Глава 7 грехопадение и римская интерлюдия 3 страница

Оставалось только дождаться полуночи. После обеда к нему в купе наведался Бенно.

– Хотите, чтобы я посчитался с англичанином?

– Не глупи. Все произошло на публике и из-за пустяка.

– Он оскорбил вас. Я видел, как вы расправлялись с люди за меньшие проступки.

– Если с ним что-то случится в поезде, все подумают на меня. Calma,^[58] Бенно, у меня вовсе нет желания привлекать к себе внимание. А планы на англичанина есть.

– И на его дочку тоже? – ухмыльнулся Бенно.

Санционаре не ответил. Зачем посвящать такую мелочь, как Бенно, в свои тайные желания? Интриг и соперничества в криминальном мире Италии хватало с избытком. Малейшая щель в броне, и твои недоброжелатели мгновенно ею воспользуются – не успеешь и глазом моргнуть, как лишишься и силы, и влияния.

Миновала полночь. Санционаре выглянул за дверь – никого. Он выскользнул из купе и, покачиваясь вместе с поездом, направился по коридору к соседнему вагону. Было полутемно, но найти купе номер четыре не составило труда.

Она ждала его, как он и представлял, – в почти прозрачном пеньюаре, под которым не было почти ничего.

– Я так рада, что вы пришли, – с очаровательной хрипотцой в голосе прошептала она. «Добрый знак», – подумал Санционаре.

– Разве мог я отказать после такого приглашения? – Он положил руку на ее запястье.

– Отец был непростительно груб. А вы невероятно терпеливы. Если бы все держались с ним так же. Здесь, в Италии, бывали случаи, когда я всерьез опасалась за его безопасность. Пожалуйста, садитесь. – Она жестом указала на расстеленную постель.

– Моя дорогая Карлотта. – Слова давались ему с трудом. – Чем я могу вам помочь? – Его рука осторожно передвинулась выше. – Ваш отец обращается с вами возмутительно бесцеремонно. Я со своей собакой не позволяю себе такого тона.

Она слегка отодвинулась.

– У вас есть собачка, синьор Санционаре? Как мило. Я всегда хотела песика.

– Это образное выражение, моя дорогая. Я желал бы помочь вам.

Он опустился на кровать, все еще держа ее за руку.

– Мне не нужна помощь, синьор Санционаре. Я лишь хотела поблагодарить вас, приватно, за проявленное понимание.

Санционаре кивнул.

– Знаю, cara mia. Я знаю, как недостает такой женщине, как вы, общества настоящего мужчины. Как трудно ей рядом с больным отцом. Он – просто зверь.

Она отстранилась.

– О, нет, сэр. Это не так. Да, смерть моей матери стала для него тяжелым ударом, от которого он еще не оправился, но это пройдет.

Мориарти слушал этот разговор, прижав ухо к двери. Постояв так некоторое время, он улыбнулся, кивнул и двинулся в сторону вагона Санционаре, зная, что Карлотта удержит итальянца ровно столько, сколько требуется.

В коридоре не было ни души. Притихший, поезд катился сквозь ночь. Время от времени в темноте за окнами мелькал свет какого-нибудь домика или коттеджа, обитатели которого засиделись допоздна.

За обедом ему даже не пришлось особенно притворяться. Италия никогда не была его любимой страной, и здешняя кухня не доставляла большого удовольствия. Да, Рим с его фонтанами и узкими улочками в тени кипарисов – красивый город, но с Лондоном ему не сравниться. Единственным, что примиряло Профессора с тяготами и лишениями этого путешествия, было удовольствие от реализации плана в отношении Санционаре.

Вот и купе итальянца. В полутемном, наполненном стуком колес коридоре по-прежнему ни малейшего признака жизни. Он осторожно повернул ручку, толкнул дверь плечом и переступил порог.

– Увидев вас в первый раз в Риме, я сразу понял, что мы – родственные души, – распинался Санционаре.

– Это хорошо. – Карлотта успела отступить к дальнему краю постели. Санционаре приблизился к ней еще на полшага. Ладони его вспотели, грудь стеснилась, и воздух с трудом проходи через горло. – Приятно знать, что у тебя есть друг.

– Я могу быть не только другом, Карлотта. Я могу быть больше, чем другом.

– Пожалуйста, тише. – Она приложила пальчик к губам. – Мне бы не хотелось, чтобы отец обнаружил вас здесь. Вы же понимаете, что я не из тех, кто принимает мужчин по ночам.

– Поверьте, я прекрасно вас понимаю. – Придвинувшись к краю постели, Санционаре привстал, словно намереваясь прижать девушку к окну. – Вам нечего бояться. И нет причин чувствовать себя виноватой. Есть желания, которые сильнее нашей воли. Идите же ко мне, Карлотта. – Он раскрыл объятья.

Дальше отступать было некуда – за ее спиной оставалось только темное окно.

– Синьор Санционаре…

– Луиджи, bambina,^[59] Луиджи. Со мной не надо кокетничать.

– Я не кокетничаю. – В ее голосе прорезалась отсутствовавшая прежде пронзительная нотка. – Мне кажется, вы ошибочно истолковали мои намерения. О… – Рот ее широко открылся, глаза округлились, словно она лишь теперь поняла цель его визита. – Так вы думали, что я пригласила вас, чтобы… – Голос снова сорвался.

– Ш-ш-ш… ш-ш-ш… Ваш отец услышит… cara.^[60]

– Может быть, оно и к лучшему. Вы подумали…

– А что еще должен подумать, мужчина?

– Но вы же старый. – Карлотта скривилась, словно только что отведала скисшего молока. – Я думала, вы сделали это все просто по доброте, проникшись сочувствием к двум путешественникам из чужой страны. Папа был прав насчет итальянских мужчин – им всем нужно только одно. Они все ищут только удовольствия для себя. Им бы лишь… – У нее уже началась истерика, в глазах набухали слезы – этому представлению ее обучили Профессор и Сэл Ходжес.

Санционаре попытался успокоить девушку. Она назвала его стариком, и обидные слова угодили прямо в сердце. Она отказала ему. Ему, Луиджи Санционаре, из-за которого в темных переулках Вечного Города дрались женщины! И все же здравый смысл удержал его от мести. Скандал в поезде был бы трагедией. Огонь желания пылал в его чреслах.

Санционаре поднялся.

– Прошу прощения, синьорина. Я неправильно вас понял.

– Пожалуйста, уходите. – Девушка, похоже, овладела собой и, тяжело дыша, прислонилась к двери.

– Не могу.

– Дотронетесь до меня, и я позову на помощь. Уходите.

– Я не могу… Пожалуйста, Карлотта…

– Боже… Вы что же, изнасилуете меня?

Происходящее уже напоминало какую-то дешевую драму.

– Не могу! – Он едва не сорвался на крик. – Вы заслонили дверь.

– О! – Она отступила в сторону. По лицу ее катились слезы.

– Извините. Простите. Пожалуйста, простите. – Проклиная и себя, и ее, униженный и расстроенный, Санционаре выскользнул в коридор.

Карлотта села на постель. Слезы струились по ее щекам, плечи дрожали. Но не от страха – от смеха. Какая картина! Луиджи Санционаре, самый опасный человек в Италии, отступил – нет, сбежал! – из ее купе, потому что не смог совладать с ситуацией. Мориарти будет доволен – все прошло именно так, как он и говорил.

Пережитое унижение не только терзало гордость, но и фамильную честь. В других обстоятельствах, мрачно размышлял Санционаре, он взял бы эту стерву – как бы она там ни вопила. Весь его жизненный опыт, все принципы, определявшие его существование требовали наказания для этой полукровки – и ее папаши. Да, его отец был простым пекарем, но он до сих пор помнил, как когда-то, когда ему было семь лет, дочка мясника отвергла притязания его старшего брата. Вспыхнувшая тогда вражда тлела и теперь.

К унижению примешивалось и кое-что еще: ужас от брошенных Карлоттой слов – «но вы же старый». Многие женщины находили его неотразимым, и даже Адела – вот уж женщина, брильянт! – постоянно его ревновала. Неужели это начало конца? Неужели его, Луиджи Санционаре, чары и жизненная сила начинают слабеть, чахнуть, как старое дерево, и умирать?

Он лежал в темном купе, терзаемый унижением, болью и отчаянием. Метался, ворочался, слушал стук колес, даже считал рельсовые стыки, по которым они проезжали, и паровозные гудки. В Милане поезд остановился, и Санционаре подумал, что уж теперь-то уснет, но вагоны стали куда-то перегонять, дергать, отцеплять и прицеплять к другому, парижскому, составу, и надеждам на покой и отдых не суждено было сбыться.

Невыспавшийся, растрепанный, с красными глазами, он с первым светом нового дня вызвал Бенно и приказал принести завтрак в купе. Встречаться с Карлоттой и ее отцом до конца путешествия не было ни малейшего желания.

На вилле в Остии служанка Аделы подала госпоже – в постель – поздний завтрак. Вместе с утренними газетами на подносе лежало одно письмо.

Любовница самого опасного человека в Италии приподнялась на локте – в отсутствие Луиджи ее ждал день безделья и неги. Потягивая кофе, она внимательно посмотрела на письмо, словно стараясь определить что-то по почерку, потом взяла серебряный ножичек для разрезания бумаги и вскрыла конверт.

А через несколько секунд по дому разнеслись крики, сдобренные сочными и образными выражениями, имеющими хождение в городских трущобах, но небогатых пригородах. Крики адресовались: Джузеппе – немедленно подняться наверх, горничной – собрать вещи в дорогу, лошадям – быть поданными к подъезду. Через час ни у кого, кто оказался в пределах досягаемости человеческого голоса, не осталось и малейших сомнений в том, что Адела Асконта отправляется в Лондон.

В доме на Альберт-сквер Карлотту и Профессора, вернувшихся из путешествия в прекрасном расположении духа, встречал Спир.

– Успешно? – поинтересовался он, оставшись наедине с боссом.

– Великолепно! Мне нужно увидеть Сэл. И как можно скорее. Пусть поднимется, как только осчастливит нас своим присутствием. Нашей итальянской Тигрице впору выступать в театре. Наш итальянский друг уже связан и ощипан, как рождественский гусь, хотя сам об этом еще не догадывается.

– Здесь тоже хорошие новости, – ухмыльнулся Спир.

– Да?

– Кроу.

Профессор вскинул голову, моментально позабыв обо всем на свете.

– Начальство отправило его в отпуск, – с важным видом пояснил Спир.

– Вот как. – По лицу Мориарти растеклась довольная улыбка. – Значит, мы все-таки до него добрались. Они такие осторожные, эти полицейские. Ты заметил, как редко скандалы в их среде становятся достоянием публики? Отпуск… Держу пари, в Скотланд-Ярде его стул уже греет другой. – Он по-хозяйски уверенно уселся за стол. – Что ж, новость и впрямь хорошая. Наконец-то мы прижали это проныру. Что еще?

– Сычи ведут наблюдение за железнодорожным вокзалом, ждут леди. О ее приезде сообщат почти сразу же по прибытии.

– Хорошо. Как только она приедет в Лондон, сразу же беремся за дело – времени терять нельзя. Держи наготове Гарри Алена. Он свою роль знает?

– Обучен всему, как вы и распорядились. Я бы сказал, парень может играть в пьесах мистера Ибсена.

– Записка?

– Доставлена и ждет итальянки.

– За «Ланхемом» наблюдают?

– Днем и ночью.

– Хорошо. А теперь, Спир, раз все готово, можешь рассказать, что еще здесь произошло, пока я был в Риме. Как поживают мои злодеи, сколько сейфов вскрыли, сколько карманов обчистили.

Позднее, выслушав подробный отчет Спира о состоянии дел в криминальной империи, Мориарти взял свой дневник, открыл страницы, отведенные для Энгуса Маккреди Кроу и, по заведенному обычаю, перечеркнул заметки по диагонали, подведя, таким образом, итог, и закрыв счет. Некоторое время он еще перелистывал, держа наготове ручку, страницы, посвященные Луиджи Санционаре, но последнюю черту так и не провел, отложив это удовольствие на ближайшее будущее.

Мистер Шерлок Холмс послал за инспектором Кроу через неделю.

– Ну как, мой дорогой Кроу, уже оправились? – поинтересовался он, довольно потирая руки.

– Все еще чувствую себя полным простофилей, – вздохнул Кроу. – Этот мерзавец Мориарти выставил меня таким идиотом, что хорошему настроению просто взяться не с чего.

– Ваши домашние дела, похоже, пошли на поправку.

– А вы откуда знаете? – встревожился Кроу.

– Простое наблюдение. У вас новая булавка и вид человека, о котором неплохо заботятся. Держу пари, вы все же топнули ногой.

– Да, топнул.

– Хорошо, хорошо, – рассеянно отозвался Холмс, набивая табаком трубку. – Надеюсь, вы не станете указывать мне на зловредное влияние никотина, – добавил он с улыбкой.

– Вовсе нет. Признаться, я высоко ценю благотворные достоинства табака. – Достав из кармана трубку, инспектор последовал примеру великого детектива.

– Отлично. – Холмс затянулся и с довольным видом выдохнул струйку дыма. – В мире нет друга лучше Уотсона, но он имеет привычку постоянно напоминать мне о моих же слабостях. Впрочем, должен сказать, он правильно делает, что не дает мне забыть о них.

– Хотел бы я познакомиться с доктором Уотсоном, – закинул удочку Кроу.

– Нет, нет. – Холмс решительно покачал головой. – Этому не бывать. Есть вещи, допустить которые я не желаю. Пусть остается в неведении относительно и наших нечастых встреч и в особенности, наших совместных предприятий. Уотсон не должен знать, что Мориарти жив.

– Кстати, где он сейчас?

– Если бы я знал. – Некоторое время Холмс сидел неподвижно, погрузившись в раздумье, потом встрепенулся. – А, так вы имели в виду Уотсона?

– Да.

– А я уж подумал, что Мориарти. – Великий сыщик вздохнул. – Уотсона я снова отправил в Корнуэлл. Мне и самому придется в ближайшее время вернуться туда – иначе упреков не оберешься. Я, кажется, уже упоминал, что доктор Мур Эгер прописал мне отдых.

– Так почему же вы не едете?

– Выговорил себе немного времени, сославшись на то, что заказал несколько книг и должен немного поработать в Британском музее. Предлог вполне безобидный, но Уотсон знает, что я интересуюсь валлийским языком и намерен в свое время опубликовать статью по сему предмету. Так что мне удастся отвлечь его на какое-то время. А теперь, Кроу… Вы готовы совершить небольшое путешествие?

– Путешествие? Но куда?

– В Париж, куда же еще, мой дорогой друг? Мы знаем, что Мориарти взялся за старое. Также мы с вами знаем, что он причастен к тому корнхиллскому делу и убийству Тома Болтона. Нам известно, что он взял на прицел и вас, Кроу. Взял и почти свалил. И при всем этом единственный имеющийся в нашем распоряжении точно установленный факт – это встреча Гризомбра с Морнингдейлом.

– Верно.

– Вы согласны со мной, что Морнингдейл и Мориарти – одно и то же лицо?

– Я в этом убежден.

– У нас есть описание Морнингдейла, однако ж никто не удосужился навести справки об этом человеке. Находясь в Париже, он не мог все время оставаться в отеле «Крильон». Кто-то должен был его видеть и даже разговаривать – этих людей, Кроу, необходимо найти.

Простая, но неопровержимая логика рассуждений Холмса в очередной раз поразила воображение инспектора. Конечно, детектив прав – на данном этапе какие-то ключи можно обнаружить только в Париже.

Отель «Ланхем» на Ланхем-плейс – здесь также находиться знаменитая церковь Всех святых Нэша – представлял собой величественное строение в готическом стиле, занимавшее площадь в добрый акр. В его шестистах с лишним комнатах могли разместиться две тысячи гостей. Облюбовали отель главным образом странствующие американцы, хотя обслуживались и прочие иностранцы самого разного положения, так что прибывший сюда Санционаре вовсе не испытал каких-либо неудобств.

Если что-то его и встревожило, так это отсутствие встречающих на вокзале. Уж не случилось ли чего с коллегами? В конце концов, о своем приезде он уведомил их заранее, телеграфом.

Опасения, впрочем, рассеялись, когда итальянский гость, расписавшись в регистрационной книге, получил записку на фирменном бланке отеля, в которой Гризомбр от лица своего и Шлайфштайна просил Санционаре устраиваться в номере, отдыхать после утомительного путешествия и ни о чем больше не беспокоиться. Они, писал Гризомбру, что его навестят в самое ближайшее время, как только все организуют.

Вот только будет ли у него время навести справки о местожительстве мистера Джошуа Смита и его дочери? Оскорбительное поведение отца и дочери возмутило и до глубины души оскорбило Санционаре, и мрачные мысли преследовали его до самого конца путешествия. Тем не менее он проявил осторожность и больше на глаза не попадался. В Париже Санционаре намеренно задержался на ночь, чтобы только не ехать с ними к побережью и не пересекать на одном пароходе Пролив.

Разместившись в роскошном, заказанном заранее номере, он решил оставить Смитов в покое, по крайней мере до тех пор, пока не заручится поддержкой и помощью друзей, Гризомбра и Шлайфштайна.

Отослав служащего, вежливо осведомившегося, не нужно ли разобрать вещи гостя, Санционаре в первую очередь привел себя в порядок. Не хватало только, чтобы кто-то чужой рылся в его чемоданах, одежде и белье. В Риме со всем этим прекрасно справлялись Бенно и Джузеппе, а иногда даже Адела. Здесь же он решил справиться со всем сам.

Удалившись в спальню, Санционаре открыл чемодан и принялся вынимать рубашки, воротнички и белье. Аккуратно сложив рубашки в пустой ящик комода, он вернулся за брюками, пошитыми на заказ перед отъездом, когда вдруг нащупал под одеждой что-то твердое и незнакомое. Сунув руку поглубже, итальянец дотронулся до какого-то странного предмета. Нахмурившись, он вытащил находку.

Это был небольшой сверток из тонкой оберточной бумаги. Санционаре развернул бумагу и инстинктивно отбросил предмет, которым оказалось уже знакомое ему ожерелье – три нити рубинов и изумрудов, соединенных серебряными цепочками, и великолепная подвеска в виде крупного ярко-красного камня. Украшение Карлотты! То самое, которым он так восторгался и о котором столько думал в ту первую, драматическую ночь путешествия.

Взгляд его случайно нашел зеркало, и увиденное в нем поразило Санционаре. Он с трудом узнал себя в полноватом, далеко не молодом мужчине с бледным от шока лицом, сжимающим дрожащими пальцами искусное ожерелье.

Он перевел взгляд от отражения в зеркале на украшение. Что это? Сон? Едва ли. Камни в его руках выглядели вполне настоящими. Он хорошо рассмотрел их за обедом в вагоне-ресторане и много раз имел дело с драгоценностями в прошлом, чтобы ошибиться. Но как? Откуда? Почему? Ключи от багажа все время оставались при нем. Бенно? Похоже, что да. Должно быть, этот негодяй, вопреки всем его инструкциям, каким-то образом украл ожерелье еще до прибытия в Париж. Раздобыть запасные ключи от чемодана труда не составляло, и возможность спрятать украденное в чемодан у него тоже была. Заговор? Или просто глупость, продиктованная желанием отомстить от имени хозяина его обидчикам? Спросить было не у кого – Бенно уже возвращался в Рим.

Озадаченный, Санционаре тяжело опустился на кровать, все еще сжимая ожерелье. Хранить у себя такую вещь крайне опасно, но не выбрасывать же ее!

Он постарался рассуждать логически. Скорее всего до Парижа Смиты исчезновение ожерелья не заметили, иначе его, несомненно, задержали бы во Франции и не позволили уехать в Англию. Если же они обнаружили бы отсутствие драгоценности потом, его допросили бы по прибытии в порт или уже в Лондоне.

Упоминал ли он в разговоре со Смитами, в каком отеле намерен остановиться? Вроде бы нет. Двадцать четыре часа. Может быть, чуть больше. Если Гризомбр и Шлайфштайн не появятся за это время в отеле, он уедет – с ожерельем. Тогда от этого дурацкого путешествия будет хоть какая-то польза. Да, рисковать, оставаясь в отеле сверх двадцати четырех часов, он не станет.

Руки все еще дрожали. Разложив кое-как вещи, Санционаре огляделся, пытаясь найти для ожерелья надежный тайник. В чемодане у него лежали всевозможные дорожные аксессуары, в том числе пять стеклянных флаконов и пузырьков с серебряными колпачками. В самом большом флаконе содержался одеколон. В данный момент флакон был наполовину пуст. Недолго думая, Санционаре отвернул крышку и осторожно опустил ожерелье в ароматную жидкость.

Сычи держали под наблюдением оба железнодорожных вокзала, Чаринг-Кросс и Виктория; бригада мальчишек, расположившись между ними с небольшими интервалами, поддерживала связь с домом на Альберт-сквер. Все были тщательно проинструктированы, многие, как обычно, несли службу под видом бродяг, нищих, носильщиков и курьеров.

Целью для дюжины пар глаз был так же отель «Ланхем». Неподалеку от него расположился Харкнесс с личным экипажем Профессора, а вот громиле Терреманту досталась новая роль, возницы – его кэб постоянно курсировал между двумя вокзалами и отелем, но, что удивительно, перевозил пассажиров бесплатно.

Как и предсказывал Мориарти, Адела Асконта прибыла – с небольшой свитой в лице служанки и смуглолицего Джузеппе – примерно через двадцать четыре часа после появления Санционаре.

Уставшая и раздраженная, она накричала на носильщиков, загрузивших багаж в кэб Терреманта, который услужливо помог ей и служанке занять места внутри. Джузеппе было приказано последовать за ними на втором кэбе.

Цепь мальчишек-бегунков, расположившихся у перекрестков и подъездов по всему маршруту, пришла в движение, так что уже через несколько минут последний запыхавшийся гонец постучал в дверь дома номер пять на Альберт-сквер.

Мориарти – на этот раз в обличье своего ученого брата – ждал новостей с раннего утра; что же касается Карлотты, то ее Сэл Ходжес растолкала часа за три до обычного подъема. В холле уже прохаживался Гарри Аллен в накинутом поверх делового костюма дождевике «честерфилд» и с цилиндром в руках. Харкнесс доставил экипаж к входу, и пара, Гарри Аллен и Карлотта, отправилась в отель «Ланхем», выслушав прежде повторные наставления Мориарти. Сам Профессор должен был выехать позже, тоже с Харкнессом, чтобы прибыть к финальному акту драмы в точно рассчитанное время.

Предварительного заказа Адела Асконта не сделала, но свободных номеров хватало, так что ее приняли весьма любезно и без лишних проволочек разместили в апартаментах на втором этаже, рядом с комнатами для служанки и Джузеппе, тоже записанного в качестве слуги.

Все необходимые формальности Адела выполнила спокойно, усилием воли обуздывая природную горячность, и лишь перед тем, как последовать за носильщиками по лестнице, обратилась к портье с вопросом:

– Полагаю, у вас остановился один мой соотечественник, синьор Луиджи Санционаре. Вы не могли бы?..

Ей тут же сообщили, что синьор Санционаре зарегистрировался днем ранее в номере 227, на том же этаже, что и она.

В своей комнате гостья из Италии задержалась ровно настолько, чтобы сбросить дорожный плащ цвета бордо, после чего решительно и с явно недобрыми намерениями промаршировала к номеру 227.

Санционаре уже решил, что если Гризомбр и Шлайфштайн не появятся лично или не подадут весточку к десяти часам, то он съедет из отеля, сядет на первый попавшийся поезд и вернется в Рим. Такой вариант представлялся ему вполне разумным. За завтраком у себя в комнате он внимательно просмотрел «Таймс», ожидая обнаружить сообщение о пропаже ожерелья Карлотты Смит. Ничего. Тем не менее ощущение беспокойства осталось, как будто предопределенное судьбой несчастье уже катилось к нему с неудержимой мощью горной лавины.

Покончив с кофе без четверти десять, Санционаре окончательно решил не задерживаться более в Англии. Без пяти десять в дверь постучали. Француз или немец?

В коридоре, отбивая ножкой нетерпеливую дробь и агрессивно сжимая и разжимая кулачки, стояла Адела Асконта. Долго сдерживаемый гнев явно подходил к точке кипения, о чем свидетельствовали багровеющие щеки.

– Где она? – Оттолкнув плечом опешившего любовника, Адела ворвалась в комнату. – Где она? Я убью эту дрянь. И тебя тоже.

– Адела! Ты в Лондоне? Но как?.. Что случилось?.. – пролепетал Санционаре.

– Ты в Лондоне, ты в Лондоне, – передразнила его Адела. – Конечно, в Лондоне. – Она переключилась на итальянский, и слова полетели, как пули. – А где ты хотел, чтоб я была? Сидела тихонько в Остии, пока ты мне изменяешь?

– Изменяю? Тебе, сага? Никогда… я никогда не изменял тебе… даже в мыслях. Ни разу.

– Где шлюха?

– Здесь нет никаких шлюх. Кто…

– Та женщина. Карлотта.

Только теперь до Санционаре дошло, что у него большие неприятности.

– Карлотта, – глухим эхом повторил он.

– Да, Карлотта! – заорала Адела. – Я знаю, Луиджи! Знаю о вас с Карлоттой!

– Что ты знаешь? Тут нечего знать.

Мысли носились в поисках возможного объяснения. Кто его предал? Бенно? Что он ей наплел? Или это Карлотта, обнаружив пропажу ожерелья, связалась с римской полицией? Ошеломленный, Санционаре даже не понял, что последний вариант невозможен.

– Нечего знать? Хочешь сказать, что ты не отправился в Лондон с Карлоттой Смит?

– Конечно, нет.

– Она была в том же поезде.

– Да, в поезде была какая-то Карлотта Смит. Путешествовала со своим отцом. В первый вечер мы вместе обедали. С тех пор я их больше не видел.

– Ее с тобой нет?

– Разумеется, нет. У меня есть ты, зачем мне какая-то Карлотта? За кого ты меня принимаешь?

– За кого? За мужчину. Так ты говоришь правду?

– Клянусь могилой матери.

– Я тебе не верю. И твоей матери тоже.

– Успокойся, Адела. Что вообще происходит? Почему ты приехала сюда за мной?

Она стояла, опустив голову, поникшая, и алые пятна на ее щеках наливались свежим цветом.

– Письмо… – В ее голосе уже не было недавней уверенности, и прозвучал он тише, едва слышно.

– Письмо? Какое еще письмо?

– Вот… – Адела протянула письмо, которое уже держала наготове в рукаве.

Санционаре пробежал глазами по строчкам, взглянул на дату, и в его затуманенном мозгу зашевелились новые страшные подозрения. Письмо было написано по меньшей мере утром в день отъезда. Значит, подписавшийся «доброжелателем» уже тогда знал, что Смиты будут в поезде. Карлотта играла с ним, теперь сомнений не оставалось. И это ожерелье, странным образом оказавшееся вдруг в его чемодане. Западня? Ничего другого и быть не может. Но кто и зачем ее устроил? Ответа не было.

– Адела. – Санционаре постарался не выдать тревоги и говорить спокойно. – Я не могу сейчас все объяснить, но нас провели. Нас обоих. Зачем, я пока не знаю, но нам нужно убираться отсюда как можно скорее. – Ну ничего, он им еще покажет, что Луиджи Санционаре не так прост. Он не только ускользнет от них, но еще и ожерелье прихватит.

Доставая на ходу ключи, Санционаре метнулся в спальню, открыл чемодан и выхватил флакон.

Вылив в раковину одеколон, которым пользовался всего лишь пару часов назад, во время утренних процедур, он ополоснул ожерелье холодной водой, вытер попавшим под руку полотенцем и уже направлялся в гостиную, чтобы порадовать Аделу великолепным трофеем, когда дверь вдруг распахнулась.

– Вот этот человек, инспектор, – воскликнула Карлотта, указывая на него пальцем. За спиной у нее маячил молодой человек серьезного вида в плаще и с «котелком» на голове.

– Это он! Он пытался меня изнасиловать и он украл мое ожерелье! – визжала Карлотта. – Посмотрите, оно еще у него.

Серьезный молодой человек деликатно закрыл за собой дверь и направился к Санционаре.

– Спокойно, сэр, не нужно лишних движений. Передайте мне это ожерелье.

– Луиджи, кто эти люди? – Лицо Аделы, бывшее только что пунцово-красным, сделалось вдруг белым как мел. – Что они здесь делают?

– Инспектор Аллен, мэм. Вы говорите по-английски?

– Да, говорю.

– Хорошо. Эта леди – мисс Карлотта Смит.

– Sanguisuga!^[61] – прошипела Адела.

– Я представляю детективный отдел столичной полиции, – продолжал Аллен.

– Vecchia strega,^[62] – огрызнулась Карлотта.

– Я могу объяснить, – запинаясь, произнес Санционаре, неуклюже делая вид, что никакого ожерелья у него и нет. – Это недоразумение.

– Мисс Смит утверждает, сэр…

– Он вломился в мое купе и попытался меня изнасиловать, – перебила «детектива» Карлотта. – Позднее я обнаружила пропажу рубинового ожерелья с изумрудами. Того самого, что сейчас у него в руке.

Адела шумно, как хищник перед прыжком, выдохнула, и в тот же миг Санционаре разжал пальцы и вскинул руки, защищая лицо от свирепых когтей. Украшение упало на мягкий ковер.

– Monstro Informe!^[63] – завопила, бросаясь на него, Адела.

– Это еще что такое! – Инспектор попытался разнять сцепившуюся парочку. – Луиджи Санционаре, я арестую вас за кражу ожерелья и должен предупредить, что все сказанное вами может быть записано и использовано в качестве улики.

– Scandalo!^[64] – всхлипнул Санционаре, понимая, что ловушка захлопнулась.

Адела, шмыгнув носом, выдавила из себя пару неприличных проклятий.

Внезапно все стихло. Адела замерла, повернув голову к двери. Аллен отпустил руку Санционаре.

Итальянец поднял голову. В дверном проеме застыл высокий, сухощавый мужчина с изнуренным лицом профессора Джеймса Мориарти.

– Луиджи. Как я рад снова вас видеть! – Его голова медленно качнулась из стороны в сторону.

Карлотта фыркнула, сдерживая смех.

– Помолчите, мисс, – одернул ее Профессор. – Я не вижу здесь ничего смешного.

– Что?.. – Санционаре вдруг почувствовал, что ноги у него как будто превращаются в вареные спагетти. В голове зашумело. Комната завертелась, потом остановилась. Он моргнул, но не смог отвести глаз от Мориарти, появление которого сулило неминуемый конец. В пелене, застилавшей рассудок, постепенно проступали истинные очертания происходящего. – Мориарти…