Глава первая Странник из далекой земли 1 страница

Гончие смерти

Пролог

Дыхание с хрипом вырывалось из узкой груди Прошки. Прижав к груди баранью ногу, парень стремглав несся по темной улице.

– Дердзи его! – отчаянно вопили вслед. – Дердзи ворёнька!

«Еще чуть, – думал Прошка. – Еще немного».

До переулка всего ничего. Сейчас Прошка добежит до переулка, свернет в него – и только они его и видели. Проклятые китаёзы! Удавятся за кусок баранины!

Прошка крепче прижал к себе баранью ногу. Вот и переулок. Свернуть в него, добежать до деревянного забора, перемахнуть, еще раз свернуть, юркнуть в дыру, перебежать через подклет разрушенной школы и – вот она, сытая седьмица!

Прошка свернул в переулок и бросился к забору, но в этот миг жилистая рука китайского мясника-забойщика ухватила его за шиворот и резко рванула назад. Ворот Прошки затрещал, а сам он резко сбавил ход, но еще пару шагов протащил китаёзу за собой, однако еще несколько жилистых желтых рук ухватили Прошку за плечи и повалили на землю.

– Попался, гадзёнысь! – заорал один из китаёз.

Тут к трем мясникам подоспели еще двое. Прошка попытался встать, но его снова сбили с ног. Мягкий войлочный сапожок китайца ударил его в скулу. Прошка вскрикнул от боли, но баранью ногу не выпустил. И рад был бы выпустить, но руки сами вцепились в парное мясо, и приказы им отдавал совсем не разум, а пустой, урчащий желудок.

Били Прошку сильно, от души. Он уж было собрался отдать богам душу, как вдруг один из китайцев крикнул:

– Упы?ря!

А другой поддержал его, заверещав еще громче:

– Здеся упыря! Безим!

Кто-то сильно ударил Прошку по спине, он ойкнул от боли и ткнулся лицом в грязь, но баранью ногу не выпустил. Потом Прошку перестали пинать, и войлочные сапоги китайцев затопали по переулку.

Полежав с минуту неподвижно, чтобы боль чуток утихла, Прошка, по-прежнему крепко прижимая к груди свою добычу, приподнял голову и выплюнул на землю кровь из разбитого рта. Потом огляделся. Китайцев в переулке больше не было, но у темной стены сарая кто-то стоял.

Прошка зажал баранью ногу под мышкой, достал из сапога нож и, морщась от боли в ушибленных ребрах, тяжело поднялся на ноги.

– Эй! – окликнул он темного человека. – Эй, ты кто?

Человек продолжал молча стоять у стены. Прошка стер с глаз мутную пелену слез и снова взглянул на незнакомца. Взглянул – и лучше бы не глядел. Волосы на голове у Прошки встали дыбом, а по спине стекла к ягодицам струйка холодного пота. У стены стоял упырь.

Прошка попятился. В руке у него был нож из белого железа. Можно было попытаться прикончить упыря, однако Прошка медлил. Как ни крути, а упырь спас его от китайцев. Кроме того, он легко мог добраться до Прошки, пока тот лежал на земле да отплевывал кровь, но почему-то не стал.

– Эй, урод! – снова окликнул Прошка. – Ты почему меня не слопал?

Чудовище молчало. Прошка внимательней вгляделся в его лицо. Пришелец из Гиблого места был по-мертвому бледен, но взгляд у него был растерянный и тоскливый, словно у затравленного зверя.

Сглотнув слюну, Прошка хрипло проговорил:

– Бежал бы ты лучше отсюда. Китайцы натравят на тебя наших мужиков, а те жалеть не станут. Переломают тебе кости батогами, а после отсекут серпом башку. Будешь тогда знать, как стоять да глазами хлопать.

Упырь, будто что-то понял, повернул голову и посмотрел на просвет переулка.

– Вот-вот, – сказал Прошка и слегка поежился. Все-таки находиться рядом с упырем было страшновато. – Ты это… Ты делай что хошь, а я пойду, ладно?

Монстр снова перевел взгляд на Прошку. Он словно бы хотел что-то сказать, да не мог. Тогда Прошка крепче прижал к себе баранью ногу и, держа нож наготове и не спуская с упыря глаз, осторожно двинулся мимо него. Упырь не делал попыток напасть. Он стоял на месте и медленно поворачивал голову вслед за крадущимся вдоль стены парнем.

Отойдя на безопасное расстояние, Прошка остановился. Урод стоял на том же самом месте, что и прежде, и все так же смотрел на него. Прошка нахмурился.

– Дурак ты, упырь, – с досадой проговорил он. – Точно дурак. Погубят ведь тебя, нешто не понимаешь?

Пришелец из Гиблой чащобы продолжал молчать, глядя на Прошку своими грустными, тоскливыми глазами. И Прошка не выдержал.

– Ладно, – выдохнул он. – Попробую тебя вывести. Только слушаться меня, а не то нам обоим кранты. Понял?

Упырь ничего не сказал, но веки его слегка дрогнули, будто он хотел вымолвить «да», но снова забыл, как это делается. Прошка осторожно подошел к упырю. Задумался на мгновение – не стащит ли упырь баранью ногу? – но вспомнил, что упыри не едят «мертвого мяса», и немного успокоился.

Положив украденную ногу на землю, Прошка снял кафтан и осторожно, готовый в любой миг отпрыгнуть, набросил его чудовищу на плечи. Затем поднял мясо, прижал его к себе левой рукой, а правой потихоньку повлек упыря к выходу из переулка.

– Ногами-то бойчее шевели, – грубовато поторопил он. – Я тебя на себе волочь не нанимался.

Проскользнуть через главную улицу незамеченными им не удалось. Дорогу преградил разъезд охоронцев – четыре всадника на рослых, упитанных конях.

– Кто такие? – хрипло окликнул Прошку и его мрачного спутника начальник разъезда.

Упырь вздрогнул под кафтаном, а Прошка повернулся к охоронцам так, чтобы они не увидели баранью ногу, и ответил:

– Свои мы. Я плотников сын. А это – мой старший брательник. Домой его веду.

Ратник вгляделся в лицо урода, но сгустившиеся сумерки не позволили ему разглядеть монстра как следует.

– Пьяный, что ль?

Прошка кивнул:

– Ну!

– Видать, совсем твоему брательнику хреново, лица на нем нет.

– Ничего, не впервой. Проспится и будет как новенький.

– Ладно, идите.

Прошка отвернулся и потащил упыря прочь.

– Да шевели же ты копытами, – хрипло пробормотал он чудовищу на ухо, стараясь не дышать глубоко, чтобы не вдыхать странный и неприятный запах жженой травы, исходивший от упыря.

– Эй, парень! – снова окликнул Прошку начальник разъезда.

У Прошки упало сердце. Он остановился и, стараясь, чтобы голос не дрожал, отозвался:

– Чего еще?

– Китайцы сказывали, видели где-то тут упыря. Не встречал ли?

– Нет, дяденька, не встречал. Коли б встретил – живым бы уже не был.

– И то верно, – кивнул начальник. – Ну, ступай! И будь осторожен!

– Буду.

Прошка отвернулся и повлек упыря дальше.

До городской стены дошли быстро. Прошка мигом нашел лазейку, показал на нее упырю и сказал:

– Лезь в дыру и чеши в свой лес. И больше в город не суйся. В другой раз встречу – сам порешу.

Упырь стоял неподвижно и молча. Похоже, он вообще не соображал, что ему делать дальше.

– Н-да, – хмуро проговорил Прошка. – Знал я, что упыри тупые, но чтобы настолько…

Вдали послышался перестук копыт.

– Сюда едут! – взволнованно сказал Прошка. – Да не стой же ты на месте! Лезь в дыру, дубина!

Прошка толкнул урода к дыре, а сам повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь. Баранья нога все еще была при нем. Миновав рощицу кленов, Прошка зашагал дальше, когда позади послышался шорох. Ворёнок остановился и настороженно глянул на деревья.

– Эй! – тихо, но грозно окликнул он. – Эй, кто там?

Из-за дерева шагнула фигура. Упырь стоял в лунном свете, сутуловатый, неуклюжий, и выглядел совершенно потерянным. Прошка сплюнул на землю и с досадой проговорил:

– Увязался же ты на мою голову! Хуже бродячей собаки!

Прошка задумался. Бродить по городу с бараньей ногой смертельно опасно. Однако было совершенно ясно, что безмозглый упырь от него не отвяжется. Поразмыслив с минуту, Прошка в конце концов решил занести ногу в полуразрушенную избушку, которую самовольно занял месяц назад, спрятать ее в тайный ящик, который хранил в подполе, а потом уже вывести глупого упыря в лес.

По пути к избушке упырь вел себя смирно. В избушку он долго не решался зайти, и кончилось все тем, что Прошка просто втолкнул его внутрь, ввалился сам и захлопнул дверь.

– Имей в виду, – пригрозил он упырю, – у меня кинжал из белого железа. Только дернись – вмиг отсеку башку!

Прошка отложил баранью ногу, а затем достал из кармана то, что должно было обеспечить ему сытую жизнь не на седьмицу, как сворованное мясо, а на целый год вперед. Это была берестяная коробочка с бурой пылью.

Прошка таскал ее при себе уже три дня, но никак не мог найти порядочного перекупщика. Одни давали слишком малую цену, другие обещали много, но по их глазам Прошка ясно видел – заикнись он, что бурая пыль у него при себе, зарезали бы, не задумываясь.

Прошка положил тряпицу на стол и осторожно развернул ее. И вдруг случилось нечто настолько подлое и невероятное, что Прошка поначалу даже не поверил своим глазам. Упырь, бывший до сих пор смирнее битой собаки, вдруг подпрыгнул к столу, оттолкнул Прошку и ткнулся пакостной мордой в бурую пыль.

Прошка крепко выругался и изо всех сил врезал упырю кулаком по зубам. Упырь отшатнулся, но снова бросился к бурой пыли. Прошка снова ударил. И еще раз. Сбил упыря с лавки, выхватил из-за голенища нож и выставил перед собой.

– Только попробуй, гад! Порву!

Упырь поднялся на ноги и, облизываясь, как собака, отошел в угол. Прошка пригрозил ему ножом, а затем взглянул на размазанные по столу жалкие остатки бурой пыли.

– Вот гад! – закипая от гнева, воскликнул он. – Ты же ее слопал! Ты хоть знаешь, сколько она стоила, чучело?

На глаза Прошке навернулись слезы. Он поднял нож и свирепо посмотрел на упыря. Тот виновато заскулил в своем углу, однако Прошка заметил, что физиономия у него была довольная.

– Жрешь бурую пыль? – прорычал, забыв об осторожности, Прошка. – На кой ляд, а? Это же не мясо и не хлеб!

Упырь, тихонько поскуливая, вышел из своего угла, поднял руку и неуверенно прочертил в воздухе какой-то знак. В том месте, где он это сделал, появилось голубое туманное облачко.

– Ты чего? – хмуро спросил Прошка. – Чего делаешь?

Упырь опустил руку и уставился на облачко. И вдруг оно стало расти. Прошка вытаращил глаза и попятился. Облако было странное. Ростом с Прошку, но не округлое и пышное, а плоское, как блин или как щит. Огромный голубоватый блин, сотканный из голубоватой мерцающей дымки.

Прошка опасливо приблизился к голубому блину, шагнул в сторону и заглянул за него. Блин оказался еще тоньше, чем он предполагал. Пожалуй, не толще бересты. Прошка внимательно оглядел блин и сзади и спереди, затем взглянул на упыря и сурово спросил:

– Это чего? Зачем?

Урод глянул на него своими грустными собачьими глазами, но ничего не сказал. Тогда, поняв, что с безмозглым упырем разговаривать бесполезно, Прошка решил исследовать странное облако сам. Он вынул из-за голенища нож и поднес острие к мерцающей поверхности облака. Ничего не произошло. Тогда Прошка медленно и осторожно проткнул блин ножом. Рука не встретила сопротивления, и клинок утонул в мерцающем облаке больше чем наполовину.

Прошка вытянул шею и посмотрел с другой стороны, надеясь увидеть торчащий оттуда конец ножа, однако ничего не увидел. Нахмурившись, Прошка вынул клинок из облака и исследовал его взглядом. Ничего. Нож как нож.

Чудовище оскалило зубы и издало горлом жутковатый, булькающий звук. Прошка погрозил ему ножом и хмуро пригрозил:

– Посмейся мне еще! Вот сейчас возьму за шиворот и суну туда башкой!

Упырь стер ухмылку с рожи, и Прошка снова повернулся к облаку-блину. Постоял, подумал, а затем поднял руку и медленно протянул ее к мерцающей поверхности облака. Коснулся этой поверхности пальцем и тут же отдернул руку. Посмотрел на палец, но никаких изъянов не нашел. С пальцем все было в порядке.

Тогда Прошка решился сунуть в облако руку.

Сунул. Подержал. Заглянул за облако, надеясь увидеть свои пальцы с той стороны, но, как и было в случае с ножом, ничего не увидел. Прошка выдернул руку и осмотрел ее. Убедившись, что с нею все в порядке, ворёнок подошел к облаку впритык, шепотом призвал на помощь богов Хорса и Семаргла, а затем решительно сунул в облако голову.

На мгновение Прошке показалось, что он ослеп от яркой вспышки, но в следующий миг зрение вернулось к нему, и он увидел нечто такое, отчего у него захватило дух.

Несколько мгновений воренок таращился вокруг с раскрытым ртом, а затем захлопнул рот, судорожно сглотнул слюну и хрипло прошептал:

– О, Боги… Этого не может быть.

Глава первая Странник из далекой земли

Невысокий, очень стройный юноша шел по Хлынь-граду, беспрестанно оглядываясь по сторонам. Было заметно, что все увиденное юноше в новинку и в диковинку.

Кто-нибудь мог бы предположить, что юноша этот – сельский простак-отрок, которому родители впервые дали денег на посещение главного города княжества. Однако лицо юноши было совсем не простецким, а, напротив, суровым и сосредоточенным. Огромные серые глаза его глядели на все с умным спокойствием, а мягкие и припухлые, будто у девушки, губы были плотно сжаты, свидетельствуя если не о силе воли, то об упрямстве.

Одет юноша был в кожаную куртку, чуть похожую на охотничью, но необычного покроя. Всю ее сплошь покрывали карманы и кармашки. На плечах у юноши был короткий темный плащ, на ногах – кожаные мягкие сапоги с высокими голенищами, а на голове – шерстяная серая шапочка, надвинутая до самых бровей.

Протиснувшись сквозь толпу, собравшуюся на Сходной площади, юноша взошел на Сходный мост. Здесь шла бойкая торговля. На самых видных местах красовались лубочные картинки, печатанные на досках. Рядом лежали рукописные книги, сочиненные хлынскими и иноземными грамотеями. Какой-то артельщик торговался с книжником за сказку про красавца «Пленку Сурожанина», переложенную с фряжского.

– Дорого ты, дядя, просишь! – горячился артельщик. – За эти деньги я могу купить себе четверть пуда козьего сыра!

– Ну, так иди и купи, – не сдавался книжник. – Сыр что – съел его, и нету. А книгу сам прочтешь, деткам своим картинки покажешь, а после еще и соседям за полцены загонишь. Вот и думай, что выгоднее – сыр или книга!

Сероглазый юноша окончания спора ждать не стал, прошел мимо. Книжные лавки кончились, начались иные. Теперь на виду были развешаны сукна, сбруя, парча, позументы с бусами, канитель и кружево для обшивки сарафанов. Юноша то и дело останавливался и со сдержанным удивлением смотрел то на бусы, то на парчу.

После вещевых лавок пошли съестные. Здесь торговали рыбой, коровьим и свиным мясом, курами и перепелами. Юноша смотрел на развешанное на крюках мясо расширившимися от удивления глазами, и даже слегка приоткрыл рот. Казалось, он впервые видит столько ествы разом.

Чуть в стороне, прячась за лавками, стояли подкрашенные бабы. Они были пестро и вызывающе одеты, многие – заметно хмельные. Во рту у каждой было закушено по серебряному колечку. У тех, что помоложе, с бирюзой, у прочих – с голубым или алым смазнем.

Юноша остановился и уставился на колечки. Пока он стоял, к торговкам этим то и дело подходили мужчины. Бабы же, проходя мимо, плевались и тихо ворчали:

– У, бесстыжие!

– Чтоб вам пусто было, лиходельницы!

Сероглазый юноша собрался идти дальше, но тут одна из молодок с колечком в зубах подошла к нему и заглянула ему в лицо.

– Купи колечко, парень! – с улыбкой процедила она сквозь зубы.

Юноша нахмурился и хотел пройти мимо, но молодка встала у него на пути.

– Купи, не пожалеешь!

Она выплюнула колечко в узкую ладонь и показала его юноше. Лукаво прищурилась:

– Так купишь?

– Мне не нужно, – угрюмо проговорил сероглазый юноша необычайно мягким и высоким голосом.

– Купи, не пожалеешь, – не унималась молодка, сверкая полоской белых зубов.

Юноша прищурил серые глаза, словно ему в голову пришла какая-то идея.

– Как дорого? – спросил он, вдруг заинтересовавшись.

Выговор у него был странный, не по-здешнему мягкий и слегка коверкающий слова. Молодка хихикнула.

– А тебе как – с хмельным сбитнем или насухо?

– А как лучше?

– Со сбитнем! Но так дороже.

– Что ж…

Юноша потянулся в карман, но девка отрицательно качнула головой и быстро сказала:

– С тебя четыре денежки, но рассчитаемся после. Ступай с площади в Ситный переулок. Но иди тише, а то не догоню.

– А Ситный – это который?

– Тот, что за красной избой.

– А где эта изба?

Молодка улыбнулась.

– В той стороне, куда солнце заходит.

Юноша кивнул, повернулся и зашагал в ту сторону, к которой склонялось солнце.

– А ну – разойдись! – громогласно гаркнул вдруг кто-то.

Толпа, ругаясь и матерясь, раздвинулась в стороны, и юноша увидел трех ряженых парней с потешными харями. У одного была козья харя, у второго – баранья, у третьего – свиная. Ряженые волокли на цепи черного медведя. Цепь была приделана к кольцу, а кольцо – продето сквозь нижнюю губу зверя.

Ряженые дудели в дудки и плясали, высоко задирая ноги, и по народу пробежала волна смеха и веселого говорка.

– Эй, скоморохи! – задорно крикнул кто-то. – Князь Добровол запретил играть в городе на дудках и свиристелках! Али не знаете?

– Пущай его запрещает! – весело крикнул в ответ один из скоморохов. – На губах сбубним!

Он сунул дудку в карман и принялся дудеть на губах, да так смешно и глупо, что народ покатился со смеху.

Один из мальчишек схватил с прилавка крынку с тертым хреном и с гоготом швырнул ее в морду медведю. Медведь резко дернулся в сторону, тряхнул головой, зарычал и вдруг сгреб лапами ближайшую бабу. Народ не сразу уразумел, что произошло, и опомнился лишь тогда, когда баба отчаянно заверещала в когтистых лапах мишки, а по косынке ее побежала кровь.

Скоморохи потащили медведя за цепку, но тот обернулся, выпустил бабу из лап и с ревом бросился на скоморохов. Настигнув одного из них, он сшиб парня с ног и подмял его под себя.

Народ шатнулся в стороны. Кто-то завопил от страха, кто-то – от боли.

И тут сероглазый юноша проявил себя самым неожиданным образом. Вместо того чтобы броситься со всей толпой наутек, он подскочил к медведю и с силой ударил его ладонями по ушам. Затем, когда обескураженный мишка выпустил из пасти плечо скомороха, юноша схватил его за ошейник и резко рванул на себя. Опрокинув мишку на спину, юноша прыгнул ему на грудь, склонился к нему низко-низко и проворковал ему что-то на ухо на странном, курлыкающем языке.

Медведь замер, потом рыкнул и тряхнул огромной башкой – будто кивнул.

Юноша соскользнул с медведя и поднялся на ноги. Затем поправил на голове шерстяную шапочку и быстро зашагал прочь.

Народ пришел в движение, загудел. А несколько ратников, пробившись через толпу, уже набросились на медведя и принялись крутить ему лапы веревками.

Молодка нагнала парня сразу за красной избой. Подбежала, дернула за рукав, а когда он обернулся, блеснула зубами и спросила:

– Куда пойдем – ко мне или к тебе?

– Никуда, – ответил тот.

Девка удивленно и недоверчиво вскинула брови, затем огляделась по сторонам, чуть подалась вперед и уточнила:

– Ты чего? Хочешь прям здесь? Гляди – люди увидят, крик подымут!

Парень поморщился и проговорил сухим, неприветливым голосом:

– Не того хочу. Другого.

– Другого? – Девка нахмурилась. – Вообще-то, я другого не делаю. Но коли приплатишь еще четыре денежки…

– Я плохо знаю город, – сказал вдруг парень. – И хочу, чтобы ты помогла мне найти нужный дом.

– Дом? – В глазах молодки мелькнуло недоверие. – Затем и позвал?

– Да, затем и позвал.

Молодка скользнула взглядом по ладной фигурке парня, по его нежному, словно у ребенка, лицу. Казалось, она разочарована.

– Какой же тебе нужен дом, парень? Ты скажи, я проведу.

– Дом дознавателя Крюка. Знаешь такой?

По лицу молодки пробежала тень, темные, подправленные углем брови съехались к узкой переносице.

– А тебе на что дознаватель? – спросила она.

– Нужен, раз говорю.

– Нужен, говоришь? – Молодка прищурила лукавые глаза, вгляделась в лицо юноши и вдруг нагло, с издевкой проговорила: – А иди-ка ты к лешему, щенок!

Затем повернулась и зашагала обратно к площади. Однако парень быстро нагнал ее, схватил за плечо и резко развернул.

– Погоди!

– Сам годи, коли хочешь! А меня не трожь! – Девка дернула плечом. – А ну – пусти! Пусти, говорю!

Парень не отпустил, тогда молодка матюкнулась, махнула рукой и что было мочи двинула его кулаком по голове.

Шапка слетела с головы парня, но вместо того, чтобы бежать, молодка застыла на месте с открытым ртом. По плечам парня рассыпались длинные густые каштановые волосы. И вдруг все стало понятно и очевидно, настолько, что молодка даже удивилась – как это она не поняла раньше?

– Так ты девка! – ахнула молодка.

Парень, оказавшийся девкой, поднял шапку с земли и поспешно натянул ее на голову. Молодка облегченно вздохнула. Потом улыбнулась и сказала:

– Теперь понятно, почему любви не захотел. А я уж подумала, что тебе не нравлюсь. Как тебя зовут?

Девка натянула шапку до глаз, подоткнула пальцами волосы, глянула на молодку суровым взглядом и нехотя ответила:

– Я зовусь Лесаною.

– А я – Милкою. Ты и правда хочешь, чтобы я отвела тебя к пыточным домам?

– Да.

– Но почему ты обратилась ко мне?

– Я ко многим обращалась. Никто не хочет идти к пыточным домам. Здесь это считается плохой приметой. Надеюсь, ты не веришь в дурацкие приметы?

Милка лукаво улыбнулась.

– Я верю во многие приметы, Лесана. Но еще больше я верю звону медных монеток. Доплати мне еще три денежки, и я отведу тебя хоть к лешему в берлогу.

Лесана недоверчиво посмотрела на Милку, затем достала из кармана куртки кошель, высыпала на ладонь несколько монеток и протянула их молодке.

– Держи.

Монетки перекочевали в узкую ладошку Милки. Вдруг она вытаращила глаза на что-то за спиной у Лесаны и испуганно вскрикнула:

– Гляди, чего это там!

Лесана быстро обернулась. Оглядела стены, кровли, окна домов, нахмурилась и снова повернулась к молодке.

– Я ничего не…

Милка опрометью неслась по переулку, зажав в руке деньги. Она знала, что бегает быстрее всех в городе, и всегда этим гордилась. Лагодка, подруга Милки, лучше всех дралась. Вторуша, другая подруга Милки, ловко крутила в пальцах ножик и могла порезать кого хошь. Милка плохо дралась и боялась ножа, зато бегала так, что за ней не смогли бы угнаться даже княжьи скороходы.

Ублажать парней – ремесло опасное. Парни часто входят в раж, могут и по зубам дать, а то и чего похуже. Да и бабы продажных молодок ненавидят. Любая норовит исподтишка локтем в бок двинуть. Тут, коли не умеешь за себя постоять или удрать от опасности, никак не выжить.

Однако на этот раз ноги Милку не спасли. До конца переулка оставалось всего полторы саженки, когда цепкая рука ухватила ее за волосы и швырнула к стене. Милка зашипела по-змеиному и попыталась царапнуть Лесану ногтями по лицу, но девка, переодетая парнем, ловко перехватила ее руку и сжала так сильно, что молодка вскрикнула.

– Не хватай, паскуда! – морщась от боли, выкрикнула она. – Убери грабли, говорю!

– Успокойся, – ледяным голосом приказала Лесана. – Угомонись, дура.

Милка поняла, что самой ей из беды не выпутаться и что пришло время звать на помощь дядьку Хвороста.

– Хворост! – закричала она так громко, что Лесана испуганно отшатнулась. – Дядька Хворост, помоги!

Звать пришлось недолго. Хворост, как всегда, появился в переулке будто бы ниоткуда. Только что его не было, и вот он стоит, заслоняя собой полдома. Полукафтан плотно обтягивает толстые, как столбы, руки. Суконная шапка едва умещается на огромной голове. Рыжая бородища такая густая, что в ней может свить гнездо цапля.

– Пошто молодку мою мнешь, паря? – прорычал Хворост, подступая к Лесане и гневно сверкая на нее глазищами.

Девка, переодетая парнем, глянула на верзилу хмурым взглядом и сказала:

– Я заплатил.

Дядька Хворост осклабился.

– Думаешь, коли заплатил, то можешь портить молодке морду?

Великан Хворост остановился в шаге от Лесаны, навис над ней скалой. Лесана скользнула взглядом по его толстому лицу и сухо произнесла:

– Прошу тебя, человек, не доставай меня.

– Что? – Глаза великана сузились. – Как ты меня назвал, щенок?

– Я назвал тебя человеком.

В глазах Хвороста полыхнул свирепый огонек, и тут он увидел, что в руке Лесаны появился длинный витой нож, каких в Хлынь-граде отродясь не ковали. На мгновение великан оторопел, но тут Милка крикнула:

– Хворост, не гляди на его ножик, этот парень – баба!

– Вон оно что! – верзила усмехнулся. – То-то, я смотрю, паренек ладненький да гладенький. Значит, ты девка? Ротик-то у тебя вкусный, я и отсюда вижу. Слышь-ка, красавица, а иди ко мне работать. Обижена не будешь. Из десяти заработанных денежек – три твои. Ну, и меня будешь ублажать, когда скажу. Соглашайся, милая.

Серые глаза Лесаны гневно сузились.

– Отвяжись от меня, орясина, – яростно проговорила она. – Отвяжись, пока я тебе бороду не подрезала.

Верзила побагровел.

– Ну, считай, сама напросилась!

Он с хрустом сжал пудовые кулаки и ринулся на Лесану. Милка, стоявшая в стороне, не сразу сообразила, что произошло. Сначала ей показалось, что здоровяк Хворост подмял девку под себя, но миг спустя она увидела, как он взлетел в воздух, кувыркнулся через голову и рухнул спиной на битые камни. С трудом поднявшись, он хотел врезать Лесане, но она увернулась от огромного кулака, перехватила его руку и резко вывернула ее. В руке у Хвороста что-то хрустнуло, и он громко застонал.

Лесана одной рукой схватила его бороду, задрала ее кверху и быстро срезала кинжалом – под самый подбородок.

– В другой раз сломаю тебе шею, Хворост. А сейчас… – Она, презрительно дернув губами, обронила: – Пошел вон.

Отшвырнув отрезанный кусок бороды, Лесана выпрямилась и повернулась к Хворосту спиной, будто забыла о его существовании. Милка видела, как дядька Хворост борется с желанием напасть на Лесану сзади. Казалось бы – чего проще? Сгрести девку руками да хорошенько сжать – косточки и полопаются. Но нет, не решился Хворост напасть на девку, не рискнул.

Не глядя на Милку, верзила повернулся, понурил голову и зашагал прочь из переулка.

Теперь Милка была по-настоящему напугана. Никогда прежде она не видела, чтобы кто-то смог побить дядьку Хвороста. А эта худосочная девка не только побила, но и срезала ему бороду под корень. Что же это такое делается в мире?

Всхлипнув, Милка затараторила:

– Забери у меня все деньги, но не заставляй идти к пыточному дому. Прошу тебя!

– Ты обещала мне, – сухо сказала Лесана. – И ты мне его покажешь.

– Ратники не любят, когда кто-то глазеет на пыточный дом или ходит возле. Нас с тобой схватят!

– Не схватят. Ну а схватят, так сами пожалеют. Пошли! – Лесана схватила молодку за шиворот и толкнула вперед. – Ступай самым ближним путем!

Делать нечего, Милка, шмыгая носом, поплелась по переулку к северной окраине города.

Шли они долго. Попадавшийся по пути народец провожал нарумяненную молодку и хмурого отрока сердитыми взглядами. Бабы плевались, мужики хохотали и отпускали скабрезные шуточки.

Лесана шла вперед легкой, невесомой походкой, не обращая внимания на шутки мужиков и кривившиеся физиономии баб. Ее лицо было спокойным и строгим, словно у человека, уверенного в своих силах и сосредоточившегося на нелегкой работе, которую надлежит как можно быстрее сделать.

Милка, морщась от усталости, едва плелась. Она была бы рада сбежать, но знала, что мерзкая девка догонит ее. Догонит и прибьет. Рассчитывать на то, что кто-нибудь заступится, не приходилось.

После получаса ходу Лесана и Милка пересекли пустырь, поросший тополями, перебрались через овражек, спугнув несколько бродячих псов, и вышли на неширокую тропку. Впереди маячили три больших дома, сложенных из старых, темных бревен. Каждый из домов был обнесен забором высотою в сажень.

Милка остановилась и перевела дух. Затем покосилась на Лесану и тихо сказала:

– Тот, что слева, первый пытошный дом. Там сидят княжьи дознаватели. Во втором – каты, которые растягивают узников на дыбе и ломают им кости. А третья, поменьше прочих двух, молодеческая. Там сидят ратники.

Милка шмыгнула носом, состроила жалобное лицо и спросила:

– Теперь ты отпустишь меня?

Лесана качнула головой.

– Нет.

Ресницы молодки дрогнули.

– Я ведь все тебе показала, – жалобным голоском проговорила она.

– Верно. Но ты мне еще пригодишься.

Милка хлюпнула носом, на глазах у нее заблестели слезы, но Лесана не обратила на это никакого внимания. Вместо того чтобы проявить сочувствие, переодетая парнем девка достала из кармашка сухую веточку травы и протянула ее Милке.

– Съешь это! – приказала она.

Милка испуганно заморгала.

– За… зачем?

– Съешь, говорю.

Делать было нечего, Милка взяла сухую веточку и положила на язык.

– Жуй! – приказала Лесана.

Милка нехотя разжевала. Тотчас по телу ее заструился холод. Милка открыла рот и зябко повела плечами – кожа ее начала коченеть, а в следующий миг молодка почувствовала, что у нее отнимаются ноги, и, вспотев от страха, медленно опустилась на землю.

– Ты… околдовала… меня… – непослушным голосом проговорила Милка, глядя на свою мучительницу расширившимися от ужаса глазами.

Наши рекомендации