Глава 7. Переход в наступление 5 страница
Семья не без урода! Нашлась двое трепачей, они решили похвастаться и почесать язык, — "Вот мол какие мы сытые!".
Солдаты четвёртой роты, оставленные в обороне на насыпи выделили инициативную группу и послали к нам на переговоры насчёт кухни узнать, — "Узнаете что и как! Нельзя ли съестным разжиться?".
Послание взяли с собой котелки и напрямую было подались к кухне. Но часовые, стоявшие в круговой обороне, вздернули затворы и приказали стоять. Что, что, а насчёт этого солдаты сразу сообразят.
— Дальше ни шагу!
— Чего надо?
— Куда толпой прёте?
— Поворачивай и дуй к себе в лесок. Свежий воздух нюхать!
— Тут вам делать нечего!
— Не нужно было на боку лежать. А в атаку надо было идти и станцию брать!
— При первых выстрелах от станции попятились раком!
— Пятая за вас должна воевать?
— Налейте хоть супу! — просит один из пришедших солдат.
— Иди, иди! Пятая рисковала своей шкурой. Вот и набивает её как следует изнутри!
— Катись отсель, и так обойдёшься!
— Ну зачем ты солдата обижаешь? — сказал подошедший из ельника солдат.
— Давай браток котелок и крышку давай!
— Сейчас всем взводом тебе набуровим. Не беспокойся! До крышки нальём!
Солдат, вышедший из ельника, забрав котелок, ушёл.
Стрелок из четвёртой роты говорит часовому, — Ты вот орал на меня, а он сразу видать человек душевный!
Там в ельнике у "душевного" парня сидят дружки. Они свободны от вахты, разговаривают, курят и сплёвывают в снег. Теперь из ельника слышится их дружный хохот. Вскоре оттуда выходит "душевный" человек. Он протягивает солдату наполненный котелок и скороговоркой добавляет, — Смотри, только крышку не открывай, а то прольёшь всё.
Солдат четвёртое роты потирает руки.
— Неси осторожно! Смотри, не пролей!
— Теплый ещё! — замечает солдат, ощупывая котелок голой рукою.
— А ты как думал! Всем взводом старались!
— Ну ступай, ступай!
— Спасибо браток!
— Хлябай на здоровье!
Солдат четвёртой роты уходит.
— Что-то я не пойму тебя! — говорит часовой "душевному" человеку.
— Кухня там, а вы ему из ельника вынесли.
"Душевный" человек вытягивает шею, наклоняется к часовому и что-то шепчет ему на ухо.
— Ну это вы зря! — говорит пожилой солдат, часовой.
— А, если наш ротный узнает?
— А кто ему скажет?
— Найдётся, кому сказать!
И действительно, к вечеру я узнал эту историю. Но рассказал мне её ни кто-нибудь, а сам "душевный" солдат.
— Не хочу, товарищ лейтенант, чтобы про меня вам другие докладывали.
— Я догнал его сам тогда. Остановил и сказал, — Дай-ка сюда!
Открыл крышку и вылил.
|- На вот, этот получи! А то мы котелки перепутали. Я отдал ему свой. Со своей порцией макарон с мясом хлебова, что старшина нам принёс. Вроде я как сам с собой пошутил! Он так и не узнал, почему я догнал его и сменил котелки!|
— Я другого, товарищ лейтенант, боялся. У нас, у солдат после сытной еды озорство и разные шуточки! А на деле коснись? Потому как, если в полку узнают, опять припишут нашей пятой роте моральное разложение. У вас неприятности будут. А нам то что? Нам солдатам ничего! С нас солдат взятки гладки!
— Ладно, забудем про это! — сказал я.
— Хорошо, что ты сам всё осознал!
Я отпустил солдата и позвал ординарца.
— Беги по взводам, передай Черяневу и Сенину, пусть заберут с кухни все продукты и раздадут солдатам на руки. И скажи, что я лягу спать! Я третьи сутки не сплю. Вернёшься, тоже ложись!
Ординарец убежал. По дороге он тоже решил пополнить свои запасы. Забежал на кухню, сказал часовому, что ротный велел продукты раздать, сунул ему и себе по банке компота и побежал по взводам. Он мог бы взять и ещё. Но он не хотел таскать в мешке лишнего груза. Хватит нам по банке с ротным.
Наступила ночь. С кухней было покончено! Как и нужно было ожидать, с наступлением ночи меня вызвали на КП батальона. Комбату не спалось, он ещё до ночи выспался. От железнодорожного переезда до пруда, где стояли постройки совхоза Морозово, идти не далеко.
— Вот! — сказал комбат, когда я к нему явился.
— Из полка посыльный прибежал, приказали вызвать тебя. Там, говорят, у вас есть грамотный москвич, ночью по карте ходить умеет.
— Откуда они знают, чего я умею?
— Это не важно! Я докладал!
— С этого и начинай! — сказал я.
— Тебе с ротой приказано выйти на лесную дорогу!
— Когда и куда я должен идти? Карту района я буду иметь?
— Дадим, дадим! Не беспокойся! Карту получишь!
— Есть данные! — перебил меня комбат, — Немцы покинули высоту.
— Оголили оборону и отошли куда-то назад. Понял, какие дела?
— А откуда у полка такие данные?
— Как откуда? Пленные показали!
— К вашему сведению, всего час тому назад по дороге из деревни Чуприяново немцы до взвода солдат подходили к станции. Троих я сам уложил. Думаю, что завтра утром они пошлют сюда не меньше пехотной роты. Что будешь делать, когда мы уйдём. Одному взводу Татаринова станцию не удержать.
— Ты за станцию не беспокойся! Станцию и совхоз мы ночью сдадим — му полку. Им приказано занять здесь оборону. Пусть они здесь и стоят.
— У нас задача другая! — продолжал комбат.
— Мы батальоном идём на высоту и ноль. Высота находиться правее деревни Обухово[96]. Ты с ротой идёшь впереди. За тобой следую я, а за мной без разрыва четвёртая рота Татаринова.
Дружки чтоль они? — подумал я. Опять меня вперёд, а Татаринова сзади. Это в принципе не важно, но хотелось просто узнать.
— Всё понял? Иди, снимай своих солдат, отводи их сюда. Выход через четыре часа! Пусть пока отдыхают!
— Сейчас возьми с собой роту солдат из полка и сдай им станцию. |Они встанут на охрану. Сделаешь роте подъём, когда пришлю связного!|
Я вернулся в роту, поставил в оборону солдат — го полка и велел своим солдатам идти на Морозово. У нас валенки от мороза не гнутся, а нам до высоты не меньше суток идти.|В морозную ночь немцы на станцию не пойдут. Они сейчас залезли в натопленные избы.| Высоту немцы нам просто так не отдадут. Высота имеет господствующее значение. Это не Губино у самого леса. Это и не станция Чуприяновка с двумя зубными креслами.
Я вошёл в дом, ногу поставить негде. Но ординарец предусмотрительно лавку освободил. Я переступил через лежащих солдат, лёг на лавку и тут же уснул.
Перед рассветом меня разбудил батальонный связной.
— Комбат приказал вам вести роту на лесную дорогу в Морозово.
Я построил солдат и походной колонной двинулся в лес.
— Ладно! — сказал комбат, когда мы встретились.
— Теперь слушай меня!
— Из дивизии получен приказ. Нашему полку одним батальоном приказано перейти в наступление!
— А что мы делали до сих пор? — спросил я.
— Ты слушай, когда я говорю! А не смотри куда-то в сторону! Всё равно там ничего не увидишь!
— Дивизия имеет задачу перерезать пути отхода немцам. Из частей 31-й армии только нам удалось вырваться вперёд. Остальные пока застряли у Волги. 250-я дивизия[97], наш левый сосед, лежит под Городней. Наш — й полк из-за Волги наступает на Эммаус. А ты знаешь этот Эммаус? Двести метров от Волги. — й полк двумя батальонами отбивается от немцев под Губино. Одна рота этого полка будет оборонять совхоз и станцию Чуприяновку. Нашему батальону приказано идти головной походной заставой вперёд. Общее направление движения полка на деревню Микулино. На лесную дорогу ты выходишь сейчас! Четвёртая рота следует во втором эшелоне за тобой. Моё место в четвёртой роте!
Я раскрыл карту и стал рассматривать свой маршрут. Карта тридцать восьмого года. Она перепечатана с карты 7 года. Это вроде того! (Ваша фамилия как? — Сахаров! А раньше? — Сахарович! А ещё раньше? — Цукерман!) Вот так и с картами было в то время.
При укрупнении деревень в период коллективизации многие хутора, деревни и посёлки, дороги и очертания лесов бесследно исчезли с лика земли, а на картах они остались. Торчит из снега засохший бурьян, да колючий кустарник, попробуй определи, где тут была деревня и где проходила дорога? Ночью с хорошей картой идёшь, как слепой. А тут, когда в лицо хлещет встречный ветер, глазом зацепиться не за что. И если ты упустил дорогу, задумался на ходу, не сделал в своей голове соответствующую коррекцию, то можешь увести своих солдат совсем не туда.
Местность, она везде на местность похожа, если однообразно лесистая или открытая в виде снежного поля кругом. И сложность ещё в том, что земля, укрытая слоем снега, скрадывает рельеф, сличая который можно по карте идти.
Не все офицеры полка хорошо читали и владели картой. Многие с шестью классами самоуверенно плутали и путали других. Пустив пятую роту по неизвестной лесной дороге, комбат был уверен, что я не собьюсь с нужного пути.
А потом. Что собственно жалеть пятую роту. Она не сибирская и в ней меньше всего потерь. В четвёртой солдаты почти все земляки, коренные чалдоны. А эти москали в дивизии чужаки.
Всё было расставлено по своим местам. — й полк занял оборону, а пятая тронулась и пошла вперёд. Посмотрим, что будет дальше!
До выхода роты оставались минуты. Мы сидели в снегу, курили и поплевывали. Батальон собирался в одно место, в Морозово.
Было немного свободного времени, можно было подвести итоги пройденного. При переходе Волги мы потеряли пять человек. Шесть погибли на опушке леса от своей артиллерии. Похоронили их или нет, трудно сказать. Я спросил комбата об этом.
— "Какие тут похороны! Нам наступать на немцев нужно!" — ответил он мне на ходу.
Как выяснилось потом[98], солдат бросили на снегу. Их припорошило сверху снегом. Так они и остались лежать до весны[99].
Во время нашего пребывания на станции мирные жители, в основном женщины и дети, прятались где-то в землянке на той стороне железной дороги. Пожилая женщина, которая вышла с детьми из бани, сказала мне, что ей иногда говорил офицер, тыча пальцем в лицо.
— Матка! Русь Иван цвай километр! Форзихтиг! — и показывал рукой в сторону Волги.
Мирные жители, которые скрывались, на станцию не приходили. Где находился их бункер, сколько было там местных жителей, мы не знали.
Я вспомнил, как Татаринов сомневался. Дойдём мы до шоссе или нет. Я почему-то о смерти не думал. Мне казалось, что стрельба — стрельбой, воина — войной, а жизнь впереди, а что смерть? |Когда-нибудь и наступит.| Смерть у каждого когда-то и грянет. Мы каждый день ходили по грани жизни и смерти!
Сегодня 8-е декабря 1941 года. Всего три дня, как нас послали в дело, а сколько пережито! Сколько мы наворотили! И сколько впереди нам ещё предстоит сотворить?