Глава 28. Кулагинские высоты 4 страница

Допрос немца я вел по военному разговорнику. Здесь были даны вопросы и ответы на немецком и русском языках. Иногда мне было лень самому читать вопросы. Тогда я открывал нужную страницу, находил подходящую строчку, показывал её немцу пальцем и требовал от него ответа. Немец читал вопрос и давал ответ. |Я ему показывал пальцем, чтобы он, листая немецкую часть разговорника, находил подходящую фразу для ответа. Я уточнял и переспрашивал его, уясняя смысл и записывал.| Так часа два я беседовал с ним. В конце допроса я спросил его, не знает ли он, кто неделю назад был у русских в траншее.

— О! Я-я! Их вайсе![193]— ответил немец и рассказал мне следующее.

— Несколько дней назад, не помню точно, когда это было, из штаба армейской группы на машине к нам в дивизию приехали трое. Потом о них все говорили. Было два офицера и один фельдфебель. Вечером они вышли на высоту 220. Два дня и две ночи они наблюдали за позициями противника. На третью ночь офицеры остались в бункере командира батальона, а фельдфебель ушел в сторону русских. Мы думали, что он собирается перейти линию фронта. Мы были удивлены. Он пошел в сторону русских в немецкой форме.

Утром фельдфебель вернулся и принес документы и значки русских. |Он принес с собой одни русский автомат.|

Здесь же на высоте у всех на виду, офицер из армейской группы надел ему железный крест от имени Фюрера. Говорят, что он сел в машину и уехал вместе с офицерами. Он был не немец. Это был финн. Солдаты потом говорили, что это всё специально подстроено, чтобы в окопах дух поднять.

Эту часть допроса я пересказал лейтенанту.

— Вот так лейтенант!

— Финн у тебя тогда побывал!

Мы вышли с ним из землянки в траншею, сели и закурили. Потом я велел телефонистам соединить меня со штабом полка. Я доложил, что взят язык, и что я направляю его в штаб с двумя солдатами 2-ой стрелковой роты.

Через некоторое время немца отправили и я вышел в траншею встретить рассвет. Перед рассветом обычно всякое бывает. Лейтенанта я отправил пройти по траншее, а сам, взяв у ординарца бинокль, привалился к передней стенке траншеи и стал смотреть в сторону немецких позиций.

— Вот тебе и одиночка!

Оказывается, в нашей траншее побывал финнский разведчик! У немцев на такой выход духа не хватит. Смелости нет. Трусоваты они.

— Послушай! Напарник! А мы ведь с тобой, про похлебку забыли. Ну-ка, давай тащи её сюда!

Он спустился в землянку, принес котелок, достал из мешка по куску хлеба и протянул мне ложку. Он держал котелок, и мы по очереди хлебали ложками жидкость.

— Через край короче! Но ложкой вроде как бы сытней!

— Да, уж! Куда там!

— Давайте вы через край первый, а потом и я!

— Жижу хочешь, чтобы я выпил, я густоту себе? — и мы с ним, как по команде заулыбались. Он понимал, что я шучу.

Если бы немцам нужно было бы взять у нас языка, то они пошли бы на нашу траншею не меньше чем ротой. Подползли бы к нашей траншее, навалились бы сразу всей компанией, выхватили бы двух, трех солдат и назад поскорей убрались. Это уже не раз, так бывало. Но такие выходы немцев бывали исключительно редко. За три года войны на моей памяти подобных было всего три случая.

Ординарец постучал по дну пустого котелка, это он так после еды мыл свою посуду.

Вскоре вернулся лейтенант. Я позвонил в штаб полка и получил разрешение оставить вторую роту и отправиться к себе в тыл.

Мы вышли с ординарцем из стрелковой траншеи. Он шел впереди, придерживая автомат на груди. Немцы вели периодический обстрел нашей территории, сосредоточив огонь на подступах к Царевичу. Идешь по тропе и ждешь, что вот-вот попадешь под обстрел |разрыв снаряда| . Каждый раз всё сжимается, когда впереди или сзади с раскатистым ревом и визгом летят осколки. Теперь переправа через Царевич велась на плоту. От берега до берега был натянут канат. Перебирая его руками |и толкаясь шестом,| подвигаешься к другому берегу. Стоишь на плоту, вода плескает по сапогам. Плот небольшой. Большим его и городить нельзя. Его |шестом и| канатом не одолеешь и не пропрёшь.

Наши, полковые и из дивизии, называют вторую роту плацдармом на том берегу. Звучит громко. А какой по сути дела это плацдарм? Заводи два полка в лес, обходи немцев со стороны Ярцевской дороги и ни какой плацдарм у высоты 220 не нужен. Может у нас сил не хватает? Кому с этим плацдармом втирают очки? Но наше мнение младших офицеров в штабе полка и выше никого не интересует. Они знают лучше нас, что им докладывать и делать.

Теперь, взяв языка, я рассчитывал избавиться от пребывания в траншее второй стрелковой роты. И, кроме того, мне нужно было лечь и как следует выспаться.

Язык, как думал я, был ценным по информации, хотя физически и не полноценным, так как хромал на одну ногу. К сожалению, я забыл спросить, откуда он родом, фамилию и как его зовут. Помню, что его звали Вальтер Гюнтер.

Вернувшись к себе в блиндаж, я позвонил в разведотдел дивизии и попросил дежурного выслать мне опросный лист на хромого немца. Опросные листы нам в полки обычно не высылались. Считали, что они нам не нужны. Наше дело брать пленных и отправлять в дивизию, а анализом противника займутся они |кому следует| .

— Опросные листы мы в полк не высылаем! — ответил мне дежурный.

— Наше дело телячье? — сказал я.

— Что, что ты говоришь? — переспросил меня майор.

— Так ничего!

— Что ты сказал? Повтори!

— В другой раз! Как ни будь при встрече! Я передал дежурному в блиндаже трубку и велел прокрутить ручку.

— Разговор окончен! Дай им отбой!

— Вот брат! |Кузьма| — Слышал разговор?

Они со мной разговаривать не желают. Мы лезли ночью очертя голову за немцем, рисковали собой, а им до фонаря наши с тобой переживания.

— С расстройства, что ль напиться? Надо бы напиться, да опять нельзя!

Вечером с Рязанцевым серьезный разговор. Он к вечеру сегодня должен выйти на встречу. Потерпеть |Кузьма| придётся. Мы с тобой своего языка обязательно |отметим| обмоем! Изучением немцев будут заниматься другие. А наше дело солдатское! Мы должны не рассуждать и таскать языков!

Мы не долго |с Кузьмой| задержались в тылу, в блиндаже. Для нас прошла всего одна ночь без бомбежки, обстрелов и нервотрепки.

Рязанцев на встречу не вышел, прислал посыльного. Тот передал, что выйдет завтра в назначенный час.

Мы |с Кузьмой| выспались до утра. Утром затрещал телефон. Звонили из штаба. Мне снова предложили отправиться во вторую стрелковую роту. Командование дивизии требовало, чтобы офицеры штаба полка находились в каждой стрелковой роте на передовой. Чего-то боялось наше командование?

Глава 30. Бомбежка

Август 1943 года

Утром двадцать пятого августа мы снова с Кузьмой сидели в окопах второй стрелковой роты. Ночью мне позвонил начальник штаба полка и сказал, что нужно продержаться с ротой на занятых позициях два дня. А что тут |с ней| держаться? — подумал я. Сидят солдаты в траншее и сидят! |Чешут от безделья, скребут ногтями всякие места, то ли от грязи, то ли от пота и жары, не то вшей гоняют.|

Было уже утро, когда мы с Кузьмой |явились к пехоте| [и] влезли в траншею. Утро, как утро! Ничего особенного!

|Солдаты стояли на постах, накинув на плечи шинели. Стояли они поеживаясь, подергивая пустыми рукавами.

— Чего зря одевать? До жары осталось немного!|

— Как сложиться день? Может и не жарко будет!

— Доживем до полудня — увидим!

Из низины стал подниматься туман. Он пробрался в овраги и стал сползать по складкам местности |вверх| . Когда серая дымка закрыла часть нейтральной полосы, солдаты навострили уши.

Лохмотья тумана расползаются и стелятся по земле. Старшина стрелковой роты занимается дележкой продуктов. Как и все старшины, он деловито покрикивает на солдат, бросает буханки хлеба и отсчитывает котелки. |В подставленные ладони он бросает куски сахара, щепотями| отмеряет и сыпет в солдатские кисеты махорку. На какой-то миг его возня затихает и в предутренней тишине его голос снова басит:

— Следующий подходи!

|Старшина всё делает умело и привычно. Движения его размеренны и быстры. Отмеряемые порции без обиды равны и одинаково тощи.| Старшина |ко времени| успевает быстро закончить свои дела, собирает |поспешно свои| манатки, перекидывает опустевший мешок через спину и говорит командиру роты:

— Ну, я пошел!

|Вылезает из траншеи, подхватывает рукой телефонный провод и пускается по низине, залитой туманом, в обратный путь. Напарник его — повозочный, запрокидывает на спину термос, спускается с обрыва и исчезает в тумане вслед за старшиной. Они как призраки, только что были здесь и уже исчезли! Солдаты не торопясь расходятся по своим местам.|

Еще через час сизый дым тумана сползает к реке. В бледных, прозрачных остатках тумана появляются силуэты кустов и отдельных деревьев. В это время |жизнь на переднем края замирает совсем.| Не слышно побрякивания котелков, позвякивания ложек и кружек, притихли и солдатские голоса. |Получив каждый свое, солдаты посматривают иногда поверх окопов.|

— Ну что Кузьма Матвеич! Пойдем прогульнемся, |что ль| по ротной траншее? Посмотрим, что делают наши солдатики, как службу свою блюдят!

— А то ведь после кормежки, по себе знаю, в сон клонит!

— Товарищ гвардии капитан! — обращается ко мне, стоящий на посту солдат.

— Ну что тебе?

— Погодка нынче |будет| летная! Хрен ее подери! — говорит солдат, поглядывая на небо.

— Густой туман, он всегда к жаре!

Кое где в низине проглядывает еще бледный туман, а небеса уже пылают солнечным блеском. Я прохожу до конца траншеи. Солдаты посматривают то на небо, то на меня. Возвращаемся в землянку, спускаемся вниз. Здесь темно и прохладно. Садимся на нары. Трещит телефон. Телефонист объявляет:

— Требуют командира роты!

|Звонят к нему, хотят наверно узнать, явился ли я в роту. Проще ведь было бы вызвать меня и об этом спросить — думаю я.|

Из батальона запрашивают, есть ли в роте патроны. Нужно доложить, сколько гранат у каждого солдата? На артиллерию не надеются! Гранаты стали считать! "Есть" — отвечает ротный. Командир роты всё доложил. Затем, на том конце провода появляется химик полка. Он требует от лейтенанта отчета о наличии и количестве противогазов. Вроде, как немец намеревается, хочет газы пустить!

Пехота трет себе бока, третий год таскает через плечо противогазы. Солдату даже во сне не разрешают с потертой шеи снимать лямку противогазной сумки. Так и ходит и лежит с торбой на боку! Теперь химик полка в роты стал названивать, требует отчета.

Солдаты ушлый и тертый народ. Многие солдаты из противогазных сумок выбросили маски и железные коробки. В сумках теперь лежит солдатское барахло. А чтобы ротный и высшее начальство не цеплялось, |не полезут же они в противогазную торбу разглядывать дно,| солдаты поверх своих вещей клали пустой гофрированный шланг, |без маски и коробки.|

Разве кому придет в голову, что в противогазной сумке солдаты таскают барахло.

|Химик полка строчит по два отчета в месяц о наличии в полку противогазов, а у солдата пехотинца жизнь на фронте рассчитана по дням и по часам.

Когда солдата ранило, то с него спрос ни какой! Он тебя на счет противогаза пошлет подальше к евоной матери, если ты вдруг с него во время перевязки в санроте будешь требовать, тот самый противогаз.|

Некоторые, |наиболее шустрые,| из солдат специально из-под накладного клапана высунут шланг гофрированной трубки петлей и ходят по траншее на глазах у лейтенанта, цепляют этой кишкой за что попало. Лейтенант останавливает разгильдяя и читает ему мораль.

— Только сейчас химик полка звонил, по телефону! Разве ты сам не видишь, что у тебя из сумки вываливается противогазная трубка?

|- Смотри, трубка, висит!| Ходишь, цепляешь ей за что попало! Неужель не можешь сообразить, что дыхательную трубку от проколов нужно беречь?

— Слушаюсь товарищ гвардии лейтенант! Будет полный порядок! Разрешите идтить?

Мы с Кузьмой смотрим на это представление и смеёмся до упада.

— Простое дело! А не могут сообразить! — оправдывался лейтенант, а мы еще больше закатываемся от смеха.

Солдаты знали причину наших улыбок. Они даже подмигивали нам. Вот, мол, разведчики без слов все понимают! Я видел по выражению на их рожах, чтобы мы их не выдавали.

Дело тут было не в понятливости лейтенанта. Мы ничего не говорили ему. Когда сам додумается, тогда и откроет глаза. Главное, на мой взгляд, было в другом. У солдат было веселое и хорошее настроение. А присутствие духа на фронте, это кое-что значит. Пусть посмеются и поиграют. |Пусть поводят вокруг пальца своего командира роты. Ведь это они делают, чтобы подвеселить других. Важно не убить хороший настрой и боевой дух солдата.|

— Ты Кузьма лейтенанту на счет противогазов смотри, ни гу-гу!

Что касалось разведчиков, то мы противогазы не носили. На этот счет по дивизии был издан специальный приказ. Химик полка нас по своим газовым и противогазовым делам не касался. А все другие и прочие носили их, как лошади хомуты на шее. Не дай бог, если кого в расположении полка, химик поймает без противогаза. Это была его святая обязанность вести досмотр за всеми. Увидит без противогаза, поднимет крик на весь лес, чтобы в глубоких подземельях, где сидит полковое начальство было слышно, что химик и здесь на своем боевом посту. Такая, у химика была матерная работа.

Телефонные разговоры на линии прекратились. Мы вышли с лейтенантом наверх и присели на ступеньки, в проходе. Мы сидели, вдыхали свежий утренний воздух и прислушивались к тишине.

Вдоль траншеи я замечаю какое-то движение. |Смотрю влево и вправо, пытаюсь понять. По вытянутым шеям и напряженным лицам солдат можно определить, что со стороны Духовщины в нашу сторону что-то движется.| Несколько солдат часто выглядывают поверх траншеи. Вот один из них оборачивается и кричит не обращаясь ни к кому: — Немецкие самолеты на подходе!

Когда немцы летят и держат курс куда-то в сторону, солдаты стоят спокойно. Никого не волнует куда они летят и кому на головы будут сыпаться бомбы. Никаких постов ВНОС[194]в полках, батальонах и в стрелковых ротах у нас тогда не было. |Об этом говорится только в мирное время в уставах.|

Какой там ВНОС, сейчас налетят, кровь из носа будет! Одного солдатского крика достаточно, чтобы все |и даже мертвые| вскочили на ноги, задрали головы кверху и стали гадать. |Как? Накроет или пронесет?|

Мы поднялись на ноги и посмотрели в ту сторону. На фоне светлых кучевых облаков видны темные силуэты немецких самолетов. Они медленно, |обремененные тяжестью,| держат курс в нашу сторону. |Мы смотрим за ними, не отрывая глаз. Мы пытаемся их сосчитать. Считают все, но каждый про себя.|

Вот немцы зашли в облака. Мы заранее знаем, где они вынырнут. Теперь их темные силуэты становятся крупнее. |Мы пытаемся угадать, не отвернут ли они в последний момент в сторону. Такое тоже бывает, когда они к своей жертве хотят подобраться с разворота в последний момент.|

Напряжение растет! |Слышно, как по жилам пульсирует кровь.| Солдаты стоят, задрав головы, начинают поглядывать вдоль траншеи. Где место поуже? Где крутой поворот? Где можно надежно укрыться? Где выгодней присесть или привалиться к стене? |По лицам видно, что на душе у каждого из них. По себе знаю, что чувствует каждый солдат в такую минуту.

Дай волю нервишкам, не придержи полёт фантазии, представь наяву весь ужас массированного удара, у любого по спине мурашки побегут, в коленях появится мелкая дрожь.|

Самолетов, считай, не меньше пяти десятков! Если даже один из них удачно сбросит свой груз и накроет нашу траншею, то считай, что здесь не останется ни одной живой души.

Отдельный зенитный дивизион, как его называют 257 ОЗАД, прикрывает зад нашей дивизии, где расположен штаб и её командир — полковник Квашнин Александр Петрович. У нас никаких зенитных средств нет, и нам их не дают. Говорят так: "Будут бомбить — отбивайтесь винтовками!" Если после бомбёжки в траншее останутся только мертвые, нам простят потерю рубежа и нас с лейтенантом под суд не отдадут. Мертвых не судят!

Страх наползает на спины солдат.| На лицах солдат выступает пот крупными каплями. |Выхода нет. Все великие замыслы свыше, окупаются, каждый раз тысячами человеческих жизней. Смерть не страшна, если есть какая-то надежда уйти от неё. Главное не в смерти! Обидно умирать вот так под бомбами, а оставить окопы, мы не имеем права.|

Я лег грудью на стенку окопа и посмотрел на высоту 220, опоясанную немецкой траншеей. Гул самолетов с каждой минутой приближался и нарастал. |Что будут немцы делать в своей траншее? Во время бомбёжки им могут тоже одну, две бомбы по ошибке пустить.|

Из-за высоты неожиданно вывалила группа пикировщиков Ю-87. Их было больше десятка. Откуда они подошли? Мы их не видели на подлете.

Вот они перестроились в длинную цепочку, отвернули в сторону и пошли на первую роту. Там на переправе стояли наши танки, самоходки и окопавшись лежала наша пехота.

Первый пикировщик вскинулся, свалился на крыло, включил свою сирену и пошел вертикально вниз. Раздирающий душу вой раздался в небе и долетел до наших ушей.

Несколько сброшенных бомб оторвались от фюзеляжа и фонтаны земли, песка и дыма вздыбились в том месте. При ударах по наземным целям немецкие пикировщики предельно точны. Они вертикально срываются вниз, наводят корпусом бомбу на цель и ни что уже не может отвести ее от попадания в цель. После сброса бомбы, пикировщик свечкой взмывает вверх, освободившись от части тяжелого груза. На какое-то время он зависает в воздухе, выбирает себе новую цель и включив сирену |для устрашения,| с ревом бросается к земле.

Что творилось там, в расположении первой роты, не возможно передать и представить!

Немецкая пехота тем временем по всей линии обороны стала бросать сигнальные ракеты. Это были ракеты нового типа. Они пускали не одиночные цветные огни, а за один выстрел в небо взмывало сразу несколько, до четырёх, красных или фиолетовых огней.

Пока пикировщики обрабатывали передний край первой стрелковой роты, бомбардировщики вышли на нас и стали делать боевой разворот.

Квадратный чемодан с широким ремнем из натуральной кожи сегодня к утру был доставлен ко мне в траншею. Старшина принёс его и попросил, чтобы я посмотрел и определил, что это такое.

Я велел ему отстегнуть кожаную крышку. Смотрю во внутрь, чемодан внутри разделен на отдельные секции. В каждой кожаной ячейке ракетные патроны с цветной маркировкой. Все содержимое надежно прикрыто от дождя и пыли. У стенки с правой стороны два больших кармана. Заглядываю туда — там лежат два новых ракетных пистолета. Вороненые стволы поблескивают холодной синевой. |На каждом ракетном патроне, цветные кружочки, с обозначением цветного кода. Чемодан новый. В нем полный нетронутый комплект сигнальных ракет. Кто-то из немцев впопыхах потерял его на дороге, а разведчики случайно нашли.|

Вынимаю патроны с пометкой четыре фиолетовые, заряжаю обе ракетницы и одну передаю ординарцу Кузьме.

— На, держи! Стрелять будем вместе! Смотри, когда немцы начнут!

Одна из групп бомбардировщиков отворачивает несколько вправо и движется в нашу сторону. На цель их наводят по рации откуда-то с земли. Они нацелились на обрыв, где мы сидим. Мы спокойно стоим у бруствера, впялив в небо глаза, следим за пикировщиками и посматриваем в сторону немецкой траншеи. Мы ждем сигнальных ракет немецкой пехоты, которая сидит перед нами за оврагом.

|Солдаты приготовились к смерти, съёжились, согнулись в дугу, смотрят на нас — они удивлены. Они уткнулись в землю, дрожат, а мы стоим во весь рост, спокойно смотрим и даже немного веселы.|

Вот из немецкой траншеи в нашу сторону взлетели и полыхнули ракеты. В воздух взвилась серия из четырех фиолетовых. Мы с Кузьмой без задержки пускаем свои. Наши фиолетовые из двух новеньких ракетниц летят в сторону болота, |туда, где никого нет.| Мы видим, как засуетились немцы в своей траншее. Они меняют код, в надежде, что нам нечем будет ответить на их новый сигнал. Но мы, не долго думая, повторяем и его. У нас полный набор ракет. В болото летят две зеленых и две фиолетовых одновременно.

— Ничего, чисто сработали! — говорю я Кузьме. Он улыбается до ушей.

— Ну, вот лейтенант! Нам с тобой теперь нечего бояться бомбежки!

— У нас полный набор немецких ракет.

Смотрю вверх. Самолеты, покачивая крыльями, отворачивают от нас чуть в сторону. |Видим, мол, свои! — | и пускают фугасные |и осколочные| мимо нас в болото.

Взрывы следуют так близко, что наша траншея нервно дрожит.

Еще два, три захода! Ещё, каждый раз сигнальные ракеты! Над болотом поднимаются фонтаны жижи, воды и земли. Нас кидает в траншее то вправо, то влево. Пикировщики сбросили свой груз бомб, взмыли вверх, построились и ушли.

Смотрю чуть вправо и вперед, туда, где находится первая рота. Там бомбардировщики, сбрасывают продолговатые контейнеры. Черный железный контейнер похож на два сложенных вместе корыта. В корытах сделаны отверстия, через отверстия в нутро проникает встречный поток воздуха и контейнер ревёт. Контейнер, падая вниз, кувыркается, набирая скорость, начинает захлёбываться воздухом и неистово, со страшным надрывом реветь. Ревет на разные голоса с улюлюканьем, вроде коровы.

Перед самой землёй контейнер раскрывается. Оттуда, из двух половинок, как горох сыплются мелкие бомбы. По размеру они не больше кулака и с расстояния кажется, что сверху, на землю, кинулась огромная стая воробушек. Вот она коснулась земли и до нас долетела сплошная трескотня. Бомбочки покрыли собой большую поверхность земли. Серые барашки дыма вскинулись над землей в том месте, на большой площади.

Мы стоим спокойно, не припадая к земле. Мы уверены в себе и это поднимает настроение. Стоим во весь рост, оттопырив нижнюю челюсть и с любопытством взираем, как наших на переправе бомбят. Земля, дым и пыль над первой ротой достигли облаков. Две группы бомбардировщиков висят над Царевичем и пашут район переправы.

|С самолётов бомбы несутся к земле по пологой кривой. Сначала они пошатываясь, скользят вслед за самолетом, потом постепенно снижаясь к земле, веером устремляются всё круче и круче. Летящую бомбу с большой высоты видишь, как падающую тебе на голову. И только в последний момент она убыстряя свой бег, вдруг отворачивает резко в сторону. Пикировщики построились, помахали крыльями и подались на запад.| "Хенкеля" развернулись для последнего удара.

В этот момент появились наши истребители. Теперь немцы будут бросать бомбы куда попало. Им бы теперь поскорей избавиться от тяжелого груза.

— Кузьма! Фляжку достань! Разопьем! Что там у нас с тобой осталось?

|- А то убьёт! Фляжку у тебя вынут и выпьют за наше здоровье!|

Сейчас берегись! Немцы и по своим могут ударить!

Кузьма быстрым движение отстегнул лямку с мешка, достал её, отвернул резьбовую крышку и протянул фляжку мне.

Главное успеть! — мелькнуло в голове.

Я, на вес, в руке прикинул содержимое фляжки. Если пополам, то тут по четыре глотка! Вытягиваю губы, прислоняю узкое горло и холодная жгучая влага течет по жилам во внутрь. Пока я делаю глотки, Кузьма изловчился, отрезал хлеба и сала.

Я отрываю фляжку от губ и делаю резкий выдох. Кузьма протягивает мне приготовленный ломоть (закусон). Знакомым приятным духом отдает от ломтя черного хлеба. Я передаю фляжку Кузьме.

— Пей до дна! Это твоё!

— Фляжку на ремень не цепляй, положи в мешок! Живы останемся — пригодится! |Повесишь на ремень — между ног будет болтаться! Может тебе в полк бежать придется зачем!|

Теперь, когда водка выпита и сало съедено — бомбежка не страшна! На голодный желудок под бомбежкой сидеть гадко!

Сейчас бомбы будут сыпаться беспорядочно. Даже трудно сказать, чем это кончиться. |Нужно пошарить глазами, осмотреться кругом. Быстро найти место в траншее. Где-то нужно приткнуться успеть!|

Кузьма опрокинул фляжку, закусил и стоит у черного чемодана, поглядывая на меня. Он шмыгает носом и протягивает руку, показывая на черную кожаную крышку.

Я отрицательно качаю головой. Немцы не светят — показываю, я ему глазами.

— Наши ракеты сейчас не к чему!

|Я хмурю брови, давая понять ему, что сейчас нужно спокойствие, выдержка и терпение! А сам думаю. У немцев разработанная система сигнализации. Нам нужно только следить внимательно за ней.|

А по душе растеклась небесная благодать. Смотрю вверх. Вроде бомбы сыплются прямо на нас. А у меня нос вспотел от приятного состояния.

Хенкель-129 на последнем повороте вытряхивает сразу все. Звенящий, надсадный вой падающих бомб навис у нас над головой. Мы приседаем на дно окопа, пригибаем головы |и готовы ко всему.|

Но вот вой и свист на какой-то миг утихли, бомбы метнулись где-то рядом к земле. Меня ударило о стенку окопа и все вокруг заволокло летящей пылью. |Я дыхнул ею, и мне забило нутро.|

Окоп тряхнуло еще несколько раз и сверху огромной тяжестью на меня обрушилась, летящая с неба, земля. Кузьма сидит на корточках, прижавшись к передней стенке окопа. |Он дернул меня за рукав. Показал на чемодан. Не подать ли нам сигнал цветными ракетами?|

— Сиди! — прохрипел я, ожидая очередного близкого удара.

Наземные силы у немцев по-видимому на исходе! |- мелькнуло у меня в голове.| Наступает последний критический момент. Немцы ударом с воздуха решили остановить наше наступление |и уничтожить нашу пехоту на передних рубежах. Бомбежку они приблизили предельно и своим траншеям.|

Бомбы с воем и скрежетом сыплются к земле. На какое-то время света |божьего| и неба не видно. Рывком поднимаюсь к брустверу, продираю глаза и смотрю вперед. |Земля под нами, над нами и мы где-то в середине её. Вижу сквозь мглу мерцание цветных огней.

— Давай! — кричу Кузьме. И он пускает цветную серию. Я приседаю, сгибаюсь и жду, пока грохот немного утихнет. Вскидываю голову вверх и момент смотрю на небо. Всполохи земли успели осесть.| Последний "Хенкель" над нами выбросил черный контейнер. Небольшие бомбочки огромным множеством сыплются из раскрытых полу корыт. |Вот они ринулись и коснулись земли.| Нескончаемый и нарастающий рев их взрывов заглушает вой самолетов |и завывание бомб несущихся к земле.| Наш окоп задрожал мелкой дрожью, |как дрожит человек, когда у него бегут мурашки по спине. Я не смотрю, что там делается за краем нашей траншеи.| Но вот взрывы стали реже, я поднимаюсь на ноги и встаю во весь рост. Самолеты с ревом прошли над нами, обошли высоты, развернулись над лесом и куда-то ушли. |У меня уверенность, что они нас бомбить не будут. Немцы пунктуальный народ! У них отлично работает связь и поставлена сигнализация. Они бомбят на предельном расстоянии от своих траншей. Они, на авось, по своим не бросают. Это наши, при бомбёжке переднего края, лупят без разбора, где попало. И это не анекдотики и не прибаутки про войну. Это святая правда, если хотите, мы не раз на своей собственной шкуре испытали бомбёжку от своих. Спроси у любого пехотинца, окопника! Если найдешь его живым после войны. Задай ему вопросик на счет бомбёжки по своим окопам! Он сразу оживится и за матерится на чем свет стоит. Грамотёшки у наших соколов не хватало. Да и связь с наземными войсками того… Вот они и пахали — "Была, не была!"|

Приятно смотреть на бомбежку со стороны. Стоишь себе в окопе, посматриваешь, поплевываешь, потягиваешь сигарету, пускаешь в воздух голубоватый дым, спокойно смотришь за бруствер и видишь как в небо летят огромные всполохи земли.

Вдруг со стороны Царевича, из-за леса, от туда, где стоят наши тылы, с гулом и с ревом, вынырнув из облаков, появились наши истребители. |Я велел Кузьме достать бинокль и подать его мне. Он развязал мешок, протянул бинокль, я вскинул его к главам. Это были шустрые тупорылые И-16. Они, как обычно, прилетели с опозданием. Немецкие бомбардировщики налегке уходили на запад. Я подумал, что "Ишаки" сделают разворот и повернут обратно. Немцы уже успели построиться и принять боевой порядок. Кроме того, их охраняли с большой высоты немецкие "Мессершмитты". Мы смотрели на наших и ждали, что они предпримут.|

Освободившись от груза немецкие бомбовозы, легко взметнулись вверх. Такое впечатление, будто невидимая рука подхватила их и с силой бросила в небо. Но один немецкий самолет почему-то замешкался на развороте. |Эта группа немецких самолетов бомбила переправу через Царевич.|

И в ту же минуту на него навалились передние "Ишаки". Первый истребитель пустил в сторону немца длинную очередь трассирующих. Немец выпустил легкий дымок. Самолет продолжал лететь. Из фюзеляжа самолета стали вываливаться темные фигурки людей. Они быстро скользнули вниз и через некоторое время над ними раскрылись парашюты. Немецкий самолет продолжал лететь. Дыма больше не было видно. Что это? Немцы со страха покинули целый самолет? По его внешнему виду можно было подумать, что с ним ничего не случилось. Но вот он стал, неестественно, клонится чуть влево. Теперь было ясно, что он получил смертельную рану. |Он, как раненый в грудь солдат, продолжал, весь дрожа, по инерции перебирать ногами. Но вот силы его оставили. Он внезапно споткнулся. Дрогнул всем телом и как подкошенный ринулся к земле.|