Освобождаем место для нового 2 страница

И я творю ее другой – потому что верю в другое.

И действительно живу в другом мире.

В этом мире живут прекрасные, растущие, любящие, открытые, добрые, отдающие, светлые, позитивные люди. Я такими их вижу. Я такими их создаю. И они видят себя такими. И видят других людей такими – светлыми, хорошими.

В этом мире в отношениях людей к миру, к другим людям нет никакой враждебности. Нет агрессии. Люди сами не создают агрессии в мире, поэтому и не живут в ней.

Этот мир полон радости и позитивных эмоций. Потому что каждый человек, ставший на путь личностного роста, начинающий верить в себя, свои возможности, меняющий свою картину мира на позитивную и светлую – начинает жить в принятии себя и удовлетворенности собой и своей жизнью. И, наполненный удовлетворенностью и позитивом, – делится с другими именно этим. Люди делятся радостью, верой, любовью, силами, возможностями, просто хорошим настроением.

Этот мир – полон сил и поддержки. Потому что содружество сильных позитивных людей, живущих в принятии и взаимопонимании, – умножает эти силы.

Этот мир – спокоен. Потому что люди уверены в самих себе, в своих возможностях. Они верят в изобилие мира и доброту мира – чего ради им волноваться? Они просто делают свое дело. И живут своей жизнью. В согласии с собой.

Этот мир – добр и безопасен. Потому что позитивно мыслящие люди видят этот мир добрым и безопасным и не создают, не притягивают к себе опасность.

В этом мире много света. В лицах самих людей, в их отношениях друг к другу, в их отношении к миру – свет.

В этом мире нет «темных» людей – преступников, бандитов, наркодельцов. Что им делать в этом мире? Им нужна тьма. Мы живем в разных мирах. Мы живем в параллельных мирах. Они не пересекаются.

В этом мире живут здоровые люди.

И когда диктор по телевизору бодрым голосом говорит:

– Страна готовится к эпидемии гриппа! – он командует это не миру позитивно мыслящих людей.

Эта команда, которую средства массовой информации сеют, как заразу, – для миллионов и миллионов уставших от жизни людей, которые уже готовы заболеть от такой трудной и сложной жизни. Им только дай команду, дай повод заболеть – и болезнь случится.

Позитивным, активным, деятельным людям болеть незачем, да и некогда.

Они строят свою жизнь. Они творят свою жизнь такой, какой хотят ее видеть. Они – смелы и ответственны. Они – безграничны.

Представь себе жизнь людей, творцов своей жизни, которые делают жизнь своими убеждениями, верой в себя и свои возможности. Их представление о мире, как о мире, полном возможностей, изобильном всем – любовью, силами, счастьем, работой, – помогает им искать и находить эти возможности. Их представления о самих себе – своей силе, способностях, ресурсах, о своей достойности, – помогает им нести ответственность за свою жизнь, творя ее такой, какой они хотят ее видеть.

Этот мир позитивно мыслящих людей. Мир под названием «Светлая полоса».

Этот мир – еще мал. В нем живет меньше людей, чем в мире негативного мышления, в мире черной полосы.

Но он – растет. Он растет, потому что все больше и больше людей хотят разобраться в причинах своих сложных и трудных жизней, и, осознав их, изменить свою жизнь.

И ты, читающий эту книгу, – такой же растущий и светлый человек.

Добро пожаловать в наш светлый мир!

Рай – на Земле

Я хочу еще немного рассказать тебе о жизни в этом мире. О моей жизни в этом мире.

…Я пишу эту книгу, находясь в Крыму в спокойном и живописном месте.

Мы с мужем живем в необыкновенной красоте. Из окна нашей террасы расстилается прекрасный свободный вид, с бесконечными облаками над синевой моря, обрамленного горами. Под окнами нашей террасы крыши соседних домов, на которых ходят, живя своей жизнью, кошки – разных окрасок и мастей. И мы иногда замираем у окна, наблюдая жизнь очередной красавицы-кошки, ее грациозные ужимки. А ночами слушаем потрясающе мелодичные любовные песни, которые раздаются с разных крыш.

Мы живем в мире, наполненном радостью и красотой.

За нашим домом – можжевеловая роща, с таким густым чистым запахом, что можно напитываться им, вдыхая его. На великолепных живописных предгорьях, куда мы часто поднимаемся, растут сосны такой необыкновенной красоты и величины, такой силы и мощи, что достаточно просто постоять рядом с такой сосной, чтобы ощутить прилив сил. Виды и просторы, которые открываются перед нами со скал, – потрясают своим великолепием. И каждый раз, возвращаясь с предгорий, мы ощущаем себя такими наполненными силами, такими заряженными энергией, что физически чувствуем, как эти силы исходят из нас.

Мы живем в мире, полном сил, энергии и поддержки.

На маленькой площади этого городка – такой же маленький рынок, на котором – изобилие свежих продуктов, фруктов, домашней выпечки. Свежая зелень, черешня и домашний творожок, теплые еще, только что испеченные лаваши, молоденькие кабачки, пучки редиса и молодого лучка – все смотрится так живописно. И мы свободны в любом выборе, мы можем позволить себе все, потому что деньги – стабильная и естественная принадлежность нашей жизни. Поэтому мы свободны быть здесь, жить здесь, сколько хотим. Свободны покупать, что хотим, не экономя на себе и ни в чем себе не отказывая.

Мы вообще – свободны. Свободны быть такими, какие мы есть. Свободны заниматься тем, чем мы выбираем заниматься. Свободны быть там, где мы хотим быть. Свободны жить так, как мы хотим жить.

И этот мир, в котором мы живем здесь, – просто модель, образец мира, в котором мы находимся.

Потому что мы везде живем в мире, наполненном радостью и красотой, где бы мы ни были. Потому что выбираем именно это видеть в жизни. Мы везде живем в изобилии и возможностях. Мы везде находим силы, возможности подпитки энергией и любую необходимую поддержку. Мы живем в любви.

Это – моя жизнь сейчас. Жизнь с любимым человеком в красоте, изобилии, возможностях и поддержке.

Это моя жизнь – жизнь женщины, которая когда-то была маленькой, слабой, несчастной жертвой, не способной постоять за себя. Даже на таком простом уровне – вернуть себе деньги за бракованную коляску.

Я стала другой. Моя жизнь стала другой. Я – сильная и спокойная. Моя жизнь – стабильная и успешная.

Как произошли такие изменения во мне и в моей жизни?

Просто – я стала мыслить по-другому.

Просто – я изменила представления о жизни, создала свою систему убеждений, свою – Марусину – правду.

Я научилась мыслить позитивно, верить в себя, в возможности и доброту мира. И моя жизнь согласно моим мыслям – стала меняться. И продолжает меняться, становясь все интереснее, полноценнее. И мне все больше и больше дается – возможностей, планов, хороших людей, любви, сил.

И каждое утро своей жизни я начинаю с молитвы. С молитвы благодарности за все, что получаю от жизни. За себя – такую, какой меня сотворил Бог и мои родители. За то, что я жива и здорова и полна сил. За то, что живу в изобилии всего. За то, что мне все дается. Все нужное мне – происходит со мной. За то, что люблю и любима. За то, что рядом со мной – мой любимый человек, живущий в том же мире, в котором живу я.

Я начинаю день с молитвы благодарности за этот мир, в котором я живу.

Потом – просто живу в этом мире. И мне встречаются хорошие люди, которые делятся со мной добротой и любовью, просто – полезной информацией. Все нужное мне приходит ко мне, и неважно, что это – свежевыловленная рыба, принтер, нужный мне для распечатки этих текстов или свежая клубника в тот момент, когда ее очень хочется.

Все – случается. Все получается.

– Мы с тобой живем в раю, – сказала я сегодня утром мужу, еще раз увидев из окна всю эту красоту – моря, неба, сосен, еще раз, в молитве, осознав – как много мне дано в жизни…

– Да, мы живем в раю, – ответил он мне. – Потому что рай – внутри нас…

И я согласилась.

Рай – внутри нас. Рай в наших мыслях.

Поэтому между нами, в наших отношениях тоже рай. И вокруг нас – рай.

Мы живем в раю.

Рай – существует!

И ты тоже можешь жить в раю, здесь, на земле. Ты можешь жить в любви и изобилии, в возможностях и поддержке.

Для этого нужно просто поверить, что так – бывает!

Для этого нужно создать свое – «райское» чистое и радостное мышление.

Живи с Богом

Жизнь каждого из нас – уникальна.

Она единственна.

Она неповторима.

И она зависит от того, как мы мыслим. Мыслим мы позитивно или – негативно.

Мысли, соединяясь друг с другом, – формируют нам жизненное мировоззрение, сила которого может создать нам рай на земле или ад – в собственной душе и в собственной жизни.

Не бойся твоего Бога – бойся самого себя. Ты сам творец своих благ и причина своих бедствий. Ад и рай находятся в твоей собственной душе.

Пьер Марешаль

Мы можем быть созидателями. Творцами. Такими, какими мы и созданы по образу и подобию Божьему.

И когда мы наполнены любовью, добротой и радостью – светлые мысли и светлые чувства освещают нашу жизнь. Когда мы живем с Богом в душе – все самое светлое происходит с нами.

Мы уже были с Богом в душе, с Богом в жизни, когда родились.

И давай возвращаться к самим себе, к настоящим и чистым самим себе, к тому чистому состоянию Божьей души, которыми мы и были когда-то.

Мы в этом состоянии максимально приближены к Богу. Мы – частички его.

Мы в этом состоянии живем с чувством любви к себе и к ближнему своему, которого по-настоящему можно возлюбить, только возлюбив себя.

Мы живем с верой, в самом высоком смысле этого слова. С верой в красоту и справедливость этого мира. С верой в себя и в свои возможности.

Мы в этом состоянии самые правильные творцы своих жизней, потому что максимально приближены к самим себе, к истинной своей сути.

Мы в этом состоянии живем в «белой» полосе.

И она потому и белая, что в потоке света…

Есть прекрасная притча.

Встретились Бог и дьявол. И дьявол издевательски произнес:

– Ну и чего ты достиг? Кому нужна твоя вера? Кому нужна твоя чистота помыслов и убеждений? Кому нужна твоя любовь? Кто за тобой идет?! Это я веду всех за собой! Это за мной идут миллиарды и миллиарды людей, которые живут в злобе и грехе… А за тобой кто? За тобой – сотни по-настоящему верующих!

И Бог ответил ему:

– Да, ты прав! За тобой идут миллиарды. Миллиарды злых, недовольных, завистливых людей. За мной идут сотни – истинно верующих. Только ты ведешь своих людей вниз. А я поднимаю своих – наверх!

Пойдем – вверх.

К чистоте и свету.

К вере в свою творческую сущность.

К вере в то, что ты – достоин чистой, радостной, светлой жизни, которую способен сам для себя создавать своими чистыми, светлыми, позитивными мыслями…

Пойдем – вверх!

Живи с Богом…

Проза

Одна надежда на любовь…

Он сотворил их шариками, совершенными по природе. Круглыми и легкими, свободными передвигаться, лететь, парить в пространстве. Жить исходя из импульса, желания двигаться туда, куда влечет их течение жизни, их собственные чувства. Они и были шариками – души их были круглыми, легкими, ярким чистым ореолом светились они вокруг тел.

Он выпускал их потоком. Он сотворил механизм этого чуда – рождения человека. И каждую секунду на планету выпускались новые люди, новые свободные, совершенные по своей природе люди, как потоки воздушных пузырьков – свежих, полных Божественного света и любви.

Он сотворил их, людей, шариками – и видел их шариками, пока они не становились кубиками.

А они становились кубиками, потому что оказывались неудобны, будучи шариками.

Они были неудобны другим кубикам, которые тоже когда-то были шариками, но стали прочными, основательными, тяжелыми в своей основательности, неповоротливыми, застывшими рамочными кубиками.

Их сделали такими, потому что так они хорошо вкладывались в рамки, ячейки, клетки. Из них легко было складывать все что угодно.

Не то что шарики, из которых не сложишь ничего, которые не засунешь в жесткие рамки. Поэтому их обтесывали, загоняли в рамки, сжимали и давили, придавая им удобную форму, лишая их естественности, свободы быть собой – свободными, легкими шариками, достаточными, довольными, полными радости и любви.

И с удивлением, с изумлением наблюдал Он, как новые и новые потоки легких и свободных шариков исчезали, терялись между стройными рядами жестких, сформированных, правильных кубиков. Как шарики, веселые, радостные, под прессом кубиков, под их давлением, обтесыванием – постепенно тоже становились рамочными, правильными, жесткими, неподвижными.

Наблюдал Он, как живые еще шарики, в которых оставалась жизнь, любовь, пытались жить, свободно выражать свои чувства, позволять своим желаниям или страсти существовать.

Но недолог был их полет.

Недолог был их век…

…Он капризничал и не хотел есть, а она стояла над ним с ложкой и требовательно говорила:

– Никаких «не хочу»! Открывай рот. Надо кушать!..

И он, давясь, глотал ненавистную, ненужную ему кашу. А проглотив, делал еще глоток, другой – просто чтобы заглушить желание вывернуть кашу наружу. И головой качал несогласно, отстраняясь от очередной ложки.

Но каждый раз, когда он пытался ей противоречить, с чем-то не соглашался, отстаивая себя, свое желание, он видел недовольство, жесткость во взгляде. И взгляд этот словно останавливал его, что-то обрезал в нем, ограничивал его чистую детскую сущность.

– Хочу, не хочу… Не тебе решать, – говорила ему мама.

Или:

– Мало ли что ты хочешь? Хотеть не вредно!

И этим как приговор выносила его желанию.

Сколько раз он оставался в недоумении оттого, что его «хочу» или «не хочу» вызывали у мамы столь непонятную реакцию, будто что-то плохое было уже в том, что он хотел чего-то или не хотел.

Так было, когда он с замиранием сердца держал на ладони маленького лягушонка, заглядывая в его маленькие глазки-бусинки, в которых отражался сам, и тот, казалось, тоже с замиранием сердца смотрел на него с удивлением: вот это встреча!

Но мамин крик был резким, движение ее рук – жестким, а боль от удара по ладони – неожиданной и сильной. Лягушонок, сброшенный ударом маминой руки куда-то в траву, не шевелился – тоже испугался, наверное, как он сам. А может быть, ему тоже было больно, даже больнее, чем ему, лягушонок же такой маленький!

И пока мама тащила его к крыльцу, выговаривая на ходу, что он бестолочь, непослушный, что всякую дрянь в руки берет, что будет теперь с головы до ног в бородавках, он, несмотря на боль в ладошке, несмотря на полное свое непонимание, почему нельзя было с лягушонком этим маленьким познакомиться, – все головой вертел, чтобы высмотреть, где он, лягушонок, ускакал или так и лежит в траве, оглушенный ударом. Жаль ему было лягушонка, и маму он не понимал.

Понял он только одно: так делать нельзя. А почему нельзя?! Он, чистое Божье создание, еще соединенный с природой в одно целое, искренне любящий все, с чем встречался, принять этого не мог. Мог только маме подчиниться. А что ему оставалось делать?!

Он подчинялся – и одно ограничение следовало за другим. Одно правило сменялось следующим.

И от детскости его светлой, от легкости и свободы Божественной не оставалось ничего…

…Это был бесконечный процесс – появление новых легких, круглых, свободных людей с Божественными душами. Процесс, задуманный Им, Творцом, как бесконечное пополнение планеты любовью и светом.

Но ни легкости, ни света, ни любви на планете как не бывало.

Виделось Ему с высоты темное рамочное поле. Ячейки и клетки. Структуры и правила. Клетки и решетки – одна жесть.

Все было четко, разграничено, выверено, спланировано.

Все было мертво.

Ряды кубиков жили в ячейках своих квартир. Ездили в коробках своих машин. Работали в квадратах своих офисов. Жили в рамках своей зарплаты. Любили в границах правил и приличий.

Хотя разве можно было назвать любовью отношения, ограниченные правилами приличия, нормами общежития, правами собственности друг на друга?!

Разве любовь – свободное чувство, естественное желание, полет страсти – могла выжить в рамках, правилах, нормах и стандартах?

Смотрел Бог на планету фальшивых правил – и не было на ней ни свободы, ни радости, ни любви…

…Она не хотела его. Она не любила. Она осознала это давно, почти сразу после свадьбы. Просто поняла, что сделала глупость, что совсем не знала его, и сейчас, прожив с ним совсем недолго, убедилась, что не любит его, не уважает и такого, какой он есть, не полюбит и не зауважает. И все, чего ей по-настоящему хотелось, – это уйти от него. Это было так правильно, честно – она чувствовала это.

Но и мать, и тетка навалились на нее:

– Ты что, с ума сошла? Чего тебе еще надо? Мужик как мужик, не лучше и не хуже других! Хорошо, что такой есть. Стерпится – слюбится. Мало ли чего ты хочешь!..

И подруги, все как одна, твердили:

– Ты что, совсем сбрендила – от такого мужика отказываешься? Он у тебя не курит, и не пьет почти, и деньги домой несет, чего тебе еще надо? С жиру бесишься?

А она в ответ только головой крутила несогласно и готова сказать была, что ей много чего надо. Ей надо любить, и чтобы ее любили, и чтобы она это чувствовала. Чтобы любовь была явной, видимой, чтобы это главным было для них, а не то, что он деньги в дом приносит.

И она пыталась было об этом говорить, но, казалось, никто ее не слышит, не понимает. Любовь какая-то, чувства какие-то – напридумывала себе!

– Живи проще! – говорили ей. – Спустись на землю.

А ей совсем не хотелось на нее спускаться, она хотела высоты, хотела парить, радоваться, хотела, чтобы рядом был такой же человек – высокий, парящий. Но все чаще и чаще после разговоров с подругами, с родней чувствовала себя действительно приземленной, но – правильной, такой, как, наверное, и нужно было быть. Какими были все вокруг нее.

И еще совсем недавно уверенная в том, что правильно, честно уйти от мужа, быть одной, искать свою любовь, как-то незаметно для себя она стала эти правила менять.

И все чаще, глядя на мужа трезвым, холодным взглядом, думала:

«И правда, мужик как мужик. Чего мне еще надо…»

«Да ладно, стерпится – слюбится…»

…Одно поколение рассказывало другому поколению правила: что можно, что нельзя, какими быть, как жить, что делать, что не делать, что прилично, что неприлично. Все правила сводились к одному: быть как все и не быть собой.

Быть собой, таким, какой ты есть, означало быть другим, особенным, уникальным, а это было опасно для кубиков – одинаковых, похожих один на другой. Так и до свободы можно было докатиться – свободы быть собой, жить своей жизнью, делать то, что хочешь делать, и не делать того, чего не хочешь. Так можно было и до вседозволенности докатиться – этого уже было просто невозможно допустить!

И одно поколение пугало другое поколение страшной вседозволенностью, мол, ты представляешь, что будет, если разрешить каждому делать то, что он хочет? Это что же тогда произойдет?!

И запуганные страшной перспективой, забывали они, что изначально были наполнены Божьим светом, Божьей любовью, были Божьими душами. Разреши они себе быть собой и жить своей жизнью, делать то, что хочется, и не делать того, чего не хочется, руководствовались бы чистой своей Божественной душой – разве могла бы она плохое им посоветовать, к плохому их привести?!

Если бы только слушали они ее и поступали исходя из нее, жили бы истинно своей жизнью, идя в пути своем истинном!

Но так крепко одни кубики вбивали в голову другим кубикам, что они настоящие – плохие, что только дай им волю, они такого натворят, что начисто лишали их естественного желания проявлять себя настоящих. Храмы, построенные кубиками, чтобы держать под контролем других кубиков, еще глубже загоняли их в темные ячейки ограниченности и вины, мол, грешен ты изначально, раб Божий, и никогда тебе не быть другим. Ни слова не было в их проповедях о свободе, о Божественной сущности каждого, о том, что в каждом живет Бог, что смысл-то всей жизни – проявить Его, позволить Ему течь. Проявить себя тем, кто ты есть в действительности, – созданной по образу и подобию Божьему прекрасной сущностью, совершенной по природе.

И количество кубиков росло…

Под давлением кубиков, под их контролем и требованием соблюдать нормы, правила их рамочной жизни шарики теряли свою округлость, становились жесткими, правильными, чинными – и мертвыми.

И смотрел Бог с высоты на этот рамочный, правильный и мертвый мир и понять не мог, как, почему его высочайшую Божью волю – любить, быть любовью – так жестоко разрушали люди?

Почему его Высшую волю, данную человеку – быть свободным, быть собой, – загоняли в мелкие рамки и правила?

Недоумевал Он и поражался, как из свободы этой воли, из потоков любви, которую вкладывал Он в каждого человека, творя его изначально свободным и круглым шариком, полным света и любви, формировался мелкий, маленький кубик, занимающий свое место в отведенной ему мелкой ячейке.

И казалось Ему иногда, что мир этот, кубический, ограниченный, уже ничто не может поколебать, разрушить. Что планета, созданная Им круглой, гармоничной, застроенная их квадратными и прямоугольными ячейками, скоро форму свою потеряет, и в этом волю Его нарушив.

Казалось Ему иногда, что не будет сладу с кубиками.

Но шарики, все же еще существующие шарики, давали Ему надежду.

Потому что одним только существованием своим разрушали этот рамочный мир.

Потому что шарики – свободные, легкие и радостные в парении своем, в свободе быть собой, петь свои песни, смеяться, когда хочется смеяться, любить, радоваться жизни, живущие не по правилам, а по сердцу, – были столь притягательны, так завораживали, что сбивали кубиков с их ритмичного шага, а иногда и с ног.

Когда пролетал мимо такой шарик в свободном парении, останавливались кубики, задирали головы вверх, чтобы следить за ним, другим, за его яркостью, непохожестью.

Останавливали движение своих рамочных машин, чтобы с удивлением рассматривать их: пару велосипедистов с рюкзаками на плечах, свободных двигаться куда угодно, вне дорог и перекрестков, девочку с дредами на голове в ярких гольфах среди серой толпы, музыканта, играющего на гитаре на улице, погруженного в свою музыку, выделяющегося своим одухотворенным лицом среди мертвых правильных лиц.

Живость этих людей, их свобода быть собой, выражать себя, не соответствовать никаким рамкам и правилам были как удар под дых, как мгновенное возвращение в себя, в того себя, каким ты когда-то был на самом деле – свободным, радостным и легким. Собой.

Свобода других разрушала их клетки. Отзывалась в них их спрятанной свободой. И та вырывалась наружу, отбрасывая рамки и ограничения. Кубик становился шариком. Хоть на время, хоть на мгновение – но шариком.

А еще – любовь вырывала их из клеток.

Любовь вырывала их из ячеек. Потому что любовь – позволение любить, любить всем сердцем, без границ ума и чужих правил – была наивысшей свободой. Если встречался кубик с таким шариком, свободным любить ярко, сильно, куда было деваться кубику? Как не вырваться на свободу?!

Многие кубики, испуганные непривычной, без рамок, свободой чувств, пытались затолкать себя обратно, вернуться в рамки своих привычек, выстроенной, нормальной жизни. Пытались затолкать любовь в рамки правил, приличий, долга, обязанностей.

Но разве можно любовь, Божье проявление, куда-то затолкать? В чем-то закрыть?

И снова любовь вырывала их из привычных, ограниченных, рамочных жизней, и они становились свободными, легкими, парящими – самими собой, проживали минуты, часы или дни счастья, истинной жизни, жизни легкого Божественного шарика.

…Он любил ее. Он чувствовал. Он знал. Он был в ней. Мыслями своими, чувствами он весь был в ней – в ее улыбке, в запахе ее волос. И все, чего хотел он, – это быть с ней, жить с ней, просыпаться рядом с ней.

Но жена, глядя на него жестким, нелюбящим, даже враждебным взглядом, говорила:

– Я все равно не дам тебе уйти из семьи. Я тебе всю жизнь испорчу. Я тебе с ребенком видеться не дам. Я всю карьеру твою поломаю…

И теряя под жестким этим напором все свои чувства и желания, он говорил только:

– Зачем? Зачем тебе нужно меня удерживать? Ты же не любишь меня. И не любила никогда. Ты сама говорила, что выбрала меня из нескольких претендентов как самого делового, надежного. Ты себе мужа выбирала как делового партнера. Но даже партнерство у нас не получилось…

– Это ничего не значит, – мертвым голосом отвечала жена. – Меня вполне все устраивает. У меня должен быть муж, а у ребенка – отец. И я не собираюсь выступать перед людьми в роли брошенки, – говорила она с ненавистью в голосе.

– Но зачем нам быть вместе? Просто ради приличия? Зачем ребенку видеть эту ложь? Разве это правильно, разве хорошо?! Я всегда буду любить его, буду рядом с ним и всегда вас поддержу. Мы можем договориться жить по-другому…

Но она, как робот, жестко и ненавидяще отвечала:

– У нас семья, как у людей. Ты мой муж. И я не дам тебе ломать семью…

И он опять терялся, не зная, как объяснить ей, что семья – это, прежде всего, любовь, уважение друг к другу, желание быть вместе, жить вместе. И если это потеряно, осталась только ложь…

Но правила лишали его слов. И он думал обреченно: «Что поделаешь, я женат, не суждено мне быть с любимой…» И сам не замечал, что слово «женат» звучало как приговор, как ярмо.

И друзья его, жившие такой же жизнью, в которой не было любви, говорили:

– Эк чего захотел?! Любовь ему нужна! Любовницу заведи помоложе – и будет тебе любовь! Делай, как нормальные люди делают…

И он весь мертвел от этих разговоров и жил как заведенный, решив быть как все и соответствовать правилам, чтобы виной не мучиться. Ведь если ты не живешь по чужим правилам, всегда начинаешь себя виноватым чувствовать.

Но и отказаться от своей любви он не мог. Она жила в нем. Не давала покоя. Она приходила к нему во сне, в мыслях. Имя ей было – имя его любимой. Оно было в его губах, оно было написано в ветках дерева, растущего в его дворе. Образ ее проплывал в облаке, ее запах чувствовался в воздухе. Она, любовь его, звала, ждала его. Как мог он устоять?!

Душа его, живая, светлая, рвалась к ней, и он снова вырывался из жесткой, будничной правильной жизни и мчался к ней, к своей любви. И сам любил, любил, любил – и не было лучше мгновений в его жизни.

И это была самая большая истина. Самая большая правда.

Это была Его жизнь.

Это был Его путь.

Это был он сам – настоящий, Божественный шарик, каким ему и надлежало быть.

Это была любовь – суть всего. Смысл всего…

Это была высота. Это был полет.

Это был Бог – в нем…

И как ему хотелось быть таким! Свободным быть собой, свободным любить – открыто и полноценно.

И он жил, был, любил, пока кто-то из кубиков не обрушивал на него свой пресс, желая загнать в мертвые правила и рамки…

Бог смотрел с высоты на эту планету, на людей, на то, какими они стали.

На кубиков, тоскующих в границах своих квартир, живущих под тяжестью своих долгов и обязанностей, в рамках своих страхов и ограничений.

На шариков, парящих в вышине, вырывающих кубиков из рамок их правильной мертвой жизни.

Смотрел и думал: «Одна надежда на любовь».

Одна надежда – на любовь…

Зеленая и круглая планета

Позади был ученый совет, и встреча с оппонентом, и полуторачасовая пробка на Садовом кольце, и суетная какая-то пробежка по магазину, и полные сумки продуктов, потому что уезжала она на целых две недели и знала, каким беспомощным был муж, когда оставался один.

И был еще суетливый вечер в телефонных звонках, в последних инструкциях секретарю кафедры и диктовке дочери рецепта – как приготовить алоэ с медом, – внук кашлял вторую неделю, и в суете и повседневных хлопотах все не хватало времени заехать к ним, повидаться, полечить ребенка нормально.

И были такие же суетливые сборы, непривычные, потому что давно уже она никуда не ездила, и мучительно она как-то думала, стоя у распахнутой сумки – брать или не брать спортивный костюм? А халат? В санатории она не была, как говорится, сто лет, и уже забыла, в чем там ходят. Нормально там ходить в спортивном костюме на обед или нужно одеваться прилично…

В этих суетливых терзаниях, наставлениях мужу: поливать цветы, не ложиться поздно спать, заплатить наконец за телефон, а то отключат, не забыть позвонить сестре, поздравить с днем рождения – вечер и прошел.

И ночь тоже получилась какая-то суетливая – легла она спать поздно, долго не могла заснуть, все возвращалась мысленно то к разговору с оппонентом, то к внуку и его кашлю, то вспоминала, что забыла сказать мужу, чтобы он плед завез в химчистку, пакет этот с пледом уже вторую неделю стоял в прихожей, все руки не доходили отвезти его.

И заснула она поздно, и спала как-то суетливо, снился ей этот подмосковный санаторий, в котором она никогда не была, и какая-то смесь из торговых рядов, в которых она что-то покупала, и что-то она искала в чужой квартире, и мужчина какой-то в чем-то ее убеждал, и вроде, был это муж или не муж…