Едь Тварь - это каждый из нас. Ибо Тварь - это Мы.

освящается Здиславу Бексинскому.

тварь

Тысяча лет - как будто единственный миг,

как будто закрыл глаза на секунду всего-то.

Где-то во рту захлебнулся отчаянный крик.

Шагает на смерть стальным строем девятая рота.

В ней каждый из нас: вчерашние малые дети,

не знающие, что есть мир и что есть война,

не ведающие о прянике и о плети...

Колонна составлена, выверена и равна.

Холодная сталь страниц выпускного альбома

пронзает насквозь так, что раны как будто не видно.

Я помню всегда, но сердце болит фантомно -

его больше нет. И даже почти не обидно.

Шурупами в голову тупо и постепенно

ввергаются мысли и прошлого серые тени.

Мы были людьми, что мечтали так откровенно.

Мы стали мудрее, но всё равно стали не теми.

Идём же вперёд, оставляя лишь смерть за спиною,

железом и кровью, огнём и калёным мечом

отмстив за свои же ошибки. Без этого боя

нельзя будет дальше мечтать. Да вот только о чём?

Небо расплавленной жижею льется за шею,

ветер насилует струны каменной лиры,

Ева с Адамом совокупились со змеем -

теперь, пожирая детей, бродит Молох по миру.

В небесном чертоге на пьяный кутёж и веселье

собрались святые и напились до смерти.

Из глаз поползли пауки, во ртах черви засели,

а тело архангела бес насадил на вертел.

Из диких глубин, где веками не было света,

из бездны без дна и поверхности лезет Тварь,

она придёт к каждому, с каждого спросит ответы,

как хаоса вождь, повелитель и государь.

«Бегите вперёд!», - воет странник, больной проказой.

«Бегите!», - вторят ему дети войны и чумы.

Она издаст рёв, что услышат повсюду и сразу.

едь Тварь - это каждый из нас. Ибо Тварь - это Мы.

град золотой

Мрачный лес за окном завывает сверчками и птицами,

растекаясь по небу бесформенной чёрной кляксою.

Полон мир бедняками, поэтами и убийцами,

безнадёжность заверена жирной печатью ЗАГСа,

о рождении свидетельством, справкою о доходах,

платежом коммуналки и заграничным паспортом.

На своей похоронке мы пляшем, и хороводами

свою смерть проживаем бесхитростно и безрадостно.

Вертолёт вооруженных сил пролетает над крышею:

замираю, прижавшись к стене. С неба бомбы как дождиком.

Это вижу лишь я, и все взрывы лишь я услышу,

и убьёт лишь меня. Без потерь в совокупной сложности.

Пробегаёт ребёнок, мёртвый уже изначально,

улыбается мне - точно пулею в сердце самое.

Он бежит так надрывно, болезненно и отчаянно,

ещё миг - он падёт, весь покрытый рваными ранами.

Злая стая собак, ухмыляясь зубастыми мордами,

разорвёт его тело, пройдут лишь секунды считанные.

Ещё миг - хлынет дождь и зальёт всё туманными фьордами.

Вечность только лишь вдох. Информация будет считана.

Облака - белый снег. Он обагрится кровью заката

и в мучениях диких планету задушит Танатос.

Сын зарежет отца, брат забьёт стальной палицей брата,

и чтоб цепь сохранить, Прометея повесит Кратос.

Свет погаснет и ночь до скончания времён разродится.

Над вселенской пустынею ветер найдёт свой покой.

Ни людских голосов, ни печального пения птицы -

только чёрные льды и покинутый град золотой.

мир

Мерный топот шагов. Ветер бьется с разбегу о скалы.

Догорает земля, омертвевшая после войны.

По херсонским степям, по безжизненной тундре Ямала

воет призрак-скиталец когда-то великой страны.

Сквозь туманные дали струится дым от пожарищ:

на кострах жгли детей, а от криков деревья седели.

Оловянный диск Солнца живому уже не товарищ:

лучи жирными пятнами капают в бездны ущелий.

Опалённые пламенем горы ночами от горя

воют тысячею голосов да на всех языках.

Их сломлённые пики пронзают поблёкшие зори,

а под утро они рассыпаются в пепел и прах.

Ночь всё дольше и дольше, а день подыхал, как собака,

отравившись дохлятиной около будки своей.

Людям выжгло глаза ослепительным заревом мрака,

а тела опалило, как жаром ста тысяч печей.

По морщинистой трассе с разбитым на части асфальтом

танки шли, опустив вниз от смерти уставшие дула.

Дым последней ракеты, свершившей безумное сальто,

скорбномертвенным ветром по серому небу раздуло.

Командир батальона с фуражкой, сползающей набок,

вытер пот, что струился по пыльной и жёсткой щетине,

расстегнул гимнастёрку рукою больной и слабой,

обнажив испещрённую старыми шрамами спину.

Взмах десницы и дула уставились в мёртвое небо,

пялясь тупо, устало провалами чёрных дыр.

Ещё миг - и орудия разом ударили слепо,

будто реквием спев пространству с названием "мир".

Взрывы вскрыли тончайшую плёнку небесного свода,

и сквозь дыры, как слюни дьявола, злая вода

растеклась по земле, что устала водить хороводы,

заливая навечно вокзалы и поезда,

городов и посёлков дымящиеся руины,

трупы дедов, отцов и повесившихся матерей,

и дома, и квартиры, музеи, скульптуры, картины,

и могилы сожжённых небесным огнём детей.

Лишь на миг за размазанным Солнцем мелькнуло око

и огромных размеров волк ухмыльнулся довольно.

С зубов падали капли крови - вкуснейшего сока.

Мир затих навсегда. Ему больше не было больно.

маски

СНИМИТЕ МАСКИ

хохочет клоун

в старом детском цирке.

СНИМИТЕ ИХ

повторяет он будто бы под копирку,

будто заученную давным-давно роль.

БОЛЬ

вновь разрывает на микроскопические куски.

прострелите себе виски,

а не выбрейте,

ёбаные любители моды.

немного соды,

а потом известь и кислота.

ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ НАВСЕГДА

ТЕБЯ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ

И НИКТО НЕ СРАВНИТСЯ С ТОБОЙ

ой, да что ты, саркастически плюешь мне в лицо,

заливаясь божественным смехом.

эхом прокуренных подъездов

отдаётся в пустых коридорах разума

память далёких времён.

я опять просыпаюсь средь ночи,

ибо слышу церковный звон:

это значит, что враг уже у ворот.

посреди площади эшафот.

ЛАСКОВЫЙ БАРХАТНЫЙ ЭШАФОТ

он ещё далеко, но он ждёт,

ждёт до конца.

СНИМИТЕ МАСКИ И ОБНАЖИТЕ СЕРДЦА

ревёт старый лысеющий клоун

в ветхом полуразваленном здании цирка,

тыча пальцем в каждого зрителя.

«честно говоря, на любителя!», - комментирует представление

какой-то зажравшийся мещанин.

в следующий миг этот гражданин

падает замертво прямо на колени жене.

клоун подбегает и насилует труп,

как в книге мамлеева или жене,

а я гляжу на это и не вижу их лиц.

в мире любовников и убийц

мне нет места, ведь я не первый и не второй.

я совсем маленький, хоть и такой большой,

а мир вокруг внезапно лишается красок.

повсюду лишь бурые пятна и серый фон.

откуда-то слышен стон, и внезапно я понимаю,

ЧТО С ЭТОГО МОМЕНТА СЧЁТ ИДЁТ НА МИНУТЫ

я бью кулаком в лицо кому-то,

а потом получаю сам и уже не пытаюсь уйти,

ПОТОМУ ЧТО НИКТО НЕ УЙДЁТ

закрывая глаза, вижу тот эшафот

ЛАСКОВЫЙ БАРХАТНЫЙ ЭШАФОТ

и вот

я поднимаюсь туда, гордо вскинув голову вверх,

слышу пьяные крики и режущий смех.

КАК ХОРОШО ЧТО ТЫ СЕЙЧАС УМРЁШЬ

шепчет маленькая девочка, держа мягкую игрушку

в своих нежных руках:

Я БЫ ТОЖЕ ХОТЕЛА

чёрной копотью душу пропитывал страх,

а шея немела,

пока петлю надёжно закрепляли вокруг головы.

глаза первой любви и запах травы,

тихий шёпот сверчков, дым и гарь от свечей...

убивай же!

убей, сука, ну же!

убей!

С Н И М И Т Е М А С К И

глаза дьявола

Светофоры в ночи всегда светятся только красным:

глаза дьявола, что наблюдают за каждым из нас.

Шёпот леса и пение звёзд - необъятная праздность,

как прогулка Чумацким шляхом в миллионный раз.

Слово сказано было и больше не будет, как раньше.

Спину в кровь разодрали крылья до самых небес.

В заколдованной чаще танцуют на кладбище баньши,

живым мраком на горизонте колышется лес.

По пустым городам и оставленным автодорогам

ползёт сумрак и пыль застилает проделанный путь.

Дождь пролился и высох скупою слезою Бога,

а из облака льется на землю бензин, нефть и ртуть.

Глянь - не люди вокруг, только потусторонние твари

бродят тихо повсюду, как по зиме шатуны.

Где-то визги слышны: псы друг друга на части рвали

в безымянном бою бесконечной собачьей войны.

Меч Дамокла свисает над нашими головами,

хладной сталью макушку легонько и нежно лаская.

Ночь приходит и мглу разрезает петлёй и кострами,

а в зареве пламени стая бежит на стаю.

В чумных переулках разбросаны мёртвые птицы,

в крови их купаются крысы, как будто в масле.

Твари идут. Им тоже сегодня не спится.

В ночи глаза дьявола светятся только красным.

плевать

Очередной дождь,

но не лужи оставляют его воды,

а ртутные озёра, отливающие чёрным

в разбитобутылочной ночи.

ДРОЧИ

Дрочи на неё, ведь тебе никогда не обладать

такой, как она.

Бутылка вина и упаковка транквилизаторов

упокоят тебя - увы, лишь на одну ночь.

ПРОЧЬ

Сказала она, и ты убежал,

хотя и сказал напоследок

кое-что, что считал очень важным,

но оно совершенно таким не являлось.

СТАРОСТЬ

Это не просто годы

или проблемы с потенцией,

нет - это ощущение мира

и своего места в нём.

СНОМ

И только сном окончатся

все эти ёбаные приключения

и заигрывания с тем, с чем не следует -

вечным сном.

ДНЁМ

Или, может быть, утром,

вечером или ночью - но это случится,

а чему быть - того уже никогда,

как бы ни хотелось, не миновать.

ПЛЕВАТЬ

КЛЯНУСЬ ТЕБЕ

МНЕ ПЛЕВАТЬ

ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО Я ХОЧУ ВИДЕТЬТЕБЯ

СЛЫШАТЬ ТЕБЯ

ЧУВСТВОВАТЬ ТЕБЯ КОНЧИКАМИ ПАЛЬЦЕВ

ОЩУЩАТЬ МАНОВЕНИЕМ ВЕТРА

ДАЖЕ В ТЫСЯЧАХ КИЛОМЕТРОВ

ДАЖЕ ВО ЛЬДАХ И СНЕГАХ

ДАЖЕ ТАМ ГДЕ ВСЕГДА БУДЕТ СМЕРТЬ И СТРАХ

ПЛЕВАТЬ

ВЕДЬ СМЕРТЬ ДАЁТ ЖИЗНЬ

ВО ВСЕХ НОВЫХ МИРАХ

И Я ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДУ ТАМ ЖИТЬ

ЖИТЬ ВМЕСТЕ С ТОБОЙ

Спой.

Спой, хоть ты не умеешь петь.

Спой.

Спой, потому что иначе

мы оба не сможем спать.

Спой.

Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.

П Л Е В А Т Ь

оно

А помнишь, как было тогда?

Несколько дней назад

или вперёд - когда мы спали...

ТОГДА ОНИ НАСТУПАЛИ

Я обнимал тебя, лаская

матово-тёрпкую кожу.

ТВАРИ

Они подкрадывались в ночи,

пока у нашей постели

тлели крепкие сигареты

и остывало в бутылке вино.

ОНО

подходило всё ближе и ближе:

огромное тёмное нечто,

тьма, что черней темноты.

Оно оставило следы на мне

в виде шрамов - однажды,

но ОНО пощадило. Не будет дважды

спасения - одноразовое кино.

Д Н О

Прижмись ко мне,

потому что идёт ОНО!

Прижмись как можно сильнее,

вдави своё тело в моё, иначе

нам никогда его не победить.

в вечной войне за минуту ночи...