Ребята, это же суррогат, я по запаху чувствую.

КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ РИСКА

«Одаренности не одиноки, обязательно найдутся соседи».

Конфуций

Не знаю как и почему, но именно эта глупейшая фраза вели­кого китайского мудреца коварно проникла в голову Алексея Ас- кольдовича, плотно засела и с издевкой долбила вот уже целое утро.

Странно, книжек он вообще не читал, почти что. Может быть, эта проклятая «генетическая память»? А что? Ведь если задуматься, то ненавистные нам монголы, прежде чем вторгнуться на территорию Киевской Руси, пробежались и по территории Китая. Так что... чего в этом мире на бывает? Ведь и в нашем городе один длиннющий славянский дом так и называется: «Ки­тайская Стена».

Но ответ на это нелепейшее изречение никто не мог подска­зать уважаемому бородатому центнеру ничегонеделания, облачен­ному в замусоленнейший халат, снабженный всевозможными и невозможными заплатами. Никто и ничто — ни многочисленные пустые бутылки, ни одиноко стоящая пепельница, ни огромный жирный бычок, лежащий близ нее на ковре, ни трехлитровый бу­тыль, в котором оставалось немного самого ОГУРЕЧНОГО РАССОЛА.

«Одаренности не одиноки...» «Тогда стоп!» — подумал Алек­сей Аскольдович и вслух по расстановкам пробасил.

— Тогда ведь и бездарн... бездельники не одиноки, и у них тоже найдутся соседи!

Ну да, конечно, — как и должно быть, в дверь раздался за­тяжной стук. Звонок в этой квартире не работал уже лет десять. От удивления капли пота на лбу Алексея Аскольдовича преврати­лись в небольшой ручеек. Дело в том, что к нему в гости давно уже никто не приходил. Соседи сторонились бородатого гиганта,

зато часто упоминали его за традиционным вечерним сплетниче- ством, оснащенным чашкой чая и бутылкой коньяка. Он не рабо­тал и не хотел работать, потому что считал возможный духовный рост только в положении статики.

Стук повторился. Алексей Аскольдович вытер пот со лба, как-то нерешительно поднялся и всем своим гигантским весом растоптал толстющий, жирный бычок, который был оставлен им на утро. О большей степени замешательства невозможно было и представить.

И все же, как говорят, собрав всю волю в один кулак, он подошел к своей двери и открыл ее...

Перед ним стояло длинноволосое и горбоносое существо явно не кавказской национальности, сжимающее в своих волосатых руках две огромные сумки, полные до верха пустых бутылок.

—Добрый день, я Ваш новый сосед, и зовут меня Ара... — тут новоявленный герой поперхнулся. — Меня зовут Ара... — поперх­нулся еще раз.

— Ну, ясно, — ласково улыбнулся Алексей Аскольдович и при этом доброжелательно, по-дружески, огрел своей огромной пятерней по спине гостя. — Просто Ара.

«Ара» вздрогнул, обрел дар речи и пронзительно завопил:

—Да не «ара» я, не «ара», а Арамис!

— Арамис? Мисс ара... — недоуменно произнес Алексей Ас­кольдович. — Ну, заходи.

Новоявленный господин Арамис со своими сумками очень ловко протиснулся в коридор.

—Дело в том, что вчера я перебрался в девятую квартиру и заодно как следует отметил новоселье, а сегодня решил предста­виться соседям.

—Ну и как?

— Со мной никто не хочет разговаривать и принимает за по­прошайку.

— Это с пустыми бутылками-то... Какой же ты попрошайка?

—Если честно, то это все, что у меня осталось после вчераш­него выпивона. И я очень хочу узнать, где можно сдать поблизос­ти эти самые бутылки...

—Да тете Зое же! И она их может поменять на натуральный самогон без примесей и димедрола.

—Так идем поменяем, а заодно опохмелимся по случаю зна­комства.

—Давай, я и свои прихвачу.

Алексей Аскольдович, пройдя на кухню, стал собирать не­многочисленную использованную тару в старый, огромный бре­зентовый рюкзак.

Но увы, у тети Зои самогонка закончилась. Бутылки ей все равно были просто необходимы, и в руках двух новоиспеченных знакомых оказались долгожданные купоны.

Из всех многочисленных тропинок они, само собой разуме­ется, выбрали ту, которая ведет к заветному пивбару, откуда за­манчиво доносился до всех страждущих голос Владимира Семе­новича.

Станиславу было этак лет двадцать с хвостиком. И он еще ни разу в жизни не был ни в одном пивбаре. Почему? Да потому, что он родился в одной музыкальной семье и, к стыду, сам препо­давал музыку. Мама не разрешала ему знакомства с нежелатель­ными элементами, и поэтому круг знакомых его был ох как узок! Откуда в нашем городе могут вдруг взять и появиться желатель­ные элементы? Да еще в большом количестве?! Это невозможно. Кому доверяла мама Станислава, так это великовозрастной доче­ри одного местного состоявшегося композитора Рите. Вместе с надежным конвоем, состоявшего из Риты и мамы Светы, Станис­лав облазил всевозможные выставки художников и собак, прохо­дящих в нашем городе.

К выставкам из собак он относился, как сама собака отно­сится к кошкам, а к художникам и того хуже — отношение натур­щика, которому платят почасовку, к импотентам, сладостно вды­хающим запах масляных красок, ко всему прочему отпустивших волосы и бороды для сокрытия подлинной сущности.

А вот сегодня... Сегодня случилось чудо — Станислав был один на улице да еще с настоящей первой заработной платой. Куда поде­валась Рита и мама Света, черт его знает, но это было именно так.

Станислав мечтательно стоял у стены, ограждавшей пивбар от подлого материального мира, и тоже слушал Высоцкого, как и те там... в пивбаре, стоящие по ту сторону баррикад.

Наверняка на молодого музыканта повлиял Дюма, которого он читал и читает по ночам, тайком от мамы. Ведь пивбар напоми­нал настоящую таверну, и вдруг люди, которые собирались там, были чем-то похожи на гвардейцев и мушкетеров? Ох уж, этот мне Дюма!

И вот, в тот самый момент, когда несчастный Станислав уже собирался было уйти подальше от зазывающего пивбара, оттуда неожиданно вынырнула, отныне и навсегда, неразлучная парочка: Алексей Аскольдович и Арамис.

Бородатый гигант являлся соседом Станислава по подъезду и даже был должен маме Свете три купона. Более того, когда он сделал попытку отдать долг, чтобы и в дальнейшем пользоваться услугами соседей, мама Света отказалась от денег, заявив грозно­му и грязному чудовищу, что денег ей и в помине не надо, ей надо только, чтобы Алексей Аскольдович больше никогда не беспоко­ил их духовно-музыкальное семейство и своим видом древнегре­ческого сатира не обращал в бегство тонких и беззащитных муз.

При этом почему-то она угрожающе сжимала в руках огром­ный полотер.

—А, Стасик, это ты? — от удивления знаменитый бородатый потомок берсеркров Алексей Аскольдович развел руки так, что послал бы нокаут стоящего сбоку Арамиса, если бы последний не совершил ловкий нырок под рукой. — Ты здесь?., без мамы?! Это ведь пивбар...

— Я знаю, — робко согласился Станислав и несколько реши­тельно добавил, — и, если бьггь честным, то я уже давно хотел зайти туда, чтобы посмотреть.

—В пивбар? — Ал. Аскольдович был озадачен. — А на что же там смотреть?

—На людей.

— На людей? Так они перед тобою... Это наш новый сосед, господин Арамис.

б

— Стасик.

«Господин» Арамис снисходительно улыбнулся.

— Так что, Станислав, мы бы тебе помогли осуществить твой первый в жизни выход в свет, но у нас денег уже нет.

—Я бы мог Вам одолжить, — проговорил музыкант с робкой надеждой на согласие.

Алексей Аскольдович расцвел и заблагоухал всей силой пе­регара, зато дерзкий Арамис заговорил по существу и очень реши­тельно.

—Я не люблю брать в долг. Другое дело, ты возьмешь пиво как плату двум экскурсоводам за столь важную в твоей жизни экскурсию.

—Да? Я согласен, с радостью.

Прошло два часа. Ну и что? Что такое два часа в нашем знаменитом пивбаре, который неофициально назывался «Запорож­ская Сечь»? Ничего особенного. Одна минута. Деньгами распоря­жался Ал. Аскольдович, Арамис, учитывая его малые размеры, систематически бегал в туалет.

Неожиданно вынырнул из-под земли Паганини, и новояв­ленные друзья вынуждены были взять ему один бокал, чтобы он только замолчал. Господин Белый Конь, которые подошел к сто­лику, опять был подвержен какому-то злому року и опять рас­сказал, что вчера вечером была «накатана такая поляна» то ли с мафиозо, то ли с работниками шестого отдела, и что он ничего не помнит. Не помнит даже куда он девал последнюю сотню дол­ларов.

Откуда-то спустя пятнадцать суток появился Бакарасий, уси­ленно почесывая всевозможные места, и зарядивший в ухо Пага­нини, который все пытался выяснить причину чесотки и отсутствия Бакарасия.

Алексей Аскольдович проглотил уже свою дюжину бокалов и замахнулся «слегонца» на чертовую. А вот «индейцу» Апачи ни­чего на налили, потому что он вчера покинул кампанию под пред­логом покупки лекарства, имея в кармане целых два купона.

Зато вот у Станислава глаза радостно засияли, и он, уже вы­пивая третью кружку, не воротил нос от пива.

Наконец наши друзья остались одни за столиком. Станислав восхищался:

— Как хорошо, друзья, мы с вами здесь, как настоящие три мушкетера.

—Как «три старых тертых мушкетера», — поправил Арамис, цитируя О'Генри.

— Да... — задумался Алексей Аскольдович, — и нам надо со­вершить какой-нибудь подвиг.

—К черту все там подвиги! — запротестовал Арамис. — Быть может, вы сначала выслушаете меня? есть вообще-то одна благо­роднейшая идея. Идея создать клуб...

— Я не хочу клуб, — чуть не заплакал Станислав, — в клуб надо ходить в галстуке.

—Я тоже не хочу, — добавил Алексей Аскольдович и в него­довании опорожнил тринадцатый бокал.

— Да вы меня не так вовсе понимаете. Я хочу создать клуб любителей риска...

—Риска? А-а...

— Расскажи. ^'

—Чтобы попасть в этот клуб, надо добровольно, без всякой выгоды, подвергнуть себя смертельной опасности.

—Вот это да... — изумился Алексей Аскольдович. _

—Но как? — с радостной надеждой спросил Станислав.

—Да как угодно. Хотя бы взобраться ночью на Карадаг, ра­зыскать заветную жилу, напичкать рюкзак аметистами и опалами и, подвергая себя опасности быть убитым и ограбленным егерями или другими браконьерами, спуститься и сдать деньги в Детский фонд, — сообщил свой заветный секрет Арамис.

— Или выпить... взять и просто выпить литру самогонки, на­стоянной на димедроле, — с отчаянием проговорил Алексей Ас­кольдович и с преувеличением чувства собственной значимости раздулся до размера бочки.

Стасик ничего не говорил, но, видно, что-то такое задумал важное, и наконец, судя по всему, на что-то решившись, залпом выпилчетвертый бокал.

Разговор тем временем продолжался. Еще несколько минут. И закончился убийственной фразой, сорвавшейся одновременно у обоих:

—Жениться, наконец.

После этих слов наступила, как говорят, мхатовская пауза, полная тоски по утерянной свободе.

Первым заговорил Арамис:

—Да, вот какое дело, ребята, если говорить честно, то мы и здесь, в пивбаре подвергаем себя смертельной опасности...

— Это как?

— СПИД.

—От СПИДа есть надежная защита — презерватив, — проба­сил Алексей Аскольдович и с важностью добавил, — у меня их два, на тебе вот один... Хотя постой, это же пивбар, тут один му­жики... может быть... может быть, ты сексуальное меньшинство. И волосы у тебя такие...

—Дурак... дурак ты, Алексей Бородатый.

—А от кого же заразиться?

—От них.

—Не понимаю.

—А вдруг произойдет драка?

—Драка? — с радостью спросил Станислав.

—Драки я не боюсь, — пробасил Алексей Аскольдович и при этом стал чем-то напоминать могучего и грозного Тора, только без молота.

—Да... но я боюсь СПИДа. Тебя этак кто-нибудь зарядит по зубам, или опять ты же... Разбитая губа, разбитая рука, смешение кровей и итог. При чем здесь презерватив? Ты что, себе его на кулак натягивать будешь?

Алексей Аскольдович был озадачен.

Но теперь настало время ранее одинокого музыканта. У него возбужденно засверкали глаза, как будто бы в них поселилось такое...

— Ребята, знаете что... знаете, я боюсь, я никогда не дрался. Идемте лучше ко мне... Я вам открою одну семейную тайну. К тому же у меня дома целый набор коллекционных вин.

—К тебе? — с испугом спросил Алексей Аскольдович, — а как же мама?

— Мамы нету?

— Как нету?!

— Она с папой уехала на гастроли.

—Можно... но как же пивбар?

—А я по-настоящему боюсь СПИДа.

—Да, — заключил Арамис, — для клуба р^ска ты еще слиш­ком молод... Но ничего, мы подождем. И ты еще сотворишь что- нибудь невероятное.

Прошло еще два часа... Некогда солидная и благоустроен­ная, даже в известной степени строгая четырехкомнатная музы­кальная квартира Станислава напоминала музыкальный вертеп. Почему музыкальный? А вот почему: друзья, отказавшись сидеть на кухне за столом девятнадцатого века, пренебрегая и журналь­ным столиком тоже нашего тысячелетия, дружно расположились в гостиной... за роялем стоимости неимоверной, чтобы слегка тоже приобщиться к музыке. Несколько дюжин бутылок именно насто­ящих кол\екционных вин было откупорено и... понадпробовано. Так же взывали к пробе раскрытые консервные банки с кальмара­ми, креветками и красною икрой. Для пепельницы была использо­вана полупустая трехлитровая банка с консервированными поми­дорами, но, несмотря на эту шикарную предосторожность, бычки все равно валялись на полу, паркетном.

Станислав яростно настаивал попробовать каждое из вин. Алексей Аскольдович и Арамис вынуждены были согласиться с радостью.

Наконец Станислав встал в гордую позу мученика искусства и поведал своим двум друзьям одну семейную строжайшую тайну.

— Мой дедушка, скрипач, когда умирал, оставил мне флакон с цианистым калием.

— Зачем? — Арамис, мгновенно протрезвев, грозно сдвинул брови.

—А чтобы я, если меня заставят жениться, как его, на моей бабушке, сразу выпил его и не мучался.

— От чего?

—От вынужденного пьянства, — ответил Станислав и затем полез в закрома, состоящие из деревянного ящика, напичканно­го нотами, оловянными солдатиками и журнальными «Веселые картинки», затем извлек какой-то старый запыленный флакон. — Вот он.

— А ты что? Женишься?! — спросил Алексей Аскольдович, хватаясь при этом рукой за свое могучее сердце.

—Так хочет мама.

—А ты?!

-Нет.

—Так в чем же дело?

—Она хочет оградить меня от мира, чтобы я стал композито­ром, и даже нашла мне невесту.

—Ну и что?

—У нее больное сердце.

—У кого? У невесты?

—У мамы.

После этих слов Станислав внимательно посмотрел на ста­ринные настенные часы. Часы показывали пять часов веера и на­конец издали долгожданный бой. Молодой музыкант, который, если честно, очень хотел вступить в клуб любителей риска, чуть слышно прошептал:

— Сейчас начнется...

И после этих пророческих слов в дверь раздался решитель­ный и властный звонок.

— Кто это? — хором выпалили два алкогольных бездельника.

— Мама, — сказал Станислав и всё его одухотворенное лицо торжественно засияло, — мама Света.

Пожалуй, полтергейст, воцарившийся в квартире музыкан­тов, свободно бы вошел в десятку крупнейших полтергейстов по Украине и Молдавии. Всё закрутилось, зазвенело и завопило (пре­имущественно басом) в квартире вокруг полтергейста в образе тети Светы с полотером.

Незадачливые два мушкетера вмиг оказались на улице, а третий — Станислав — заперт на гауптвахте, которую заменил туа­лет вместе с ванной.

Прошло полгода... А.А. и Арамис никак не могли перебро­ситься хотя бы словом со своим молодым другом, потому что Ста­нислав постоянно находился под охраной тети Светы, Риты и... огромного бультерьера, который после описанных событий нео­жиданно прописался в квартире у музыкантов.

И вот когда на кухне у Ал. Ас. хозяин вместе с Арамисом напрасно пытались найти хотя бы какой-нибудь бычок, в дверь раздался стук. Дверь открыли. На пороге стоял и улыбался опрят­но одетый Станислав с бутылкой шампанского «Новый Свет». Ал. Ас. и Арамис молчали, изумленно раскрыв рты.

— Ребята, это я... Как вам подвиг? Завтра я женюсь. А это выпейте во славу этого подвига. Теперь, надеюсь, моя кандидату­ра будет рассмотрена членами «Клуба любителей риска». После сказанного Станислав благородно улыбнулся и ушел, оставив дру­зьям бутылку настоящего «Нов. шампанского», закрытой пробко­вой пробкой.

—Давай, Аскольд, открывай...

—Почему? Давай завтра.

—Нет, сегодня, по случаю приема Стасика в наш клуб люби­телей риска.

— Вот это да!..

— Но мы ему не позволим умереть.

—Как? Подожжем загс?!

— Нет, сами срочно женимся на этой тощей музыкантке и усыновим кровожадного бультерьера.

— СКИФСКАЯ БАБА

— В одном одиноком кафе, которое за счет одиночества рабо­тало, как говорят, «на полную мощь», собиралась одна очень уди­вительная компания. Но вначале совсем немного о кафе. Кафе, полулетнее-полузимнее, нашего необъятного города располагалось на берегу огромной сточной клоаки, воспетой еще великим укра­инским поэтом. Именно великим, ибо, расположившись за уют­ным столиком, можно было поверх верхушек деревьев лицезреть его могучее лицо с могучими усами и даже плечами, должно быть, также могучими. Да, да, да. Тараса Григорьевича Шевченко.

— За трудолюбивой стойкой работала не менее трудолюбивая и амбициозно прекрасная Варвара. Она в самделе была прекрас­на. И что влекло посетителей: одиночество, тишина под шепот Жо Дассена, красота Варвары или могучие усы Тараса Григорьевича? Кто знает? Но постоянные посетители были здесь всегда. Кто они: художники? Коммерции тайные советники? Поэты? Просто люби­тели тишины? Неважно, важно другое: они были.

— Убирал за столиками чистый, одетый в белое дедушка без возраста с истинно благородным лицом, чем-то похожим на Алек­сандра Якушева.

— Убирал без слов, со своими глазами, всё понимающими, но не оценивающими (какие, скажем, были у Варвары).

— Где-то раз в неделю в одно и то же время сюда приходили двое. Один из них (имени его мы не знаем) приезжал сюда на какой-то супер-иномарке, всей черной и гладкой, каким и был сам хозяин, с иголочки. Лет этак тридцати (не больше), а одет!.. Бабы, ой-ой-ой!.. Весь какой-то мягкий и в то же время жесткий, если не сказать жестокий. Рост выше среднего, пластичный, лег­кий (сила в легкости), одним словом, Мефистофель в молодос­ти. И на правой щеке — тонкий длинный шрам, посему видать, от лезвия. Глаза голубые и холодные. Машину ставил не в близости и не вдалеке (быть может, чтобы видела Варвара?). А так... регу­лярно заказывал две чашки кофе без сахара и рюмочку коньяка.

— Другой... мужчина летя пятидесяти, одетый осенью в ко­жаный плащ (черный) с огромными зелеными глазами и с золо­той, просто лошадиной челюстью. Выпивал стакан водки не спе­ша, глотками, и курил «Беломор». Добирался, должно быть, на общественном транспорте. Неизменно оставлял аккуратному и чистому убирающему дедушке десять купонов, не говоря при этом ничего, а вот первый (Мефистофель в молодости) ничего ему не оставлял, зато уходя непременно давал десять долларов с благодарностью за музыку, которая не мешала разговору. Мог бы и больше, но не хотел, боясь отказа Варвары Амбициозно- Прекрасной.

— За свой отдаленный столик не пускали никого из шайки художников, экстрасенсов, гуру и прочих, за исключением... Ну, да! Конечно. Конечно, Александра Аскольдовича и вездесуще­го Арамиса, которые своими далеко идущими планами и ком­мерческими операциями донельзя развлекали, по-доброму, этих двоих.

— Итак, в тот день Молодой Мефистофель и Просто Лошади­ная челюсть уже заканчивали свой традиционный ритуал и, судя по тому, что в их руках появились десять купонов и десять долла­ров, собирались уже уходить, как вдруг вдалеке показалась незаб­венная парочка, состоящая из вспотевшей черной бороды и кладе­зя благородных идей, размахивающего со скоростью электричес­кой мельницы везде проникающими руками. Разумеется, это были Арамис и Алексей Аскольдович.

— На удивление, они были сегодня при деньгах, так как зака­зав без слов у понимающей Варвары бутылку крымского портвей­на, направились за отдельный столик, а не к тайным и явным аген­там и вседержителям самой МАФИИ.

— Обычно при неожиданных встречах могучая МАФИЯ спон­сировала двух бездельников двумя бутылками портвейна, пачкой сигарет и даже двумя бутербродами. А тут?! От удивления Лоша­диная Челюсть засверкала своим ауромом, а Мефистофель В Мо­лодости выронил из руки с каким-то скромно-огромным брилли­антовым кольцом целых ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ!

—Ребята, вы это куда? Мы же здесь, за столиком, присажи­вайтесь сюда, пожалуйста, — выпалила заикающейся скороговор­кой сама Лошадиная Челюсть.

Арамис весь съежился, оглянулся вокруг, засверкал глаза­ми но затем снисходительно улыбнулся и промолвил.

—Вообще-то у нас важное производственное совещание.

—Да мы никому ничего не расскажем, — воскликнула Золо­тая Челюсть, — точно, ребята, честное слово.

— Клянусь на пи... — тут Мефистофель осекся от замеша­тельства, — просто клянусь.

—Ну, это другое дело. Вы-то люди порядочные, — пробасил Аскольдович, при этом вытирая сухие губы и потную бороду.

—Да, это так, — вздохнул Арамис, — исключение лишь под­тверждает правило.

И еще раз вздохнул.

—А вот возьмем и расскажем вам, коммерсантам, как в на­шем городе можно зарабатывать деньги, ну, прямо из-под земли.

— Интересно, интересно, — Золотые Зубы снисходительно- добродушно улыбнулись, — может быть, я этого даже и не знаю, а коли это так, с меня причитается ящик конины, т.е. коньяка.

— Ну, а с меня, — добавил Мефистофель, — два ящика! — секунда подумав, добавил. — «Крымского портвейна».

— Так отож... — пробасил Аскольдович, — готовьте тару, а мы пока по стаканчику портвейна.

Неожиданно убирающий дедушка, который все слышал и всё- всё понимал, подошел к столику и спросил:

—Может быть, вам еще что-нибудь?

— Да, да, да! — завопил Арамис, — ящик коньяка и приготовь­те чуть опосля еще два с портвейном.

—Нет, нет, — в один голос пропели Мефистофель и Золотая Челюсть, — сначала расскажите.

—Ставлю рубль за сто, что вы даже и представить не може­те, о чем пойдет речь, — выпалил Арамис и зачем-то полез своей волосатой рукой в грязный карман.

—Посмотрим, посмотрим.

Мефистофель, глядя на эту парочку самодовольных авантю­ристов, почему-то заерзал, затем заказал ЕЩЕ ОДНУ РЮМКУ, выпил, но на удивление не угомонился, а заерзал еще больше, и наконец медленно, четко, с расстановкой произнес:

—Ладно, ребята, с меня два ящика портвейна... только, толь­ко послушайте, не делайте этого.

—Почему? — в два голоса выпалил рассерженный Меркурий.

—Потому что эти скифские бабы недавно трансформирова­лись и превратились вон в тот черненький «мерседес».

Эх, и пошла бы валерьянка и валидол «на ура», если бы они в этом кафе только продавались.

Арамис аж схватился двумя руками за место, где у впечат­лительных людей должен находиться прибор, измеряющий сте­пень впечатлительности.

У Ал. Аскольдовича при этом волосы на голове дыбом вовсе не встали, но встала дыбом сама благороднейшая черная борода.

Ну, а Мефистофель презрительно, по-мефистофельски смот­рел на всех, особенно на Золотую Челюсть. И в этом взгляде что-то было от боксера, которому судья поднимает победную перчатку. Золотая Челюсть перехватила этот взгляд и угрожающе побагрове­ла, затем, заказав себе еще один стакан водки, опорожнила его не медленными глотками, как обычно, а, как говорят, в один присест.

Затем ласковые золотые зубы стали принимать вид огнен­ных зубов всепожирающей Гидры.

Он был похож на боксера, который, побывав в нокдауне в первом раунде, рвется в бой и во втором хочет закончить бой рез­ко и досрочно — нокаутом.

—Эх ты, наивный пацан, да я их поменял давным-давно, ког­да у тебя была еще первая ходка, ты же поменял дубликат, слы­шишь: ду-бли-кат. И эти бабы теперь вот где, — при этих словах участник поединка разинул рот и постучал по зубам всёпожираю- щим. — А с меня, ребята, все равно ящик коньяка, до и килограмм колбасы тоже... Плюс еще трехлитровая банка огурцов. Так что на утро будет и рассольник.

Эх, и доход бы был в этом кафе, теперь за счет Мефистофе­ля, была бы только валерьянка.

С минуту Мефистофель молчал истинно по-мефистофельс- ки, затем встал, что-то сказал Варваре, вместе с ней ушел за при­лавок и вернулся, сам неся во всесильных руках два ящика порт­вейна. Затем, не говоря ни слова, оставил изумленной Варваре 10$ и удалился к своему черному «мерседесу», злобно посмотрев че­рез плечо на Лошадиную Челюсть.

А наш мафиозо со стажем добродушно сказал:

—Ребята, мой вам совет: не занимайтесь ничем, иначе встря­нете, вы только придумывайте.

Затем, подозвав убирающего дедушку, протянул ему десять купонов и сказал:

— Этим ребятам — ящик лучшего коньяка, но только по бу­тылке в день, а вам, ребята, спасибо за то, что вспомнил моло­дость. До встречи.

И когда он удалился, то убирающий дедушка неожиданно достал из кармана самую лучшую пачку сигарет в нашем городе и, давая ее двум несостоявшимся коммерсантам, сказал:

— Это от нашего кафе, спасибо.

Затем ушел в служебное помещение и повелительным голо­сом произнес:

— Варвара!

Варвара Прекрасная тот час же покинула прилавок.

— Да, дедушка, — и протянул дедушке десять долларов.

«Дедушка» дал ей взамен десять купонов со словами:

— А это тебе на побрякушки. Доллары же положи... сама знаешь куда.

Варвара открыла потайной чуланчик и положила купюру в глиняный кувшинчик, который стоял у ног... НАСТОЯЩЕЙ СКИФСКОИ БАБЫ.

А интересно, были ли они настоящими вообще в начале на­шего двадцатого века?

Нет?! Быть может. Но откуда тогда взялись деньги у «дедуш­ки без возраста», чтобы открыть это легендарное кафе, которое мы так и будем называть: «СКИФСКАЯ БАБА»?

И вытер бороду. Затем, как и должно быть, встал в торже­ственно-величественную позу Портоса перед несчастно сидящим Арамисом.

—Ты? Как? Заработал... ТЫ?! Ведь ты никак не можешь за­работать, потому что ты не можешь работать... Ты? Как... как? Расскажи мне.

— Это я-то не умею? — снисходительно ухмыльнулся всеобъ- ёмный Алексей Аскольдович и вместе с ним улыбнулись три бу­тылки коньяка, которых тоже коснулся солнечный луч.

—Я-то и не умею?.. — при этом Алексей Аскольдович неожи­данно вздохнул и задумчиво добавил, — ты прав, я тоже так ду­мал. Но эти бутылки доказывают обратное. Я тоже умею рабо­тать... Головой.

— О, да — улыбнулся Арамис, — голова твоя всеобъемня и, может быть, ее наконец и заметил вездесущий Меркурий. Более того, бьггь может, он туда даже и проник, несмотря на яростную защиту твоей нечесанной бороды и вездесущего перегара. Короче, рассказывай.

—Я встретил брокера Ваню...

— Ваню? Ваню?! Это того самого, который день за днем в течение полугода снимал под офис твою кухню?

—Нет, на кухне жил я сам. Офис требовал комнаты с теле­фоном.

— Насколько я помню, за междугородные звонки он тоже не заплатил? Ух, мне бы его встретить! Я бы тогда ему вовсю навешал...

— Оплеух?

— Нет, штрафных санкций. Неужели брокер Ваня разбога­тел? Коньяк «Белый Аист»... И сколько он тебе заплатил? — Ара­мис пристально посмотрел на Алексея Аскольдовича.

— Заплатил? — Алексей Аскольдович ласково улыбнулся. — Заплатил? Нет, он сделал больше, он заключил со мною... как его? Трудовое соглашение.

—Письменное?

—Устное.

При этих словах Арамис помрачнел, вздохнул и сквозь зубы процедил:

— Рассказывай.

— Он будет выпускать на самом высоком полиграфическом уровне сборник, альманах стихов.

— Стихов? — Арамис кашлянул. — Стихов?! Но при чем здесь ты?

—А вот причем.

Алексей Аскольдович поправил ту пуговицу, на месте кото­рой, по идее, у кого-то из предков находился галстук, потому что у бородатого, лучезарного потомка исчезнувшей интеллигенции, гал­стук не находился нигде и никогда, даже дома в шифоньере. Дол­жно быть, генетическая память...

—Я встретил его вблизи нашего пивбара, откуда он выходил очень важный и... без запаха пива, но...

-Что?

— С запахом коньяка и с какими-то брокерами с запахом пива.

—А ты?

— А я что? Я схватил его за грудки обеими руками и потребо­вал денег.

—За квартиру?

-Да.

—А он?

—А он тот час же предложил мне работу.

— Какую?

— Ты слушай... Он будет выпускать сборник стихов наших непризнанных поэтов.

— Зачем? — задумался Арамис и добавил. — А... чтобы уйти от налогов. Хотя... зачем ему уходить от налогов, если он сам ни­щий?

— Чтобы заработать, — уверенно пробасил Алексей Асколь­дович.

—Заработать? На поэтах?! Чудак, чудак на букву «м». Хотя, хотя под это в УкрСоцБанке можно попытаться взять кредит. Быть может, и дадут, дело-то хорошее. Но куда... куда пойдут на самом

деле деньги? Ваня, он уж наверняка знает. Нечисто всё, как и не­чистый этот Ваня. Ну да ладно. Ты-то причем?

—Я занимаюсь маркетинговым поиском.

— Чего?

— Местных поэтов.

— Кого? Кого искать? Их тут, как собак нерезаных.

—Я знаю. И поэтому наперед потребовал бутылку.

—Предоплату.

— Да. И он мне дает, и не просто бутылку, а коньяка, настоя­щий «Белый Аист».

—Точно? Ты пробовал?

—Да, тут же, и при этом расписался.

— За сколько? Бутылок!

— Не посмотрел.

— С тобой тоже все ясно. Говори дальше.

— А что дальше?! Пошел на «Карабах», поймал трех бездель­ников волосатых.

— На бутылку? -Да.

— Многовато, можно было и на триста грамм.

— Можно, не спорю. Привел их на фирму к Ване и тот час же получил целых три. К вечеру я их наловлю на три ящика!

— И сразу сюда? -Да.

—Ладно... Такой коньяк — это дорогостоящий наркотик, и к нему привыкать нельзя, обменяем на «Портвейн», но вот поэты...

-Что?

— А вот что, на поэтах деньги не заработаем, кредит можно, деньги — нет. Да этих пишущих!.. Я и сам писал.

— Ты? Тебя не издавали? -На х...?!

Пауза.

— Зачем? Я хотел жить неплохо и поэтому даже не ксерил свои печатные листы.

—Почему?

А так, для всех я был непризнанный, страдающий гений, и мне постоянно наливали не только портвейн, даже жалели при этом и многое прощали. А так...

—Что — «так»?

— Попробовал бы я пропечатать свою чушь хотя бы в мест­ной дешевой газетенке... Я бы сразу перестал быть непризнанным, и краник с портвейном для «вечно страждущих на Руси» резко бы закрыла рука Аполлона.

—Тебе так было хорошо? -Да.

—Почему же ты перестал писать?

— Я, как говорят, вовремя смылся. Мне стала покровитель­ствовать одна бездетная жена одного «нового русского» старше меня лёт на двадцать, вначале как к ребенку, затем, когда из-за чрезмерных знаков внимания я стал напоминать духовного аль­фонса, то получил хорошую затрещину от ее благоверного за не­доброкачественное прочтение какой-то там писанины. И это было хорошо.

—Хорошо что?

—Что ярость жестокого миллионера затмила разум.

—Почему?

—Да у него в службе охраны — дюжины две неандертальцев, которые могут испражнять свои отходы в виде «Бренди-Колы», самогонки и бледных сперохет не только на асфальт, но и на все­ми ненавистных поэтов.

— А дальше?

—А дальше его жена уподобилась разъяренной Багире, вце­пившейся своими когтями в уши ею ненавистного Шархана, а я, как маленький Маугли, сидел на полу и плакал.

—Но это же хорошо, ты перехитрил этих хищников.

— Это было бы так, если бы не коварный Табаки.

-Кто?

— Коммерции тайный советник нашего Шархана.

-И?

— Он незаметно подкрался ко мне, когда я через силу пытал­ся выпитый портвейн превратить в текущие слезы, и прошипел, что мне П...Ц, меня вычислили.

_ А ты?

— Смылся.

—А дальше? Тебя оставили в покое?

—Нет, эти бизнесмены очень жесткие люди. Меня захотели убить... Убить, как непризнанного гения.

—Убить? Но как?!

—Выпустить мой сборник.

—И что?

—Я отказался... Но... но мы опять можем обратиться к гроз­ному Шархану с просьбой выпустить сборник, состоящий из не­признанных маленьких Маугли со взором горящим.

—Ты думаешь, он даст денег?

— Да... у них, у этих полосатых, что-то наподобие профсоюза по разоблачению проходимцев для охраны собственных жен.

—Ну, да... Но ведь место поэтов займут художники и музы­канты.

— Они этого не понимают. Они для этого тупы. А вот сбор­ник можно было бы и выпустить.

— Но ты же сам говорил, что на поэтах заработать невоз­можно.

— Э... — Арамис хмыкнул. — Это смотря как подойти.

-Как?

—Слушай. Подобрать изнывающих Пьеро этак штук десять- двенадцать... Нет, тринадцать, это их число, — и заставить их из­нывать более продуктивно. Скажем, посадить на цепь, а заодно и переводчика на английский. Этак посадить на недельку.

—Зачем?

—А потому что, я думаю, недельки хватит. Дать им каждо­му по перу и по трехлитровому бутылю со сметаной.

И?..

— Вот пусть сидят там в своих будках и творят в состоянии спермотоксикоза, а вблизи их будут прохаживаться прекрасные музы.

— В мини-юбках? -Да.

—А как же возможное рукоблудие?

— А ерунда... пояс верности, и всё тут. А через неделю они такие перлы будут извергать вместе с английским переводчиком, что тут попахивает международным кредитом для нашей много­страдальной Украины.

—А захотят ли эти Пьеро садиться на цепь?

— Захотят, с радостью захотят, они же все мазохисты. Да и перед тем Гуру Вася прочтет им лекцию о сублимации сексуаль­ной энергии в творческую. Да ну его! Бутылка портвейна у меня есть, но давай-ка вначале коньяк махонем тоже на портвейн, а то, чего доброго, сами...

—Но это же «Белый Аист»!

— Нет, лучше синица в руках, чем «Белый Аист», насижен­ный черт знает на каком суррогате.

—Давай!

За стойкой стоял все тот же чистый и опрятный дедушка, Варвары не было.

— Это... — застенчиво заговорил наш бородатый кинг-конг в миниатюре. — Мы к вам вот по какому вопросу...

— Слушаю.

—Можно ли у Вас коньяк махануть на всеми любимый «Пор­твейн Приморский»?

— Можно, отчего же, но только вначале его надо попробо­вать, а то Варвара может обидеться, знаете, мало ли что...

— Открывайте, коньяк классный. Мне его дал сам брокер

Ваня.

— Ваня? -Да-

—Посмотрим... Вот, ребята, вам по рюмочке, коньяк за счет заведения.

И через несколько секунд рюмочки были полны. Но после дружных глотков глаза у Арамиса и Алексея стали просто квад­

ратные, а «Белый Аист» не захотел вить гнездо в двух дружеских желудках, а с ревом вырвался наружу.

Дедушка поправил воротничок и безо всякой обиды про­изнес:

Ребята, это же суррогат, я по запаху чувствую.