Виконт вкушает жареные сиськи

Я снова проснулся среди ночи, в холодном, воняющем немытыми волосами поту. В этот раз кошмар отступил не сразу: ещё несколько минут мне чудилось, будто старый, протёртый диван двигается на меня, шевеля маленькими деревянными ножками. Я выбежал из комнаты в одних трусах, влетел в туалет, закрыл дверь и уселся на пол.

- Ё-моё, - бурчал я себе под нос, сидя у унитаза и обнимая свои коленки. Через время я осознал, что оживший диван – плод очередного шизофренического припадка. Они, вкупе с постоянными приступами паники, в последний месяц стали обычным явлением. И тогда, сидя на ледяном кафеле в общажном сортире, я решил, что пора с этим кончать. Поэтому я дал себе зарок сутра сходить в поликлинику и поправить здоровье. В комнату той ночью возвращаться не стал.

Проснулся утром от стука в дверь.

- Уснули там что ли? – рычала соседка.

Смахнув с глаз паутину сна, я отворил дверь. Соседка встретила меня свирепым взглядом, через который виднелось содержимое её кишечника.

- Проходите, - хрипнул я, уступая место в уборной.

- Угу, - буркнула она и зашла внутрь.

Я вернулся в комнату. Диван стоял на месте и вёл себя смирно. На часах – полдевятого. На подоконнике – полкоробки вина. Жизнь налаживается, подумал я, но вспомнив о том, что уже одной рукой влез в смирительную рубашку, решил, что сегодня пить не буду. Я оделся, взял со стола ключи, телефон и кошелёк и пошёл в больницу.

Снаружи было паршиво: ни единого облачка, жар июльского солнца и запах сирени, гоняемый туда-сюда лёгким ветерком. Погодка не для похмелья.

В поликлинике был обыкновенный ажиотаж. Бабки как всегда устраивали сходку родовых общин у окна регистратуры и дверей кабинетов и перекрикивались друг с другом о своих проблемах. Я занял место в очереди за талоном. Передо мной стояли две бабульки, одетые в тёплые вязанные кофты, юбки в пол и, должно быть, в шерстяные кальсоны. В середине-то июля, почему бы нет. Они глядели в сторону очереди к соседнему окну, на блондинку в джинсовых шортах и синем топике.

- Глянь вон на ту. В трусах стоит, гляди, - говорила одна другой, вцепившись в блондинку лисьими глазками.

- Ага-а.

- Губы вон накрасила, ты погляди.

- Угу-у.

- Проститутка, наверное.

- Наверное.

- Шушера.

- И не говори.

Бабки говорили во весь голос, так что девушка всё слышала. Её щёки налились краской, и было видно, что она себе места не находит. Мне стало грустно. Не за блондинку, а за бабулек: ещё немного, и они уже всё. Слягут и никогда уже не наденут джинсовых шортиков.

Через полчаса я взял талон и поднялся на второй этаж. На стульях у двери психотерапевта было пусто. Я постучал.

- Войдите! – сказали с той стороны.

Я вошёл. За столом сидела женщина лет сорока с хорошей фигурой.

- На кушеточку! – игриво произнесла она.

- Вот, возьмите, - я протянул ей талон и сел на кушетку.

- Нет, нет, нет! Ложитесь!

Лёг.

- Ну-ти-с? Что нас беспокоит-с?

- В общем...

- Только правду! – вскрикнула она, подскочив на кресле, - Чистую правду!

Я рассказал ей всё: о ночных кошмарах, глюках и приступах паники. Чистую правду.

- Интересненько! – приговаривала она, выписывая мне какую-то бумажку, - Держите-с!

- Что это?

- Бумажечка.

- И что?

- В больнице покажете-с. Бумажечку.

- В какой больнице?

- Психиатрической. Адрес внизу.

- Ё-моё. А что со мной не так-то?

- Шизофрения-с. Виконт вкушает жареные сиськи, так сказать.

- Не понял?

- Виконт вкушает жареные сиськи! – крикнула она, вскочив на стол и вскинув над головой кулак.

- М-м. Понятно.

- Прохладно.

- Я пойду?

- Удаляйте-с!

Я с радостью покинул кабинет.

Через полчаса я вошёл в секцию. Соседка мыла полы, и на входе меня встретила её задница, туго утянутая лосинами.

- Подвиньте-с! – обратился я к ней, ткнув пальцем в ягодицу.

Соседка вскрикнула и вжалась в стену. Я открыл дверь и вошёл в свою комнату. На подоконнике по-прежнему стояла коробка вина, греемая лучами солнца.

- А, ну их всех! – сказал я сам себе, смял бумажку, которую дала врач, и выкинул её в форточку.

- Это правильно! – ответил диван, - А теперь давай пить!

Я посмотрел на коробку с вином.

- Глотнёшь? – спросил я его.

- Нет, я пас.

Я пожал плечами, взял коробку и выпил.

Блин с ветчиной

Перед учёбой я зашла поесть. Дома, в холодильнике, было пусто, а готовить времени не было. Так что я решила перекусить в блинной на остановке.

Блинная была пуста, и только один парень стоял в углу и уплетал блин, запивая его газировкой. С момента, когда я вошла, он пристально смотрел на меня.

- Добрый день! Что вам? – спросила женщина в окошке.

- Один с сыром и ветчиной, пожалуйста.

Боковым зрением я видела, что этот парень всё ещё пялился. Я начала потеть. Две минуты, пока тучная женщина готовила мой заказ, длились вечность. Мне думалось, что он вот-вот достанет из кармана нож, приставит к моей шее, выведет на улицу и сотворит со мной что-нибудь нехорошее. Так что, когда он шагнул в мою сторону, я чуть в обморок не упала. Он сделал ещё шаг. И ещё. И ещё. Я хотела убежать, но он перегородил мне дорогу.

- Ты очень красивая, - сказал он, остановившись в метре от меня.

- Готово! – сказала женщина в окошке, - Шестьдесят пять рублей, пожалуйста.

Я схватила свой блин, кинула ей сотню и, не дожидаясь сдачи, развернулась и побежала прочь.

- Очень красивая! – повторил он мне вслед.

На остановке, к счастью, стоял мой автобус. Я запрыгнула в него, упала на сиденье и облегчённо вздохнула. «Ты очень красивая». Придурок, блин.

Через пару остановок в автобус вошёл статный молодой человек и подсел ко мне. Он оглядел меня оценивающим взглядом и спросил:

- Девушка, а вы тоже едете в этом автобусе? – спросил он. Я хихикнула.

- Надеюсь, что да, потому что мне хотелось бы с вами познакомиться, - продолжал он.

- Только познакомиться? – улыбаясь, спросила я.

- Конечно, конечно. Только и всего, - ответил он и тоже улыбнулся.

Мы болтали о всякой чепухе, пока ехали. Очень юморной и позитивный молодой человек оказался. Мне он понравился. Так получилось, что мы вышли на одной остановке, и он проводил меня до универа. Когда пришла пора расходиться, он спросил мой номер телефона и полез в карман за мобильником. Вместе с телефоном из кармана выпал складной нож.

- Ой, вы уронили, - сказала я.

- О, спасибо. Так ты мне дашь?

- В смысле?

- Ну, номер телефона, - сказал он и расплылся в улыбке. Такой забавный. Я хихикнула и дала ему. Номер телефона.

Тупорылые пидоры! Дегенераты! Лицемерные выблядки!

Вы напоказ ненавидите всё, что вам прикажут возненавидеть, а как прикажут полюбить – полюбите, и возненавидите тех, кто всё ещё ненавидит, потому что так вам было сказано.

Уродливые мутанты, выкидыши контркультуры!

Вы тупые, и тупость ваша будит во мне чистую, девственную ненависть.

Вам восемнадцать, и вы циники, потому что так надо.

Вам шестнадцать, и вы сетуете на жизнь, и покупаете бунтарские шмотки на деньги вашей мамочки.

Вы – новаторы. Поколение, не нуждающееся ни в чьих наставлениях, пронюхавшее жизнь и знающее боль.

Ха!

Вы смелы и дерзки, без стыда говорите на темы, которые вам кажутся табуированными, обсуждаете идеи, кажущиеся вам запретными и услышанные сегодня через позавчерашний глухой телефон.

Секс, наркотики, алкоголь, секс, секс, секс, секс.

Пытаетесь говорить свободно и без стеснения, потому что так надо, но я вижу, как ваши пухленькие шёчки краснеют.

Вы говорите о смерти. Романтизируете убийство. Воспеваете самоубийство, хотя и трупов-то в глаза не видели.

Вы – малыш, шалящий за спиной учителя. Вот он пишет что-то на доске, а вы сложили ладони лодочкой, прильнули к ним ртом и издали смешной звук. Класс смеётся, вы ликуете, вы теперь крутой. Но что это? Учитель поворачивается, и вместо того, чтобы отругать вас и тем самым укрепить ваш авторитет среди обезьянок, он снисходительно улыбается и просит вас пёрнуть ещё раз. Только на этот раз по-настоящему. Ну же, малыш, покажи, что ты можешь. Хочешь попробовать – иди до конца. Ну ты чего, малыш? Чего покраснел? Не можешь? Не можешь как следует пёрнуть и отравить атмосферу, не говоря уж о том, чтобы исправно высраться? Вот теперь-то ты настоящий. Растерянный, напуганный, жалкий.

Я знаю тебя. Знаю, чего ты хочешь. Знаю, почему ты такой. Знаю, где ты живёшь, потому что у меня в руке твой паспорт. Я вижу, как ты вытираешь голову после горячего душа. Ты смешно выглядишь с мокрыми, растрёпанными волосами.

Нет, я не собираюсь ненавидеть дух времени, выкормивший тебя, как завещал обожаемый тобою француз. Я ненавижу тебя, ведь дух времени нельзя назвать пресным, претенциозным, бесхребетным ничтожеством.

А тебя?

Глава 4

Минут двадцать я стоял на остановке под дождём до того, как подъехала нужная мне маршрутка. Рядом со мной, переминаясь с ноги на ногу, стоял какой-то нервный парень. Он то засовывал руки в карман, то вытаскивал их. То подбоченивался, отклячив задницу, то стоял ровно, как солдат. Глядя на него, я засмеялся. Глядя на меня, он испугался, развернулся, покраснел и убежал прочь.

Подъёхала маршрутка: редкий для Питербурга ПАЗ. Я вошёл в салон. Даже ночью все сидячие места были заняты бабками. Должно быть, они тут живут, решил я. Стоя же ехали лишь мы с хорошенькой блондинкой. Мы стояли рядом друг с другом, и я прокручивал в мыслях все варианты знакомства с ней. Украдкой, боковым зрением, я любовался ею, делая вид, будто смотрю в окно. Автобус качнулся, и она придвинулась ближе ко мне. Её худенькая ручка коснулась моей. У меня аж привстал. Я смутился и отошёл в сторону. Так мы ехали около часа. Потом голос в динамике объявил:

- Остановка Рождественская!

Я вышел, так и не сказав блондинке ни слова. Зассал. Обычное дело. Если бы я умел, я бы создал целую социальную сеть с названием «Зассавши», или вроде того. Люди бы регистрировались там, указывали бы в анкете место, время и описание человека, с которым они побоялись завязать разговор. То есть, вводишь, где и как ты зассал, и если он или она тоже зассал или зассала – вы находите друг друга. Можете своровать идею, если хотите.

На Рождественской мне предстояло найти дом номер восемьдесят восемь. Там жил Илья. Я пробовал спрашивать у местных пьяниц, но самым ценным, что они сказали мне, было: «Ж-ж-ж-ж». После часа скитаний под дождём по Питербургскому гетто, я нашёл девятиэтажку с нужным адресом.

Я набрал на домофоне номер квартиры Ильи. После двух гудков голос в динамике спросил:

- Чё, бля?

- Это Гена. Я просился пожить у тебя, помнишь? Мы в кафе с тобой вместе работаем.

- Гена, ты чмо. Заходи. Девятый этаж.

Я вошёл. В парадной воняло мочой и разлагающимся калом. На полу были разбросаны газеты. Прямо как у нас, в Тюмени. Я почувствовал себя дома.

У лифта вместе со мной стояла брюнетка с мокрыми волосами. Когда мы зашли в кабину, она спросила:

- Вам какой этаж?

- Выше, - ответил я.

Видимо, ей послышалось «Вышла!», потому что она тут же недовольно переспросила:

- Чё-чё?

Я поднялся на девятый этаж и позвонил в квартиру Ильи.

- Заходь, - сказал он и ударил меня в живот.

Квартира была похожа на притон. Сгнивший и грязный пол, обшарпанный потолок и стены, державшиеся на обоях. Я опять почувствовал себя дома.

- Падай в кресле, - сказал Илья, показывая на нечто дырявое и пыльное, - Оно раскладывается.

- Отлично. Спасибо тебе, - ответил я.

Не знаю, разобрал я то кресло или сломал его. Расположившись поудобнее, я сомкнул глаза и уснул под бесноватые крики из-за стены. Мне снилось детство.

Последняя муха осени

Жизнь. Жизнь имеет нас всех. Недавно мне исполнилось семь, и я понял это. Мне семь лет, и вот, что я скажу тебе, сынок: жизнь я повидал. Я сижу на кухне, глубокими затяжками укорачиваю сигарету и попиваю бурбон. И пишу свою историю.

Прозвенел звонок с третьего урока, и классуха отпустила нас побегать. Шумная толпа первоклашек высыпалась в коридор и с головой окунулась в веселье. Здесь пацаны обычно раскалывались на два кружка по интересам: первые играли в догоняжки строго мужской компанией, а вторые бегали за девчонками, дёргали их за волосы, били по голове, относили в толчок и там всячески глумились. Мы с Вовой решили в этот раз присоединиться к первым, но сначала надо было сходить пописеть.

В туалете было пусто. В то время, кстати, перегородок между очками в нашем туалете не было. Поэтому тут мы частенько устраивали соревнование, кто дальше ссыкнет. Лично я мог перессать только два очка, но был один герой, который мог пустить фонтан через все три, да ещё и до окна дотянуться.

Вова встал в позу рядом с дыркой в полу и стал писеть. Я сделал то же самое: встал к дырке ближе к окну и принялся справляться. Вдруг, Вова увидел жирную муху, лениво летевшую в сторону открытой форточки. И в полёте этой мухи было что-то тоскливое. Было видно, что муха увядала, как увядает по ту сторону окна природа в ожидании ноябрьских морозов. Я загрустил.

- Зырь, муха! – воскликнул Вова, обхватил руками свой ствол и направил на букашку. Потом открыл огонь.

Обоссав стены, пол, потолок, стекло и занавески, он и каплей не попал на жирную муху. Зато попал в меня: я вымок с головы до пят. Вовина ссанина стекала по моим вискам и заливалась мне в уши. Белая рубашка моя тоже была зассана, и теперь не была такой уж белой.

На осознание произошедшего у меня ушла минута. Я стоял, обтекал, а в голове крутилось лишь досадное и изумлённое: «Обоссали». Вова испугался и побежал, но поскользнулся, упал, ударился головой и погиб. Потом в толчке собралась толпа первоклашек во главе с классухой. Она была в ужасе, поскольку понимала, что за пацана теперь ей отвечать. Она повернулась к детям и объявила:

- Так, тут ничего не было, усекли?

Дети кивнули. Классуха кивнула в ответ, опустилась на колени и стала есть Вову. Я обошёл её и вышел из туалета.

В коридоре царила анархия. Девочку, которая мне нравилась с самого первого сентября, обрили наголо. В центре мальчишки из параллельного класса валялись по полу и обмазывались её белыми волосами. Возле батареи сидела лысая Маша и плакала. Я снял с себя мокрую одежду и присоединился к ребятам в центре. Восходила луна.

Первая красотка в школе

Время. Время летит неумолимо. Вчера ты ещё был несмышлёным одиннадцатиклассником, а теперь ты – первокурсник. Теперь ты личность, ты – авторитет. С твоим мнением считаются, ибо больше ты не тварь дрожащая, но важная фигура. Весь мир бьёт челом пред тобой и по мановению твоей руки готов лизать твои ботинки. Или жопу. Не суть, но такое положение дел тебя устраивает. Однако порой, тёмными зимними ночами, ты с тоской вспоминаешь школьные годы. Как лапал одноклассниц. Как лапал одноклассников. Как собирались всем классом на чьей-нибудь квартире и пили до потери пульса. А когда перешли в пятый класс – там вообще взрослая жизнь началась. Молодость. Дурман ностальгии вдохновляет тебя. Ты садишься за ноут и тихонько, боясь разбудить родителей клацаньем кнопок, орудуешь словом.

Класса до девятого меня нещадно гнобили все. Однако в один день я сорвался и ответил на приставания кулаками. К моему удивлению, меня не избили до полусмерти и не выжгли глаз сигаретой, а напротив: приняли в хулиганскую компанию на правах крутого. Там мне объяснили, что одеваться в обноски и носить под носом пушок не очень здорово. С тех пор мои дела шли неплохо.

Дело было в одиннадцатом классе. Наша хулиганская компания тусила на первом этаже, возле запасного выхода. Один парень, назовём его Тимур... Хотя нет, Тимур – это совсем стрёмно. Пусть будет Борей. Боря выкрал у своей слепой бабки пузырёк глазных капель и притащил в школу. Он показал нам их и торжественно объявил:

- С этой хуйни штырит!

Все заинтересовались, а в особенности Таймураз. Таймураза вообще интересовало всё. Увидев пузырёк с каплями, Таймураз выхватил его из рук Бори, открыл и влил его содержимое себе в нос.

- Ты чё делаешь, дебил? – изумился Борис. В голосе звучала досада.

- Ы, - ответил Таймураз.

Прозвенел звонок, и мы разбежались по кабинетам. Я и Таймураз пошли на историю. Через десять минут после начала урока Таймураз начал залипать. Глаза его округлились. Он что-то шептал себе под нос и писал в тетради. Я был уверен, что он работает над конспектом, но когда заглянул в его тетрадь, то увидел лишь четыре большие синие буквы: «ПЗДЦ». Он выводил их на каждой странице, переворачивал лист и снова выводил. Глаза становились шире.

Ещё через пять минут Таймураз прекратил писать, поднял голову и вскочил с места.

- Это что такое? – спросила учительница. Таймураз не реагировал. Он стоял и таращился на доску. Одноклассники таращились на него. Полминуты над классом висела свинцовая туча безмолвия. Потом Таймураз заорал:

- Пиздец! Пошли вон!

За первой партой второго ряда сидела Настя. Настя, о которой грезили все, начиная от первоклашек и заканчивая трудовиком. Действительно, при взгляде на неё ни у кого не возникало сомнений, что её создал бог.

Таймураз сжал кулак, подбежал к Насте и ударил ей в глаз. Она упала и задёргалась. Таймураз встал ей на грудь и стал прыгать по титькам.

- Пидорасы! – вопил он.

Никто не решался его остановить. Когда Настя скончалась, Таймураз обрыгался, лёг на пол и уснул.

Полиция надевала на него наручники, а он говорил что-то о космосе. Выражение его лица было одновременно многозначительным и бессмысленным. Он достиг просветления.

Сквозь густые тучи показался диск луны.