Е.л шварц обыкновенное чудо 22 страница

- Спрячьте деньги, чтобы я их больше не видела. Ну зачем это было

подстроено? Вы мне испортили весь день. Прежде всего, как я могла объяснить

Тоббогану? Он даже не поверил бы. Я побилась с ним и доказала, что деньги

следует возвратить.

- Милая Дэзи, - сказал я, тронутый ее гордостью, - если я виноват, то,

конечно, только в том, что не смешал карты. А если бы этого не случилось, то

есть не было бы доказательства, - как бы вы тогда отнеслись?

- Никак, разумеется; проигрыш есть проигрыш. Но я все равно была бы

очень огорчена. Вы думаете - я не понимаю, что вы хотели? Оттого, что нам

нельзя предложить деньги, вы вознамерились их проиграть, в виде, так

сказать, благодарности, а этого ничего не нужно. И я не принуждена была бы

делать вам выговор. Теперь поняли?

- Отлично понял. Как вам понравились книги? Она помолчала, еще не в

силах сразу перейти на мирные рельсы.

- Заглавия интересные. Я посмотрела только заглавия - все было некогда.

Вечером сяду и прочитаю. Вы меня извините, что погорячилась. Мне теперь

совестно самой, но что же делать? Теперь скажите, что вы не сердитесь и не

обиделись на меня.

- Я не сержусь, не сердился и не буду сердиться.

- Тогда все хорошо, и я пойду. Но есть еще разговор...

- Говорите сейчас, иначе вы раздумаете.

- Нет, это я не могу раздумать, это очень важно. А почему важно? Не

потому, что особенное что-нибудь, однако я хожу и думаю: угадала или не

угадала? При случае поговорим. Надо вас покормить, а у меня еще не готово,

приходите через полчаса.

Она поднялась, кивнула и поспешила к себе на кухню или еще в другое

место, связанное с ее деловым днем.

Сцена эта заставила меня устыдиться: девушка показала себя настоящей

хозяйкой, тогда как - надо признаться - я вознамерился сыграть роль хозяина.

Но что она хотела еще подвергнуть обсуждению? Я мало думал и скоро забыл об

этом; как стемнело, все сели ужинать, по случаю духоты, наверху, перед

кухней.

Тоббоган встретил меня немного сухо, но так как о происшествии с

картами все молчаливо условились не поднимать разговора, то скоро отошел;

лишь иногда взглядывал на меня задумчиво, как бы говоря: "Она права, но от

денег трудно отказаться, черт подери". Проктор, однако, обращался ко мне с

усиленным радушием, и если он знал что-нибудь от Дэзи, то ему был, верно,

приятен ее поступок; он на что-то хотел намекнуть, сказав: "Человек

предполагает, а Дэзи располагает!" Так как в это время люди ели, а девушка

убирала и подавала, то один матрос заметил:

- Я предполагал бы, понимаете, съесть индейку. А она расположила

солонину.

- Молчи, - ответил другой, - завтра я поведу тебя в ресторан.

На "Нырке" питались однообразно, как питаются вообще на небольших

парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей

провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе -

больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак

душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие чаще бывают мухами,

чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома. Солнце давно село. Нам

светила керосиновая лампа, поставленная на крыше кухни.

Баковый матрос закричал:

- Слева огонь!

Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди "Нырка" многочисленные огни

огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового

вала. В пространствах под палубами среди света сидели и расхаживали

пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней,

отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и расстилая

колеблющуюся, озаренную пелену пены.

"Нырок" сделал маневр, отчего при парусах заняты были все, а я и Дэзи

стояли, наблюдая удаление парохода.

- Вам следовало бы попасть на такой пароход, - сказала девушка. - Там

так отлично. Все удобно, все есть, как в большой гостинице. Там даже

танцуют. Но я никогда не бывала на роскошных пароходах. Мне даже

послышалось, что играет музыка.

- Вы любите танцы?

- Люблю конфеты и танцы.

В это время подошел Тоббоган и встал сзади, засунув руки в карманы.

- Лучше бы ты научила меня, - сказал он, - как танцевать.

- Это ты так {теперь} говоришь. Ты не можешь: уже я учила тебя.

- Не знаю отчего, - согласился Тоббоган, - но, когда держу девушку за

талию, а музыка вдруг раздастся, ноги делаются, точно мешки. Стою: ни взад,

ни вперед.

Постепенно собрались опять все, но ужин был кончен, и разговор начался

о пароходе, в котором Проктор узнал "Лео".

- Он из Австралии; это рейсовый пароход Тихоокеанской компании. В нем

двадцать тысяч тонн.

- Я говорю, что на "Лео" лучше, чем у нас, - сказала Дэзи.

- Я рад, что попал к вам, - возразил я, - хотя бы уж потому, что мне с

тем пароходом не по пути. Проктор рассказал случай, когда пароход не

остановился принять с шлюпки потерпевших крушение. Отсюда пошли рассказы о

разных происшествиях в океане. Создалось словоохотливое настроение, как

бывает в теплые вечера, при хорошей погоде и при сознании, что близок конец

пути.

Но как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках,

встречаемых ночью ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я

увидел, что им неизвестна история "Марии Целесты", а также пятимесячное

блуждание в шлюпке шести человек, о которых писал М. Твен, положив тем

начало своей известности.

Как только я кончил говорить о "Целесте", богатое воображение Дези

закружило меня и всех самыми неожиданными догадками. Она была чрезвычайно

взволнована и обнаружила такую изобретательность сыска, что я не успевал

придумать, что ей отвечать.

- Но может ли быть, - говорила она, - что это произошло так...

- Люди думали пятьдесят лет, - возражал Проктор, но, кто бы ни

возражал, в ответ слышалось одно:

- Не перебивайте меня! Вы понимаете: обед стоял на столе, в кухне

топилась плита! Я говорю, что на них напала болезнь! Или может быть, они

увидели мираж! Красивый берег, остров или снежные горы! Они поехали на него

все.

- А дети? - сказал Проктор. - Разве не оставила бы ты детей, да при

них, скажем, ну, хотя двух матросов?

- Ну что же! - Она не смущалась ничем. - Дети хотели больше всего.

Пусть мне объяснят в таком случае!

Она сидела, подобрав ноги, и, упираясь руками в палубу, ползала от

возбуждения взад-вперед.

- Раз ничего не известно, понимаешь? - ответил Тоббоган.

- Если не чума и мираж, - объявила Дэзи без малейшего смущения, -

значит, в подводной части была дыра. Ну да, вы заткнули ее языком; хорошо.

Представьте, что они хотели сделать загадку...

Среди ее бесчисленных версий, которыми она сыпала без конца, так что я

многое позабыл, слова о "загадке" показались мне интересны; я попросил

объяснить.

- Понимаете - они ушли, - сказала Дэзи, махнув рукой, чтобы показать,

как ушли, - а зачем это было нужно, вы видите по себе. Как вы ни думайте,

решить эту задачу бессильны и вы, и я, и он, и все на свете. Так вот, - они

сделали это нарочно. Среди них, верно, был такой человек, который, может

быть, любил придумывать штуки. Это - капитан. "Пусть о нас останется память,

легенда, и никогда чтобы ее не объяснить никому!" Так он сказал. По пути

попалось им судно. Они сговорились с ним, чтобы пересесть на него, и

пересели, а свое бросили.

- А дальше? - сказал я, после того как все уставились на девушку,

ничего не понимая.

- Дальше не знаю. - Она засмеялась с усталым видом, вдруг остыв, и

слегка хлопнула себя по щекам, наивно раскрыв рот.

- Все знала, а теперь вдруг забыла, - сказал Проктор. - Никто тебя не

понял, что ты хотела сказать.

- Мне все равно, - объявила Дэзи. - Но вы - поняли? Я сказал "да" и

прибавил:

- Случай этот так поразителен, что всякое объяснение, как бы оно ни

было правдоподобно, остается бездоказательным.

- Темная история, - сказал Проктор. - Слышал я много басен, да и теперь

еще люблю слушать. Однако над иными из них задумаешься. Слышали вы о Фрези

Грант?

- Нет, - сказал я, вздрогнув от неожиданности.

- Нет?

- Нет? - подхватила Дэзи тоном выше. - Давайте расскажем Гарвею о Фрези

Грант. Ну, Больт, - обратилась она к матросу, стоявшему у борта, - это по

твоей специальности. Никто не умеет так рассказать, как ты, историю Фрези

Грант. Сколько раз ты ее рассказывал?

- Тысячу пятьсот два, - сказал Больт, крепкий человек с черными глазами

и ироническим ртом, спрятанным в курчавой бороде скифа.

- Уже врешь, но тем лучше. Ну, Больт, мы сидим в обществе, в гостиной,

у нас гости. Смотри отличись.

Пока длилось это вступление, я заставил себя слушать, как посторонний,

не знающий ничего.

Больт сел на складной стул. У него были приемы рассказчика, который

ценит себя. Он причесал бороду пятерней вверх, открыл рот, слегка свесив

язык, обвел всех присутствующих взглядом, провел огромной ладонью по лицу,

крякнул и подсел ближе.

- Лет сто пятьдесят назад, - сказал Больт, - из Бостона в Индию шел

фрегат "Адмирал Фосс". Среди других пассажиров был на этом корабле генерал

Грант, и с ним ехала его дочь, замечательная красавица, которую звали Фрези.

Надо вам сказать, что Фрези была обручена с одним джентльменом, который года

два уже служил в Индии и занимал военную должность. Какая была должность, -

стоит ли говорить? Если вы скажете - "стоит", вы проиграли, так как я этого

не знаю. Надо вам сказать, что когда я раньше излагал эту занимательную

историю, Дэзи всячески старалась узнать, в какой должности был

жених-джентльмен, и если не спрашивает теперь...

- То тебе нет до этого никакого дела, - перебила Дэзи. - Если забыл,

что дальше, - спроси меня, я тебе расскажу.

- Хорошо, - сказал Больт. - Обращаю внимание на то, что она сердится.

Как бы то ни было, "Адмирал Фосс" был в пути полтора месяца, когда на

рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойном море и

умеренном ветре с юго-востока. Шла она с быстротой бельевого катка. Конечно,

все испугались, и были приняты меры, чтобы утонуть, так сказать, красиво, с

видимостью, что погибают не бестолковые моряки, которые никогда не видали

вала высотой метров в сто. Однако ничего не случилось. "Адмирал Фосс" пополз

вверх, стал на высоте колокольни св. Петра и пошел вниз так, что, когда

спустился, быстрота его хода была тридцать миль в час. Само собою, что

паруса успели убрать, иначе встречный, от движения, ветер перевернул бы

фрегат волчком.

Волна прошла, ушла и больше другой такой волны не было. Когда солнце

стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по

пути "Фосса" не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные

трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но он был

прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть

снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых

гор, замечательной красоты.

Капитан тотчас записал в корабельный журнал, что произошло, но к

острову не стал подходить, потому что увидел множество рифов, а по берегу

отвес, без бухты и отмели. В то время как на мостике собралась толпа и

толковала с офицерами о странном явлении, явилась Фрези Грант и стала

просить капитана, чтобы он пристал к острову - посмотреть, какая это земля.

"Мисс, - сказал капитан, - я могу открыть новую Америку и сделать вас

королевой, но нет возможности подойти к острову при глубокой посадке

фрегата, потому что мешают буруны и рифы. Если же снарядить шлюпку, это нас

может задержать, а так как возникло опасение быть застигнутыми штилем, то

надобно спешить нам к югу, где есть воздушное течение".

Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, - вот, скажем, как наша Дэзи...

Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих словах. Так я говорю о

Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и если она

чего-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.

- Слушайте! Слушайте! - воскричала Дэзи, подпирая подбородок рукой и

расширял глаза. - Сейчас начинается!

- Совершенно верно, Дэзи, - сказал Больт, обкусывая свой грязный

ноготь. - Вот оно и началось, как это бывает у барышень. Иначе говоря, Фрези

стояла, закусив губу. В это время, как на грех, молодой лейтенант, вздумал

ей сказать комплимент. "Вы так легки, - сказал он, - что при желании могли

бы пробежать к острову по воде, не замочив ног". Что ж вы думаете? "Пусть

будет по вашему, сэр, - сказала она. - Я уже дала себе слово быть там, я

сдержу его или умру". И вот, прежде чем успели протянуть руку, вскочила она

на поручни, задумалась, побледнела и всем махнула рукой. "Прощайте! -

сказала Фрези. - Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу". С

этими словами она спрыгнула и, вскрикнув, остановилась на волне, как цветок.

Никто, даже ее отец, не мог сказать слова, так все были поражены. Она

обернулась и, улыбнувшись, сказала: "Это не так трудно, как я думала.

Передайте моему жениху, что он меня более не увидит. Прощай и ты, милый

отец! Прощай, моя родина!"

Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот с волны на

волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда

опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не было видно ни

девушки, ни того острова, как он поднялся из моря, так и опустился снова на

дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.

- Всегда плачу, когда доходит до этого места, - сказала Дэзи, сердито

сморкаясь в вытащенный ею из кармана Тоббогана платок.

- Вот и вся история, - закончил Больт. - Что было на корабле потом,

конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели

то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших

крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до

конца жизни.

Больт не подозревал, что у него не было никогда такого внимательного

слушателя, как я. Но это заметила Дэзи и сказала:

- Вы слушали, как кошка мышь. Не встретили ли вы ее, бедную Фрези

Грант? Признайтесь!

Как не был шутлив вопрос, все моряки немедленно повернули головы и

стали смотреть мне в рот.

- Если это была та девушка, - сказал я, естественно, не рискуя ничем, -

девушка в кружевном платье и золотых туфлях, с которой я говорил на

рассвете, - то, значит, это она и была.

- Однако! - воскликнул Проктор. - Что, Дэзи, вот тебе задача.

- Именно так она и была одета, - сказал Больт. - Вы раньше слышали эту

сказку?

- Нет, я не слышал ее, - сказал я, охваченный порывом встать и уйти, -

но мне почему-то казалось, что это так.

На этот раз разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть:

лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около

четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше,

чем всегда. День прошел без происшествий, которые стоило бы отметить в их

полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:

- Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за

весь год такого ровного рейса.

С утра уже овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал, что этот

день - последний день плавания, и потому тянулся он дольше других дней, как

всегда бывает в конце пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в

неподвижных ногах? Расстояние получает враждебный оттенок. Существо наше

усиливается придать скорость кораблю; мысль, множество раз побывав на

воображаемом берегу, должна неохотно возвращаться в медлительно ползущее

тело. Солнце всячески уклоняется подняться к зениту, а достигнув его,

начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего лестницу.

После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел Дэзи, вышедшую

из кухни вылить ведро с водой за борт.

- Вот, вы мне нужны, - сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала

серьезной. - Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить

неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите.

Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с

мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.

Согласившись, я посидел на трюме, затем прошел в кухню за крылом

паруса.

Дэзи сидела на табурете и сказала: "Сядьте", причем хлопнула по коленям

руками. Я сел на бочонок и приготовился слушать.

- Хотя это невежливо, - сказала девушка, - но меня почему-то заботит,

что я не все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете,

есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А

что это такое - {одно?} С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас

жаль. Отчего это?

- О том, что вы не договорили вчера?

- Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно - никакого. Так вы и не

отвечайте тогда.

- Дэзи, - сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить

которое она могла, конечно, только по невозможности его укротить, а также -

ее проницательности, - вы не ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии,

совершенно особом, таком, что не мог бы сказать так, сразу. Я только обещаю

вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в Гель-Гью.

- Вас испугало что-нибудь? - сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: - Не

сердитесь на меня. На меня иногда {находит}, что все поражаются; я вот все

время думаю о вашей истории, и я не хочу, чтобы у вас осталось обо мне

память, как о любопытной девчонке.

Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:

- Вот и все. Было ли вам хорошо здесь?

- А вы как думаете?

- Никак. Судно маленькое, довольно грязное, и никакого веселья. Кормеж

тоже оставляет желать многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье

и золотых туфлях?

- Чтобы у вас стали круглые глаза, - смеясь, ответил я ей. - Дэзи, есть

у вас отец, мать?

- Были, конечно, как у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард

Бенсон. Он пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть

лет пять назад. Зато у меня хороший дядя; кисловат, правда, но за меня

пойдет в огонь и воду. У него нет больше племяшей. А вы верите, что была

Фрези Грант?

- А вы?

- Это мне нравится! Вы, вы, вы! - верите или нет?! Я безусловно верю и

скажу - почему.

- Я думаю, что это могло быть, - сказал я.

- Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется

что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и сказать: "Да, человека не

понимают".

- Кто не понимает?

- Все. И он сам не понимает себя.

Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для

трубки. "Скоро ваш отдых", - сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел,

заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это

было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени

дня, а другая - в свете ночи?

Перед прибытием в Гель-Гью я сидел с матросами и узнал от них, что

никто из моих спасителей ранее в этом городе не был. В судьбе малых судов

типа "Нырка" случаются одиссеи в тысячу и даже в две и три тысячи миль -

выход в большой свет. Прежний капитан "Нырка" был арестован за меткую

стрельбу в казино "Фортуна". Проктор был владельцем "Нырка" и половины шкуны

"Химена". После ареста капитана он сел править "Нырком" и взял фрахт в

Гель-Гью, не смущаясь расстоянием, так как хотел поправить свои денежные

обстоятельства.

Глава XXI

В десять часов вечера показался маячный огонь; мы подходили к Гель-Гью.

Я стоял у штирборта с Проктором и Больтом, наблюдая странное явление.

По мере того как усиливалась яркость огня маяка, верхняя черта длинного

мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за

ней плавал золотистый туман - обширный световой слой. Явление это

свойственное лишь большим городам, показалось мне чрезмерным для

сравнительно небольшого Гель-Гью, о котором я слышал, что в нем пятьдесят

тысяч жителей. За мысом было нечто вроде желтой зари. Проктор принес трубу,

но не рассмотрел ничего, кроме построек на мысе, и высказал предположение,

не есть ли это отсвет большого пожара.

- Однако нет дыма, - сказала подошедшая Дэзи. - Вы видите, что свет

чист; он почти прозрачен.

В тишине вечера я начал различать звук, неопределенный, как бормотание;

звук с припевом, с гулом труб, и я вдруг понял, что это - музыка. Лишь я

открыл рот сказать о догадке, как послышались далекие выстрелы, на что все

тотчас обратили внимание.

- Стреляют и играют! - сказал Больт. - Стреляют довольно бойко.

В это время мы начали проходить маяк.

- Скоро узнаем, что оно значит, - сказал Проктор, отправляясь к рулю,

чтобы ввести судно на рейд. Он сменил Тоббогана, который немедленно подошел

к нам, тоже выражая удивление относительно яркого света и стрельбы.

Судно сделало поворот, причем паруса заслонили открывшуюся гавань. Все

мы поспешили на бак, ничего не понимая, так были удивлены и восхищены

развернувшимся зрелищем, острым и прекрасным во тьме, полной звезд.

Половина горизонта предстала нашим глазам в блеске иллюминации. В

воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия, огненные

розы и шары электрических фонарей были, как крупный жемчуг среди золотых

украшений. Казалось, стеклись сюда огни всего мира. Корабли рейда сияли,

осыпанные белыми лучистыми точками. На барке, черной внизу, с освещенной,

как при пожаре, палубой вертелось, рассыпая искры, огненное, алмазное

колесо, и несколько ракет выбежали из-за крыш на черное небо, где, медленно

завернув вниз, потухли, выронив зеленые и голубые падучие звезды. В это же

время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с

набережной, иногда заглушал ее, оставляя лишь стук барабана, а потом

отпускал снова, и она отчетливо раздавалась по воде, - то, что называется:

"играет в ушах". Играл не один оркестр, а два, три... может быть, больше,

так как иногда наступало толкущееся на месте смешение звуков, где только

барабан знал, что ему делать. Рейд и гавань были усеяны шлюпками, полными

пассажиров и фонарей. Снова началась яростная пальба. С шлюпок звенели

гитары; были слышны смех и крики.

- Вот так Гель-Гью, - сказал Тоббоган. - Какая нам, можно сказать,

встреча!

Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо Дэзи. Оно, сияющее и

пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду; едва ли

замечала, с кем говорит, была так возбуждена, что болтала не переставая.

- Я никогда не видела таких вещей, - говорила она. - Как бы это узнать?

Впрочем- О! О! О! Смотрите, еще ракета! И там; а вот - сразу две. Три!

Четвертая! Ура! - вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и

села с окаменелым лицом.

Фок упал. Мы подошли с приспущенным гротом, и "Нырок" бросил якорь

вблизи железного буя, в кольцо которого был поспешно продет кормовой канат.

Я бродил среди суматохи, встречая иногда Дэзи, которая появлялась у всех

бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.

Все мы были в несколько приподнятом, припадочном состоянии.

- Сейчас решили, - сказала Дэзи, сталкиваясь со мной. - Все едем;

останется один матрос. Конечно, и вы стремитесь попасть скорее на берег?

- Само собой.

- Ничего другого не остается, - сказал Проктор. - Конечно, все поедем

немедленно. Если приходишь на темный рейд и слышишь, что бьет три склянки,

ясно - торопиться некуда, но в таком деле и я играю ногами.

- Я умираю от любопытства! Я иду одеваться! А! О! - Дэзи поспешила,

споткнулась и бросилась к борту. - Кричите им! Давайте кричать! Эй! Эй! Эй!

Это относилось к большому катеру на корме и носу которого развевались

флаги, а борты и тент были увешаны цветными фонариками.

- Эй, на катере! - крикнул Больт так громко, что гребцы и дамы,

сидевшие там веселой компанией, перестали грести. - Приблизьтесь, если не

трудно, и объясните, отчего вы не можете спать!

Катер подошел к "Нырку", на нем кричали и хохотали. Как он подошел, на

палубе нашей стало совсем светло, мы ясно видели их, они - нас.

- Да это карнавал! - сказал я, отвечая возгласам Дэзи. - Они в масках;

вы видите, что женщины в масках!

Действительно, часть мужчин представляла театральное сборище индейцев,

маркизов, шутов; на женщинах были шелковые и атласные костюмы различных

национальностей. Их полумаски, лукавые маленькие подбородки и обнаженные

руки несли веселую маскарадную жуть.

На шлюпке встал человек, одетый в красный камзол с серебряными

пуговицами и высокую шляпу, украшенную зеленым пером.

- Джентльмены! - сказал он, неистово скрежеща зубами и, показав нож,

потряс им. - Как смеете вы явиться сюда, подобно грязным трубочистам к

ослепительным булочникам? Скорее зажигайте все, что горит. Зажгите ваше

судно! Что вы хотите от нас?

- Скажите, - крикнула, смеясь и смущаясь, Дэзи, - почему у вас так ярко

и весело? Что произошло?

- Дети, откуда вы? - печально сказал пьяный толстяк в белом балахоне с

голубыми помпонами.

- Мы из Риоля, - ответил Проктор. - Соблаговолите сказать что-либо

дельное.

- Они действительно ничего не знают! - закричала женщина в полумаске. -

У нас карнавал, понимаете?! Настоящий карнавал и все удовольствия, какие

хотите!

- Карнавал! - тихо и торжественно произнесла Дэзи. - Господи, прости и

помилуй!

- Это карнавал, джентльмены, - повторил красный камзол. Он был в

экстазе. - Нигде нет; только у нас по случаю столетия основания города.

Поняли? Девушка недурна. Давайте ее сюда, она споет и станцует. Бедняжка,

как пылают ее глазенки! А что, вы не украли ее? Я вижу, что она намерена

прокатиться.

- Нет, нет! - закричала Дэзи.

- Жаль, что нас разъединяет вода, - сказал Тоббоган, я бы показал вам

новую красивую маску.

- Вы, что же, не понимаете карнавальных шуток? - спросил пьяный

толстяк. - Ведь это шутка!

- Я... я... понимаю карнавальные шутки, - ответил Тоббоган нетвердо,

после некоторого молчания, - но понимаю еще, что слышал такие вещи без

всякого карнавала, или как там оно называется.

- От души вас жалеем! - закричали женщины. - Так вы присматривайте за

своей душечкой!

- На память! - вскричал красный камзол. Он размахнулся и серпантинная

лента длинной спиралью опустилась на руку Дэзи, схватившей ее с восторгом.

Она повернулась, сжав в кулаке ленту, и залилась смехом.

Меж тем компания на шлюпке удалилась, осыпая нас причудливыми шуточными

проклятиями и советуя поспешить на берег.

- Вот какое дело! - сказал Проктор, скребя лоб. Дэзи уже не было с

нами.

- Конечно. Пошла одеваться, - заметил Больт. - А вы, Тоббоган?

- Я тоже поеду, - медленно сказал Тоббоган, размышляя о чем-то. - Надо

ехать. Должно быть, весело; а уж ей будет совсем хорошо.

- Отправляйтесь, - решил Проктор, - а я с ребятами тоже посижу в баре.

Надеюсь, вы с нами? Помните о ночлеге. Вы можете ночевать на "Нырке", если

хотите.

- Если будет необходимость, - ответил я, не зная еще, что может быть, -

я воспользуюсь вашей добротой. Вещи я оставлю пока у вас.

- Располагайтесь, как дома, - сказал Проктор. - Места хватит.

После того все весело и с нетерпением разошлись одеваться. Я понимал,