Pantry Pride—Revlon: решающая кампания 2 страница

В течение битвы за Revlon Липтон поднялся на новые теоретиче­ские высоты и разослал своим корпоративным клиентам меморандум, озаглавленный «Разбой и грабеж в джунглях корпоративных поглоще­ний». «Предыдущий год доказал, — писал он, — что исчезли послед-

ние барьеры, сдерживавшие налетчиков. Они получили полную сво­боду захватывать и разрушать американские корпорации...».

Липтон проводил различие между теми поглощениями, которые он сам консультировал в семидесятых годах, и волной операций в стиле Drexel, поднятой (как он выразился) «профессиональными поглотителями». Эту точку зрения Липтон высказал перед конгрес­сом весной 1985 года, когда обсуждалось около тридцати законопро­ектов, призванных обуздать враждебные поглощения или «мусорные» облигации (или то и другое вместе).

Поглощения, которые обеспечены добросовестным финансирова­нием и проводятся сильными компаниями, стремящимися к диверси­фикации или расширению, всегда были конструктивным элементом экономического развития страны, и их не нужно ограничивать, утвер­ждал Липтон. А поглощения разрушительные переводят активы в руки тех, кто обогащается за счет сокращения исследовательских работ и капитальных вложений, в то время как очень высокий процент до­хода приобретенной компании идет на выплату долга, возникшего при поглощении. В результате поглотитель быстро получает басно­словную прибыль, а компания серьезно и надолго ослабевает как в финансовом, так и в производственном отношении.

«Сегодня, — предупреждал Липтон, — нам грозит опасность не меньшая, чем в 1928 и 1929 годах». Правда, в частных беседах Лип­тон высказывал другое опасение, которое разделяли многие бизнес­мены и юристы, принадлежавшие к влиятельным еврейским кругам Нью-Йорка, и в том числе сотрудники Drexel. Они боялись, что общее происхождение новоявленных поглотителей и новоявленных банки­ров из Drexel — в подавляющем большинстве евреев вызовет ответ­ный всплеск антисемитизма. Липтон и другие корпоративные защит­ники уже замечали его признаки у руководства компаний из списка «Fortune 500», попавших на прицел Милкена. Они боялись, что, если предрекаемое ими экономическое бедствие действительно наступит, евреи станут козлами отпущения.

Один клиент Drexel, разделявший мнение Липтона, так описал ситуацию: «Обычно если еврей приходит в „Мэнни Ханни" [Manufac­turers Hanover] или в Morgan Guaranty и просит денег, он -с порога получает отказ, а нееврея радушно принимают и договариваются за ланчем и сигарами. Теперь евреи в более выгодном положении. Drexel Достает кучи денег, а банки могут дать сравнительно немного. Но проблема в том, что все основные клиенты Drexel, за исключением Пикенса и Линднера, — евреи, при этом Линднер — самый проеврей-ский нееврей, какого я знаю, и много лет поддерживает Израиль».

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

Сам Липтон неукоснительно следовал своим публичным заявле­ниям. Он отказывался обслуживать налетчиков и даже бывшего клиен­та, сэра Джеймса Голдсмита. Что еще более существенно, он отклонял неоднократные предложения Фреда Джозефа привлечь Wachtell, Lipton к юридическому обслуживанию Drexel — вместе с традиционным кон­сультантом, Cahill, Gordon and Reindell и Skadden, Arps.

Тем не менее однажды Липтон все же помог Drexel в одном жиз­ненно важном деле; правда, это случилось весной 1984 года, когда поглотительная машина Милкена еще не набрала обороты (в его активе была только попытка провести сделку Mesa-Gulf). Липтона пригла­сили выступить в составе группы экспертов на конференции Drexel по высокодоходным облигациям. Как раз в тот момент руководство Drexel узнало, что Groupe Bruxelles Lambert S.A., владевшая 35% акций Drexel, замыслила совершить переворот. В числе прочего GBL не устраивало то обстоятельство, что Drexel, пожиная многие миллио­ны, не платила дивидендов на акции.

Липтон организовал защитный маневр: остальные акционеры Drexel поддержали идею изменить устав фирмы и стреножить бельгийских партнеров. В итоге стороны выработали следующий компромисс: GBL получала желанные дивиденды, но ее доля в фирме уменьшалась с 35 до 28,5%, а обыкновенные акции обменивались на привилегиро­ванные. Как только это произошло, цена обыкновенных акций резко поднялась.

Но это был единственный случай, когда Липтон согласился защи­щать интересы Drexel. Многих людей, знавших Липтона, удивило его превращение из кондотьера, который вместе со своим другом и кон­курентом Джо Фломом фактически выпестовал бизнес поглощений в семидесятых годах, в крестоносца, способного во имя идеи отверг­нуть выгодное предложение. Кое-кто подозревал, что пламенные ти­рады Липтона объясняются (по крайней мере, отчасти) точным дело­вым расчетом — подольститься к своим осажденным корпоративным клиентам и занять более привилегированное положение. (Примерно так в начале семидесятых годов повела себя .Goldman, Sachs, во все­услышание отказавшись представлять интересы агрессоров во враж­дебных сделках.) Могло, конечно, статься, что Липтон, подобно дру­гим кураторам мира поглощений, ощущал его своим владением, чув­ствовал ответственность — и не мог стерпеть, видя, как его уродуют выскочки, парвеню из Drexel.

Весной 1985 года интересы Revlon представлял и Феликс Рогатин из Lazard, еще один столь же непримиримый и авторитетный враг

«мусорных» поглощений. Как и Липтон, Рогатин давал свидетельские показания перед конгрессом и тоже проводил различие между «доб­росовестными», «солидно финансированными» поглощениями (их кон­сультированием он, подобно Липтону, в основном и зарабатывал) и новейшей «мусорной» разновидностью.

Финансирование столь крупных сделок «мусорными» бумагами, заявил Рогатин, рискованно в двух отношениях. Прежде всего, эти бумаги недостаточно обеспечены; чтобы обслуживать высокие про­центные ставки, компании должны либо значительно повышать произ­водственные показатели, либо — что, как правило, и происходит — прибегать к распродаже активов, далеко не всегда желательной. «Дело в том, — подчеркнул Рогатин, — что при подобном подходе совершен­но игнорируется важное обстоятельство: крупная компания — это организация, несущая многообразную ответственность перед сотруд­никами, клиентами и местными жителями; ее нельзя разбирать, как детский конструктор». Вторая опасность заключена в неликвидности бумаг, поскольку в большинстве случаев они выходят без регистра­ции, размещаются по частной договоренности и попадают в такие финансовые учреждения, как сберегательные банки, страховые ком­пании и пенсионные фонды. Эти учреждения — а многие из них ис­пытывают значительные финансовые трудности — становятся держа­телями бумаг, для которых не существует открытого рынка с высокой степенью ликвидности.

По поводу добросовестности Рогатин заметил, что агрессивным поглощениям, по-видимому, сопутствуют злоупотребления внутрен­ней информацией: арбитражеры часто набавляют цену на акции до обнародования тендерного предложения. Тем самым, заявил он, под­рывается общественное доверие к рынкам капитала. Рогатин подчер­кнул, что в распоряжении арбитражеров находятся огромные де­нежные фонды, в ряде случаев финансируемые за счет «мусорных» облигаций. У налетчиков тоже есть крупные фонды с подобным же финансированием. В результате складывается «своего рода симбиоз... позволяющий предполагать, если не утверждать, что профессиональ­ные трейдеры добывают внутреннюю информацию и в союзе с налет-.чиками принуждают компании к слиянию или ликвидации».

За команду Revlon играл и Артур Лаймен, один из самых известных ^сУДебных юристов по ценным бумагам (правда, он не делал публич­ных заявлений о своем намерении отразить «мусорных» захватчи­ков). Фирма Лаймена Paul, Weiss находилась в ситуации конфликта интересов, поскольку консультировала и Перельмана, и Revlon. По-

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

этому Лаймен решил, что он примет участие в защите Revlon (одного из крупнейших клиентов фирмы на протяжении 20 лет), но не в су­дебных делах. И Лаймен привлек Wachtell, Lipton для организации судебной стороны дела.

Завершал линию обороны Revlon Саймон Рифкинд, бывший феде­ральный судья и старший партнер Лаймена. Это был ключевой игрок. Он обладал большим влиянием в совете директоров Revlon, и юристы Revlon могли бросить его мантию на чашу весов в суде. Когда Перель-ман выступил с враждебной заявкой, Рифкинд, крайне раздосадованный тем, что рекомендовал его Бержераку и устроил им встречу, вышел из совета директоров MacAndrews и остался в совете Revlon.

За день или два до официальной подачи предложения Перельман попросил Рифкинда о встрече. «Судья всеми силами пытался его отго­ворить, — рассказывал Лаймен, присутствовавший при разговоре. — Он убеждал Перельмана, что тот легко может найти себе другое при­обретение, что после враждебного налета прежнюю репутацию ему уже не сохранить и второго Ларри Тиша из него не выйдет. Но от себя лично он так ни о чем и не попросил Роналда. А ведь Рона всегда волновало, какого мнения о нем судья: он хотел иметь благословение Авраама».

Единственным eminence gris* Перельмана был Джо Флом, старший партнер в Skadden, Arps; при его участии эта фирма, которая прежде специализировалась на поглощениях, стала оказывать весь комплекс юридических услуг и приобрела национальную известность. Флом — превосходный стратег. В этой операции он руководил начальной и финальной стадиями, а промежуточную рутину поручил Доналду Драпкину, 37-летнему партнеру в Skadden, который выбился в протеже Флома, обойдя многих старших коллег. Драпкин подружился с Перель-маном и стал его личным консультантом тремя годами раньше, во время неудачной попытки Перельмана приобрести Richardson.

В соответствии с правилом Drexel, гласившим, что люди лучше работают, когда имеют долю в собственности, перед операцией Перель­ман сделал Драпкина принципалом. В июне 1985 года совет директо­ров Pantry Pride ссудил Драпкину деньги на покупку конвертируемых обязательств компании. В Skadden это был первый случай, когда ее юрист выступал как принципал вместе с клиентом; ни одна крупная юридическая фирма в Нью-Йорке такого тоже не практиковала. Неко-

* Букв, «серое преосвященство» (франц.), или «серый кардинал», — тайный совет­ник, доверенное лицо. — Примеч. переводчика.

_торым партнерам Драпкина его особое положение не понравилось, но _Оно полностью соответствовало новой роли.

Главным консультантом Перельмана от Drexel выступал Деннис Левин, восходящая звезда отдела корпоративных финансов; он не так давно пришел в фирму из Shearson Lehman Brothers. В качестве сотруд­ника Drexel Левин готовил сделки по Phillips, Coastal и Crown Zellerbach Corporation.

В когорте Перельмана состоял и его закадычный приятель Доналд Энгель, который в свое время и свел Перельмана с Drexel. До 1984 года Энгель занимал в Drexel пост управляющего директора, потом пере­шел в консультанты, но продолжал участвовать в операциях фирмы и служил доверенным помощником Милкена по развлечению гостей на Балах хищников. Уйдя в консультанты, Энгель устроил себе офис на верхнем этаже жилого дома, принадлежавшего MacAndrews and Forbes; в том же доме (Манхэттен, Восточная 63-я стрит) жил и рабо­тал Перельман.

Наконец, что всего удивительнее, Перельману удалось привлечь в свою команду Эрика Гличера, начальника отдела слияний и приобре­тений Morgan Stanley — самой респектабельной инвестиционно-бан­ковской фирмы Уолл-стрит. Гличер перешел в Morgan из Lehman Bro­thers примерно за год до операции и знал Revlon еще по прежнему месту, поскольку она была клиентом Lehman. По словам Перельмана, именно Гличер в феврале 1985 года подал ему идею приобрести Revlon. Более того, Гличеру, как говорят, пришлось долго уламывать коллег, не желавших представлять интересы Pantry Pride. Они согласились лишь на условии, что Morgan Stanley не будет фигурировать в числе официальных «устроителей сделки» (хотя в Drexel страшно хотели прикрыться высокой репутацией такого партнера и разделить с ним ответственность) и займет при Drexel четко оговоренное вспомога­тельное положение — «полуподпольное», как выразился Рогатин.

Перспектива выступать за Pantry Pride Перельмана против такой заслуженной компании, как Revlon, естественно, могла покоробить коллег Гличера. Однако и комиссионные на «мусорном» рынке уже Давно не давали им покоя. Действительно, с осени 1984 года почтен­ная Morgan Stanley (как, впрочем, и многие другие инвестиционно-бан­ковские фирмы Уолл-стрит) пыталась пробиться на «мусорный» рынок, а его мертвой хваткой держала Drexel. Однако до середины 1985 года Morgan только терпела неудачи. В числе ее первых попыток была «мусорная» эмиссия на 25 миллионов долларов для Охосо, нефтегазо-вой компании из Хьюстона (Drexel прозорливо отказалась размещать

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

ее бумаги), которая примерно через полгода объявила дефолт. Со­гласно «Forbes», больше всех на этой сделке потеряла Morgan Stanley фирма не смогла продать облигации на 25 миллионов долларов, сама приобрела их на 18,2 миллиона и после дефолта, когда они шли по 35% от номинала, потеряла больше 10 миллионов долларов. Drexel пришла на помощь с одной из своих знаменитых схем 3(а).9.

Но пытаться проникнуть на рынок, пусть и люмпенский, — это одно дело, а выступить подручным Drexel в одном из самых дерзких нападений на корпоративный истеблишмент — уже совсем другое. Согласие Morgan Stanley стать мальчиком на побегушках у этой ре­негатской фирмы шокировало Уолл-стрит и ясно показало, какую силу набрала Drexel. Уильям Лумис, главный партнер в Lazard Freres, защи­щавший Revlon вместе с Рогатиным, заявил: «Morgan Stanley изменила себе в трех отношениях: они выступили вместе с Drexel, они согласи­лись быть на подхвате, да еще при Drexel, и, наконец, они подрядились продавать то, чем [их клиент] еще не владел. Это — не настоящая Morgan Stanley».

Morgan Stanley отвечала в операции за дивеституру: именно про­дажа активов и позволяла окупить сделку. Перельман — по крайней мере, поначалу — планировал воспроизвести схему, которую исполь­зовал (пусть и не в таких крупных масштабах) для прежних своих приобретений (самым наглядным примером была, вероятно, Techni­color): почти все деньги на покупку занимал, продавал ненужные ему отделения, за счет продаж выплачивал долг и получал остальное фак­тически даром.

Похожий план Перельман откровенно изложил в своем тендер-ном предложении: он утверждал, что Pantry Pride рассчитывает получить 1,9 миллиарда долларов — полную стоимость заявки при на­чальной цене 47,5 доллара за акцию — за счет продажи почти всех активов Revlon (за исключением косметического бизнеса). Поэтому Перельману, и тем более Drexel, было важно поточнее оценить ак­тивы Revlon, чтобы вычислить цену заявки.

Первая защитная реакция Revlon выразилась в попытке присты­дить Morgan Stanley. «Марти Липтон позвонил им и сказал: „Ребята, как же вас угораздило попасть в одну койку с Drexel?"», — вспоминал Деннис Левин.

Бержерак позвонил управляющему директору Morgan Stanley Роберту Гринхиллу, вместе с которым бывал на сафари и охотился на крупную дичь: «Я спросил: „Боб, что у вас общего с этими клоунами?"-Он промолчал. Тогда я сказал: „Бьюсь об заклад, вы сейчас прицени­ваетесь к отделениям Revlon и собираетесь распродать компанию,

хотя она еще не ваша. Знаешь, конокрадов раньше вешали"». Но ни один из призывов к чести не достиг цели.

Другим изменником корпоративному истеблишменту оказался Chemical Bank, на который управляющие и консультанты Revlon тщетно пытались воздействовать. Из общей суммы 1,95 миллиарда долларов (при 47,5 доллара за акцию) банк обязался предоставить около 500 мил­лионов на хорошо обеспеченной основе по принципу «позже всех дал, раньше всех вернул». В отличие от Citibank и Bankers Trust, охотно кредитовавших враждебные сделки, Chemical делал это редко и никогда не участвовал в разрушительных «мусорных» набегах. Кро­ме того, он следовал принципу: не давать денег тем, кто покушается на бизнес его клиента. А ведь в числе клиентов Chemical состояли некоторые дочерние компании Revlon в Европе.

Рогатин, «изумленный» (по его словам) позицией Chemical, по­звонил Майклу Блюменталю, в то время председателю правления Burroughs Corporation и директору в совете Chemical, а Бержерак позвонил председателю совета директоров Chemical Уолтеру Шипли. «Некоторые директоры Chemical, и громче всех, наверное, Энди Сиг-лер из Business Roundtable, возражали против такой политики, — рассказывал Рогатин. — Но поскольку решение принял главный управ­ляющий, его было трудно отменить, да и банк уже нес ответственность за свое обязательство. Хотя заварушка вышла изрядная».

«Revlon сделала несколько попыток разубедить руководство бан­ка, — добавил Эндрю Браунстейн, партнер в Wachtell, Lipton, помо­гавший Липтону по сделке, — но противоположные доводы были силь­нее. Отказ банка нанес бы им [Pantry Pride] серьезный удар — во-пер-вых, потому, что брать деньги у Drexel дороже, чем у банка, а во-вторых, потому, что согласие банка ссудить четверть суммы повышало Доверие инвесторов Drexel к сделке».

Сначала Revlon только пригрозила банку судебным иском (и даже отправила его руководству предварительный текст), а потом действи­тельно подала в федеральный окружной суд штата Делавэр иск на Chemical, Pantry Pride и MacAndrews and Forbes; произошло это че­рез неделю после того, как Перельман 19 августа обнародовал свое намерение выступить с враждебным тендерным предложением по 47,5 доллара за акцию. Drexel в иске не упоминалась. Липтон принял такое решение, поскольку в 1984 году представлял фирму в междо­усобном конфликте с бельгийскими акционерами.

Иск Revlon был одним из редких случаев, когда во враждебных намерениях обвинялся коммерческий банк. Revlon утверждала, что

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

Chemical выступал в числе «претендентов» на нее, но не сделал обя­зательного заявления, а кроме того, нарушил утвержденные Феде­ральным резервным управлением правила гарантирования кредитов, которыми регулируется размер займов на приобретение акций.

По мнению Майкла Митчела, партнера в Skadden, Arps, защищав­шего интересы Pantry Pride в суде, обвинения в нарушении правил о гарантировании кредита, выдвинутые одновременно против Chemical и Pantry Pride, были «потенциальным хитом» иска. По сути дела, Revlon утверждала, что кредиты, предоставленные банком Pantry Pride, под­падают под правила Федерального резервного управления, поскольку «мусорные» облигации Pantry Pride и кредит от Chemical «косвенно обеспечены» акциями Revlon. «Максимальная сумма займа» по лю­бым акциям не должна превышать 50% от их текущей рыночной цены. А займы Pantry Pride, говорилось в иске, достигают 2,1 миллиарда долларов, что значительно больше максимально допустимой суммы займа по акциям Revlon общей рыночной стоимостью 1,95 миллиарда. В «мусорных» войнах подобное обвинение прежде выдвигалось только раз, во время сражения Unocal с Т. Буном Пикенсом, и не в суде, а в Федеральном резервном управлении. Однако Unocal и Пикенс договорились раньше, чем управление рассмотрело иск Unocal.

Прочие пункты иска Revlon обвиняли Pantry Pride в сокрытии информации и прозрачно намекали на то, как работает машина Мил-кена. По утверждению Revlon, когда Pantry Pride в начале июля полу­чила под свои облигации «слепой пул» в 750 миллионов долларов, Перельман и Drexel уже знали, что деньги предназначены главным образом для заявки на Revlon, но ни слова не сказали об этом г. ггрпсггскте. Вместе с тем, как утверждала Revlon, столь с^иы на информацию Drexel и Pantry Pride были не со всеми: некоторым поку­пателям облигаций они раскрыли финансовые условия сделки Revlon — Pantry Pride с целью убедить их, что долг будет погашен.

Кроме того, гласил иск, проспект эмиссии замалчивал то обстоя­тельство, что примерно 200 миллионов долларов из 750 предназнача­лись не Pantry Pride, a Drexel, желавшей таким путем сбыть с рук часть своих «мусорных» залежей.

В свою очередь, Перельман показал, что уже в феврале-марте 1985 года действительно рассматривал Revlon — в числе прочих кан­дидатур — как возможное приобретение, но окончательное решение принял только на второй неделе августа. С намерением подтвердить, что Revlon была не единственным объектом, Говард Джиттис заявил в интервью, что в июле Перельмана интересовал другой объект —

ссудо-сберегательная фирма во Флориде. Однако она стоила всего 50 миллионов долларов — слишком мало, чтобы оправдать «мусор­ную» эмиссию на 750 миллионов, — и, конечно, не могла заменить Revlon. Как справедливо заметил Фред Салливан, «одно [приобрете­ние] не имело ничего общего с другим: ссудо-сберегательная контора была нужна для увеличения кредитных возможностей, как средство добывать дешевый капитал».

Один источник из Revlon сообщил, что, как его информировали «два старших управляющих двух инвестиционно-банковских фирм», предварительные условия сделки Revlon-Pantry Pride были доведены до сведения перспективных покупателей облигаций. Но когда юристы из Wachtell, Upton получили показания более двадцати таких покупа­телей — а многие из них, в том числе Фред Карр, Нельсон Пельтц и Сэмюэль Бельцберг, принадлежали к ближнему кругу Милкена, — никто не подтвердил, что речь заведомо шла о Revlon.

Рогатин убежден: «Юристов Wachtell просто прокатили, а противо­законное сокрытие информации действительно имело место. Перель­ман явился к Бержераку в июне и прямо сказал, что хочет приобре­сти Revlon. Он говорил о своем намерении привлечь примерно 400 мил­лионов долларов. Вместо этого он собрал 750 миллионов и вернулся за компанией. Не нужно большого ума, чтобы правильно оценить его намерения».

Одним из тех, кого не привлекали в качестве свидетеля, оказался Ральф Папитто, непокладистый председатель правления Nortek, ми­ни-конгломерата со штаб-квартирой в Провиденсе, Род-Айленд. Папит­то, причислявший себя к «избранным клиентам Drexel», утверждал, что с1983 года Милкен предоставилему 600 миллионов долларов, а он, в свою очередь, инвестировал в крупные операции Drexel. В частности, под заявку CAF на Union Carbide он обязался приобре­сти облигации на 50 миллионов — и решил все в 24 часа. «Я считаю, наступил ренессанс, — объяснял Папитто. — Во времена Дж. П. Мор­гана такое дело заняло бы не меньше четырех месяцев и пришлось бы составить кучу бумаг. Сейчас все просто: договариваемся явочным порядком. Мы же, в конце концов, друг друга понимаем и доверяем на все двести. Я знаю Майка, и, если он говорит мне, что дело стоящее, я не сомневаюсь».

В июне 1985 года Drexel привлекла для Nortek 300 миллионов Долларов — под будущие приобретения и прочие цели компании. Папитто утверждал, что собирался достать только 150 миллионов: «Но все вышло так легко. Все устроилось за два дня. Они нас просто

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

уговорили, — со смехом добавил он, — взять 200 миллионов, потом 250, потом 300. Они хотели всучить нам 500 миллионов, но тут я сказал „хватит"». Это мало походило на прежние времена, когда Милкен добывал миллионов 25-50 для компаний, которые желали расшириться и не могли получить ни цента у банков. Теперь же Мил-кену стоило только предложить: «Ну что, хотите 300 миллионов?», и ему отвечали: «Конечно, почему нет?».

Сам Папитто не знал, на что обратить такие деньги, но Милкен не оставил его советом. В июле Папитто купил на 10 миллионов дол­ларов привилегированные акции Pantry Pride, выпущенные под «сле­пой пул». «Покупаешь ведь у людей, состоящих в этом бизнесе, — разъяснял Папитто, — а Перельман-то малый сметливый, да и у Pantry Pride хороший задел по налогам».

Понимал ли он, что деньги дают под Revlon? «В частных разгово­рах — да, они не скрывали. Все действительно шло на Revlon. Но ни­каких письменных обязательств — одни устные договоренности».

Утверждая, что из 750 миллионов долларов 200 миллионов пред­назначались Drexel и ответчики утаили этот факт, Revlon пыталась привлечь внимание к волшебной схеме Милкена: Drexel достает день­ги для одного клиента, скажем, для Nortek, тот покупает бумаги Pantry Pride, a Pantry Pride — бумаги очередных клиентов, и так далее. Но если эмитент знает, что за размещение своих бумаг заплатит покуп­кой чужого «мусора», это должно быть отражено в проспекте. По предположению Revlon, Перельман действовал строго по схеме: для компенсирования текущих расходов на обслуживание своих бумаг он вложил часть поступлений от эмиссии, около 350 миллионов долла­ров, в другие "мусорные" облигации, размещаемое Drexel.

Джиттис, со своей стороны, заявил, что они обращались за «му­сорными» во многие инвестиционно-банковские фирмы, но только Drexel смогла предложить нужное количество. «Появилась информа­ция, что кое-кто хотел купить эти бумаги у Drexel и перепродать нам». Поэтому, добавил Джиттис, пришлось привлечь «независимого консультанта», который советовал, что и у кого брать.

Этим консультантом был Марк Шенкман, один из первых рекру-тов Милкена на «мусорном» рынке. Шенкман как раз ушел из First Boston и занимался организацией Shenkman Capital Management; 24% в ней должны были принадлежать одному из управляющих ди­ректоров Drexel, Альфреду Фассу, который находился в Лондоне. Шенк­ман, естественно, рекомендовал покупать облигации у Drexel — первые эмиссии, предназначенные, по его словам, для других сделок; правда,

эмитентов Шенкман не назвал. «Мы обращались в Merrill Lynch и Salomon, — пояснил он, — но у них не было достаточного количе­ства. Я сказал им, что нам нужны пакеты в десять, пятнадцать, двад­цать миллионов долларов. К тому же они — Salomon, например, — предлагали нам нефтяные бумаги [долговые обязательства нефтяных компаний], а мы таких не хотели».

По утверждению Шенкмана, Перельман и Джиттис предпочитали бумаги первых эмиссий, поскольку они были более ликвидны, чем облигации вторичного рынка. Pantry Pride приобрела облигации деся­ти или двенадцати выпусков примерно с такой же процентной став­кой, как и ее собственные, — пакетами по 15-20 миллионов долла­ров (то есть более крупными и рискованными, чем рекомендованные Шенкманом). После операции с Revlon их продали.

В июне Pantry Pride представила в Комиссию по ценным бумагам и биржам отчет только за бумаги на 350 миллионов. Но потом, когда в июне же Перельман и Джиттис устроили презентации и посетили десять городов за десять дней, спрос значительно вырос. «Ронни был в Париже, а Милкен постоянно мне звонил и твердил, что может продать на 450 миллионов, потом на 500, на 550, 650, — вспоминал Джиттис, вторя Папитто. — Наконец, на 750 миллионах мы решили остановиться».

В 1985 году клиенты Drexel все охотнее брали гораздо больше, чем первоначально заявляли, — и, соответственно, больше, чем счи­тали нужным поначалу. «Drexel гораздо чаще прочих намеренно зани­жает первоначальную цифру, — пояснил Шенкман. — Это хитрый ход. Во-первых, они показывают компании, насколько они могучи, а во-вторых, покупатели начинают думать, чш и сама компания силь­на, раз на ее бумаги столько желающих».

Шенкман добавил, что сам, как покупатель, не испытывает вос­торга, когда размер эмиссии вдвое превышает первоначальную циф­ру: «Если захочешь сбыть бумаги, новых покупателей найти сложно. И удвоение эмиссии — тоже дело не великое; просто денег слишком много, и они прожигают карманы».

К середине сентября федеральный окружной суд отклонил все обвинения Revlon (а дальнейшее разбирательство по делу перемести­лось в местные суды штата Делавэр). Юристы компании так и не смог­ли доказать, что потенциальные покупатели облигаций знали, под какую Цель они дают деньги. В ходе слушаний суду были представлены доку­менты, свидетельствующие, что Pantry Pride рассматривала возмож­ность приобретения Revlon (под кодовым названием «Nicole» — в честь

Часть вторая, глава 9

Pantry Pride-Revlon: решающая кампания

полуторагодовалой дочери Доналда Драпкина по имени Николь), по крайней мере, с апреля; в конце июня появилась памятная записка по «Nicole», в которой была фраза: «Цена приобретения — 47,5 дол­лара за акцию». Однако федеральный окружной судья пришел к выво­ду, что Pantry Pride не принимала решение по Revlon до начала августа. Обвинениями в нарушении правил гарантирования кредита суд, по существу, не занимался и передал их на рассмотрение Федеральному резервному управлению; оно отреагировало, но лишь через несколько месяцев, когда драма Revlon-Pantry Pride стала историей.