Теплоотдатчик-теплосборник

Вообще-то там на небесах или там под землей тоже играют в азартные игры, но правила, надо сказать, совершенно иные. В оче­редной раз сошлись два игрока (противника), чтобы состряпать очередную партию.

№ 1. Итак, я делаю первый ход. Напоминаю условия игры: как я сказал, так и будет.

№ 2. Ну а я же, как его там... Не нарушая вашего слова сде­лаю, ну, в общем, всё, чтобы этого не произошло. Да чего там «не произошло»? Чтобы это СЛОВО пошло бы МНЕ на пользу, итак...

№ 1. Всю силу, всё себя самое, я направлю людям.

№ 2. Весь свой плюс и минус.

№ 1. Да.

№ 2. Но как?! Как этот плюс и минус могут находиться в одном теле?

№ 1. А они и не будут в одном. Они будут в разных половин­ках круга счастья. Ну, в общем, в мужчине и женщине. Внутри у каждой из половинок (в сердце) будет код другой половины. И рано или поздно в жизни земной они встречаются. Две половины круга счастья, и там...

№ 2. Ну что ж, не продолжай. Все ясно. Я согласен, они встре­тятся, но я!.. Одним словом, вперед! Приступим.

А теперь, уважаемый, или вовсе не уважаемый, не только мною, но и самим собой, читатель, спустимся на землю.

Всё так и есть. Внутри у каждого из нас есть тот код, образ, кто его знает, как его там называть. И мы с детства ищем, ищем ьторую половину. Ищем и находим... Но как?!

А №2 сделал вот что: когда наши любвеобильные плюсы минусы накопились настолько, что вот-вот вырвутся нару­жу, он подбрасывает нам копию настоящих наших половинок, они не наши, не наши теплоотдатчики и теплосборники. Они

не собирают, т.е. не вбирают в себя все тепло, которое им же шлется с любовью, а только часть его, ровно как и мы в отноше­нии их тепла.

Ну, да... из десяти хороших поступков твой возлюбленный или возлюбленная (а чего хуже, муж и жена) понимает один или два от силы, а остальные... К Черту! И вот, когда нечем уже лю­бить (т.е. заряд «плюс» или «минус» исчерпан), и двойники расхо­дятся со злобой друг на друга, то по Божьей воле они встречают свои настоящие половинки. Да, это так, так и есть, но любить-то уже нечем. И тот круг счастья есть но это пустой круг (почти пус­той), заполненный лишь горечью и сожалением.

А что же делать при встрече «двойника»? Может быть, кре­ститься?. Но крест напоминает плюс и годится только для мину­сов. А что делать с плюсами?

УБЛЮДОЧНОЕ ЦАРСТВО

«Блюдет ублюдок блюдо блага,

В котором места никогда

Не знала доблесть и отвага,

Барыгу будоражит брага...

К столу, лихие господа».

Давным-давно, настолько давно, ну настолько, что слово «дав­но» за счет той давности здесь просто неуместно, жили люди. В то время не было даже народов и народностей — просто люди, но и они делились на две категории. Ну, назовем их условно люди чес­ти и ублюдки.

Само слово «ублюдки» никак, просто никак не соответствует астрономическому коэффициенту их ублюдочности. Но мы-то с вами знаем, что за неимением нужного слова мы находим лишь подобное, хотя бы слегка соответствующее... той ублюдочности.

Итак... Сначала надо оговориться, что Земля — не планета, а космический корабль, который летит в загадочную страну счастья.

Вот эту тайну и знали те ублюдки. Они-то знали и хотели сами туда долететь и завладеть той страной. А люди чести ублюд­кам были совершенно не нужны, ну, как кошке не нужна собака.

И эти два племени бесконечно воевали между собой. Людям чести завистливые ублюдки были тоже ни к чему, хотя они и не знали вовсе про страну ту далекую и непонятную. Итак... (опять это «итак»), итак...

В боях ублюдки постоянно были биты. Ну да, при отступле­нии они попросту драпали, оставляя раненых. Не приходили на помощь слабому. Сосали друг у друга кровь или энергию. Они не Делились радостью со всеми, ну, в общем, как ублюдки, — дели­лись только горем.

И вот в один из пасмурных дней все племя ублюдков со сво­ими «ублюдочками» оказалось на скале. Как они там оказались,

непонятно, ведь ублюдки не любят и не умеют лазать по ска-

лам. А тем временем внизу люди чести вместе почему-то с собака­ми и даже волками окружили их, как говорят, намертво.

И собрались ублюдки на совет. Визжали, кусались, царапа­лись, но совещались. И говорит тогда самый ублюдочный ублюдок:

—Ну и что мы будем делать дальше?

—Проползем поодиночке или пробьемся, но вырвемся. Выр­вемся! Вырвемся! У... у!

И они все вместе завыли, но не по-волчьи, а по-ублюдочному.

— Нам не жить на этой планете вместе.

—Ну что ж, — при этих словах Главный Ублюдок аж позеле­нел от радости, — ну что ж, Раз так велика наша ненависть к этим благородным дуракам, мы...

— У! у! у!

—Мы пойдем и сдадимся в плен.

— Ты что, старый, тоже дурак? Они ведь нас возьмут и убьют.

—Нет, нет, нет, — заворчал «старый», — это убили бы их мы, ублюдки, а они... да что там! Они не убьют. Мы примем их веру и обычаи, и будем вместе с ними множиться, множиться и размно­жаться. Тогда-то и произойдет деление на народы и народности. И кто же будет приходить к власти?

— Мы!!! Это же пара пустяков.

—Да, так... И мы-то будем развязывать между собой войны. А кто первый пойдет на войну?

— Да эти же самые благородные идиоты. А нам-то зачем? Мы лучше этим временем будем отсиживаться «в тылу», и не про сто «отсиживаться», а даже делать памятники этим самоубийцам- идиотам и писать про них «героические» книжки.

— Да... так... И когда они друг друга перебьют, то на земле наступит наше ублюдочное царство!

Ну, вот и всё... Что, не верите, что так и было? Не верите?! А выйдите-ка на улицу и посмотрите.

*

Давным-давно где-то там далеко, на самом-самом краю Скан­динавии, произошла эта история. Именно история, отголоски этой истории-чуда, этой чудо-истории, я видел и слышал.

Великому и могучему конунгу Эльриху, которому покрови­тельствовал сам Тор со своим сокрушительным громом и поража­ющим молотом, который заставлял платить дань неким безызвес­тным и неустрашимым племенам, стал очень сильно мешать один страшный, ярый, грозный и неустрашимый Берсеркр. В момент боя он и на самом деле был похож на разъяренного белого медве­дя. Вокруг него неожиданно невесть откуда появились пять дру­гих берсеркров, но эти берсеркры были поменьше и очень сильно напоминали волков, больших и маленьких (что-то вроде волчат), хладнокровных и яростных, всё разрывающих и пожирающих, кувыркающихся после боя в крови падших воинов. И это была страшная, безжалостная стая. Стая берсеркров. Они пожирали всё в землях и в водах славного, Бесстрашного и тоже жестокого ко­нунга Эльриха. Не одна дружина пыталась поймать, убить, уто­пить этих самых людей-волков во главе с медведем-человеком. Но они исчезали, пропадали куда-то, и когда усталые воины возвра­щались к своему конунгу, они вновь оборачивались людьми, людь­ми-убийцами, и, выскакивая из-за скал, поросших лесом, со всех, со всех сторон, разрывали дружину и, вновь сделавшись зверями, пожирали ее.

Люди не могли оставаться больше в своих селениях и шли все ближе и ближе к конунгу Эльриху. Они надеялись на его могу­чий молот, молот, который, по преданию, дал когда-то одному из Дедов Эльриха сам Тор. Могучий Тор.

Эльрих советовался со своим Шаманом, но тот ничем не мог ему помочь, а только отправил против стаи двух своих сыновей, они не вернулись, _{и он} собирался отправить своего юного любимого сына, Синеуса. Все счастье у Эльриха было в дочери Инге, а

у Шамана — в Синеусе, и они только ждали свадьбы их детей, их своего счастья.

Но эти берсеркры... они всё спутали, всё смешали, все свадьбы, и у всех людей был только страх, страх не за себя — викинги бесстрашны, страх за детей — берсеркры пожирали и их.

И вот один раз ночью к кострам воинов стал приближаться кто-то, кто-то огромный и молчаливый. Это был Берсеркр. Один. Воины, и те оцепенели, руками стиснув рукоятки и лезвиясвоихмечей. Даже дети, и те боялись плакать. Эльрих ничего не боялся. Шаман ничего не взял, хотя и он ничего не боялся, просто у него не было рук.

—Наконец-то, наконец-то ты пришел. Что ж, так лучше.

— Да, так лучше, — прорычал Берсеркр, — надо поговорить, поговорить, с тобой и Шаманом.

Эльрих и Шаман посмотрели друг другу в глаза, затем на! Берсеркра, и вместе произнесли:

—Давай.

—Я хочу твою Ингу.

— Ингу я не дам, я могу дать тебе молот.

— Зачем молот? Я хочу Ингу.

—Тогда я тебя убью своим молотом.

— Ты не убьешь, я обернусь и исчезну в снегах, а затем я опять появлюсь со своими волками и буду пожирать вас всех до тех пор, пока ты не отдашь Ингу. Завтра утром я явлюсь к этой скале, и ты сторожи ее, чтобы она не убежала, сторожи со своими воинами... Думай, Шаман, ты тоже думай и подскажи Эльриху, завтра я вернусь.

— Сам думай.

— Думай ты, — прорычал Берсеркр, и красные глаза его стали похожи на непролитую кровь.

И он исчез, исчез неизвестно куда. Долго молчали Эльрих и Шаман.

—Что скажешь? — спросил конунг.

— Здесь нет выхода. Инга.

—Но это дочь.

— И невеста Синеуса. Выхода нет. Его нам не убить.

— Ооо!!! — Эльрих заревел, и льдинки катились вместо слез.

Воины, женщины, дети стояли в ужасе невдалеке, ничего не

понимая. Наконец, конунг перестал, и они подошли к людям.

__ Воины, Берсеркр хочет мою Ингу.

_ Нет! Нет! Нет! — прокричали доселе молчавшие воины, а женщины и даже дети подхватили этот крик. Нет! Лучше мы умрем.

_ Но мы умрем, если не отдадим Ингу, а затем умрет и она.

Все молчали. Только светлый Синеус и светлая Инга посмот­рели на одну светлую звезду, которая, сколько помнят они самих себя, постоянно им светила. Звезда увидела их свет и своим све­том что-то им сказала. Затем они своими глазами посмотрели на себя и согласились.

-Да.

-Да.

— Но как... как же?! — заревел неустрашимый конунг и за­молчал. Затем тихо промолвил:

— Синеус, отдай меч воинам, а воины, возьмите и уведите Синеуса. А женщины, возьмите к себе Ингу.

Ночь как бы остановилась. Инга сидела в доме около очага и рядом сидели женщины. Инга умела рассказывать сказки, и ее сказки любили не только дети. Вот и сегодня она рассказала им одну. В ней все женщины перенеслись в мир своей молодости. О чем была та сказка, мы не знаем. Только все ее слушали, слуша­ли и засыпали. А Синеус пел... Он пел. И помогала ему петь та далекая и светлая звезда. Он пел так хорошо, что воины забыли все, зачем они здесь, и только слушали голос Синеуса. Слушали, слушали и тоже засыпали с открытыми глазам. И вот когда все люди заснули, Синеус и Инга пошли друг к другу, чтобы встре­титься на середине пути. Они встретились и, встретившись, спро­сили друг _друга.

- Бежим?

и с^Инеус вместе с Ингой, забрав свой меч, убежали. Куда? знает, земля большая.

Наутро пришел Берсеркр со своей стаей. Он понял все сра­зу и заревел. Воины стояли молча, обнажив мечи. Но и они не нужны были Берсеркру. Ему нужна была Инга. И вся стая убе­жала разыскивать свою добычу, как волки, которые ищут по сле­ду и запаху.

Много времени по всей земле разыскивал их Берсеркр со своими волками. Инга и Синеус всё от них ускользали. Они ус­кользали даже тогда, когда берсеркры видели их, им помогала звезда. И вот однажды у самого моря, между двух скал, которые чем-то напоминали застывших людей, стая их настигла. Синеус вышел им навстречу, обнажив свой меч, который, увы, не мог по­разить берсеркров.

—Отдай Ингу и уходи. Я дам золото, и у Инги будет золото, я ее не обижу.

-Нет.

—Тогда ты умрешь.

А Инга в отчаянье обратилась к скалам:

—Помогите нам, помогите!..

И тут...

Когда-то на земле жили да были Тролль и Тролльчиха. Они тоже любили друг друга, но Один запретил им видеть самих себя в отражении друг друга. И он превратил их в две скалы. Превра­тил не навечно, а на тысячу лет. И если их любовь столь сильна, то через тысячу лет они снова станут самими собою и будут жить вместе. Но Один разрешил им в любой момент стать опять троллями на миг, но потом они опять будут скалами, навечно.

Две скалы давно наблюдали за Ингой и Синеусом. Они даже заплакали так, что снег, который лежал на них, стал превращаться в воду.

—Ну что? — молча спросила одна скала.

— Если мы им не поможем, то какое счастье может быть у нас?

— Никакого.

И тогда Скалы с грохотом превратились в громадных трол лей, и тролли уничтожили стаю и опять превратились в Скалы.

Один видел это, видел и решил, что опять тролли будут ска­лами, и если кому-нибудь из людей будет особенно плохо, они в любой момент могут превратиться опять в троллей и тогда...

Так будет тысячу лет. Вот только где стоят эти две Скалы, похожие на людей, я и сам не знаю. Мне просто об этом рассказа­ла та светлая звезда.

Однако я слышал песню:

«Осталась любовь и ожившие камни».

Может быть, знает тот, кто ее написал?

КИЕВСКАЯ ГРУСТЬ (НИТКИ)

Этим утром в нашем любимом кафе «Скифская Баба» все столики почему-то были пусты, за исключением одного. За ним расположились «на широкую ногу» наши старые знакомые: Сладкозвучный Гандхарв и всепроникающий носитель слова Божия Святой Игорек. Почему «на широкую ногу»? Да потому что Сладкозвучный Гандхарв по случаю какого-то православного праздника угостил православного Святого Игорька и самого себя двумя бутылками настоящего пива.

Они о чем-то говорили. Неизвестно о чем, должно быть, богословном, потому что глаза Игорька были смиренно опущены и изредка смиренно поднимались к небу, а губы нашептывали какую-то молитву. Сладкозвучный Гандхарв смотрел прямо и решительно, указательный палец держал перед собой и собеседником, но при этом ноги истинно по-гандхарвски были заброшены одна на другую. При этом перед каждым глотком крестили бутылки: самих себя. Но тут в кафе вошел новый посетитель — Игорь Бузыка. Здесь он был впервые. Этакой ярый украинофил, закончивший университет и изучающий украинскую литературу в свобод ное от работы время. Одет в аккуратный и чистый костюм, с бородой и в очках. Заказав себе у Варвары чашечку кофе, он неожиданно отправился не за одинокие свободные столики, а к двум вышеупомянутым собеседникам.

— К вам можно?

Святой Игорек стал что-то нашептывать себе под нос:

— Молитвами святых отцов... и т.д. и тому подобное.

Сладкозвучный Гандхарв не на шутку обрадовался появлению нового слушателя:

— Пожалуйста... — затем сделав паузу, делая вид при этом что о чем-то думает, добавил. — Вы, надеюсь, не язычник?

—Нет, я крещеный.

-Кем?

—А какое это имеет значение? Я бы вообще не хотел касаться подобных тем.

_ Жаль... А?., да садитесь, садитесь.

После этого, как и должно быть, представились друг другу. И вот когда уже Сладкозвучный Гандхарв собирался было расска­зать нравоучительное повествование о своем последнем паломни­честве в Оптину Пустынь, в кафе вошел сам Колян Паганини, и не просто вошел, а с Библией в руках, с настоящей православной Библией. Затем, подойдя к столику и донельзя обрадовавшись при виде свободного места, окинув всё коварным оценивающим взгля­дом, уселся без разрешения и лишь потом сказал:

— А вот и я.

Игорек Святой, чувствуя перед собой вину после истории с мусульманским салом и при виде Библии в руках Коляна, чуть не расплакался и перекрестился.

— Прости меня, брат.

— Бог простит, я не прощаю, — отрезал Колян.

— Но я же... я же тебя ударил.

— Тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной, так вот...

— Что?!

— Мусульманское сало теперь не тайна.

— Все равно, — заключил Гандхарв, — сегодня праздник, и я рад, что мы все здесь собрались вместе.

— Какой праздник, простите? — спросил украинист и фило­лог Бузыка.

— Успенье Божьей Матери.

— Так какой же это праздник? — изумился искренне Колян, - это же траур.

— Нет, это праздник, — тихо изрек Игорек.

— Праздник траура... я изумлен! — заключил Паганини и за­тем продолжил:

—Мне-то это глубоко по барабану, этот ваш бабник и пьяница!

-Кто?

— Иисус Христос.

Таким дерзким заявлением все были ошарашены и главное, прогнать или побить Паганини не было никакого смысла, ибо,

как сказал он словами Дюма: «Тайна, из-за которой дерутся, пере­стает быть тайной». Святой Игорек, предвидя какой-то новый под­вох, молчал, зато вопрос задал Бузыка:

—Какой же он пьяница?

—Как какой? Воду в вино превращал да вещал чего-то: «Пей­те вино, это кровь моя».

— Но, Коля, простите, в Святой Земле пили очень мало и вино разбавляли водой.

— Зачем?

—Чтобы не опьянеть.

— А зачем тогда пить? Но то, что вино водой разбавляли, этого следовало ожидать.

— Почему? — изумился Бузыка.

— Потому что наши православные продавщицы в вино-во­дочных отделах тоже его разбавляют. Наследие.

— Но бабник? Бабник?! — продолжал вопрошать Бузыка. — Это откуда вы взяли?

— Из монастыря... Это настоящий языческий гарем, все мо­нахини — невесты Господни. Не сестры, не племянницы, а невес­ты, черт возьми!

При этих словах Святой Игорек, Сладкозвучный Гандхарв и даже новоявленный Бузыка перекрестились. Затем Гандхарв, по­смотрев на Паганини и на Библию, которую он держал в руках, с облегчением произнес:

—Николай, вы читаете Библию, это хорошо. Она вас просвя- тит, и тогда...

— Что «тогда»? Что?! Я ни черта не понимаю.

—Как? — молвил Игорек, — но не всё же сразу.

— Да я не пойму с самого начала.

—Может быть, мы сможем подсказать? — радостно спросил Святой Игорек, потому что имел большой опыт наставлять на путь истинный бабушек и хиппи.

—Посмотрим... Но, может быть, вначале выслушайте, не пе­ребивая?

— С удовольствием, — по-гандхарвски снисходительно чисто

сладкозвучно пропел кое-кто.

__ Скажите-ка лучше, что написано и кем написано это ваше

Евангелие?

И, как бы отвечая на вопрос самому себе, Паганини встал и

продолжил:

— Апостолами? Матфей? Да кто такой этот Матфей? Что за Евангелие от Матфея? Я-то... — Колян задумался. — Я-то простой человек. Дилетант, одним словом. Да и Евангелие для простых людей. И я понимаю, что деяния Христа записывали очевидцы, и очевидцев ой-ой-ой! было немало, но отобраны четверо. А Мат­фей _ очевидец? Возьмем-ка лучше Евангелие от Матфея, — с этими словами он стал листать Библию, отыскивая нужную стра­ницу, затем нашел и продолжил, — глава девятая, девятый пункт, — и захохотал, сквозь смех выдавливая, — само две девятки — дья вольское число, не хватает только третьей. «Приходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мной. И он встал и последовал за Ним».

Затем Колян устремил невидимый взор туда, за облака, где, он предполагал, сидит невидимый апостол.

—Вот так-то, братцы, попался Матфея!

Тут Паганини встал в обвинительную позу прокурора и про­должил:

— Видишь, Матфея, по твоим словам же только тут ты и

появился, то есть в главе девятой в этом девятом, как сказать?

пункте. В остальные восемь предыдущих глав откуда ты взял?

Украл? У кого? Ты же не был очевидцем! Почему твое евангелие

не начинается с 9.10, то есть «И когда Иисус возлежал»? Пиши то, что ты видел и слышал, а не начинай с родословной Христа. Вот так-то, ребята.

_{Тут го}сподин Паганини на минуту задумался, как будто бы

Вел тяжкий спор с невидимым противником. Затем пришел в себя и с видимым духовным или же бесовским порывом продолжил:

- Странно, ведь чисто житейский опыт подсказывает, что лучшии способ уничтожить доброе начинание — это систематизировать, т.е. канонизировать его. Но тут же налицо явная фальсификация. Ведь из четырех канонизированных евангелистов ни один не был полным очевидцем. Откровение? Божие? А божье ли оно? Я скептик. Первый из четырех «канонистов» (Иоанн)появляется в главе четвертой. Тоже вопрос: откуда взяты те предыдущие? Откровение? Так напиши, что это было откровение. Ведь этого не написано. И вообще, где объяснение многочисленных событий, чему евангелисты НЕ БЫЛИ свидетелями? А я-то что? — Колян вздохнул. — Я дилетант, глупый рациональный дилетант, но, как мне кажется... — Колян задумался на минуту решительно продолжал:

— Как мне кажется, если бы я встретил и вел запись, то записывал бы только то, что САМ видел и слышал, а события, мною не видимые и не слышимые я бы отмечал в записях, с ЧЬИХ слов я видел и слышал, или же каким ДРУГИМ путем я получил зна­ния об этих событиях. Чересчур велика ответственность перед последующими поколениями. Неужели они этого не понимали? И вообще непонятно, очень многое мне непонятно. Самоубийство - тяжкий грех. Прямое попадание в Ад. В аду Цветаева? В аду не­счастный профессор Плейшнер, выбросившийся из окна? Но если слабый человек, понимая, что не выдержит пытки гестапо и вы­даст, продаст, в обмен на жизнь... Если он идет на такой сильный поступок, то неужели ему заказана дорога в Ад? Что же лучше что же чище: сдаться, выдать, получить шанс на сохранение жизни, а затем покаяться (в чем? в том, что тогда не выбросился из окна?) и спокойно умереть в постели, имея надежду войти в Райские ворота? Или русские купцы, не сдержавшие слово, ставя пистолет к виску, совершали грех? Да они своей смертью закрыв дверь в купеческое сословие людям никчемным и ничтожным, которые не смогли бы поступить так же. Сами же клянем современных коммерсантов. Да что там! Иногда хочется после смерти попасть в Ад, чтобы забухать на сковородке вместе с Есениным. Чтобы взглянуть хоть краем глаза на тех баб, предпочитавших смерть физическому надругательству. Где вы, героини легенд, бросившиеся со скал, чтобы избежать насилия? На Земле таких почти что нет, на Земле, в основном, те, которые предпочтут насилие. На Земле сейчас святые? Горе-коммерсанту, сорвавшему банк у бедных старушек и незастрелившемуся, дается шанс пойти покаяться и попасть в Рай. Но эта религия в ЭТОМ изложении провоцирует преступность. Твори беспредел, покайся и тебе все простится. Страшно... Страшно и непонятно. Ведь все равно в этом христианстве раньше что-то было, доброе... Было что-то. Может быть, все это кем-то умышленно искажено?

Ах да!-- Давайте-ка лучше поговори о более важном. Этот Бог породил ангелов и дал им полную свободу выбора. И вот ког­да один из них захотел превзойти Бога, то Отец в наказание ли­шил Вельзевула света, а также других «падших ангелов». Лично мне это непонятно, для меня это противоестественно. Что плохого в том, что ученик решил не останавливаться на том, чего достиг его учитель? Что в том, что сын захотел идти дальше, чем его отец? Да большинство из нас будет счастливо, глядя на то, как наши дети пойдут дальше и достигнут того, чего мы достичь не могли. Я полностью согласен с... как его? Раджнишем, в том, что коллективное сознание должно идти через индивидуальное. В моих глазах отрицательным персонажем является Господь, ДАВШИЙ детям право выбора и наказавший не лентяев, а самых усердных. Это все равно, что лишить детей сладкого за примерное поведе­ние. Зачем было давать право выбора? Нельзя ли было сказать: «ЭТОГО НЕЛЬЗЯ! »? Ну да ладно, что это я? Не об этом речь. Слова Иисуса, — при этом Колян Паганини опять стал листать Библию и наконец нашел, — «Довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был как господин его. Если хозяина дома назвали Вельзевулом, не тем ли более домашних его?» Это от Матфея, гл. 10/25. Ага, вот как?! А если в «команде» Вейзевула кто-то из князей тьмы превзошел его? И вся бесовская сила у того, имени которого мы не знаем? То что получается: бо­ритесь, друз_{ЬЯ; с П}р_ИЗр_аком? С ветряной мельницей? Ведь истинного противника мы не знаем, а Вельзевул так, белая лошадка, макет, камуфляж, чтобы, так сказать, брать весь православный огонь на себя. Так, может быть, и не говорил Христос этого? Может быть, это было сфабриковано, подстроено КЕМ-ТО? Имеет место цель для умышленного искажения. Как воинский устав.

И тут, расчувствовавшись своими словами, Паганини зака зал себе бутылку пива. Слушатели молчали, не решаясь что-либо сказать. Бузыка тоже заказал себе бутылку. Отхлебнув несколько глотков, он сказал:

— Вообще, друзья, давайте поговорим о чем-то другом. А хри­стианство... Пусть об это спорят богословы. Я вообще-то родом с Западной Украины и я считаю, что наконец-то настало время возрождать нашу позабытую культуру, наш родной украинский язык.

— Это как-то? — спросил Гандхарв. — Как это здесь, в многонациональном Днепропетровске, возрождать украинский язык? Заставить на базаре грузин и татар между собой розмовляты на ридной мови?

— Нет, я не беру такие крайности, но мы, славяне, должны учить великий украинский язык.

— А зачем тебе это? — спросил Паганини и язвительно добавил. — Ну вам-то, интеллигентам, от нечего делать еще это позволительно. Но как ты сможешь рабочих, которые работают на мартене, после работы заставить вместо бутылки водки засесть за словари и читать Тараса Григорьевича? Да они тебе же будут бить за это морду.

—Так что же? Давайте навечно останемся скотами? |

Тут сладкозвучный Гандхарв разразился гомерическим хохотом:

— Ха-ха-ха! Именно с котами. С котами, с кошками да по крышам. Ха-ха! 1

Затем, прекратив смеяться и немного успокоившись, спросил!

— А вам, уважаемый украинофил, не кажется, что в нашем! городе говорят и не на русском, и не на украинском?

—А на каком?

— Вот... на каком? Основное правило лингвистики следующее: не язык подчиняется правилу, а правило — языку. Попытка сделать наоборот привела к мертвой латыни, а живой итальянский сохранился.

__ Но мы-то не в Италии.

— Да, но смешение двух систем рождает третью. То есть смешение украинского и русского породило наш язык. Характерное наше «шо» — это нечто среднее между «що» и «што». Параллели за рубежом: это австралийский английский язык, американский. И я, признаться, уже устал от москалей, которые в Крыму вопрошают: «Почему же вы не говорите правильно на русском?» Да и от хохлов устал тоже: «чого вы нэ розмовляетэ на ридний мови?» Но мы-то ведь живые! Дн-ск, Кривой Рог, Харьков, Донецк... Да что там!

— Но ведь сам президент Кучма разговаривает на украинс­ком, а он тоже из Днепропетровска, — разумно вставил Бузыка.

— Президент? — встрял Колян. — А с Путиным он говорит тоже на украинском через переводчика? А с Назарбаевым и про­чими тоже?

— Но это же международные встречи, можно, — ответил не­сколько озадаченный Бузыка.

— А вам не кажется, — спросил Гандхарв, — что живущим на Украине понятен и русский, и украинский?

— Да. Так что же?

— А то, — за дело взялся Колян, — что говори на украинском, и русский поймет тебя, так же и украинец понимает сказанное на русском. Да и вообще, — теперь уже торжественно продолжил Па­ганини, — у Кучмы советники или двоечники, или идиоты.

— Почему? — хором изумились все трое.

— Потому что он заметно теряет свой рейтинг, разговаривая на языке, которым не владеет в совершенстве.

— Это как? — тихо произнес Игорек и опять перекрестился.

- А так... Мы, русскоязычное население, терпеть не можем

политиков и журналистов, говорящих на украинском, а жители украинских сел и городов терпеть не могут тех, кто его коверкает.

- Да, это так, — проговорил Гандхарв, почесывая себе нос, уже слегка красноватый, — так... Тогда выходит, должно быть дву­язычие, как в Финляндии.

- Чтобы не было гражданской войны, — неожиданно заклю-

^ЧИл Паганини.

— Это почему? — спросил Бузыка.

—А потому, что если во Львове бьют морду за то, что разго­вариваешь на русском, то такая плачевная участь может постиг­нуть здесь, в Дн-ске, тех, кто балакает по-западенски. И пусть тог­да себе отделяются. Министерство-то черной металлургии у нас. Днепропетровск — это не город, это больной наркоман, лучше не трогать.

— Ну да ладно, ребята... Давайте-ка лучше поговорим о чем- то хорошем. Вот мне, например, нужен разумный, дельный совет для одного очень хорошего дела, — разоткровенничался Бузыка, как будто бы для хорошего дела нужны советы.

—Для какого? — подленько поинтересовался Паганини.

—Для православного.

— Ну-ка, ну-ка, расскажите, — попросил Гандхарв со своей покровительственной улыбкой.

Игорек, Святой Игорек опять поднял глаза к небу и что-то там зашептал.

—Дело в том, что один мой знакомый, очень богатый бизнес­мен, хочет продать свою просто супериномарку, машину, одним словом, очень хорошую машину, и направить деньги для развития или поддержания православия. Что бы вы могли посоветовать?

—Как что? — спросил изумленный Святой Игорек и ответил самому себе. — Передать деньги в храм.

— Зачем? — Паганини был неугомонным и безжалостным. — Чтобы батюшки на эти деньги купили себе такую же иномарку? Лучше взять ее да просто подарить, и еще бензин в придачу.

— Нет, — ответил Бузыка, — храму он уже пожертвовал па­пин старый «Запорожец», а вот машину эту, эту иномарку...

Тут Гандхарв его взял и не задумываясь перебил.

— Купить книги... «Житие святых» и другие. Передать их в больницы, детские приюты.

—Он думал об этом, как ни странно. В больницы еще понят­но — когда человек соприкасается со смертью, то в этот момент ему очень нужна нужная книга, которая может изменить его же жизнь. А вот детские дома... Он боится, что их там растащат. Дети,

— о будет перед поступлением в камеру снимаЭто почему? — спросил Бузыка.

—А потому, что если во Львове бьют морду за то, что разго­вариваешь на русском, то такая плачевная участь может постиг­нуть здесь, в Дн-ске, тех, кто балакает по-западенски. И пусть тог­да ссбе отделяются. Минисерство-то черной металлургии у нас. Днепропетровск — это не город, это больной наркоман, лучше не трогать.

— Ну да ладно, ребята... Давайте-ка лучше поговорим о чем- то хорошем. Вот мне, например, нужен разумный, дельный совет для одного очень хорошего дела, — разоткровенничался Бузыка, как будто бы для хорошего дела нужны советы.

—Для какого? — подленько поинтересовался Паганини.

—Для православного.

— Ну-ка, ну-ка, расскажите, — попросил Гандхарв со своей покровительственной улыбкой.

Игорек, Святой Игорек опять поднял глаза к небу и что-то там зашептал.

—Дело в том, что один мой знакомый, очень богатый бизнес­мен, хочет продать свою просто супериномарку, машину, одним словом, очень хорошую машину, и направить деньги для развития или поддержания православия. Что бы вы могли посоветовать?

—Как что? — спросил изумленный Святой Игорек и ответил самому себе. — Передать деньги в храм.

— Зачем? — Паганини был неугомонным и безжалостным. — Чтобы батюшки на эти деньги купили себе такую же иномарку? Лучше взять ее да просто подарить, и еще бензин в придачу.

— Нет, — ответил Бузыка, — храму он уже пожертвовал па­пин старый «Запорожец», а вот машину эту, эту иномарку...

Тут Гандхарв его взял и не задумываясь перебил.

— Купить книги... «Житие святых» и другие. Передать их в больницы, детские приюты.

Он думал об этом, как ни странно. В больницы еще понят­но — когда человек соприкасается со смертью, то в этот момент ему очень нужна нужная книга, которая может изменить его же жизнь. А вот детские дома... Он боится, что их там растащат. Дети, которые нюхают клей, поменяют их же на клей, и это будет еще хуже, чем тогда, когда этих книг не было.

— Тогда можно потратить на иконы, — сказал Гандхарв.

— На какие иконы?

— Ну, сейчас же у нас пишут иконы, — осведомил Сладкоз­вучный Гандхарв «непосвященного» Бузыку.

— Он не верит, что у нас есть люди, способные писать насто­ящие иконы.

— Ну, тогда я не знаю, — развел руками Гандхарв.

— Я знаю! — завопил Колян Паганини и отхлебнул пива этак по-нормальному. — Я знаю, я! Нитки.

— Что? — спросил Бузыка.

— Нитки... Взять продать машину, а на эти деньги накупить ниток...

— Нитки? Зачем? И причем здесь православие? — опять раз­вел руками Гандхарв.

—А вот причем... Вы часто попадали в кутузку?

—Нет, — ответил Бузьжа.

— Ни разу, — сказал Гандхарв.

—Господь хранил, — смиренно изрек Игорек.

— А вот я бывал... и не раз. И знаете, что там делают? Не знаете?! Изымают кресты на время нахождения в камере. А там- то как раз крест ох как необходим.

—Почему изымают? — изумился Бузыка.

— А изымают потому, — начал объяснять Паганини, — пото­му что крест у меня на шнурке. И работникам правоохранитель­ных органов совсем ни к чему, если кто-то возьмет и повесится на этом самом шнурке.

— Но как? — спросил Бузыка.

— Не знаю сам, но кресты изымают, православные друг у друга.

—И что же дальше? — спросил заинтересованный Бузьжа.

— А то, что машины, одной всего проданной машины, хватит обеспечить нитками все райотделы милиции Украины, а заодно сумасшедшие дома. И тогда можно снять свой крестик со шнурка и вешать его за нитку.

—Вот это да... — произнес Бузыка. — Вот это мысль. Но как ее осуществить по всей Украине?

— Отправить в командировку с нитками и деньгами вот его! — и Паганини пальцем указал на Святого Игорька.

— А ты бы согласился? — с недоверием спросил Бузыка. — Согласился бы портить себе нервы, уговаривая начальников рай­отделов?

— С радостью!

— Ну вот об этом я и скажу сегодня же этому бизнесмену. Мы можем пойти туда вместе.

—Идем.

— Только не отпускайте его одного с нитками в дурдом, — посоветовал Паганини.

— Почему?

— Да когда главврач услышит подобное от нормального че­ловека, то он из больницы его не выпустит при помощи санитаров. И ваше доброе начинание пойдет к черту.

—Я буду ходить вместе с ним, — на удивление тихо и боязно произнес Гандхарв.

И в этот момент дедушка без возраста, убирающий соседний столик, вдруг подошел и протянул Игорьку десять долларов.

—Я всё невольно слышал, ребята, и тоже хочу внести свою долю в покупку ниток. Давайте, дело хорошее, у Вас все полу­чится.

— ГОСПОДИН ТОЛЕР

— Ох уж это господин Толер! Все ему было не так сегодня (впро­чем, как и всегда). Кто он такой? Музыкант — гитарист, но все же музыкант. Я ни черта не понимаю в музыке. Но зная, что часами, сутками и месяцами мог не отрываясь от своей гитары сидеть дома, предполагаю, что играть он мог. Да еще как! Одет он был как всегда зимою: огромнейшая, просто невероятных размеров шапка (по его словам, сделанная из мамонтих), тоненькая синяя куртка со значком, на котором был изображен сам Кришна. А на много­численные вопросы, которые ему задавали: «Кто это?», отвечал что «это моя телка, которую я отправил отдыхать на Багамские острова». Как всегда, через плечо была перекинута небольшая су­мочка, к которой были привязаны три разноцветных надувных шарика. А в самой сумочке лежал настоящий кокосовый орех, из которого он величественно иногда попивал кофе в кафе, когда были деньги. Сегодня у него настроение было на редкость мерз­ким и агрессивным. Он уже успел совершить экскурсию в женс­кий туалет и с криком: «Не бойтесь, я — женщина-гермафродит», — обратить всех дам в бегство. Но этого ему было мало. Он отпра­вился в кафе «Скифская Баба», и там, ничего никому не говоря, прохаживался между столиками.

— Наше кафе было очень знаменитым, потому что там, как и должно быть, собирались интересные люди. И вот сегодня некий поэт Козлов решил привести сюда свою девушку, чтобы показать ей настоящих «интересных людей». А девушку звали Света... Они зашли в кафе и там увидели Толера, с которым Козлов был зна­ком. Но познакомить Свету с Толером было совсем непросто. Не­обходимо было просто чем-то задобрить господина Толера, и тог­да, быть может... Этим «чем-то» в представлении Козлова была чашка кофе, благодаря которой он надеялся пригласить музыкан­та за свой столик. Поздоровавшись с господином Толером, Коз­лов спросил:

— — Женя, вы кофе будете?

Наконец Толер дождался своего часа! Он не столько хотел кофе, сколько поговорить о чем-то, прочесть какую-нибудь нраво­учительную лекцию и при этом выйти сухим из воды. Благо, слу­шателей в данную минуту было предостаточно. Сейчас было вре­мя обеденных перерывов, и многие люди приходили в наше кафе, дабы отведать знаменитых блинчиков с грибным соусом. Сам рэ­кетир «браток» Вася пришел сюда пообедать со своей дамой серд­ца поэтессой и научным работником Ириной Викторовной. Вася заказал себе двойную порцию блинчиков, Ирине — одну, и по две чашечки настоящего двойного кофе. Рядом с ними за столиком сидела еще одна одухотворенная дама без возраста и без имени и тоже кушала блинчики. Толер стоял в середине зала, этак отре­шенно, руки в боки, и хотя все посетители кафе и так тайком по­глядывали на наше городское чудо света в мохнатой шапке, он еще для большей солидности и убедительности поднял вверх па­лец и наконец ответил Козлову:

— Вот кофе, кофе, да его пьют только импотенты, этот ваш кофе.

Это было только вступлением перед нравоучительной лек­цией, которую он под предлогом ответа Козлову собирался про­честь всем посетителям, попивающим этот самый кофе. И он про­чел. Коротко и ясно, минут за пять. Суть лекции заключалась в неимоверном вреде, причиняемом молотым и растворимым кофе потенции сильных мира сего (в прямом, а не в переносном смыс­ле). В начале все были ошарашены слегка, но затем потихоньку многочисленные дамы стали улыбаться и снисходительно погля­дывать на мужчин и своих кавалеров, попивающих это благород­нейший напиток, а те пили молча, багровея при этом все больше и больше. И вот, когда уже каждый из мужчин готов был встать и попросить замолчать этого любителя культа Эроса, а «браток» рэкетир Вася уже прицеливался, в какой бы ухо угадать со всего маха в это воплощение зла в мохнатой шапке, господин Толер неожиданно прервался, на минуту задумался и изрек:

— Вот другое дело, если бы вы предложили мне стаканчик влагалищного сока!..

— Ха-ха-ха! — «браток» Вася залился смехом, этот смех друж­но подхватили все мужчины в кафе, попивающие до этого кофе. Соседка за столиком Васи и поэтессы Ирины Викторовны, та са­мая соседка без имени и без возраста спешно проглотила (через силу) последний блинчик и, что называется, дала деру. А вот сама Ирина Викторовна не смогла доесть блинчики, ее — наоборот, сто­шнило. Мужики продолжали смеяться, а господин Женечка То­лер как ни в чем не бывало уселся за столик и достал из сумки свой любимый огромный кокосовый орех. Увидев, что Женечка наконец-то уселся на свободное место и замолчал, амбициозная Варвара Прекрасная поставила на пол веник, который за минуту до этого судорожно сжимала в руках, а ее дедушка открыл бутыл­ку пива и от своего имени поднес господину Толеру. А тот, не говоря ни слова, как и должно быть, перелил ее в свой кокосовый орех.

— Никто и ничто не могло помешать духовно-производствен­ному совещанию, которое каждую неделю в шесть часов вечера проходило в кафе «Скифская Баба». Никто и ничто, как будто. Придвинув к столику свободные стульчики, на них восседало ше­стеро, а точнее, пятеро и шестая. Троих из них мы уже знаем: это Святой Игорек, Сладкозвучный Гандхарв и Игорь Бузыка, чет­вертый был бородатый и молчаливый Володя-Боб. А пятый — очень крепкий человечек — Саша Бандреев, председатель федерации ушу нашего города. Совещание проходило тихо и таинственно. Ах, да! шестая... Шестой была засекреченная научная работница и поэтесса Ирина Викторовна. Почему тихо и таинственно? Да потому что очень многие из завсегдатаев этого кафе просто мечтали услы­шать, о чем говорят представители черной магии, православия и оккультизма. Разговаривающие полушепотом знали об этом и по­тому так тихо общались между собой по очереди. Никого в этот день они к себе не подпускали, потому что речь шла о великой мудрости и могуществе человека, а люди непосвященные не име­ли права прикасаться к этим великим тайнам, чтобы не возгор­диться.

— А господин Толер тоже был в кафе, но и его его же старые знакомые не подпускали к себе даже на пушечный выстрел шести­дюймовой гаубицы. Почему? А потому что кто-то из них, теперь уже не помню кто именно, пришел к выводу, что господин Толер — это информационный вампир. И добросовестно-продуктивные работники умственного труда и духовных начинаний, в течение недели читающие заумные книжки и сидящие в позе лотоса, зря ему выдают свои сокровенные тайны, потому что он ничего не дает взамен, то есть ничего не читает, а является иждивенцем их духовной коммуны, слушая всё и запоминая по пятницам в шесть часов вечера в нашем... ой, простите, в их знаменитом кафе «Скифская Баба». Заумная беседа уже началась, и Женечка Толер вся­чески мешал плавному ее течению. Чего он только не перепробо­вал? Всё! Но на него не обращали внимания. Вначале он достал из сумки своего игрушечного бегемотика на веревочке и, дергая за нее, заставлял гиппопотама, открывая пасть, поедать ее под шум своих щелкающих челюстей. Итог? Никакой — беседа плавно про­должалась. Затем он продырявил свой надувной шарик. Шарик лопнул, но и тут не было никакого результата. Тогда Женечка стал делать маленькие надувные шарики и ими щелкать под сто­лом. Но тоже без результата. Наша духовная «шестерка» умела хранить свое хладнокровие. И тут он решился на крайний шаг... Дело в том, что внутри самого кафе строго запрещалось курить амбициозной Варварой Прекрасной, а вот Толер не спеша подо­шел к столику, за которым расположился цвет непонятной окрас­ки всего самого духовного нашего города во главе с маленьким ушуистом Сашей Бандреевым, и демонстративно не спеша достал огромную сигарету и зажигалку. В воздухе запахло грозой. Пото­му что последующие действия Варвары Прекрасной были легко предсказуемы: сначала она закричит, затем закричит еще раз, но, так как он и не подумает тушить начинающийся пожар, то она, схватив свой грозный веник, бросится его изгонять прилюдно на улицу. И все это — вблизи нашего столика! И это помешает плав­ной беседе, они опосля бурно будут осуждать энергетический вам­пиризм господина Толера. Ему же на радость. Каждый из шестерки уже хотел нарушить традицию и сделать нетрадиционное заме­чание. Но как и кто? Очевидно, наступила очередь вмешаться не­победимого маленького кунфуиста Саши Бандреева. Он присталь­но посмотрел на Женечку Толера. Толер никак не отреагировал на этот взгляд, а может быть, и отреагировал по-своему, ибо он якобы лишь с третьей попытки сумел поджечь сигарету.

Саша Бандреев хладнокровно, как истинный китаец, про­изнес:

— Если ты сейчас же не потушишь сигарету, я тебя отсюда выведу за ухо.

Всё кафе замерло в ожидании развязки. Господин Толер аж подпрыгнул на целый метр от возмущения и затем сделал шаг к столику.

—Что? Что он сказал?!

Игорь Бузыка, желая предотвратить трагическую развязку, повторил сказанную Бандреевым фразу:

— Он сказал, Женя, что если ты не прекратишь курить, то тебя сейчас выведет за ухо.

— Кто — он? — одухотворенное лицо музыканта Толера тот час же придвинулось к твердому, решительному лицу кунфуиста. — Кто? Кто? Он?! Да разве он достанет?!

Надо сказать, что худенький господин Толер сам был при­мерно такого роста, ну может быть, на вершок выше. Затем, как ни в чем не бывало, потушил сигарету, подошел к смеющейся Вар­варе Прекрасной и попросил в долг чашечку кофе. А после этого уселся за свой столик, никого и ничего не замечая, и достал свой любимый кокосовый орех.

-