезвычайно быстро. Когда я направился искать Геза, было уже

четверть одиннадцатого. Стоял знойный день. Не зная улиц, я потерял еще

около двадцати минут, так как по ошибке вышел на набережную в ее дальнем

конце и повернул обратно. Опасаясь, что Гез уйдет по своим делам или

спрячется, если Синкрайт не сдержал клятвы, а более всего этого желая

опередить Биче, ради придуманного мной плана ущемления Геза, сделав его

уступчивым в деле корабля Сениэлей, - я нанял извозчика. Вскоре я был у

гостиницы "Парус и Пар", белого грязного дома, с стеклянной галереей второго

этажа, лавками и трактиром внизу. Вход вел через ворота, налево, по темной и

крутой лестнице. Я остановился на минуту собрать мысли и услышал торопливые,

догоняющие меня шаги. "Остановитесь!" - сказал запыхавшийся человек. Я

обернулся.

Это был Бутлер с его тяжелой улыбкой.

- Войдемте на лестницу, - сказал он. - Я тоже иду к Гезу. Я видел, как

вы ехали, и облегченно вздохнул. Можете мне не верить, если хотите. Побежал

догонять вас. Страшное, гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать

ему. Если я в чем виноват, то в том, {почему} ему нельзя было помешать. Вы

понимаете? Ну, все равно. Но я был на вашей стороне; это так. Впрочем, от

вас зависит - знаться со мной или смотреть как на врага.

Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во

мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: "Его рано судить".

Слова Бутлера звучали правильно; в них был и горький упрек себе и искренняя

радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я

молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики,

настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особого

внимания, я стал подыматься по лестнице, сказав Бутлеру:

- Я склонен вам верить; но не будем теперь говорить об этом. Мне нужен

Гез. Будьте добры указать, где его комната, и уйдите, потому что мне

предстоит очень серьезный разговор.

- Хорошо, - сказал он. - Вот идет женщина. Узнаем, проснулся ли

капитан. Мне надо ему сказать всего два слова; потом я уйду.

В это время мы поднялись на второй этаж и шли по тесному коридору с

выходом на стеклянную галерею слева. Направо я увидел ряд дверей, - четыре

или пять, - разделенные неправильными промежутками. Я остановил женщину.

Толстая крикливая особа лет сорока с повязанной платком головой и щеткой в

руках, узнав, что мы справляемся, дома ли Гез, бешено показала на

противоположную дверь в дальнем конце.

- Дома ли он - не хочу и не хочу знать! - объявила она, быстро

заталкивая пальцами под платок выбившиеся грязные волосы и приходя в

возбуждение. - Ступайте сами и узнавайте, но я к этому подлецу больше ни

шагу. Как он на меня гаркнул вчера! Свинья и подлец ваш Гез! Я думала он

меня стукнет. "Ступай вон!" Это - мне! Дома, - закончила она, свирепо

вздохнув, - уже стрелял. Я на звонки не иду; черт с ним; так он теперь

стреляет в потолок. Это он требует, чтобы пришли. Недавно опять пальнул.

Идите, и если спросит, не видели ли вы меня, можете сказать, что я ему не

слуга. Там женщина, - прибавила толстуха. - Развратник!

Она скрылась, махая щеткой. Я посмотрел на Бутлера. Он стоял, задумчиво

разглядывая дверь. За ней было тихо.

Я начал стучать, вначале постучав негромко, потом с силой. Дверь

шевельнулась, следовательно, была не на ключе, но нам никто не ответил.

- Стучите громче, - сказал Бутлер, - он, верно, снова заснул.

Вспомнив слова прислуги о женщине, я пожал плечами и постучал опять.

Дверь открылась шире; теперь между ней и притолокой можно было просунуть

руку. Я вдруг почувствовал, что там никого нет, и сообщил это Бутлеру.

- Там никого нет, - подтвердил он. - Странно, но правда. Ну что же,

давайте откроем.

Тогда я, решившись, толкнул дверь, которая, отойдя, ударилась в большой

шкап, и вошел, крайне пораженный тем, что Гез лежит на полу.

Глава XXVI

- Да, - сказал Бутлер после молчания, установившего смерть, - можно

было стучать громко или тихо - все равно. Пуля в лоб, точно так, как вы

хотели.

- Я подошел к трупу, обойдя его издали, чтобы не ступить в кровь,

подтекавшую к порогу из простреленной головы Геза.

Он лежал на спине, у стола, посредине комнаты, наискось к входу. На нем

был белый костюм. Согнутая правая нога отвалилась коленом к двери;

расставленные и тоже согнутые руки имели вид усилия приподняться. Один глаз

был наполовину открыт, другой, казалось, высматривает из-под неподвижных

ресниц. Растекавшаяся по лицу и полу кровь не двигалась, отражая, как лужа,

соседний стул; рана над переносицей слегка припухла. Гез умер не позже

получаса, может быть - часа назад. Большая комната имела неубранный вид. На

полу блестели револьверные гильзы. Диван с валяющимися на нем газетами,

пустые бутылки по углам, стаканы и недопитая бутыль на столе, среди сигар,

галстуков и перчаток; у двери - темный старинный шкап, в бок которому

упиралась железная койка с наспех наброшенным одеялом, - вот все, что я

успел рассмотреть, оглянувшись несколько раз. За головой Геза лежал

револьвер. В задней стене, за столом, было раскрытое окно.

Дверь, стукнувшись о шкап, отскочила, начав медленно закрываться сама.

Бутлер, заметив это, распахнул ее настежь и укрепил.

- Мы не должны закрываться, - резонно заметил он. - Ну что же, следует

идти звать, объявить, что капитан Гез убит, - убит или застрелился. Он

мертв.

Ни он, ни я не успели выйти. С двух сторон коридора раздался шум;

справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа,

дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул в дверь;

его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой к себе; почти тотчас

он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости,

поэтому я остался, как стоял, у стола. Бутлер, походив, сел; он был сурово

бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.

Первым, как я упомянул, вбежал дородный человек. Он растерялся. Затем,

среди разом нахлынувшей толпы, - человек пятнадцати, - появилась молодая

женщина или девушка в светлом полосатом костюме и шляпе с цветами. Она тесно

была окружена и внимательно, осторожно спокойна. Я {заставил} себя узнать

ее. Это была Биче Сениэль, сказавшая, едва вошла и заметила, что я тут: "Эти

люди мне неизвестны".

Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза совершенно

схожий портрет, так как испуганно взглянул на меня. Итак, поразившись, мы

продолжали ее {не знать}. Она этого хотела, стало быть, имела к тому

причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все

эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся люди, я спросил Биче взглядом. "Нет", -

сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто

нелеп.

В то время как набившаяся толпа женщин и мужчин, часть которых стояла у

двери, хором восклицала вокруг трупа, - Биче, отбросив с дивана газеты, села

и слегка, стесненно вздохнула. Она держалась прямо и замкнуто. Она

постукивала пальцами о ручку дивана, потом, с выражением осторожно

переходящей грязную улицу, взглянула на Геза и, поморщась, отвела взгляд.

- Мы задержали ее, когда она сходила по лестнице, - объявил высокий

человек в жилете, без шляпы, с худым, жадным лицом. Он толкнул красную от

страха жену. - Вот то же скажет жена. Эй, хозяин! Гарден! Мы оба задержали

ее на лестнице!

- {А вы} кто такой? - осведомился Гарден, оглядывая меня. Это был

дородный человек, вбежавший первым.

Женщина, встретившая нас в коридоре, все еще была со щеткой. Она

выступила и показала на Бутлера, потом на меня.

- Бутлер и тот джентльмен пришли только что, они еще спрашивали - дома

ли Гез. Ну, вот - только зайти сюда.

- Я помощник убитого, - сказал Бутлер. - Мы пришли вместе; постучали,

вошли и увидели.

Теперь внимание всех было сосредоточено на Биче. Вошедшие объявили

Гардену, что пробегавший по двору мальчик заметил соскочившую из окна на

лестницу нарядную молодую даму. Эта лестница, которую я увидел, выглянув в

окно, вела под крышу дома, проходя наискось вверх стены, и на небольшом

расстоянии под окном имела площадку. Биче сделала движение сойти вниз, затем

поднялась наверх и остановилась за выступом фасада. Мальчик сказал об этом

вышедшей во двор женщине, та позвала мужа, работавшего в сарае, и когда они

оба направились к лестнице, послышался выстрел. Он раздался в доме, но где,

- свидетели не могли знать. Биче уже шла внизу, мимо стены, направляясь к

воротам. Ее остановили. Еще несколько людей выбежали на шум. Биче пыталась

уйти. Задержанная, она не хотела ничего говорить. Когда какой-то мужчина

вознамерился схватить ее за руку, она перестала сопротивляться и объявила,

что вышла от капитана Геза потому, что она была заперта в комнате. Затем все

поднялись в коридор и теперь не сомневались, что поймали убийцу.

Пока происходили все эти объяснения, я был так оглушен, сбит и

противоречив в мыслях, что, хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все же

еще раз спросил ее взглядом, незаметно для других, и тотчас ее взгляд мне

точно сказал: "нет". Впрочем, довольно было видеть ее безыскусственную

чуждость происходящему. Я подивился этому возвышенному самообладанию в таком

месте и при подавляющих обстоятельствах. Все, что говорилось вокруг, она

выслушивала со вниманием, видимо, больше всего стараясь понять, как

произошла неожиданная трагедия. Я подметил некоторые взгляды, которые как бы

совестились останавливаться на ее лице, так было оно не похоже на то, чтобы

ей быть здесь.

Среди общего волнения за стеной раздались шага; люди, стоявшие в

дверях, отступили, пропустив представителей власти. Вошел комиссар, высокий

человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.

- Кем был обнаружен труп? - спросил комиссар, оглядывая толпу.

Я, а затем Бутлер сообщили ему о своем мрачном визите.

- Вы останетесь. Кто хозяин?

- Я. - Гарден принес к столу стул, и комиссар сел; расставив колена и

опустив меж них сжатые руки, он некоторое время смотрел на Геза, в то время

как врач, подняв тяжелую руку и помяв пальцами кожу лба убитого,

констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса

назад.

Худой человек в жилете снова выступил вперед и, указывая на Биче

Сениэль, объяснил, как и почему она была задержана во дворе.

При появлении полиции Биче не изменила положения, лишь взглядом

напомнила мне, что я не знаю ее. Теперь она встала, ожидая вопросов;

комиссар тоже встал, причем по выражению его лица было видно, что он

признает редкость такого случая в своей практике.

- Прошу вас сесть, - сказал комиссар. - Я обязан составить

предварительный протокол. Объявите ваше имя.

- Оно останется неизвестным, - ответила Биче, садясь на прежнее место.

Она подняла голову и, начав было краснеть, прикусила губу.

Комиссар сказал:

- Хозяин, удалите всех, останутся - вы, дама и вот эти два джентльмена.

Неизвестная, объясните ваше поведение и присутствие в этом доме.

- Я ничего не объясню вам, - сказала Биче так решительно, хотя мягким

тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел на нее.

В это время все, кроме Биче, Гардена, меня и Бутлера, покинули комнату.

Дверь закрылась. За ней слышны были шепот и осторожные шаги любопытных.

- Вы отказываетесь отвечать на вопрос? - спросил комиссар с той дозой

официального сожаления к молодости и красоте главного лица сцены, какая была

отпущена ему характером его службы.

- Да. - Биче кивнула. - Я отказываюсь отвечать. Но я желаю сделать

заявление. Я считаю это необходимым. После того вы или прекратите допрос,

или он будет продолжаться у следователя.

- Я слушаю вас.

- Конечно, я непричастна к этому несчастью или преступлению. Ни здесь,

ни в городе нет ни одного человека, кто знал бы меня.

- Это - все? - сказал комиссар, записывая ее слова. - Или, может быть,

подумав, вы пожелаете что-нибудь прибавить? Как вы видите, произошло

убийство или самоубийство; мы, пока что, не знаем. Вас видели спрыгнувшей из

окна комнаты на площадку наружной лестницы. Поставьте себя на мое место в

смысле отношения к вашим действиям.

- Они подозрительны, - сказала девушка с видом человека, тщательно

обдумывающего каждое слово. - С этим ничего не поделаешь. Но у меня есть

свои соображения, есть причины, достаточные для того, чтобы скрыть имя и

промолчать о происшедшем со мной. Если не будет открыт убийца, я, конечно,

буду вынуждена дать свое - о! - очень несложное показание, но объявить - кто

я, теперь, со всем тем, что вынудило меня явиться сюда, - мне нельзя. У меня

есть отец, восьмидесятилетний старик. У него уже был удар. Если он прочтет в

газетах мою фамилию, это может его убить.

- Вы боитесь огласки?

- Единственно. Кроме того, показание по существу связано с моим именем,

и, объявив, в чем было дело, я, таким образом, все равно что назову себя.

- Так, - сказал комиссар, поддаваясь ее рассудительному, ставшему

центром настроения всей сцены тону. - Но не кажется ли вам, что, отказываясь

дать объяснение, вы уничтожаете существенную часть дознания, которая,

конечно, отвечает вашему интересу?

- Не знаю. Может быть, даже - нет. В этом-то и горе. Я должна ждать. С

меня довольно сознания непричастности, если уж я не могу иначе помочь себе.

- Однако, - возразил комиссар, - не ждете же вы, что виновный явится и

сам назовет себя?

- Это как раз единственное, на что я надеюсь пока. Откроет себя, или

откроют его.

- У вас нет оружия?

- Я не ношу оружия.

- Начнем по порядку, - сказал комиссар, записывая, что услышал.

Глава XXVII

Пока происходил разговор, я, слушая его, обдумывал, как отвести это, -

несмотря на отрицающие преступление внешность и манеру Биче, - яркое и

сильное подозрение, полное противоречий. Я сидел между окном и столом,

задумчиво вертя в руках нарезной болт с глухой гайкой. Я механически взял

его с маленького стола у стены и, нажимая гайку, заметил, что она

свинчивается. Бутлер сидел рядом. Рассеянный интерес к такому странному

устройству глухого конца на болте заставил меня снять гайку. Тогда я увидел,

что болт этот высверлен и набит до краев плотной темной массой, напоминающей

засохшую краску. Я не успел ковырнуть странную начинку, как, быстро

подвинувшись ко мне, Бутлер провел левую руку за моей спиной к этой вещи,

которую я продолжал осматривать, и, дав мне понять взглядом, что болт

следует скрыть, взял его у меня, проворно сунув в карман. При этом он

кивнул. Никто не заметил его движений. Но я успел почувствовать легкий запах

опиума, который тотчас рассеялся. Этого было довольно, чтобы я испытал

обманный толчок мыслей, как бы бросивших вдруг свет на события утра, и

второй, вслед за этим, более вразумительный, то есть сознание, что желание

Бутлера скрыть тайный провоз яда ничего не объясняет в смысле убийства и

ничем не спасает Биче. Мало того, по молчанию Бутлера относительно ее имени,

- а как я уже говорил, портрет в каюте Геза не оставлял ему сомнений, - я

думал, что хотя и не понимаю ничего, но будет лучше, если болт исчезнет.

Оставив Биче в покое, комиссар занялся револьвером, который лежал на

полу, когда мы вошли. В нем было семь гнезд, их пули оказались на месте.

- Можете вы сказать, чей это револьвер? - спросил Бутлера комиссар.

- Это его револьвер, капитана, - ответил моряк. - Гез никогда не

расставался с револьвером.

- Точно ли это его револьвер?

- Это его револьвер, - сказал Бутлер. - Он мне знаком, как кофейник -

повару.

Доктор осматривал рану. Пуля прошла сквозь голову и застряла в стене.

Не было труда вытащить ее из штукатурки, что комиссар сделал гвоздем. Она

была помята, меньшего калибра и большей длины, чем пуля в револьвере Геза;

кроме того - никелирована.

- Риверс-бульдог, - сказал комиссар, подбрасывая ее на ладони. Он

опустил пулю в карман портфеля. - Убитый не воспользовался своим кольтом.

Обыск в вещах не дал никаких указаний. Из карманов Геза полицейские

вытащили платок, портсигар, часы, несколько писем и толстую пачку

ассигнаций, завернутых в газету. Пересчитав деньги, комиссар объявил

значительную сумму: пять тысяч фунтов.

- Он не был ограблен, - сказал я, взволнованный этим обстоятельством,

так как разрастающаяся сложность события оборачивалась все более в худшую

сторону для Биче.

Комиссар посмотрел на меня, как в окно. Он ничего не сказал, но был

крепко озадачен. После этого начался допрос хозяина, Гардена.

Рассказав, что Гез останавливается у него четвертый раз, платил хорошо,

щедро давал прислуге, иногда не ночевал дома и был, в общем, беспокойным

гостем, Гарден получил предложение перейти к делу по существу.

- В девять часов моя служанка Пегги пришла в буфет и сказала, что не

пойдет на звонки Геза, так как он вчера обошелся с ней грубо. Вскоре

спустился капитан, изругал меня, Пегги и выпил виски. Не желая с ним

связываться, я обещал, что Пегги будет ему служить. Он успокоился и пошел

наверх. Я был занят расчетом с поставщиком и, часов около десяти, услышал

выстрелы, не помню - сколько. Гез угрожал, уходя, что звонить больше он не

намерен, - будет стрелять. Не знаю, что было у него с Пегги, - пошла она к

нему или нет. Вскоре снова пришла Пегги и стала рыдать. Я спросил, что

случилось. Оказалось, что к Гезу явилась дама, что ей страшно не идти и

страшно идти, если Гез позвонит. Я выпытал все же, что она идти не намерена,

и, сами знаете, пригрозил. Тут меня еще рассердили механики со "Спринга":

они стали спрашивать, сколько трупов набирается к вечеру в моей гостинице. Я

пошел сам и увидел капитана стоящим на галерее с этой барышней. Я ожидал

криков, но он повернулся и долго смотрел на меня с улыбкой. Я понял, что он