Душевная просветленность и радостный прилив чувств 12 страница

По двадцать лянов серебра пожертвовали на похороны Цзя Шэ и Цзя Чжэн из дворца Жунго, как и Цзя Чжэнь из дворца Нинго. Остальные родственники, в зависимости от достатка, кто один-два ляна, кто три-четыре. Соученики Цзя Жуя тоже внесли свою лепту, которая в целом составила лянов двадцать — тридцать. Так Цзя Дайжу, несмотря на скромные доходы, сумел устроить вполне приличные похороны.

В конце года пришло письмо от Линь Жухая. Он тяжело заболел и просил Линь Дайюй приехать.

Матушка Цзя опечалилась. Но ничего не поделаешь, пришлось собирать Дайюй в дорогу.

Баоюй тоже огорчился, но сделать ничего не мог. Дайюй должна была выполнить свой дочерний долг.

Матушка Цзя решила вместе с Дайюй отправить Цзя Ляня, ему же надлежало сопровождать Дайюй и на обратном пути.

Все расходы на дорогу и на подарки матушка Цзя взяла на себя. Был выбран счастливый день для отъезда, Цзя Лянь и Дайюй попрощались со всеми, сели в лодку и в сопровождении слуг отплыли в Янчжоу.

Если хотите узнать, чем кончилось их путешествие, прочтите следующую главу.

Глава тринадцатая

Цзя Жун покупает сыну должность офицера императорской гвардии;

Ван Сифэн берет на себя управление дворцом Нинго

После отъезда Цзя Ляня и Дайюй Фэнцзе утратила интерес ко всему и по вечерам, поболтав немного с Пинъэр, сразу ложилась спать.

Однажды, погревшись у жаровни, она велела Пинъэр лечь в постель и согреть атласное одеяло, потом забралась под него сама и стала на пальцах считать, сколько прошло дней с тех пор, как уехал Цзя Лянь, чтобы определить, где он сейчас находится. В это время пробили третью стражу, и Пинъэр вскоре крепко уснула. Фэнцзе тоже смежила веки, и вдруг ей почудилось, будто вошла Цинь Кэцин.

— Спокойной ночи, тетушка! — произнесла она, едва заметно улыбаясь. — Я ухожу навсегда, а ты даже не хочешь меня проводить! Ведь мы всегда были дружны, и я не могу не попрощаться с тобой. К тому же есть у меня одна просьба, с ней я могу обратиться только к тебе.

— Просьба? Какая? — быстро спросила Фэнцзе. — Говори, я все исполню.

— Ты — женщина умная, незаурядная, — продолжала госпожа Цинь, — даже мужчинам, которые носят чиновничий пояс и шапку, и тем с тобой не сравниться. А вот простых пословиц не понимаешь: «Луна из полной становится ущербной», «Из переполненного сосуда вытекает вода», «Выше поднимешься — больнее падать». Почти сто лет наша семья знатна и могущественна, но может настать день, когда «великая радость сменится великим горем». Говорят: «Когда дерево падает, обезьяны разбегаются», не относится ли эта пословица и к старинным родовитым семьям?

Выслушав Кэцин, Фэнцзе разволновалась, но виду не подала и очень спокойно заметила:

— Ты совершенно права. Но я не знаю, как сохранить благосостояние нашей семьи навечно.

— Ну и глупа же ты, тетушка! — холодно усмехнулась госпожа Цинь. — Горе и радость, позор и слава издревле следуют друг за другом. Так неужели в силах человека вечно хранить свое счастье? Но сейчас, в пору процветания, еще можно найти способ уберечь себя от нищеты, когда придет время упадка. Надо уладить всего два дела, остальные в порядке, и тогда ты избегнешь несчастий.

— Два дела? — удивилась Фэнцзе. — Какие же именно?

Госпожа Цинь ответила:

— Четыре раза в году вы совершаете жертвоприношения на могилах предков, содержите домашнюю школу, но сумма расходов на эти нужды у вас точно не установлена, каждый дает сколько может. В период расцвета хватает средств и на жертвоприношения, и на школу, но откуда вы их возьмете в период упадка? Чем будете пополнять? Вот я и подумала, что самое лучшее — это употребить все богатство на имения и усадьбы вблизи могил предков, чем больше, тем лучше, развести побольше огородов, тогда будут средства и на жертвоприношения, и на содержание школы. В строго установленном порядке, каждый год сменяя друг друга, старшие и младшие члены рода должны ведать всеми этими делами, чтобы прекратились всякие споры и не приходилось отдавать имущество в заклад. В случае, если кто-нибудь проштрафится на службе, конфискуют только его личное имущество, что никак не повлияет на жертвоприношение предкам, потому что общее имущество останется неприкосновенным — власти не вправе его конфисковать. Даже при полном крахе благосостояния семьи дети и внуки не пропадут — они смогут уехать в деревню учиться и заниматься хозяйством, таким образом, жертвоприношения предкам никогда не прекратятся. Уповать на то, что слава и процветание вечны, и не заботиться о будущем могут только люди недальновидные. Тебя ждет в скором времени радостное событие, но отмечать его с чрезмерной пышностью — все равно что подливать масла в огонь или украшать цветами пеструю узорчатую ткань. Помни, радость эта будет кратковременной, пословица гласит: «Даже самый роскошный пир не может длиться вечно»! Не позаботишься о будущем — раскаешься, но поздно будет!

— Что за радостное событие ты имеешь в виду? — поспешно спросила Фэнцзе.

— Это — небесная тайна, — ответила Цинь Кэцин. — Но мы были с тобой дружны, и на прощанье я, так и быть, открою ее тебе. Запомни хорошенько, что я скажу!

Когда минуют три весны[136],

Исчезнет аромат густой,

И каждый сам к своим дверям

Проложит путь — и только свой!

Фэнцзе хотела еще о чем-то спросить, но в этот момент у вторых ворот четырежды ударили в «облачную доску»[137]. От этих скорбных звуков Фэнцзе пробудилась.

— В восточном дворце Нинго скончалась супруга господина Цзя Жуна, — доложили служанки.

Фэнцзе от страха покрылась холодным потом. Но раздумывать было некогда, она быстро оделась и поспешила к госпоже Ван. Вскоре печальная весть стала известна всей семье, всех охватило чувство грусти и какой-то смутной тревоги. Старшие вспоминали почтительность и смирение госпожи Цинь, ровесники — ее сердечность и отзывчивость, младшие — доброту и ласку. Слуги толковали о том, как жалела госпожа Цинь бедных и обездоленных, как уважала стариков и любила детей! В общем, все до единого в доме оплакивали покойную.

Но пока мы их оставим и вернемся к Баоюю. После отъезда Дайюй он забросил все забавы и развлечения и с наступлением вечера сразу ложился спать.

Ночью, услыхав сквозь сон, что умерла госпожа Цинь, Баоюй хотел было подняться, но вдруг почувствовал, будто в сердце ему вонзили нож. Он вскрикнул и выплюнул сгусток крови, переполошив всех служанок. Они бросились его поднимать, стали расспрашивать, что с ним, хотели идти к матушке Цзя, бежать за врачом.

— Успокойтесь, — сказал Баоюй. — Это у меня от волнения огонь проник в сердце и кровь перестала поступать в жилы.

Он встал, потребовал одежду и заявил, что сам отправится к матушке Цзя просить разрешения взглянуть на покойницу. Сижэнь хотелось удержать юношу, но она не осмелилась. А матушка Цзя, узнав, что Баоюй собирается во дворец Нинго, принялась его отговаривать:

— Там еще не успели убрать, бедняжка только что умерла. Да и ветер поднялся. Утром пойдешь.

Но Баоюй настоял на своем, и матушка Цзя распорядилась заложить коляску и велела слугам его сопровождать.

Во дворце Нинго по обе стороны настежь распахнутых ворот ярко горели фонари и было светло как днем. Взад и вперед сновали люди, из дома доносились стенания, способные, казалось, потрясти горы.

Баоюй вышел из коляски и бросился в зал, где лежала покойница. Поплакав, он отправился повидаться с госпожой Ю, но она лежала в постели — неожиданно начался приступ застарелой болезни. Затем Баоюй отправился разыскивать Цзя Чжэня.

Вскоре собрались все родственники. Цзя Чжэнь, рыдая, как настоящий плакальщик, говорил сквозь слезы:

— Все в нашем роду, старые и малые, близкие и дальние родственники и друзья, знают, что наша невестка была в десять раз лучше моего сына! И сейчас, когда ее не стало, дом совсем опустел!

Он еще горше заплакал. Его принялись утешать:

— Когда человек ушел из жизни, плакать бесполезно. Надо подумать, как распорядиться насчет похорон.

— Как распорядиться! — всплеснул руками Цзя Чжэнь. — Да я готов отдать все, что у меня есть!

Тут в зал вошли Цинь Банъе, Цинь Чжун и несколько родственников и сестер госпожи Ю. Цзя Чжэнь приказал Цзя Цюну, Цзя Чэню, Цзя Линю и Цзя Цяну заняться гостями, а сам велел пригласить придворного астролога и гадателя, чтобы избрать день, благоприятный для похорон.

Решено было следующее: покойница будет лежать сорок девять дней [138]. Через три дня разослать извещения о смерти госпожи Цинь и начать траур. На все это время пригласить сто восемь буддийских монахов читать молитвы по усопшей, дабы спасти ее от наказания за совершенные грехи. В башне Небесных благоуханий воздвигнуть алтарь, чтобы на нем девяносто девять даосских монахов девятнадцать дней приносили жертвы и молили о прощении за несправедливо нанесенные покойной обиды. Гроб с телом установить в саду Слияния ароматов, чтобы перед ним, на помостах, расположенных один против другого, пятьдесят высокоправедных буддийских монахов и пятьдесят высокоправедных даосских монахов отпевали покойницу и поочередно, через каждые семь дней, раздавали нищим, что останется от жертвоприношений.

Узнав о смерти жены старшего внука, Цзя Цзин подумал о том, что рано или поздно сам вознесется на небо. Дабы не осквернить себя земной суетой, он не захотел возвращаться к семье. Поэтому и не стал вмешиваться ни в какие дела, всецело положившись на Цзя Чжэня.

Цзя Чжэнь этим воспользовался и решил, сколько бы это ни стоило, устроить пышные похороны. Кедровые доски для гроба ему не понравились. А тут как раз подвернулся Сюэ Пань и сказал:

— У меня на складе есть подходящее дерево. Его, говорят, когда-то вывезли с гор Теваншань; это дерево мне досталось еще от покойного отца — он собирался его продать одному из родственников императорской фамилии — Преданному и Справедливому вану, но тот разорился и не смог его купить. Вот дерево и осталось на складе. Пока не нашлось никого, кто в состоянии заплатить нужную цену. Если угодно, я велю доставить его вам.

Цзя Чжэнь охотно согласился. Дерево оказалось толщиной в семь цуней, с виду похоже было на орех, а запахом напоминало сандал. Стоило щелкнуть по дереву пальцем, и оно звенело, как яшма, что вызвало дружное восхищение.

— Сколько стоит? — поинтересовался Цзя Чжэнь.

— Такого дерева, пожалуй, и за тысячу лянов серебра не найдете, — с улыбкой отвечал Сюэ Пань, — что же говорить о цене! Заплатите несколько лянов серебра мастеровым за работу, и все.

Цзя Чжэнь рассыпался в благодарностях, а затем распорядился распилить дерево и сделать гроб.

— Для нас это чересчур дорого, — пытался отговорить его Цзя Чжэн, — достаточно было бы хороших кедровых досок.

Но Цзя Чжэнь и слушать ничего не стал.

Тут неожиданно сообщили, что Жуйчжу, служанка госпожи Цинь, после смерти хозяйки покончила с собой, ударившись головой о колонну. Такое не часто случается, и все члены рода преисполнились благоговением к преданной девушке. Цзя Чжэнь велел обрядить ее как если бы она была его внучкой, положить в гроб со всеми полагающимися церемониями, а гроб поставить в башне Восхождения к бессмертию, в саду Слияния ароматов.

Поскольку детей у госпожи Цинь не было, другая ее служанка, Баочжу, пожелала стать ее приемной дочерью, попросила разрешения разбить таз и идти перед гробом[139]. Цзя Чжэнь, очень довольный, распорядился, чтобы отныне Баочжу звали «барышней». Баочжу, как и полагается незамужней женщине, громко рыдала перед гробом своей госпожи.

Все члены рода тщательно выполняли свои обязанности, согласно обычаю, и очень боялись сплоховать.

Одна мысль не давала Цзя Чжэню покоя:

«Цзя Жун пока еще учится, поэтому на траурном флаге нет титулов, да и регалий на похоронах будет немного[140]. Как-то неловко».

На четвертый день первой недели евнух Дай Цюань из дворца Великой светлости прислал все необходимое для жертвоприношений, а вскоре прибыл и сам в большом паланкине, под удары гонгов.

Цзя Чжэнь незамедлительно принял его, усадил на Террасе пчел и стал угощать чаем. Наконец-то ему представился случай завести разговор о покупке должности для Цзя Жуна.

— Хотите придать больше блеска похоронной церемонии? — поинтересовался Дай Цюань.

— Вы угадали, — ответил Цзя Чжэнь.

— Весьма кстати, — заявил Дай Цюань, — есть хорошая вакансия. В императорскую гвардию требуются два офицера. Вчера с такой же просьбой ко мне обратился третий брат Сянъянского хоу[141]и вручил полторы тысячи лянов серебра. Вы же знаете, мы с ним старые друзья, к тому же дед его занимает высокое положение, я подумал и согласился. Вторую должность захотел купить правитель области Юнсин для своего сына. Это явилось для меня такой неожиданностью, что я даже не успел ему ответить. Так что пишите скорее родословную своего сына.

Цзя Чжэнь велел подать лист красной бумаги и написал:

«Студент Цзя Жун, двадцати лет от роду, уроженец уезда Цзяннин области Интяньфу в Цзяннани. Прадед — Цзя Дайхуа, полководец Божественного могущества и столичный генерал-губернатор с наследственным титулом первого класса. Дед — Цзя Цзин — получил степень цзиньши на экзаменах в таком-то году. Отец — Доблестный и Могущественный полководец Цзя Чжэнь с наследственным титулом третьего класса».

Дай Цюань прочитал бумагу и сказал своему слуге, стоявшему рядом:

— Когда вернемся, передашь эту бумагу начальнику ведомства финансов и скажешь, что я прошу его составить свидетельство офицера императорской дворцовой охраны и выписать соответствующую бумагу с занесением в нее этой родословной. Деньги пришлю завтра.

Слуга слушал и почтительно кивал головой.

Как Цзя Чжэнь ни удерживал гостя, тот стал прощаться, и пришлось проводить его до дворцовых ворот.

Уже когда Дай Цюань садился в паланкин, Цзя Чжэнь его спросил:

— Мне самому сходить в казначейство передать серебро или прислать его вам домой?

— В казначействе больше хлопот, — ответил Дай Цюань, — лучше пришлите домой ровно тысячу лянов.

Цзя Чжэнь поблагодарил и сказал:

— Как только окончится срок траура, мы с сыном придем к вам выразить признательность лично.

Тут послышались крики и шум — это пожаловала жена Преданного и Почтительного хоу Ши Дина с племянницей Ши Сянъюнь. Не успели госпожа Син, госпожа Ван и Фэнцзе проводить их в дом, как прибыли люди из семей Цзиньсянского хоу, Чуаньнинского хоу и Шоушаньского бо совершить жертвоприношения перед гробом покойницы. У паланкинов их встретил Цзя Чжэнь и отвел в зал.

Все сорок девять дней у дворца Нинго царило оживление. Непрерывной чередой шли родные и друзья, толпами валили чиновники, сновали какие-то люди.

В положенный срок Цзя Чжэнь велел Цзя Жуну обрядиться в праздничную одежду и поехать за свидетельством. Госпожу Цинь хоронили как положено хоронить жену чиновника пятого класса, о чем свидетельствовали все атрибуты у гроба и совершаемые церемонии. На табличке у гроба значилось: «Местопребывание госпожи Цинь из семьи Цзя, супруги чиновника пятого класса».

Ворота из сада Слияния ароматов, ведущие на улицу, были распахнуты настежь, по обе стороны от них сооружены помосты для музыкантов и выставлены топоры, секиры и мечи. На воротах — большая красная доска с золотыми иероглифами:

«Офицер императорской гвардии по охране дворцов Запретного города, несущий службу при особе государя».

На алтарях для буддийских и даосских монахов — надпись крупными иероглифами: «На похоронах супруги чиновника пятого класса урожденной Цинь, жены старшего внука потомственного Нинго-гуна из рода Цзя, офицера императорской гвардии по охране дворцов Запретного города, несущего службу при особе государя, в месте наивысшей справедливости четырех материков, в государстве великого спокойствия, созданного навечно велением Неба, праведный буддийский монах, смиренный служитель Пустоты и Спокойствия Вань и проповедник единственно истинной веры даос Е, благоговейно соблюдая пост, с почтением обращаются к Небу и взывают к Будде».

Затем следовала еще одна надпись:

«Место, где почтительно просят духов-хранителей учения Будды излить божественную милость, распространить могущество и избавить за сорок девять дней душу покойницы от наказаний и возмездия за совершенные грехи и дать ей успокоение».

Остальных надписей мы перечислять не будем.

Цзя Чжэнь был доволен, но в то же время опасался, как бы не случилось упущений в церемониях — госпожа Ю заболела и не могла принимать знатных дам.

— Отчего вы печалитесь, брат мой? — спросил Баоюй. — Все дела как будто улажены?

Тут Цзя Чжэнь признался, что беспокоится, так как некому распоряжаться приемом гостей.

— Что вы! — воскликнул Баоюй. — Есть человек, который легко справится с этим делом.

На вопрос, кто это, Баоюй не осмелился вслух ответить, ибо в комнате было полно родственников. Он наклонился к самому уху Цзя Чжэня и что-то ему прошептал.

Цзя Чжэнь не мог скрыть своей радости.

— Прекрасно! Теперь все в порядке! — воскликнул он. — Пойдем же быстрее!

Он попрощался со всеми и, увлекая за собой Баоюя, направился в верхнюю комнату.

День был будничный, людей в зале немного, лишь несколько самых близких. Госпожа Син, госпожа Ван и Фэнцзе вели с ними разговор.

Услышав: «Пожаловал старший господин!», служанки испуганно ахнули и быстро попрятались. Фэнцзе с достоинством поднялась навстречу Цзя Чжэню.

Цзя Чжэнь вошел медленно, опираясь на палку, ему нездоровилось, к тому же он был убит горем.

— Вам следовало бы немного отдохнуть, — посоветовала госпожа Син. — Последние дни, несмотря на нездоровье, вы все время хлопочете. Что привело вас к нам?

Цзя Чжэнь с трудом отвесил поклон, справился о самочувствии и попросил извинения за причиненное беспокойство.

Госпожа Син велела Баоюю поддержать Цзя Чжэня, а служанкам приказала подать стул.

Однако сесть Цзя Чжэнь отказался, через силу улыбнулся и сказал:

— Я пришел с просьбой ко второй тетушке и старшей сестрице.

— Какая же у тебя просьба? — спросила госпожа Син.

— Тетушка, надеюсь, меня поймет, — сказал Цзя Чжэнь. — Жена сына мертва, моя жена заболела. Потому и не удается достойно соблюсти все положенные церемонии. Я хочу просить уважаемую сестрицу на месяц взять все дела в свои руки, тогда я буду спокоен.

— Так вот ты, оказывается, зачем пожаловал! — улыбнулась госпожа Син. — Но ведь сестра Фэнцзе перед тобой, с ней и разговаривай!

— Фэнцзе еще слишком молода, разве справится она с таким делом? — вмешалась госпожа Ван. — Сделает что-нибудь не так — над ней насмехаться станут. Нет уж, попроси лучше кого-нибудь другого!

— Все ясно, тетушка! — воскликнул Цзя Чжэнь. — Вы хотите сказать, что сестре будет нелегко. А что она не управится, этого вы сами не думаете. Ведь с самого детства она отличалась сообразительностью и аккуратностью, а сейчас, после замужества, когда ей доверили все хозяйство вашего дворца, набралась опыта и умения. Кого же мне еще просить? Согласитесь же хоть ради покойной, раз уж не уважаете меня и мою жену!

Из глаз Цзя Чжэня покатились слезы.

Фэнцзе никогда не распоряжалась похоронами, и госпожа Ван в самом деле опасалась, что ей это окажется не под силу и бедняжку засмеют. Но Цзя Чжэнь так молил, что госпожа Ван заколебалась и вопросительно взглянула на Фэнцзе. Властолюбивая от природы, Фэнцзе не прочь была похвалиться своими способностями и, заметив нерешительность госпожи Ван, сказала:

— Соглашайтесь, госпожа! Надо уважить старшего брата.

— А справишься? — осторожно осведомилась госпожа Ван.

— Почему бы не справиться? — воскликнула Фэнцзе. — Самые трудные дела старший брат уладил, осталось лишь присмотреть за делами в доме. Чего не пойму—к вам за советом приду.

Фэнцзе говорила так разумно, что госпоже Ван нечего было возразить. Цзя Чжэнь между тем обратился к Фэнцзе:

— Не обязательно сестрице управляться со всеми делами, пусть делает что может. Я за все буду благодарен и по окончании церемонии приеду во дворец выразить ей свою признательность.

Они обменялись поклонами, после чего Цзя Чжэнь велел принести верительный знак дворца Нинго и отдал Баоюю с тем, чтобы тот потом передал его Фэнцзе.

— Делайте все по своему разумению, — произнес Цзя Чжэнь. — Понадобится что-нибудь — не обращайтесь ко мне, предъявите верительный знак и возьмете. Об одном вас прошу: не будьте чересчур экономны — главное, чтобы все было красиво и пышно. Со слугами обращайтесь так, как принято у вас во дворце, если даже они будут роптать. Вот, пожалуй, и все, что меня волнует, в остальном я спокоен.

— Что ж, постарайся для брата, — сказала госпожа Ван, обращаясь к Фэнцзе. — Только все на себя не бери, в любом важном деле советуйся с братом и его женой.

После того как Баоюй вручил Фэнцзе верительный знак, Цзя Чжэнь обратился к ней с такими словами:

— Сестрица, ездить к нам каждый день трудно. Если угодно, я прикажу отвести вам отдельный домик, там вам будет спокойно и удобно.

— Благодарю вас, — ответила Фэнцзе, — но здесь я тоже нужна, поэтому лучше мне приезжать.

— Будь по-вашему, — согласился Цзя Чжэнь.

Они поговорили еще немного, и Цзя Чжэнь стал прощаться.

После его ухода госпожа Ван спросила у Фэнцзе:

— С чего же ты начнешь?

— Возвращайтесь спокойно домой, госпожа, — ответила Фэнцзе, — а я тут обдумаю кое-что и тоже приеду.

Как только госпожа Ван и госпожа Син уехали, Фэнцзе отправилась в трехкомнатный флигель и принялась размышлять: слишком много людей, то и дело пропадают вещи; точно не распределены обязанности, каждый старается увильнуть от дела, расходы чрезмерны, слуги присваивают часть денег, выданных им на определенные нужды. Одни слуги надрываются, другие бездельничают. Усердных слуг следует поощрять, нерадивым не давать спуску. В общем, все следует делать так, как издавна было здесь принято.

Если хотите узнать, как управлялась с делами Фэнцзе, прочтите следующую главу.

Глава четырнадцатая

Цзя Лянь сопровождает гроб с телом Линь Жухая в Сучжоу;

Цзя Баоюя в пути представляют Бэйцзинскому вану

Когда Лай Шэн, главный управитель дворца Нинго, узнал, что Фэнцзе будет распоряжаться всеми делами, он собрал слуг и сказал им:

— Теперь ведать всеми делами у нас будет супруга господина Цзя Ляня из западного дворца Жунго. Слушайтесь ее! Приходите пораньше, уходите попозже, усердно трудитесь, пока она здесь, потом отдохнете. Смотрите же, не ударьте лицом в грязь! Она строга, нрава вспыльчивого, на нее не угодишь, а как рассердится, никого не пощадит.

— Это мы знаем, — все согласились.

Лишь один из слуг возразил, усмехнувшись:

— На что же это будет похоже, если мы ей станем во всем потакать?

Тут как раз явилась жена Лай Вана с верительным знаком на получение бумаги для прошений, молитв и извещений, а также с письменным требованием, где было точно указано, сколько нужно бумаги. Ей предложили сесть, налили чаю, а людям приказали выдать бумагу. Бумагу Лай Ван донес до вторых ворот и там передал жене.

Между тем Фэнцзе приказала Цаймин завести приходно-расходную книгу, вызвала жену Лай Шэна, потребовала у нее поименный список прислуги и приказала всем слугам на следующий день, в назначенное время, явиться к ней за указаниями. Подсчитав по списку число прислуги, она задала несколько вопросов жене Лай Шэна, села в коляску и уехала.

Утром Фэнцзе снова приехала во дворец Нинго. Все слуги уже были в сборе, но не осмеливались войти и, стоя под окном, прислушивались, как Фэнцзе с женой Лай Шэна распределяют обязанности.

— Раз уж мне поручено это дело, — говорила Фэнцзе, — я буду вести его по-своему, не считаясь с тем, нравится это вам или нет. При вашей госпоже вы можете делать все, что вздумается, а я не позволю. И не возражайте, что у вас во дворце прежде было не так — теперь все будет, как я захочу. А кто нарушит мой приказ, примерно накажу, невзирая ни на его положение, ни на его заслуги.

Она приказала Цаймин вызвать по очереди всех слуг и служанок, значившихся в списке, а затем распорядилась:

— Двадцать слуг следует разделить на две смены, по десять человек в каждой; они будут встречать гостей и родственников и подавать чай, прочие дела их не касаются. Еще двадцать слуг тоже надо разделить на две смены, чтобы подавали чай и кушанья только своим господам. Сорок человек опять-таки в две смены пусть ставят перед гробом жертвенный рис и чай, возжигают благовония, подливают масло в светильники, развешивают занавеси и охраняют гроб, если же понадобится — пусть выполняют роль плакальщиков. Четверо должны отвечать за посуду в комнатах для чаепития, еще четверо — за кубки, чарки и обеденную посуду. В случае даже самой незначительной пропажи из их жалованья будет сделан соответствующий вычет. Восемь слуг будут следить за приемом даров и подношений. Восемь — ведать фонарями, свечами, жертвенной утварью и бумажными деньгами [142]— что необходимо, я выдам сразу, а затем распределю всех по местам. Двадцать человек будут поочередно нести ночное дежурство, присматривать за входами во дворец, следить, чтобы не гасли светильники, мести полы. Остальных я разошлю по разным помещениям, за каждым закреплю определенное место, чтобы было с кого спросить, если пропадет какая-нибудь вещь, начиная от столов, стульев и старинных украшений и кончая плевательницами и метелками для пыли. Жена Лай Шэна будет ежедневно всех проверять. Кто будет замечен в пристрастии к азартным играм, пьянстве, дебошах или сквернословии — тех немедленно отправлять ко мне. Если жена Лай Шэна попробует что-нибудь скрыть, а я дознаюсь — пусть пеняет на себя. Я не посмотрю ни на ее доброе имя, ни на заслуги. Теперь каждый знает свои обязанности, за упущения буду строго взыскивать. У служанки, которая находится неотлучно при мне, есть часы, и все дела, начиная от мелких и кончая серьезными, должны исполняться в точно установленное время. У вас в господском доме тоже есть башенные часы. Так вот: в половине шестого — перекличка, в девять — завтрак. Если что понадобится, обращайтесь ко мне, но только в полдень. В семь часов вечера должны гореть фонари, затем я произвожу проверку, и назначенные на ночное дежурство сдают мне ключи. Что и говорить, придется как следует потрудиться. Зато после похорон господин щедро вас наградит.

Сказав так, Фэнцзе распорядилась выдать чай, масло для светильников, метелки из куриных перьев для сметания пыли, метелки для подметания полов и еще многое другое; она велела принести скатерти, чехлы для стульев, матрацы для сидения, циновки, плевательницы, подставки для ног и тщательно записала, что кому выдано. Получив указания, каждый шел заниматься своим делом, не выпрашивая работу полегче. А ведь раньше, случись дело потруднее, никого не дозовешься. Теперь знали: пропадет что-нибудь — будешь отвечать, на суматоху не сошлешься, все равно накажут. Приемы гостей проходили спокойно, без всякой путаницы. Никто не отлынивал от работы, кражи прекратились.

Фэнцзе держалась достойно, с удовольствием распоряжалась и отдавала приказания.

Госпожа Ю все еще болела, Цзя Чжэнь никак не мог прийти в себя от горя, и оба они почти ничего не ели. Фэнцзе приносили горячие блюда и закуски во дворец Нинго из дома, хотя Цзя Чжэнь распорядился посылать ежедневно во флигель, где поселилась Фэнцзе, отборнейшие яства и деликатесы, специально для нее приготовленные.

Фэнцзе с усердием выполняла возложенные на нее обязанности, каждое утро собирала прислугу на перекличку и отдавала распоряжения. В своем флигеле Фэнцзе жила обособленно, с невестками и золовками из дворца Нинго не общалась, разве что по делу, и если они приходили, не встречала и не провожала их.

В пятый день пятой недели буддийские монахи приступили к обряду проводов души, молили Яньцзюня[143]обуздать злых демонов, а Дицзан-вана[144]— открыть золотой мост и с траурными флагами провести по нему душу покойницы. Даосские монахи, пав ниц, молились верховному божеству, обращались к трём высшим мирам[145], взывали к Яшмовому владыке[146]. Буддийские праведники возжигали благовония, насыщали огненные пасти демонов[147], каялись, совершая омовение. А в это время двенадцать молодых буддийских монахинь, одетых в расшитые узорами одеяния и обутых в красные туфли, бормотали «Прими и введи» и еще другие заклинания.

Зная, что в этот день ожидается множество гостей, Фэнцзе поднялась в пять утра, быстро оделась, умылась, причесалась. Ровно в половине шестого, едва Фэнцзе успела выпить несколько глотков молока, явилась жена Лай Вана, а с ней служанки и слуги.

Фэнцзе вышла из дому и села в коляску. Впереди шли две служанки с зажженными фонарями, на каждом крупными иероглифами надпись: «Дворец Жунго». А сколько фонарей горело у дворца Нинго! От них было светло как днем. Фонари висели на воротах, стояли по обе стороны от ворот на специальных подставках. На слугах — ослепительно белые траурные одежды. Когда коляска Фэнцзе подкатила к главным воротам, сопровождавшие ее слуги отошли в сторону, а служанки бросились поднимать полог на коляске.

Опираясь на руку Фэнъэр, Фэнцзе вышла из коляски и направилась во дворец. Две служанки освещали ей путь фонарями, остальные шли позади. Служанки из дворца Нинго встретили Фэнцзе, справились о здоровье.

Фэнцзе медленно прошла в сад Слияния ароматов и приблизилась к башне Восхождения к бессмертию. При виде гроба из глаз ее покатились слезы, словно жемчужинки с порванной нити.