Глава 4 профессор вспоминает 5 страница

– И вот что еще…

– Да, сэр?

Пауза затянулась секунд на десять, а то и пятнадцать. Мориарти как будто не мог решить, что сказать.

– Спир, друг мой… – и снова пауза. Еще секунд десять. О чем это он? На ум пришло французское выражение – pour encourager les autres. Ободрять других.

– Ты случайно не знаешь, куда мог податься этот мерзавец Пейджет?

– Не представляю, сэр. – Голос Спира слегка дрогнул.

– Найди его. И дай знать, где он. Хорошо?

«И что мне делать, если я его найду? Предупредить, а потом уже сообщить Профессору?»

– Найду, – пообещал Спир, зная, что сдержит обещание, если только пораскинет мозгами. – И, сэр, думаю, вам надо знать. Говорят, при кончине Сэл Ходжес присутствовал Уильям Джейкобс.

Мориарти кивнул, почти рассеянно, и продолжил какую-то свою тему:

– Спир… Беспечный Джек – человек, склонный к запретным удовольствиям, и я имею в виду не только противоестественное влечение мужчины к мужчине. Беспечный Джек хуже, намного хуже. Человек, отягощенный такими извращенными желаниями, не имеет права называться человеком. – Он поднял руку в почти прощальном жесте. – Будь здесь утром. В половине десятого. Мы вместе сходим взглянуть на тело Сэл. – Мориарти снова хохотнул, немало озадачив Спира, который, выйдя из комнаты, отправился вместе с Джаджем в подвал.

Оставшись один, Мориарти улыбнулся про себя. Он думал о Сэл, которую видел прошлой ночью и уже нынешним утром, когда она спешила на поезд – навестить их сына в Рагби.

На столе еще лежала посланная ею в четыре часа пополудни телеграмма:

ДОЕХАЛА БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК АРТУР ЗДОРОВ И ПОСЫЛАЕТ ТЕБЕ ПРИВЕТ ТЧК ВЕРНУСЬ КАК ДОГОВАРИВАЛИСЬ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ СЭЛ

Глава 9 ВОСКРЕШЕНИЕ

Лондон:

18 января 1900 года

Терремант обучал юного Уолли Таллина использовать для растопки страницы «Таймс», которые сначала сворачивались в длинные трубочки, а потом скручивались в некое подобие «бабьего узла».

– С такими штуками разжечь костер легче легкого, – говорил он. – Делаешь штуки три-четыре, кладешь сверху немного сухой щепы – и глазом моргнуть не успеешь, как займется.

В обязанности Уолли входила, помимо прочего, и растопка по утрам камина в комнате Профессора.

– Но имей в виду, – инструктировал Терремант, – газеты годятся не все. Фокус получается только со старым «Громовержцем». Я и с другими пробовал – не получается. Ни «Телеграф», ни «Экспресс», ни «График» не работают. «График», тот вообще ни на что не годится, только дымит.

«Громовержцем» в те времена называли «Таймс».

Спать легли в подвале. Отчасти, потому что Терремант вернулся домой только в три часа ночи, а юный Уолли засиделся за разговорами с Дэниелем Карбонардо – слушал жутковатые истории, – делая вид, что дожидается Терреманта, который допоздна обходил притоны и бордели и пытался вернуть в семью бывших людей Мориарти.

– Кое-кого надо было немного подтолкнуть, – сказал Терремант, когда они только проснулись и, едва волоча ноги, слонялись по подвалу. – Кое-кого приободрить. Вот я и приободрял. – Он похлопал по ладони тяжелой тростью, которую постоянно носил с собой. Набалдашник трости заканчивался шишкой, придававшей ему сходство с восставшим пего.^[37] По твердости трость не уступала кирпичу, по весу – свинцу. Терремант купил ее в каком-то берлинском магазинчике, возле отеля «Бристоль» на Курфюрстендам, где Мориарти останавливался весной 1898 года, а до того преторианец носил с собой недди – короткую дубинку, имевшую примерно ту же форму.

Он еще раз похлопал тростью по ладони.

– Да, внушил кое-кому правильные мысли. Думаю, они поняли, что я хотел сказать. Все поняли.

Юный Таллин передернул плечами и тут же выпрямился, услышав громкий стук в дверь.

– И его проучу, – пообещал Терремант, молниеносно откликаясь на шум.

На пороге стоял мальчишка в аккуратной синей форме, с поднятым от ветра воротником, кожаной сумкой на ремне и телеграммой в руке – для Джеймса Мориарти.

– Я должен подождать. Если будет ответ… – довольно дерзко заявил он, и Терремант, кивнув, вызвал из-под лестницы заспанного Дэниела Карбонардо и отправил его с телеграммой к Профессору.

Карбонардо еще не успел повернуть ручку, а Профессор уже сидел в постели – настороженный, в руке автоматический пистолет «борхардт», который он всегда держал поблизости.

– В чем дело? – с кажущимся равнодушием спросил он. – Что там за стук? Кто приходил? Тук, тук, тук. Наверное, фермер, что повесился из-за недорода?^[38]

– Приводить цитаты из этой пьесы не к добру, сэр, – с нехарактерной для него иронией заметил Карбонардо.

– Вот как? Значит, у меня начитанный ассасин, который даже Шекспира знает. – Мориарти вопросительно поднял бровь. – Кто стучал?

– Телеграмма, сэр. – Карбонардо протянул конверт. – Посыльный ждет ответа.

Профессор вскрыл конверт и пробежал глазами по строчкам:

ПРИБЫВАЮ НА ПАКЕТБОТЕ ИЗ ДУВРА В КАЛЕ ТЧК ДОЛЖЕН БЫТЬ В ПОЛДЕНЬ ПОНЕДЕЛЬНИКА 22 ТЧК ОТТУДА В ЛОНДОН ПОЕЗДОМ ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ИНСТРУКЦИИ ТЧК ВСЕГО ХОРОШЕГО ФОН ХЕРЦЕНДОРФ

– Ответа не будет. – Мориарти улыбнулся, как будто про себя, и попросил Карбонардо налить ванну и узнать, приготовил ли Терремант завтрак.

Похолодало. Перед рассветом северный ветер принес много снега и морозец, сковавший ледяным панцирем деревья и кусты и разрисовавший оконные стекла геометрическими узорами.

Приняв ванну и побрившись, Джеймс Мориарти накинул темно-синий шелковый халат с армейскими вензелями на рукавах. Проведя рукой по гладкому подбородку, он подумал о Миссоне и о том, что бритву надо бы наточить заново.

Кристофер Миссон был точильщиком. Правил все ножи и бритвы и получал за работу два фунта в неделю. Невзрачный мужчина с копной растрепанных волос и сгорбленной спиной – следствием многолетней привычки сутулиться, – он с утра до вечера сидел за своим шлифовальным кругом с педальным приводом.

– Таких острых ножей у меня еще не было, – говаривал Дэниел Карбонардо. – Жалят, как шершень в жару.

Завтрак готовил Терремант, а Уолли Таллин ждал, чтобы отнести потом поднос Профессору.

Основы кулинарного искусства – от вареного яйца до бифштекса на гриле и тушеных овощей Терремант постиг много лет назад. Наставницей его была Кейт Райт, которая долгое время служила и кухаркой, и домоправительницей Мориарти – до тех пор, пока не попалась на предательстве, за что и заплатила высокую цену. Именно ее смерть и стала той причиной, по которой Пип Пейджет сбежал со службы, обманув доверие Профессора.

Теперь Терремант был вполне приличным, пусть и немного небрежным, поваром. В это утро он приготовил ромштекс с жареными на филе почками и картофелем по-французски: его сначала сварили, а потом поджарили на жире до золотистой корочки. Некоторые секреты французской кухни Терремант постигал под руководством шеф-повара «Крильона» во время их с Мориарти пребывания в Париже.

Юный Таллин налил чаю – крепкого, индийского, который более всего любил Мориарти. Китайский, «жидкий и безвкусный, как вода в Лаймхаузе», Профессор терпеть не мог и всегда во всеуслышание объявлял о своем предпочтении в пользу «доброго индийского, особенно с сахаром и капелькой тигрового молока».

Итак, Уолли налил «дарджлинг» и стал ждать, когда же Профессор воздаст должное ромштексу и почкам и польет лимонным соком картошку.

«Завтрак, – любил повторять он, – должен быть самой вкусной едой за весь день».

Закончив с трапезой, Профессор вытер губы свежевыстиранной салфеткой – снова вспомнив при этом Аду Белчер – и прошел к письменному столу, чтобы написать письмо Джои Коксу, светскому фотографу.

«Дорогой мистер Кокс,

Мне весьма понравились ваши прекрасные фотографии, появлявшиеся в „Куинн энд Лондон иллюстрейтед ньюс“. На мой взгляд, ваш портрет юной леди Бимиш – одна из лучших работ в данной области. Я, однако, хотел бы поговорить с вами о других фотографиях, обративших на себя мое внимание. Речь идет о вашем умении так показать красоту молодых женщин, чтобы созерцание их доставляло физическое наслаждение молодым людям. В связи с этим я хотел бы предложить план, осуществление которого принесло бы выгоду нам обоим. Если вы пожелаете обсудить данный вопрос, мы могли бы встретиться завтра, 19 января, в час пополудни, в моем ресторане „Пресс“, где я мог бы угостить вас ланчем. С нетерпением ожидаю ответа.

Искренне ваш,

Джеймс Мориарти»

Увидев впервые те самые «художественные» фотографии, Мориарти издевательски усмехнулся.

– Ничего особенного. Самые обычные ленивые, изнеженные девицы. – Но, присмотревшись получше, он обнаружил у Кокса несомненный талант: умело размещая и освещая объект, фотограф добивался эротического эффекта.

Надписав адрес – студия Кокса находилась на Нью-Оксфорд-стрит – и запечатав конверт, Профессор вручил письмо Уолли Таллину с наказом передать его фотографу лично.

– Не ошибись, – сказал он мальчишке. – Мистер Кокс – мужчина довольно высокий, с черными волосами и лысиной на макушке. Как тонзура у священника. – Дабы Уолли понял все правильно, Мориарти показал, где именно искать лысину у фотографа. – Одевается франтовато. И, Уолли, в студии не оставайся с ним наедине. Подожди, пока он выйдет за дверь. А еще лучше оставайся на улице. Ты меня понял?

– Я уже знаю, Профессор. Мистер Терремант предупреждал меня насчет франтоватых господ…

– Не сомневаюсь.

– Он даже называл их одним словом…

– Меня это не удивляет.

– Слово на букву «п»…

– Да, Уолтер.

– И еще он сказал, что если они попытаются что-то сделать, надо бить по яйцам.

– Молодец. – Мориарти благосклонно улыбнулся и потрепал мальчишку по загривку. – А теперь ступай.

Заглянувший в комнату Терремант сообщил, что Спир уже прибыл и Харкнесс подал кэб к подъезду.

Надев поверх жилета темный сюртук и облачившись в пальто с густым меховым воротником, Мориарти аккуратно натянул кожаные перчатки, водрузил на голову шляпу, легонько похлопал по ней для придания щегольского эффекта и наконец принял из рук Терреманта трость с серебряным набалдашником. Выйдя к ожидавшему снаружи Спиру, он с удовлетворением отметил, что ступеньки очищены от снега и подметены.

– Молодцы ребята, – пробормотал Профессор, кивая.

Заведение Майкла Кэдвенора помещалось в мрачном здании на Сент-Люк-роуд, в том месте, где находились когда-то кенсингтонские карьеры. В четырнадцатом столетии его называли Ноттингалл, впоследствии оно именовалось Кемпден-Хиллом, или Северным Кенсингтоном, позднее стало Ноттинг-Хиллом, а после открытия дороги было переименовано в Ноттинг-Хилл-гейт.

Извещенный о прибытии важного гостя, Кэдвенор вышел ему навстречу, привычно потирая руки и низко, словно особе королевской крови, поклонился.

– Ваш визит в мой дом, Профессор, высокая честь.

– Я не в гости, Майкл, а по делу. Хочу взглянуть на труп, который вы доставили вчера вечером с Брик-лейн.

Хозяин снова поклонился и уважительным жестом указал на покойницкую, кирпичное строение к западу от дома. Внутри стоял слабый запах разложения, который ощущался бы сильнее, будь в помещении не так холодно. Шесть голых электрических ламп заполняли покойницкую ярким режущим светом. Вдоль стены стояли шестиколесные каталки. На одной из них, ближайшей к двери, под не слишком чистой простыней проступали очертания человеческого тела.

– В данный момент у меня только один клиент, – сообщил Кэдвенор. – Всего лишь один, Профессор. Я вот и подумал…

Мориарти оборвал его резким жестом.

– Покажите мне ее.

Передав Спиру шляпу и трость, Профессор подошел к каталке с ужасной неподвижной фигурой.

– Откройте.

Кэдвенор потянул за простыню, обнажив голову и плечи.

Лишь огромным усилием воли Мориарти удалось сохранить внешнее спокойствие – с первого взгляда ему показалось, что на каталке лежит именно Сэл Ходжес. Сходство было удивительным, и в какой-то момент Профессор даже ощутил странную боль где-то около сердца. Лишь наклонившись и присмотревшись получше, он обнаружил некоторые указания на то, что ошибся. Волосы у женщины были седые и покрыты каким-то налетом, напоминающим химический осадок. «Кирпичная пыль, – подумал он и тут же поправил себя, – нет, хна». Несчастная красила волосы хной, а Мориарти точно знал, что Сэл Ходжес никогда никакими красителями не пользовалась. Много раз он поглаживал ее длинные волнистые пряди с медно-золотистым отливом, держал их на ладони, тяжелые, густые, шелковистые. Красить их просто не было необходимости.

Однако же черты были знакомые, пусть смерть и изуродовала их; губы посинели, на горле проступили ужасные синяки, следы удушения.

Собрав в кулак простыню у горла, Мориарти резко потянул ее вниз, полностью обнажив тело, открывшееся глазам присутствующих во всем ужасе смерти.

– Раздвиньте ей ноги! – приказал он, кивнув Майклу Кэдвенору, который, неверно истолковав намерения Профессора, растерянно посмотрел на него.

– Но, сэр,… – неуверенно выдавил он.

– Черт возьми, Майкл, делайте, что говорят, и не забывайте, кто вам платит.

Кэдвенор подошел к каталке и, взявшись за колени, осторожно раздвинул ноги. Мориарти наклонился и внимательно посмотрел на внутреннюю сторону бедра – бледную, синеватую, напоминающую пронизанный жилками мрамор.

– Переверните ее, Майкл.

Привычным ловким движением Кэдвенор перевернул покойницу, так что теперь она лежала лицом вниз; дряблые, с ямочками, ляжки колыхнулись, как жир на тарелке.

Первым, что бросалось в глаза, был шрам – длинный беловатый, рваный, он шел от левого плеча к ключице, скрывая глубокую давнюю рану.

Профессор кивнул, выпрямился и забрал у Спира шляпу и трость.

– Пусть тело побудет здесь еще два дня. Не больше. – Он пристально посмотрел на гробовщика. – На случай, если потребуется показать его другим. После этого, если я не отдам другого распоряжения, избавьтесь от тела. Бросьте в общую могилу.

С этими словами он повернулся и решительно вышел из покойницкой.

Приказав Харкнессу остановиться у ближайшего почтового отделения, Мориарти занял свое место в кэбе. Спир молча, не решаясь даже открыть рта, последовал за ним. Позднее он признался Терреманту, что «атмосфера была такая – ни пальцами не разорвать, ни даже ножом не разрезать. Профессор просто кипел внутри: дотронься – и обожжешься. Я, признаться, изрядно струхнул».

Когда Мориарти вошел в почтовое отделение, бывшие там люди расступились, и никто даже слова не сказал – такой грозный у него был вид. Взяв бланк телеграммы, он адресовал ее миссис Джеймс, в отель, расположенный поблизости от школы Рагби, где и намеревалась остановиться Сэл.

СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ В ЛОНДОН ПЕРВЫМ ЖЕ ЭКСПРЕССОМ ТЧК ЖДУ У СЕБЯ ТЧК ПОТОРОПИСЬ ТЧК ВСЕГО ХОРОШЕГО ДЖЕЙМС

– Домой, – бросил он Харкнессу, вернувшись к кэбу.

Всю дорогу Профессор молчал и лишь на пороге дома обратился к Спиру.

– Альберт, найди и доставь ко мне этого слизняка Джейкобса. Уильяма Джейкобса. Похоже, он был там, когда та женщина умерла. – И тут же добавил: – Я не знаю, кто она. Да, похожа на Сэл, но только похожа. Мы ведь оба это видели, да?

– Да, Профессор, но должен признаться, поначалу я решил, что это она, Сэл Ходжес. Не смог сразу разобрать.

Мориарти отрывисто рассмеялся.

– Ты не смог, но я смог. На Сэл есть моя метка. У той женщины этой метки не было. Она – не Сэл. Но чертовски похожа. Итак, Уильям Джейкобс. Приведи его. Чего бы это ни стоило. Если понадобится, возьми прямо на улице. Возьми и доставь сюда. Мне нужна правда.

– Я найду его, Профессор. Захвачу с собой Ли Чоу. Китаец самого дьявола напугать может.

– Но только не трогай Джейкобса, Альберт. Ни один волосок не должен упасть с его головы. Джейкобс нужен мне, и я хочу, чтобы ты привез его сюда.

Сэл Ходжес вернулась домой в половине девятого, объяснив, что приехала бы раньше, но дорогу занесло снегом и поезд задержался в пути.

– Им даже пришлось раскапывать рельсы.

– Хорошо, что им не пришлось раскапывать тебя. – Профессор улыбнулся, но за его улыбкой Сэл разобрала что-то мрачное и недоброе.

– Господи, что ты такое говоришь, Джеймс? – Выражение его лица и странные слова встревожили Сэл. Она хорошо знала Мориарти, знала его настроения, но здесь было что-то другое, что-то, чего она не видела раньше: за каждым его жестом, за каждым словом ощущалось глубокое беспокойство.

– Потом. – Мориарти посмотрел на нее так мягко, как никогда раньше.

«Что с ним случилось? Уж не заболел ли?» Ожидать ответов на эти вопросы не стоило, к тому же ей хватало и собственных сомнений, собственных секретов, собственной лжи, и все это тяжким бременем давило ее изрядно запятнанную совесть.

Возможно, Сэл не тревожилась так сильно, если бы не разговор, состоявшийся в этой самой комнате тридцатью шестью часами ранее. При их последней встрече – Сэл собиралась отправиться в Рагби, повидать их сына, Артура, – Мориарти показался ей особенно воинственным и даже агрессивным.

– Ты знаешь, что я посылал за тобой Дэнни Карбонардо? – спросил он.

– Зачем? Убить меня? Почему?..

– Мне нужна правда. Ты всегда была близка к моим гвардейцам.

– Я никогда этого не отрицала.

– Я рассудил, что если кто-то из них предал меня, ты должна это знать.

– Тут ты прав. Но тебя ведь никто не предал?

– Похоже, кто-то трепал языком там, где не следует. Подозрения у меня появились еще в Нью-Йорке, а подтвердились в Берлине и Вене. И тогда я устроил небольшую ловушку. Только четверо – Спир, Эмбер, Терремант и Ли Чоу – знали день моего возвращения в Лондон. Этого даже ты не знала.

– Верно. Не знала. Ты известил меня о своем приезде, когда уже был здесь. Приятный сюрприз…

– Тем не менее в Дувре меня уже встречали. Они были в порту, они были в поезде и даже поджидали меня на вокзале Виктория. Более того, они поставили наблюдателя здесь, у дома.

– Тогда это сделал кто-то из них, – согласилась Сэл. – Кто-то из четверки. Но я ничего не знала, Джеймс. Поверь мне. Я всегда была верна тебе. Клянусь. Всегда. И я ничего не видела, ничего не слышала.

– Я тебе верю. Но теперь, Сэл, ты предупреждена, так что смотри в оба. Держи ушки на макушке. И если обнаружишь что-то…

– Ты узнаешь об этом первым, Джеймс. Верь мне. Я никогда тебя не предам.

Мальчишки принесли еду от миссис Белчер: свиные отбивные, бекон, картошку в мундире со сливками и луковой приправой, приготовленной по специальному заказу – необыкновенно вкусной, с небольшой добавкой хрена. Миссис Белчер надеялась, что клиенту придется по вкусу творение ее рук. Она знала его только как мистера П. и никак иначе, а если о чем-то и догадывалась, то благоразумно держала свои догадки при себе.

Парни наложили себе полные, с горкой, тарелки, и Уолли разлил вино. Шампанское. Мистер Терремант научил его открывать бутылку так, чтобы оно не пенилось и не переливалось через край стакана.

Потом, когда мальчишки ушли, Мориарти отложил нож и вилку и, глядя в глаза Сэл, негромко, но твердо спросил:

– Ты знаешь кого-то, кто очень похож на тебя, но у кого нет татуировки на бедре, а есть уродливый шрам на спине? Кого-то, кто красит волосы хной? Кто это может быть, Сэл? Скажи мне, потому что эта женщина мертва.

– Мертва?

– Ее задушили. – Мориарти помолчал пару секунд, успев за это время провести ногтем от уголка глаза до скулы. – Кто, Сэл?

Последний вопрос прозвучал уже по-другому, требовательно. Сэл судорожно вздохнула, потом кивнула.

– Моя сводная сестра. Сара Мэддингли. У нас один отец, но разные матери. И при этом мы удивительно похожи. Как две горошины в стручке.

– Она – вылитая ты, но старше и выглядит хуже, а еще красит волосы.

– Вообще-то, Сара младше, и она очень старалась походить на меня.

– У нее неплохо это получалось. Тот, кто убил ее, наверное, думал, что убивает тебя.

– Но кто? Кто задушил ее?

– Похоже, это был Беспечный Джек. Скоро мы будем знать наверняка, но пока все выглядит так, что он убил ее в своем доме на Бедфорд-сквер. Берт Спир уже ищет свидетеля, а о самом Беспечном Джеке мы позаботимся в пятницу. Завтра. Я и не знал, что у тебя есть сводная сестра.

– Хвастать было нечем. Если у меня появлялось что-то ценное, она не успокаивалась, пока не выманивала это что-то. Даже странно, что Сару убили потому, что приняли за меня. Я постоянно за нее беспокоилась, боялась, что рано или поздно она угодит в серьезные неприятности. У нее был ужасный характер, и вспыхивала как спичка. Могла отвесить пощечину любому, кто всего лишь косо на нее посмотрел.

Сэл выросла в беркширской деревушке Хендред, неподалеку от Стивентона, где у Мориарти был загородный дом.

– Отец частенько ездил в соседнюю деревню, навешал ту женщину, Беатрис Мэддингли. Я помню ее – высокая, крепкая, неопрятная, с грязноватыми волосами. Помойная Бетти, так ее моя мать называла. Помню, как она отчитывала отца. – Сэл заговорила высоким голосом с беркширским акцентом: – Где болтался, Марли? Снова с Помойной Бетти?

Не подходи ко мне. Не хочу подхватить то, что у нее там. – Она улыбнулась, глаза ее потеплели.

– И что с ней стало, Сэл? С твоей сводной сестрой?

Сэл хрипловато рассмеялась.

– Ей еще тринадцати не было, а в деревне ее уже называли «Дочкой звездочета». Ложилась посреди поля или под кустом и таращилась в небо. Ее все знали. Сара – Дочь звездочета. К парням даже зимой бегала. Жадная была до этого дела. Одно время она даже предлагала, чтобы мы работали вместе.

– Когда она приехала в Лондон?

– В Лондоне Сара давно. Но в последнее время от нее покою не стало. Муть ли не каждый день забегала – то стаканчик пропустить, то деньжат занять. Иногда просто за добрым словом – этого у нее в жизни мало было.

– Такова доля каждой шлюхи, – изрек Мориарти.

– Что правда, то правда. Я и утешала ее, как могла, но никогда не доверяла. Знала, что она у меня подворовывает, знала, что врет, что может подвести. – Сэл помолчала задумчиво. – А с недавних пор стало мне что-то тревожно.

– С чего бы?

– Мы с ней похожи. И вот появилось у меня нехорошее предчувствие. Как будто задумала она что-то. Какую-то аферу. – Сэл нахмурилась. – Что-то такое, что со мной связано. По-моему, хотела выдать себя за меня. – Она снова замолчала, думая о сестре, заплутавшей в лабиринте лжи. – Может, ей только того и не хватало, что молоточка на двери. Респектабельности. Дешевого рая. Мы были так похожи… Думаю, это было для нее большим соблазном.

– Есть у меня одна теория, – сказал Мориарти таким тоном, словно собирался изречь великую мудрость. – Я ее уже несколько лет вынашиваю. Думаю, у каждого из нас есть в этом мире двойник. Вот как вы с сестрой, только не обязательно родственник. В мире скачек это называется рингер.^[39] Лошадь, которую можно заменить. Есть и немецкое слово – доппельгангер. Говорят, кто со своим двойником встретится, тот умирает. Может быть, такое иногда и случается. – Он снова провел ногтем по щеке. О двойниках, рингерах и доппельгангерах Профессор знал много всякого. Последние восемнадцать месяцев, находясь в Берлине и других городах, он занимался тем, что искал двойника. И нашел его в Вене.

– У Сары на спине шрам. Под левым плечом. Откуда? – спросил он, меняя тему, переходя от общего к частному.

– Бедняжка. Завалилась под кустом. Почувствовала боль, но остановиться не захотела. А потом оказалось, что лежала на разбитой бутылке. Рана была глубокая, рваная, пришлось зашивать. А ей все нипочем – только смеялась. Зашивал местный ветеринар.

Ужин закончили в молчании. Мальчишки пришли забрать посуду. А когда ушли, Сэл вдруг, ни с того, ни с сего, расплакалась. Оплакивала она не сестру – себя. Мориарти сказал, что дело это обычное, что когда горе, люди всегда плачут.

– Мы всегда плачем по себе, – подытожил он, хотя за ним-то никогда ничего подобного не замечалось.

Он поднялся, подошел к ней, обнял за плечи, помог встать и что-то говорил, нашептывал ласковые слова. А потом увел в спальню и успокаивал тем, что сам именовал не иначе как «нежностью и сочувствием». Получилось так, что процесс еще и доставил Профессору немалое удовольствие.

Они лежали, обнявшись, тесно прижавшись друг к другу, под простынями и одеялами, а потом незаметно уснули.

В ту ночь Джеймс Мориарти спал как ребенок, свободный от сознания того, что в часы бодрствования он, по большей части, ходит дорогами кромешной тьмы.