Часть i. гарри поттер в россии 3 страница

— Я тоже хочу здесь учиться, — сказал он.

Но они не послушали его и выгнали.

«Какая же это веселая школа, прямо как детский сад, — подумал он. — Если бы не Марианна, то я обязательно бы пошел сюда учиться. Если я буду дураком, у меня не сформируется ложная тяжеловесная личность, как у всех взрослых придурков, слишком важных, отождествленных с образом себя, эгоистичных. Таким очень трудно в жизни, они не могут воспринять ничего нового. Они уже мертвые и, как автоматы, бессмысленно движутся по заведомо известной программе», — думал Рулон, идя в свою школу.

Он вспомнил, как они однажды с пацанами подсматривали в окно дискотеки в дебильной школе. Дураки идиотски вытанцовывали, неуклюже двигая своими искаженными телами. Некоторые из них начинали танцевать вместе. Их головы и руки тряслись, рожи бессмысленно улыбались, многие плясали с открытым ртом и вывалившимся языком. Пацаны долго хохотали. Рулон чуть не обоссался от радости. Beселье было неописуемое.

После этого Рулон долго еще, подражая уродам, танцевал дома идиотический танец, который позволял ему по-другому взглянуть на мир. Это истинное видение давало свободу и раскрепощенность. Больше не нужно было беспокоиться, кто и что о тебе подумает, скажет. Можно было вести себя легко и естественно.

Придя в класс, он поделился своими мыслями с Марианной. Она радостно слушала его и весело смеялась.

— Ну, сволочь, поздравляю, — сказала ему она, — ты интуитивно почувствовал, что тебе на самом деле нужно. Только если ты врубишься в то, что ты полный дурак, у тебя будет шанс пересмотреть и изменить все свои представления. Вот твой брат Сергей дурак дураком, но думает, что он умный, и поэтому держится за каждую идиотскую мысль, которая пришла ему в голову. Если бы он понял, что он дурак, то тогда бы перестал так серьезно относиться ко всей той мешанине, которая копошится в его набитой отрубями тыкве, и он смог бы тогда свернуть с порочной колеи своего ложного восприятия. Понял бы, свинья, что в армии вовсе не станет суперменом, и смог бы избежать двухлетних мучений. Но, пока он думает, что он умный, он не сможет измениться, а только добавит что-то к своему говну. Но ложкой меда бочку дегтя не испортишь. Сперва нужно все вытряхнуть из башки, чтобы потом набить ее чем-то лучшим.

Рулон вспомнил детские сказки про Ивана-дурака, которые ему читала бабушка, и подумал, что не случайно его дураком назвали. Видно, только тот, кто понял, что он дурак, может по-настоящему стать умным, а главное — свободным от серьезного отношения ко всем своим мыслям и чувствам.

Тараканий Бог

Утром Рулон, как всегда, побежал в школу, шлепая по лужам в своих говнотопах. Подбежав к большой грязной яме, через которую была перекинута доска, он стал перебираться через нее, но на другой стороне вдруг появился Буля.

— Куда вперед старших лезешь? — заорал он и толкнул Рулона в грязь.

Оказавшиеся поблизости пацаны, так же, как и Рулон, идущие в школу, гадко захохотали.

— Грязь упала в грязь! — прокомментировал Буля.

Жмых, еще один хулиган из старшего класса, глядя на Рулона, вылезающего из грязи, участливо спросил:

— Ну как, грязевые ванны помогают от радикулита?

— Не знаю, — промямлил Руля, отряхиваясь от облепившей его глины и направляясь назад домой.

— Куда пошел? — заорал взбешенный Буля, — А ну, давай иди в школу, тебе же учиться нужно!

— Да я же грязный, — стал оправдываться Рулон, показывая на свой костюм.

— Ничего! Ты же слышал, что завещал великий Ленин? Учиться, учиться и еще раз учиться! — поучающе сказал Буля и пинками погнал его в школу.

Жмых тоже присоединился к нему, добавляя пинковой тяги. Пацаны, увидев Рулона в таком виде, весело забалдели. Буля начал незаметно курить, пряча папиросу в кулаке и показывая Рулона всем у входа в школу. В перерывах между затяжками он дул дымом на лицo Рулона. От едкого запаха у того начали слезиться глаза, и он закашлялся. Это вызвало бурю глумливой радости у Були и других собравшихся там хулиганов, дожидающихся начала урока. Рулон запуганно стоял весь в напряжении, не зная, что предпримут они дальше и когда же это все кончится. Страх и дискомфорт сдавливали его грудь и подкатывали к горлу.

Тут он как бы проснулся и подумал: «Что же происходит? Ситуация полностью деморализовала меня. Ведь ничего страшного не случилось. Руки, ноги целы.
Значит, я должен попытаться стать спокойным и радостным. Нужно отделаться от этого отождествления со страхом, с неудобством от того, что меня оценивают
люди».

И он представил, как бы на его месте поступили кот, дерево или камень, брошенный в грязь. «Наверное, они меньше бы нервничали, меньше думали о мнении окружающих людей. Я стал бы свободным от их нелепого мнения, которое делает меня рабом их идиотских понятий», — подумал так Рулон и стал глубже дышать, чтобы немного расслабиться.

— Что засопел? — глумливо сказал Буля. — Давай будешь теперь у нас пепельницей.

И он засунул ему бычок за шиворот, придавливая там его ладонью, чтобы лучше обжигал тело. Почувствовав жар, Рулон закричал от боли.

— Что заверещал? — спросил Буля. — Терпи дурак, атаманом все равно не будешь.

Другие хулиганы тоже засунули ему бычки, кто в карман, кто за пазуху, и пошли на урок. Рулон судорожно запрыгал, вытаскивая бычки из прожженных карманов и вытряхивая их из рубашки.

Переодевшись дома, он снова поплелся в школу и только тогда снова вспомнил себя, подумав: «Что же я делаю? Снова уснул, забыл, что нужно перестать быть отождествленным и переживать всякую ересь».

Зайдя в класс, Рулон сел рядом с Марианной. Он рассказал ей обо всем, что с ним приключилось. Марианна радостно смеялась, слушая о том, как глумился над ним Буля.

— Если бы не мать, никогда бы я не пошел в школу, — сказал Рулон. — Это она и проклятое общество сделали меня дураком, а теперь заставляют ходить в школу и мучиться.

— Ничего. Главное — используй свои мучения для роста, для развития, тогда они принесут пользу, — сказала Мэри. — Старайся все в жизни использовать, иначе жизнь использует тебя, как туалетную бумагу, подотрет тобой свою грязную вонючую жопу. А насчет матери ты верно заметил. Вот видишь, на твоей руке линия жизни начинается цепочкой, а затем идет ровно и гладко. Это значит трудное детство. Но когда-нибудь ты станешь самостоятельным и направишь свою жизнь сам, тогда тебе будет хорошо.

— А если бы было наоборот? — спросил Рулон.

— Значит, ты бы был маменькиным сынком, который, попав во взрослую
жизнь, растерялся бы и закончил бы ее на помойке,

— Значит, мое будущее все уже известно? — удивился он.

— Только ты не знаешь его, — засмеялась Марианна. — Но твои руки, ноги, твоя рожа все о тебе уже давно знают.

— Неужели все так фатально и ничего нельзя изменить? — спросил Рулон.

— Изменить можно, но это может не каждый, — с коварной улыбкой сказала Марианна. — Во-первых, нужно знать, что можно вообще что-то изменить. Не то, чтобы вместо дачи купить машину или еще как-то поменять шило на мыло, но измениться внутренне. Затем нужно знать как, но и это еще не все. Главное — где мы возьмем силу и волю, чтобы измениться. Ведь для этого нужно делать большое усилие, а ты не можешь даже заставить себя каждый день делать зарядку, — расхохоталась она.

— Что же делать? — озабоченно спросил собеседник.

— Нужно либо развивать волю, либо отдаться в руки того, кто сможет тебя изменить. Вот ты тоже безволен. Отдашься в мои руки? — заговорщически спросила Марианна.

— Я? — промямлил Рулон. — Я хотел бы попробовать, — еще толком не понимая, о чем идет речь, пробубнил он.

— Проверим тебя, — сказала она с лучезарной улыбкой.

Шел урок. Училка что-то корябала на доске мелом. Через щель в двери стал проникать едкий густой дым.

— Пожар! Пожар! — заорал кто-то в коридоре.

Все ученики, как по команде, вскочили и бросились из класса. Училка выбежала вслед за ними. Марианна спокойно развалилась на стуле и расхохоталась.

— Быстро они понтанулись, — сказала она. — Это просто дымовушку в коридоре зажгли. Давай поплотней закрой дверь и открой окна, — скомандовала она Рулону.

Он сразу же бросился исполнять ее приказания.

— В коридор я с быдлом ломиться не буду, а то там дым да суета, но все не по делу.

— А что ты вчера не была в школе? — спросил ее Рулон, снова садясь за парту. — Ты болела?

— Болела? — усмехнулась она. — Просто
переживала аспекты. Я тут бабам из старших
классов свою использованную косметичку двинула, а они только позже разобрались, что ее там кот наплакал. И вот эти суки собрались меня
про­учить, а я отсиделась дома. А теперь они мне уже ничего не сделают, а вот с завтрашнего дня я их по одной выловлю и отпизжу, чтобы неповадно было им на меня батон крошить, — злобно сказала она.

— А что такое аспекты? — недоуменно спросил Рулон.

— Эх ты, темнота. Даже астрологию не знаешь. А я тут как-то была на тусовке хиппарей и мистиков. Так вот, туда приперся из Новосибирска какой-то ученик Гуру Сотидананданы. И он базарил об астропланетарном каратэ. Он объяснил, что, когда планеты нам не благоприятствуют, лучше отсиживаться, когда они ни за, ни против, можно гулять себе спокойненько, а вот когда они за нас, то нужно активно действовать и наносить удар по врагу.

Заслушавшись, Рулон даже не заметил, как в класс завалила училка.

— А вы что здесь сидите? Окна все пораспахивали! — заорала она.

— А мы учиться хотим, — сказала Марианна, — а окна нас учили открывать при пожаре на уроке домоводства.

Училка не нашлась, что возразить. Урок был сорван.

— Немедленно закрывайте окна и идите на следующий урок, — заорала она.

Марианна встала и вышла из класса. Рулон услужливо бросился закрывать окна и последовал за ней. Догоняя свою наставницу, он увидел, что у туалета собираются старшеклассницы, поджидая ее. Она гордо и независимо прошла ми­мо них, но они так и не решились что-либо предпринять.

«По-видимому, астрокаратэ работает», — решил Рулон и догнал Марианну.

— Научи меня еще астрокаратэ, может, меня тогда тоже в школе пиздить не будут.

— Ишь, растащило, — ответила она. — Ты продал то, что я тебе дала?

— Нет, еще не все, — виновато сказал ее дружок.

— Вот как на пару сотен наторгуешь, так научу тебя, уж так и быть. У меня тут еще есть книжка, но поторопись, а то я еще одному холую ее обещала. Он то­же торгует в 15-й школе. Я тут расширяюсь, перехожу на большой масштаб, со
школь­ного на общешкольный. Только так, привлекая в дело больше помощников и выходя на больший масштаб, можно добиться успеха.

Они вышли из школы и пошли по улице.

— Ну что, пойдешь ко мне? — с загадочной улыбкой спросила его Марианна. — Я научу тебя кое-чему.

Думая, что она еще что-то скажет ему об астрокаратэ, Рулон радостно со­гласился.

— Я вот что-то никак не могу порнографические карты Губеню толкнуть, он все колеблется, — пожаловался юный спекулянт.

— Колеблется? — усмехнулась Мэри. — А ты поколдуй.

— А как это? — спросил он.

— Ты же знаешь, что мир един и все взаимосвязанно, — загадочно начала пояснения его подружка. — Вот если ты о ком-то думаешь, то этот человек тоже невольно тебя начинает вспоминать, а если ты будешь думать о нем с искренней любовью, то и он тоже будет невольно испытывать к тебе хорошие чувства. Если ты будешь с большой силой в это время что-то ему внушать, то эти мысли он начнет усваивать и следовать им. Только сильно, значит, эмоционально, а не то, что ты будешь громко орать, как осел. Понял?

— Да, — бессмысленно ответил он.

— Так вот, мой милый, ты должен действовать как бы из тела, а не из головы, т.е. энергия воздействия, твои эмоции должны радировать из тела, как из радиостанции, направляй их на человека, и эта Сила будет его склонять к какому-то действию, мыслям или отношениям. И если ритуал удастся, то ты ощутишь чувство силы, уверенности, решимости — это для тебя будет знаком, — сказала она, открывая дверь ключом.

— Вот заходи, подожди меня. Я сейчас приду, — сказала Mapиaнна и удалилась, оставив его в одиночестве. Через некоторое время она вернулась уже в эротическом наряде.

— Ну, что будем делать? — спросила она Рулона, грациозно подойдя к нему, и расхохоталась, увидев его недоуменную физиономию. — Ну ладно, буду учить тебя массажу, — ласково сказала она. — Ты умеешь делать массаж?

— Никогда раньше не делал, — ответил он.

— Ну ничего, делай как можешь, войди в контакт, пусть тебе Махатмы подскажут, — и разлеглась на тахте.

Рулон подсел к ней и стал делать что-то, похожее на массаж. Он смотрел на грациозную спину Марианны, ее талию, ее соблазнительные женские прелести, чувствовал руками ее прекрасную нежную кожу, и от этого в его теле стало пробуждаться сильное влечение к ней. Он стал ощущать ее женскую энергию, и от этого моча ебанула ему в голову. Как пьяный, он стал одуренно гладить ее тело, стремясь добраться до интимных мест.

— Ax ты, проклятый маньяк! — заорала Марианна, резко вскочив и врезав ему пощечину. — Это массаж, по-твоему?

— Да я что-то не знаю, что происходит, — бессмысленно бормотал Рулон, поднимаясь с дивана, его член стоял штопором из штанов.

— Не понимаешь, проклятый ублюдок? — разозлилась Марианна, врезав ему по яйцам.

От этого удара Рулон загнулся и запрыгал.

— И это йог, еб твою душу мать, — орала она, — научись сперва себя контролировать, говнюк, а потом будешь себя мнить кем-то, мудозвон. А теперь давай убирайся отсюда, рвань поросячья, — бесилась она.

Удар по яйцам немного отрезвил его. Еще слегка загибаясь, Руля выперся из ее дома и поплелся восвояси, переживая, что не мог справиться с собой и поддался действию слепого инстинкта. Ему немного было обидно, что Марианна отлупила его, но он понимал, что только такое отношение может ему помочь победить себя.

Однако, когда боль в яйцах утихла, Рулону в башку полезли всякие мысли и образы о Марианне, ее пышных грудях и стройных ножках. Придя домой, он взял порнографические карты и стал их разглядывать, все вспоминая о недавнем массаже. Хер снова встал торчком, и ему захотелось заняться рукоблудством. Он уже потянулся к своему корню, как вдруг вспомнил то, что он хотел стать монахом и идти религиозным путем. Он отбросил карты и стал бешено танцевать, бить руками в воздух, чтобы перевести дурную энергию на физический план.

— Какой же я робот, — подумал он. — Стоило нажать на кнопку, и я задергался. Нет, не буду рабом всей этой вмонтированной в меня природой программы. Природа, мать ее, хочет продолжить себя, побуждает меня размножаться, впрыскивает мне в кровь свой гормон, делая меня дураком.

— Н-н-нет! — неистово кружась, закричал Рулон. — Не удастся манипулировать мной, я стану свободным!

Его буйство прекратила мамаша, отправив оболтуса к своему племяннику Гене передать банки с вареньем и огурцами. Нагруженный поклажей, Рулон поплелся к двоюродному брату в дом, где он жил со своей женой и тещей. По дороге он сверлил взглядом затылки прохожих, направляя на них свое внимание. И действительно, хотя они и не могли видеть его, некоторые из них начинали нервничать, а кое-кто даже непроизвольно оборачивался в его сторону.

Однако он скоро отвлекся и забыл о своей практике. Снова перед его мысленным взором предстала полуобнаженная королева его грез. В воображении поплыли порнографические сцены. Только через полчаса он очнулся, осознав, что инстинкт снова играет с ним свою злую шутку.

Придя к Гене, Рулон увидел унылую картину. Его жена, Наташа, которая еще каких-нибудь года два назад была красавицей и со всеми мило общалась, теперь превратилась в фурию, похожую на свою мать. Она возилась по хозяйству в старом халате и шлепанцах. После родов она стала безобразной. Перестала следить за собой, потолстела, половина волос выпала, на ногах был варикоз.

«На хрена нужны все эти дети, — подумал он, — если после родов человек превращается в такого урода? Внушили себе мыши дурость и следуют тупым установкам».

Гена тоже был не лучше. Весь мрачный, высосанный. А раньше он был таким живым, активным, веселым, рассказывал анекдоты и смешные истории. «А теперь кем он стал? Нет, я не хочу мучиться, гнить в семейке, — подумал Рулон. — Как же опасен инстинкт размножения, силу которого я испытал на себе сегодня. Какое счастье, что Мэри вовремя дала мне по яйцам, чтобы я одумался и не был безвольным придурком. Вот что делает людей такими ослами, и они все еще это оправдывают и даже обожествляют, как наркоман свой кайф. Свиньи. Нет, я буду над собой работать, чтобы не быть таким, как все».

По старой привычке братья сели поиграть в шахматы, но Гена был скучный и все время отвлекался на жену и ребенка. Играть с ним было неинтересно. Разглядывая шахматы с эзотерической точки зрения, Руля увидел, что король представляет наше эго, всего боящееся, уязвленное, которое все время нужно прятать и прикрывать. И хотя король на самом деле не лучше пешки, но мнит себя Наполеоном. Пешки представляли собой слабые качества человека, которые в своем продвижении и прохождении всех испытаний могли стать фигурой. Фигуры же были сильными качествами человека: ферзь — воля, самая сильная сторона человека, конь представлял собой хитрый ум, ладья — трудолюбие, физическую силу, выносливость, терпение, слон на белых полях — сильные эмоции, положительные. А отрицательные — слон на черных. Сама игра представляла собой взаимодействие двух людей или каких-либо структур, где один пытается загнать в угол другого.

Кое-как доиграв партию, Рулон сел с Гениной дочкой Машей. Пока брат чем-то занимался по хозяйству, он решил рассказать Маше сказку и начал придумывать, что бы ей рассказать. Увидев на стене таракана, он начал с него.

— Жил-был на свете вездесущий, всемогущий и всеведающий таракан, который создал силой своего воображения Вселенную. Он создал в этой Вселенной много тараканов по своему образу и подобию, но этим тараканам что-то не зажилось в этой Вселенной, — сказал Рулон, прихлопнув ползущего по стене тара­кана книжкой, — и стали эти тараканы молиться сотворившему их таракану, чтобы он сделал так, чтобы дважды два стало пять или десять, или еще черт знает сколько. Видя их проблему, первотаракан послал к ним сына своего единородного, чтоб он объяснил им, что все происходящее есть только иллюзия и расстраиваться нечего. Но тараканы не хотели верить ему. Они так отождествились со своим воображением, что считали и его реальным. Разбесившись, что таракан-спаситель лишает их последних иллюзий, они
его распяли и продолжали роптать на сотворившего их всемогущего, вездесущего и всеведающего таракана...

Отправившись от Гены домой, балбес в трол­лейбусе вглядывался в серые лица людей. Он от­ключил мысли и пытался перестать думать. Вместо думанья он решил созерцать происходящее. Внезапно он увидел их мысли. Каждый мнил себя самым-самым, особенно самые тупые, и даже тот урод, который ходил по салону, прося милостыню. И все они ждали, что кто-то подтвердит их величие. Рулон подумал, что и он недалеко от них ушел.

Взглянув в окно и увидев в нем отражение своей глупой рожи, он мысленно сказал себе: «Я велик, могущественен и прекрасен!» — глумливо улыбнувшись при этом.

«Вот как просто. Скажу это сам, никого не дожидаясь», — решил он.

Руля сказал себе это еще раз, прочувствовав, как при этом расправились его ссутулившиеся плечи. Голова перестала вжиматься в плечи, грудь наполнилась воздухом. Он почувствовал себя сильней и уверенней.

«Вот, значит, зачем они ждут похвалы, — подумал он, ощутив приподнятое настроение. — Ну что, я не лох и сам могу войти в это состояние. Я же йог и сам буду управлять собой, даже если меня будут ругать. Я больше не буду зачмориваться, а буду входить в сильное наполненное состояние».

С этими мыслями он вышел на своей остановке и поперся домой, вспомнив по дороге о Марианне и астрокаратэ. Он очень сильно захотел получить от нее эту книжку. «Ебсель-мобсель, — подумал он, — нужно что-то делать, чтобы заработать деньги».

Он вспомнил тупую рожу Губеня. «Когда же эта свинья решит купить карты? — подумал Рулон. — Черт, я сосем забыл про колдовство!»

Он настроился на Губеня. В груди он почувствовал какую-то преграду. «Глухо, твою мать. Не хочет, сука, покупать, — выругался он, прощупав его по астралу. — Ничего, сделаю ему!»

Руля получше настроился и, вспомнив все самое лучшее о Губене, что он знал о нем, почувствовал к нему хорошее расположение. Направив на него благожелательное состояние, он стал внушать ему, как хорошо будет, если он купит эти карты. Он вспомнил Марианну, свой массаж и спроецировал это сильное переживание на эти карты так, что ему захотелось их оставить себе. Но вовремя опомнившись, он, сделав магический пас, с выдохом послал это состояние Губеню. В сердце появилось состояние уверенности.

«Значит, теперь Губень купит карты», — ощутил Рулон, прощупав его по астралу. «Проверим», — решил он и тут же упал на землю, пизданувшись в темноте рожей о выпирающий из стены металлический ящик.

«Ё-моё! — воскликнул Рулон, потирая шишку на лбу. — Вот кто я на самом деле, слепой крот, — подумал он. — Разыгрался тут в мага, а сам перед носом у себя ни хрена не вижу».

Завалив домой, Руля звякнул Губеню.

— Hу что, картишки будешь брать, а то тут еще один хмырь спрашивал их
у меня?

— Ты не продавай их ему, я возьму, — затараторил Губень.

— Hу хорошо, только давай утром я к тебе зайду, а то тому я уже обещал отдать.

— Да-да, заходи, — продолжал тараторить Губень.

Рулон положил трубку и стал злорадно потирать руки.

«Удалось колдовство», — подумал он, представляя, как он теперь получит деньги и Марианна даст ему книгу.

На радостях он написал стих о ней, передавая в нем все свое восхищение и чувства к ней.

В ночном небе воссиянье

Созерцаю дальних звезд,

Ветру я шепчу посланье

Королеве моих грез.

Словно роз благоуханье,

Будто дивный аромат,

Мне приносит упованье

Очей черных томный взгляд.

Туалетная пратьяхара

Утром Рулон завалил к Губеню, продал ему картинки и запрятал деньги в потайной карман, который он сам устроил себе в брюках, подпоров их на поясе. В карман для виду положил несколько копеек, чтоб при шмоне, найдя их, хулиганы успокоились и отъеблись. В школу удалось зайти без приключений.

Зайдя в класс, он сел с Марианной. Она встретила его холодно, даже не обратив на него своего внимания.

— Я тут деньги тебе принес, — нерешительно сказал Рулон.

Марианна слегка повернула голову, искоса взглянув на него.

— Ну и что? Давай выкладывай! — скомандовала она, снисходительно улыбнувшись.

Руля выковырнул из своего кармана хрустящие бумажки и подал ей.

— Это я с помощью магии сделал, — рассказал он ей вчерашнюю историю.

Марианна, выслушав это, самодовольно посмотрела на него.

— Теперь ты понимаешь, чего можешь достичь благодаря мне? Но если ты хочешь, чтобы я и дальше учила тебя, ты должен беспрекословно повиноваться, — властно закончила она.

— Да, я согласен, — почтительно посмотрев на нее, сказал он. — Но больше всего я благодарен тебе за то, что ты вчера дала мне по яйцам.

И он рассказал, как был у Гены и что он там осознал. Марианна радостно смеялась, слушая его рассказ.

— Теперь ты понимаешь, — сказала она, — что ты должен бороться с сексом в твоей тупой башке и не давать себе ни о чем мечтать. Даже онанизм не так страшен по сравнению с тем, что происходило в твоей тупой тыкве. Все эти мечты и чувствишки — самое опасное зло. Онанизм мог ослабить тебя, а вот мечты о херне могут сделать тебя полным дураком, и ты вляпаешься в говно так же, как и твой брательник Гена. Так что поменьше мечтай, побольше реально что-то делай, мой милый. А о тараканах ты здорово распизделся. Ты можешь основать новую тараканью веру, — сказала она. — Но на самом деле ты зря так о тараканах. Они все же не так глупы, как люди. И зря мечтать не будут о всякой ереси.

Училка что-то болтала о теории вероятности, предлагая всем приводить свои примеры. Лукаша сказал:

— А вот, знаете, по рельсам навстречу друг другу ехали два поезда, и они не встретились.

Преподка изумилась, не понимая, что ее подкалывают. Стала называть всякие всевозможные версии ответа и даже приплела другие измерения.

— А вот и нет, — заявил Лукаша.

— И есть ответ? — изумленно спросила училка.

— Конечно, есть, — глумливо ответил Лукаша. — Ну что, сдаетесь?

— Сдаюсь, — сказала училка.

— Значит, не судьба! — произнес он ответ.

Класс покатился со смеху. Просмеявшись, Рулон прочел Марианне стих, который он сочинил для нее вчера. Лукаво улыбаясь, она выслушала его.

— Ну вот, уже лучше проявил сексуальную энергию, направил ее на творчество. Но я еще проверю, насколько ты все понял, — коварно посмотрев на него, произнесла она.

От этого взгляда Рулон поежился.

Урок продолжался. На перемене Мэри болтала с Ложкиным и другими парнями. Рулон поймал себя на том, что стал ревниво относиться к ее общению с другими. «Вот какой еще крокодил сидит во мне», — подумал он. Она, по-видимому, тоже заметила в нем эту слабость и на уроке стала специально рассказывать ему, с кем она теперь хочет трахаться и кто ей нравится больше. Рулон опять уснул и стал болезненно реагировать на все эти образы.

— Ну что, отождествился, гондон? — осекла она его болезненное состояние.

— Да, вот что-то я стал эгоистичен, — залепетал Руля.

— Вот она, твоя гниль, вся повылезала. Пока ты будешь таким, я больше не позволю тебе массировать меня, — презрительно бросила она.

— Что же мне делать? — спросил Руля.

— Знаешь, как триппер лечат? Сперва делают провокацию, а затем уже искореняют эту гадость. Вот и твой триппер весь повылезал вчера. Теперь прекращай к нему прислушиваться. Прими решение и следуй ему. Нечего потакать всему тому дерьму, которое сидит в тебе. Будь жестче и безжалостнее к себе, своей лени, похоти, самосожалению. Только так ты справишься с ними. Понял, лоботряс?

— Да, я буду стараться не быть такой тупой машиной, как я есть, теперь буду исправляться.

На следующей перемене Рулона поймал Солома с корешами.

— Ну что, свинья, попался? — обрадовался он.

Внутри у Рулона все сжалось от страха. Солома взял карандаш, вставил ему между пальцев и стал их сжимать, вглядываясь с сатанинским наслаждением в его лицо, наблюдая, как Рулон от боли корчится. Тут к кодле подвалил Жмых. Увидев представление, он заорал:

— Пацаны, я тут фильм видел, там мужику на башку целлофановый пакет надевали. Он уморно корчился. Давайте Рулону наденем. У меня тут есть грязный пакет от кильки.

Идея понравилась. Дружки покрепче схватили Рулона, а пьяный Солома напялил ему на башку мешок, зажав его у горла. Через несколько секунд Рулон стал задыхаться. Мешок то раздувался, то сдувался от его дыхания. Его охватил дикий ужас и муки удушья. Он стал изо всех сил вырываться от своих притеснителей, но они крепко держали его. Он попытался зубами схватить и прокусить мешок, но и это не получилось. Задыхаясь, он дико завыл. Солома снял мешок. Весь взмокший от испарины, красный как рак, Рулон тяжело дышал, стараясь отдышаться, но не успел он прийти в себя, как вдруг Солома снова надел на него мешок и, придавив его подбородком, чтобы он не орал, глядел через мутный целлофан на его мучения, гадко улыбаясь при этом. Рулон снова стал вырываться, выть, его глаза бешено завращались, но Солома держал его крепко. Он стал ослабевать от мучений удушья и потерял сознание. Его тело безвольно обвисло, как мешок, в ушах зашумело.

Рулон ощутил, что он поднимается как будто вверх, и внезапно обнаружил себя висящим под потолком, смотрящим на всю эту сцену со стороны. Испуганные хулиганы пытались привести в чувство его безжизненное тело. Он видел их, видел сквозь стены. Было ощущение, что он видит не глазами, а как будто всем телом. Присмотревшись, он увидел какое-то свечение вокруг всех предметов, которое окружало их как сфера или яйцо. Это свечение двигалось и текло. Он увидел, как все вокруг течет, текли и двигались даже стены. Как будто все было сделано из какой-то жидкости. Внезапно он увидел, что жидкость, из которой состоит школа, находится как бы в каком-то каркасе. И он понял, что этот каркас был замыслом архитектора, построившего школу. Вскоре он сам стал растворяться в этой жидкости, как будто вливался в какой-то окружающий океан. В нем он почувствовал большое блаженство. Но внезапно его стало втягивать в какой-то туннель, и он обнаружил себя снова в своем теле, лежащим на полу школы. Хулиганы разбежались, оставив его одного, заметив приближавшуюся училку.

Она подошла к Рулону и спросила, что происходит. Кое-как придя в себя, он промямлил, что ему что-то стало плохо. Придя в класс, он рассказал Марианне, что приключилось с ним на перемене. Марианна радостно смеялась, особенно когда Рулон рассказал, как Солома изучающе смотрел на него через мешок, как будто он был жуком, в которого он медленно вводит раскаленную иголку.

— Видишь, — сказала Марианна, — ты не можешь прожить без воздуха, ты не отделен от Вселенной, ты во всем связан с нею, поэтому не ревнуй, не тяни на себя одеяло, не будь эгоистом, а то мне тоже придется тебя слегка придушить. Всасываешь?

— Да. Теперь я лучше осознал свое единство с этим миром, — ответил он.

— Помни, ты должен быть не эгоистом, а служителем. Если ты будешь служить чему-то великому, то и сам станешь больше. А если ты хочешь чем-то владеть, то будешь владеть только дерьмом, так как владеть ты можешь только тем, что хуже тебя, но только не мной. Сечешь?