[email protected] 11 страница. - Возбужден, но внешне спокоен.
- Как он выглядел?
- Возбужден, но внешне спокоен.
- Хорошо. Ведите его сюда.
Яковенко позвонил. Через несколько минут раздались шаги, и в комнату вошел Спиридонов. Одежда его была в беспорядке, видно, от схватки с Мироновым. Часть воротника он потерял.
- Садитесь, - сказал Яковенко. - Начнем, Андрей Иванович?
Миронов кивнул.
- Давайте с самого начала, - он обратился к Спиридонову. - Рассказывайте как на духу.
Спиридонов глянул на Миронова:
- С чего начинать?
- У вас в армейских анкетах написано, что происхождения вы пролетарского, отец хлебопек. А на самом деле?
- И на самом деле почти так, - сказал Спиридонов. - Отец мой был священник, но когда в селе закрыли церковь, мы переселились в город. Я поступил учиться. А отец в ту пору уже выпекал хлеб, я и стал писать в анкетах, что являюсь сыном хлебопека. Ни отец, ни я не были антисоветчиками. Отец по натуре был русским националистом. Он не выносил представителей других народов, так как считал, что в тяжкий момент они предадут Россию, и потому он приветствовал любую сильную власть. Я все это усвоил. Я вступил в пионеры. Вступил искренне. Отец считал, что я всегда должен быть на службе России. Я так и делал. К началу войны - я уже второй год был в армии - окончил школу младших командиров, получал награды по службе. Собирался поступать в офицерское училище. И тут война. Мы дрались в Молдавии, и дрались хорошо. Я не был трусом и уже командовал эскадроном. Но немцам удалось отрезать нашу часть. Мой эскадрон оказался в окружении. Пока были патроны, мы дрались, а потом я оказался в плену. Дальше три года страшной жизни, освобождение…
- Минутку. Умалчивать не стоит. Что было в Львовском спецлагере?
Спиридонов съежился:
- Так вот что вас интересует?
- И попрошу подробнее.
Спиридонов закурил.
- В спецлагерь я попал за попытку к бегству, - начал он, - хотя этому вы едва ли поверите. Я не хотел служить немцам рабочей скотиной. Они не кормили нас, а на работы гоняли. Я сбежал, меня поймали, избили и перегнали в Львовский спецлагерь. Для пленных это был ад - мучили, убивали… На третий год моего пребывания в лагере появился один человек. Он вел себя независимо, и поэтому нравился мне. Скоро он это заметил.
- Это был полковник Соколов?
Спиридонов помрачнел.
- Да, - сказал он. - Полковник РОА Соколов. Он вызвал меня на беседу, узнал, что я сын священника, и вскоре завербовал меня. Однако Красная армия была уже на подходе. Готовилась эвакуация. Мне был организован побег. На прощанье Соколов сказал: “На этот раз, может быть, наша карта бита. Но через несколько лет все повторится: и война и все прочее. Мы тогда понадобимся. Ждите и готовьтесь!” Мы расстались. Я совершил побег. Он был, конечно, подстроен. Я укрылся у лесника, но тот хотел меня выдать оуновцам, и пришлось его убить. Наконец пришли наши.
Яковенко и Миронов переглянулись.
- Верьте не верьте, - нахмурился Спиридонов, - я их считал нашими, своими.
- И собирались работать на абвер, против них! - сказал Миронов.
- Я вышел к танкистам. Меня приняли в часть. Потом прошел контрольную проверку. Данных не доверять мне не было. И я оказался рядовым в танковых частях. Войну кончил под Прагой. Кстати, сам принимал участие в ликвидации власовских частей и все ждал: не попадется ли Соколов. Не попался!
- А если бы попался?
- Поучил бы его жить, как он меня учил… В то время казалось, что он был не прав.
- Только в то время?
Спиридонов раздраженно дернул головой и замолчал.
- Продолжайте, - сказал Миронов.
- Я устал, - ответил Спиридонов, - не лучше ли завтра?
- Что ж, так и сделаем. Но последний вопрос: где сейчас Дорохов?
Спиридонов недоумевающе вытаращил глаза.
- Кто?
- Вы не слышали этой фамилии?
- Нет, вы тут что-то путаете.
- Идите, - сказал Миронов.
Спиридонова увели.
- Какое у вас впечатление? - спросил Яковенко.
- Хитер и неглуп. Будет говорить правду, если ему сказать, что нам все известно.
- Андрей Иванович, передохните до утра, - посоветовал Яковенко, вглядываясь в усталое лицо майора. - А завтра приступим со свежими силами.
Миронов не спеша направился к гостинице. Сквозь усталость медленно пробивались мысли. Несмотря на ряд ошибок, операция выполнена. Спиридонов взят. Похоже, Соколов под другой фамилией не известен Спиридонову. Это неважно. Завтра он все скажет. А майор Яковенко хороший парень. Умный, исполнительный, тактичный.
…Утром, едва переступив порог кабинета Яковенко, Миронов сказал:
- Я вот о чем думаю, Прокопий Семенович: зачем меня мальчик обманул?
- Биллинг? - Яковенко задумался. - Кто его знает. Может быть, Спиридонов настроил его против нас, может быть, это семейное… Эти Биллинги могут нас не любить, они же бывшие домовладельцы. Советская власть их многого лишила.
- Но зачем он врал, что Спиридонов приходил и говорил с сестрой?
- Да, похоже, по чьей-то указке. Кто-то через него добивался большей достоверности того, что Спиридонов будет ждать в Рахове.
- Или наоборот. Я остался в городе именно потому, что решил: раз Спиридонов заходил, значит, из города он не уедет. Тут переходить границу легче, чем где-либо.
Через полчаса привели Спиридонова.
- Как вы жили после войны? - спросил его Миронов.
- После войны я объездил чуть не всю страну. Работал в культпросвете, в кинофикации. Потом перешел в торговлю.
- Почему вы так часто меняли места? Была какая-нибудь опасность?
- Какая опасность? Я ничего дурного не делал. Но никак не мог найти своего места в жизни. Не получалось. Кроме того, я обладаю натурой беспокойной и не особенно склонен задумываться об источниках дохода. Поэтому время от времени возникали неприятности финансового характера. Однако к суду ни разу привлечен не был и финансовых недоимок за мной не числится. В конце пятидесятых годов случайно оказался здесь. Мне эти места очень понравились. Понравилась светскость местного общества - такой архаизм, и я решил сюда перебраться. Вот, собственно, и вся моя одиссея.
- Будто бы? - усмехнулся Яковенко.
- А вы о чем? - невинно спросил Спиридонов. - О чулках? Так это все придумал Ковач. Здесь люди очень способны ко всяким комбинациям.
- Ковач утверждает, что принцип чулочного синдиката развили перед ним вы.
- Может быть, и я, - согласился Спиридонов, - нужны были деньги. Здесь, знаете, жизнь настолько интенсивна, что всегда нужны деньги.
- Каким же образом вы их добывали?
- С помощью внеплановых чулок. У меня были комиссионеры - нужно будет, я назову их фамилии, - они распродавали чулки. От тех, кто их продавал, до тех, кто это организовывал, все получали свою долю, свой процент… Это был мой основной источник доходов. Кроме того, был знаком с теми, кто привозил разные товары от родственников из-за границы. Это тоже шло через меня. Зарабатывал комиссионные.
- При обыске у вас обнаружили восемь тысяч долларов, - сказал Яковенко. - Это вы тоже получили в результате таких вот махинаций?
- Конечно, - кивнул Спиридонов.
- Когда вы снова встретились с Соколовым? - спросил Миронов.
Спиридонов резко вскинул голову.
- С кем?
- Говорите правду, - предупредил Миронов.
- Что? Вы считаете меня шпионом? Я никого не видел! Никаких Соколовых!
- Давайте по существу! - приказал Миронов. - Как вы связались с Соколовым?
Спиридонов секунду молчал.
- Я на чужую разведку не работал.
- Скажите, какой был смысл вмешивать в ваши дела Ирену Биллинг? - спросил Яковенко.
- Я позвонил из Берегова знакомому дантисту и попросил, чтобы он, не называя моего имени, предупредил Ирену, что я ее буду до пяти дня ждать в кафе в Рахове. Он передал. И все. Это я сделал нарочно, знал, что вы будете за ней следить…
- Откуда вы знали? С кем поддерживали связь?
- Да ни с кем особенно. Я позвонил дантисту, он сообщил мне, что вызывали на допрос Ковачей и Ирену. Значит, решил я, вы поставлены в известность о моих личных делах. Поэтому я и захотел отвлечь вас. Сам я решил перейти в Словакию в городе - мне казалось, что именно здесь меня не ждут, - добраться до Остравы. Там всегда полно австрийцев, их машины даже не осматривают на контрольно-пропускном пункте, дать кому-нибудь из них пятьсот - тысячу долларов, и я уже на Западе. Они бы провезли меня в багажнике или как-нибудь еще до Вены или Зальцбурга. Вот мой план. Вы его разгадали.
- Почему же вы действовали так неосторожно, - спросил Яковенко, - оказались в городе еще засветло?
- Я по натуре нетерпелив. Опасность понимал, но не выдержал. К тому же не у кого было укрыться надолго. Как только приютивший меня человек в Берегове почувствовал что то неладное, он сразу попросил меня уйти. Я тут прожил пять лет, но друзей, кроме Ирены и ее братишки, не приобрел. На плаху сейчас ради дружбы не ложатся…
- Вы были в Крайске последние годы? - спросил Миронов.
- Нет, - сразу поднял голову Спиридонов, - что мне там делать?
Миронов недаром спросил об этом. Среди книг Спиридонова одна заинтересовала его. Это была “Партизаны Крайщины”, изданная Крайским облиздатом два года назад. Она особенно выделялась среди старых фолиантов библиотеки Спиридонова.
- Неправда! Вы были в Крайске два года назад.
Спиридонов молчал. И молчал довольно долго.
- Ну, ладно, - наконец произнес он, - был, и что?
- Виделись с Дороховым?
- Я уже сказал, что не слышал этой фамилии!
- Он сам вас вызвал туда? Или вы встретились с ним случайно?
- С кем?
- С полковником Соколовым.
Спиридонов побледнел и опять долго молчал, потом вздохнул и сказал:
- Хорошо. Соколов нашел меня и вызвал в Крайск действительно два года назад. Вызвал письмом. С его стороны это было самонадеянностью, я мог и не откликнуться; кроме того, мог сменить место жительства, сменить паспорт. Но он, видно, хорошо знал меня. Я приехал. Зачем? Сам не знаю. Но к тому времени бессмысленная жизнь мне надоела…
- И вы решили придать ей смысл, участвуя в шпионаже против своей страны? - спросил Миронов.
Спиридонов нахмурился.
- Ладно. Моя песенка спета. Я вам все скажу. Я даже был рад связаться с Соколовым. Я хотел что-то делать. Делать что-то опасное. Понимаете?
- Где и как вас встретил Соколов?
- Он встретился со мной в парке, у фонтана. Мы говорили с ним полчаса. Он вручил мне десять тысяч долларов и приказал выяснить точные цифры грузооборота на пограничных станциях, узнать размещение крупных заводов, установить связь с военпредами и сказал, куда и каким образом посылать сведения.
- Куда же?
- В Москву, на Главпочтамт, некоему Викентьеву Виктору Владимировичу. Дал шифр.
- Какой?
Спиридонов долго набрасывал на бумаге цифры и буквы. Миронов взял у него лист, сложил его и опустил в карман.
- Виделись ли вы еще с Соколовым?
- Нет, ни разу. И даже после этого ни разу не писал ему. К тому же и сведения, которые я доставал, были не очень достоверными. Два раза я получал указания, написанные тем же шифром. Из Москвы. В одном рекомендовалось выяснить наличие аэродромов на территории Закарпатья, их технические данные, пропускную способность. Этого я сделать не сумел. Второй запрос касался железных дорог, и опять требовались их пропускные возможности. На этот вопрос я ответил. У меня было много знакомых железнодорожников. Я старался черпать сведения из их разговоров с военпредами. С последними познакомиться не удалось. Я, правда, не терял надежды.
- Сколько времени прошло с момента вашего последнего донесения в Москву?
- Месяцев пять.
- Больше запросов не было?
- Нет.
- И от Соколова вы с тех пор ничего не получали?
- Ничего.
- Знаете ли вы, под какой фамилией скрывался Соколов?
- Понятия не имею. Он не назывался. Передал указания, похвалил за то, что приехал, вручил шифр и деньги - и все.
- Почему вы оказались в квартире Ковачей после встречи с товарищем майором? - кивнув на Миронова, спросил Яковенко.
- У меня не было другого выхода. Я должен был дождаться темноты и после этого сменить маршрут. Не за границу, а на восток. Потому что Закарпатье стало для меня ловушкой. Это я сознавал. Меня ждут теперь именно на границах. Я не успел все обдумать. Инстинктивно я остерегся идти к Биллингам. Там вы должны были меня ждать. К дантисту тоже не мог. Это друг до первой неприятности. Я еще поражаюсь, как он выполнил поручение насчет Рахова. Я думал только об одном: надо найти машину. Поэтому я и кинулся к Ковачам. Ведь даже машину им когда-то достал я. И когда я позвонил им, на лестнице меня взяли ваши люди.
- Пожалуй, на сегодня кончим… - сказал Миронов. - Мне кажется, его надо пока передать ОБХСС, чтобы они выяснили подробности об их подпольном синдикате.
Яковенко согласился.
И Миронов засел за депешу для Крайска и Москвы.
Вскоре была получена телеграмма. Требовали, чтобы Миронов немедленно вылетел в Крайск. Он попрощался с закарпатскими товарищами, обнял майора Яковенко, с которым успел подружиться, и выехал на аэродром. Через несколько часов Миронов был в Крайске.
***
Валера Бутенко каждую среду и пятницу ездил во Дворец пионеров в шахматный кружок. Успехи его были средними. Он не очень-то быстро оценивал позицию, и его часы всегда показывали большее время, чем у противника. Но Валерке нравился шахматный кружок. Нравилось, как и другим ребятам, наблюдать, когда Миша разгадывает какую-нибудь очередную шахматную задачу. Была, правда, еще одна причина, по которой он любил посещать кружок. Туда ходила замечательная девчонка Таня Семичева. Она и в шахматах разбиралась, и столько всего знала, что Валерка даже стеснялся показывать ей свое невежество. Вот и в этот раз, когда они вышли из Дворца пионеров, Валерка помалкивал, ожидая, что Таня, как обычно, начнет что-нибудь рассказывать. Но Таня молчала и, прикусив губу, смотрела под ноги.
Молча они дошли до угла. Валерка думал, что Таня проводит его до автовокзала - она всегда это делала, - но Таня остановилась:
- Ты не сердись, Валер, я домой пойду.
- Иди, конечно, - обиженно сказал Валерка, - разве ты обязана провожать меня… Пожалуйста…
Таня кивнула ему и побрела по улице. Валерка зло посмотрел ей вслед, и вдруг ему стало так жалко себя… Димка погиб, майор Миронов куда-то уехал, матери с отцом не до него… Они целый день на работе, приходят такие усталые, что с ними по-человечески и не поговоришь. Валерка вздохнул и побрел к автовокзалу. Но ему было так грустно и обидно, что Таня не проводила его, что он не выдержал и обернулся. Таня стояла под фонарем. Свет падал на ее ссутуленную спину в желтом плаще.
Что такое с ней?…
Валерке захотелось подойти и спросить ее, что случилось, но потом обида остановила его. Сама не захотела проводить, ну и пусть себе гуляет одна! Но Таня все стояла, и ее тоненькая фигурка в плаще казалась такой бесприютной, что жалость подтолкнула Валерку, и он подошел.
- Ты чего? - спросил он. - Тебе же домой надо!
- А ты чего? - ответила она сердито. - У тебя ж автобус отойдет, а до другого час целый.
- И пусть идет.
Она не ответила и медленно пошла по тротуару. Он немного подумал, обиделся еще больше, но догнал ее и, сопя, пошел рядом.
Вокруг них желтоватым светом осени отливали кроны лип, торопились куда-то нечастые прохожие, а Валерка злился, не зная, что делать. Ему казалось, что он навязался Тане в провожатые.
Неожиданно она спросила:
- Скажи, взрослые всегда правы?
- Сказала! - обрадовался он случаю излить злость. - Если б они всегда правы были, разве бы такое было! Вот дядя Костя…
И он рассказал Тане о том, о чем никому не рассказывал: о дяде Косте, его смерти, о своем дружке Димке и его гибели.
Сначала Таня слушала невнимательно, но потом не спускала глаз с Валерки.
- Какой он смелый, Дима твой! - сказала она, останавливаясь. - А я вот трусливая… Трусливая!
- Да что ты! Ты тоже смелая.
- Не смелая, - заплакала Таня, - я не по-пионерски поступаю…
Растерянный Валерка пытался ее утешить. Но Таня плакала навзрыд, и Валерка испугался. Он чувствовал, что у Тани неладно дома. Но что же он мог сделать? И Валерка только дергал ее за руку и повторял:
- Ну чего ты, Тань! Тань! Ну, все хорошо будет, вот увидишь!
Наконец Таня успокоилась и стала рассказывать ему о том, что мучает ее. Между мамой и отцом конфликт. Есть у мамы сестра Софья Васильевна. Она кажется сердитой, а на самом деле добрая. У нее несколько месяцев назад утонул муж. Мама очень любит сестру, а отец не любит тетю Соню. И еще больше он не любил ее мужа. Из-за этого мама с папой и раньше часто ругалась. Недавно к маме приходил человек и все выспрашивал про тетю Соню и ее мужа, но мама ему ничего не сказала. Да и сказать-то нечего. Мама о своей старшей сестре очень высокого мнения. Тетя Соня ее выходила и спасла во время оккупации. А недавно пришло на имя мамы письмо. Когда она его вскрыла, там было второе письмо, и на нем написано: “Прошу передать лично Софье Васильевне Дороховой”. Мама хотела отнести письмо тете Соне, но папа начал ругаться и сказал, что он “из-за этой шизофренички может испортить репутацию”. Мама спорила с ним, даже плакала, но папа взял письмо и не разрешил его отнести. И вот уже третий день в доме житья нет. Мама плачет, отец кричит. А сегодня утром он отдал письмо Тане и сказал так, чтобы мама не слышала: “Если не хочешь, чтоб всем было плохо, отнеси это письмо в милицию”. Таня согласилась, но потом вспомнила мамины слезы и теперь не знает, что делать. Конечно, папа прав, наверно, это письмо надо сдать в милицию. Но маме это доставит такое горе… Короче, Таня совсем не знает, что ей делать.
Валерка стоял ошеломленный. Какой-то гад пишет письма, от кого-то что-то скрывает, а из-за него Танины папа с мамой ругаются, Таня плачет!… Что делать? Но тут Валерка вспомнил: ведь записал его в шахматный клуб майор Миронов, он же сказал, чтобы Валерка подружился с Таней, потому что она очень хорошая девочка… Надо пойти к нему.
Они сели на троллейбус и поехали к зданию КГБ. Таня молчала, Валерка был полон решимости. Он знал, что поступает правильно, но понимал, что Тане сейчас не слишком-то легко. Он тронул Таню за рукав.
- Ты только сразу скажи ему. Он поможет.
***
Утром Миронов прибыл в Крайск и сразу же поехал в управление. После бурных приветствий Луганов повел его к полковнику.
- Сначала ты нам свои новости выложи, а мы тебе тоже кое-что расскажем.
Скворецкий поднялся им навстречу.
- Загорел, - сказал он, - видно, поменьше нас время в кабинетах проводил.
- Где уж нам! - смеясь, ответил Миронов, пожимая руку полковнику. - Меня вот Василий напугал: успехи у вас тут большие.
- А вот послушаем тебя и расскажем. Излагай, что там у вас.
- Спиридонов, товарищи, навел меня на некоторые мысли, - рассказывал Миронов. - Во-первых, люди, которых использует Оборотень, - это случайные личности. В основном он опирается на тех, кого завербовал еще в лагере. Ярцев или тот же Спиридонов. И оба они - Ярцев в последнее время меньше - занимались темными делишками, что, конечно, исключено для профессионалов-разведчиков. Спиридонов создал целый подпольный синдикат. И это рано или поздно стало бы известно ОБХСС. По-видимому, положение Оборотня было очень затруднительным, раз он воспользовался помощью таких людей. Теперь, что за личность Спиридонов. Это человек морально опустошенный, давно ни во что и ни в кого не верящий, поддавшийся в годы войны обещаниям полковника Соколова обеспечить ему после свершения ряда диверсионных актов в тылу райскую жизнь на Западе. Наступление войск Первого Украинского фронта сорвало его переброску в наш тыл, он был оставлен в лагере, а потом инсценировали его побег. Пленных перебили, и он был уверен, что о его прошлом не знает ни одна душа.
- За ним чувствовалось присутствие кого-либо или он действовал один? - спросил полковник.
- Впечатление, что один. И вообще все это похоже на самодеятельность, хотя связи огромные, знакомства чрезвычайно обширные. К тому же связан с контрабандой, а контрабандисты весьма осведомленные люди. Но, в общем-то, у меня осталось впечатление, что Спиридонов фигура бутафорская. Актер. Дожил до сорока с лишком лет, начитан, неглуп, но… ни убеждений, ни принципов, ни программы. К тому же один раз Родину уже предал и за это не пострадал. Ему надо производить впечатление, надо нравиться женщинам, и, конечно, нужны деньги. Отсюда и уголовщина, и легкое подчинение Дорохову-Соколову при вторичной встрече. Сведения, которые он послал в Москву, пустяковые. Хоть и консультировал его сам Соколов, но работать его не научил. А вместе с тем тип очень изворотливый, ловкий.
- Так. Замечательно, что одно щупальце мы у этого спрута отрубили, - сказал Скворецкий. - Значит, причастных к делу там выясняют?
- Выясняют, но, думаю, большинство из этих людей просто замешаны в темных махинациях и к шпионажу не причастны.
- С вашими делами выяснили. Теперь смотри, что у нас… Василий Николаевич, покажи.
Луганов положил перед Мироновым конверт, на котором быстрым и ровным почерком было написано:
“Прошу передать лично Софье Васильевне Дороховой”.
Миронов вынул письмо. Тем же почерком было написано:
“Привет из старинного города. Изучаю исторические памятники. Брожу между плит, помнящих Болотникова и Лжедмитрия. Как костюм? Если не в порядке, то не отвечай. Если получен, сообщи по адресу Марианны”.
Подписи не было.
- Неужели он? - спросил, не веря своим глазам, Миронов. - И кому же? Жене. Да что вы, товарищи, он же знает, что она у нас под контролем. Ей-богу, для Оборотня это уж слишком примитивно.
- Не так, как думаешь, - сказал Скворецкий, - это письмо было вложено в другой конверт. И его с обратным адресом следует сегодня же взять. Конверт находится в знакомом тебе семействе. А для начала мы пригласим к нам гражданку Дорохову.
- Может, для начала посмотрим конверт? - спросил Миронов. - Где он?
- У Семичевых. Поедешь вместе с Василием Николаевичем. А Дорохову непременно вызовем. Прошлый раз она что-то утаила.
- Так как же будем действовать?
- Поезжайте к Семичевым. Я вызову Дорохову. А сейчас на задание.
…Когда они позвонили к Семичевым, дверь открыли сразу. Рослый мужчина с испуганным взглядом спросил, что им нужно.
- Мы из Комитета безопасности, - представился Миронов, - хотим поговорить с вами и вашей женой.
- Пожалуйста, пожалуйста. Проходите, - пробормотал мужчина.
- Здравствуйте, - сказал Миронов, входя в гостиную.
Сестра Софьи Васильевны еле заметно кивнула.
- Таня, иди-ка в спальню, - приказала она темноволосой девочке, - готовь уроки!
- В прошлый раз мы говорили с вами о вашей сестре Софье Васильевне, - начал Миронов, принимая ее безмолвное приглашение и садясь в кресло. - Теперь нам опять предстоит небольшой разговор.
Семичев с Лугановым прошли в кабинет.
- Не могли бы вы показать конверт, в котором было письмо, адресованное вашей сестре? - спросил Миронов.
Женщина секунду помедлила, потом взяла с серванта коробку и извлекла конверт.
Миронов отметил, что адрес на конверте написан другой рукой, женской. Буквы вкривь и вкось, как пишут старые люди. На обратной стороне конверта стоял штемпель калужской почты.
- Скажите, пожалуйста, знаете ли вы кого-нибудь в Калуге, кто мог надписать этот конверт?
- Нет, никого не знаю.
- Почему ему понадобилось воспользоваться вашим адресом? - спросил Миронов. - Чем вы вызвали у него такое доверие?
- У кого?
- Вы же знаете, что писал Дорохов.
Женщина опустила голову.
- Я догадывалась.
- Почему же вы не сообщили нам? После нашего разговора вы знали, что мы интересуемся всем, что касается Дорохова.
- Это письмо было написано моей сестре.
- В данной ситуации звучит наивно.
- Пусть наивно, но я так поступить не могла.
- Почему же не передали ей письмо? Вы же понимали, что это необычное письмо.
- Я бы передала…
- Хорошо. Расскажите, пожалуйста, мне вот о чем: как относилась ваша сестра к своему мужу?
Женщина усмехнулась.
- Как вы думаете, как могла относиться к мужу женщина, которая так поздно вышла замуж? Она его боготворила. Из-за него у нас ухудшились отношения. А ведь я для Сони сделаю все, в гроб лягу, если понадобится. И она это знает.
- Так, больше вопросов нет.
…В кабинете Луганов беседовал с Семичевым.
- Я тут ни при чем, - говорил Семичев, перебирая на столе бумаги, карандаши, пресс-папье. - Я его не любил. Я даже просил жену прекратить это знакомство.
- Никто и не говорит, что вы как-то с ним связаны, - спокойно и доброжелательно говорил Луганов, - мы просто интересуемся им как личностью. Вы не могли бы охарактеризовать его?
Семичев вытер лоб и заметно успокоился.
- Человек он был опасный. Да. Это я вам точно могу сказать. С ним лучше было не ссориться, поэтому я прекратил с ним общение не сразу.
- Почему вы думаете, что он был опасный?
Семичев посмотрел на стену и замигал.
- По правде говоря, не знаю. Просто появилось такое ощущение. Однажды мы сидели с ним на вокзале; он тогда провожал одну даму. Подошел какой-то тип и пристал к нам. Понимаете, пьяный, грязный, смотреть тошно. Я уж хотел уйти, а Михаил Александрович… Дорохов то есть… просто посмотрел на него, и, знаете, тот отстал. Очень взгляд у него был угрожающий. Фронтовой, я бы сказал. Мне не нравятся люди с таким взглядом, черт знает что от него ждать… Вот и дождались.
- Чего дождались?
Семичев осекся:
- Так… Недаром же вы интересуетесь им…
- Скажите, вот вы сейчас о какой-то даме говорили.
- Да, была у него одна… Вы только Софье Васильевне не говорите. Он меня для страховки брал. Если кто из знакомых увидит… Приезжала к нему из Владимира одна медичка.
- Не помните, как фамилия?
- Он при мне не называл.
- А как звали?
- Таня. Довольно молодая. Не больше тридцати двух. Полная, светловолосая такая. Интересная женщина.
- Давно она приезжала?
- Да с год назад. Он с ней где-то на курорте, кажется, познакомился. И странно: ведь и не молод, и женат, а она наверняка пользовалась успехом… и вот, очень к нему привязалась. Знаете, не всякая будет каждый год в Крайск и обратно.
- Так из Владимира, говорите?
- Из Владимира.
- А отчество не помните?
- Абсолютно ничего, кроме внешности и имени.
- Так. Ну, спасибо.
- Надеюсь, вы не имеете к нам претензий? Ведь я девочку в милицию сам послал.
- Не имеем, спасибо.
Они вошли в гостиную. Там Миронов уже закончил трудную беседу с хозяйкой.
Оба майора простились и вышли.
В управлении Скворецкий встретил их любопытствующим взглядом.
- Как поход?
- Неплохой, - ответил Миронов. - Дорохов писал из” Калуги. Там у него есть какие-то подручные. Надо запросить калужских товарищей.
- Уже запросили. Что еще?
- Узнали еще об одной знакомой, - сообщил Луганов, - медичка из Владимира, светловолосая, полная, красивая. Ездила каждый год в Крайск ради него.
- Фамилия?
- Нет фамилии. Только имя: Таня.
- Тут Софья Васильевна, видно, не поможет, - сказал полковник. - Едва ли ей Дорохов эту Таню показывал.
- Да, она не поможет, - подтвердил Луганов.
- Позовем ее, - решил полковник и позвонил.
Через несколько минут Софья Васильевна была в кабинете. Она за это время сильно изменилась. Похудевшее, изборожденное морщинами лицо придавало ей вид старухи.
- Что ж, Софья Васильевна, - обратился к ней полковник, - не знаю, как мне расценивать ваше поведение, но вы нас явно вводили в заблуждение. Вы разве не советская гражданка?
Лицо Дороховой сморщилось, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
- Чего вы от меня хотите? - спросила она. - Говорите прямо, пожалуйста.
Скворецкий хмуро посмотрел на нее.
- Знаете, где он находится, и молчите, - сказал он, повышая голос.
- Я не знаю, - вскрикнула Дорохова, - честное слово, не знаю!
Полковник протянул ей конверт. Она прочитала надпись на конверте, руки у нее затряслись. Она хотела вынуть письмо, но в конверте его не было.
- Одну минуту. Какой разговор у вас был о его костюме?
Женщина растерянно замигала.
- О костюме?
- Гражданка Дорохова, пора говорить правду. Прочтите письмо.
Дорохова прочитала письмо, лицо у нее сморщилось еще больше, но она опять сдержала слезы.
- Итак, - произнес полковник, - перед тем как уходить из дому для инсценировки самоубийства, что он вам сказал?
- О чем?
- Не притворяйтесь, - резко сказал Скворецкий. - Вы с ним разработали систему сигналов. Что было связано с костюмом?
- Да ничего, честное слово, ничего, - с ожесточением заговорила Дорохова, - просто он сказал мне, что если будут выпытывать о нем, то я должна сообщить в письме, что костюм в чистке. Но я на самом деле отдавала его в чистку.
- Откуда он должен был написать вам?
- Но я же правда не знаю.
- А кто такая Марианна?
- Это Марианна Сергеевна Озерова. Моя большая подруга. Мы с ней когда-то вместе работали. Он знал ее адрес, но откуда я могла знать, что он поедет к ней. Это же дико! Я думала, что он у кого-нибудь из своих фронтовых друзей.