Мистер Малой (р. 1979) — рэп-star

Как-то в «Тоннеле» я познакомился с девочкой. Мы вышли из клуба, заскочили в ближайшую парадную, я посадил ее на подоконник, выковырял член из трусов, раздвинул ей ноги… Девочка зажмурилась: «Ух ты!..» По ходу дела она расчувствовалась, громко закричала, откинула голову назад — и затылком вышибла раму из окна.

Грохот был страшный. Я даже присел от испуга. На ходу поправляя одежду, мы выбежали из парадной. Впрочем, на грохот никто не среагировал. Мы покурили, и девочка попросила, чтобы я все-таки закончил то, что начал. Но на этот раз мы пошли уже в другую парадную.

«Тоннель» открылся в мае 1993-го. Я стал ходить туда постоянно. Я посещал первые техно-клубы «Тоннель» и «Планетарий», ездил в сквоты на Фонтанку и Обводный канал. Там тусовались взрослые парни: модники, тусовщики, бандиты, DJ, художники, какие-то сногсшибательные тетки… А мне едва исполнилось 14 лет.

Не знаю, почему все они со мной возились. Так было всю жизнь, с самого детства: взрослые люди с ходу принимали меня в свою компанию, держались со мной на равных, смеялись над моими шутками, не ревновали к своим женщинам и угощали самыми дорогими наркотиками в мире…

* * *

Я родился на проспекте Просвещения. Во времена Александра Блока и Игоря Северянина это был престижный дачный поселок. К концу XX века Просвет превратился в петербургский Бронкс.

Главные рэп-группы страны живут в радиусе двух остановок вокруг моего дома. И самую первую рэп-студию в стране DJ Тенгиз открыл тоже на Просвете. Студия располагается в том доме, где двадцать лет назад жил первый мэр Петербурга Анатолий Собчак. Здесь у него родилась дочка, Ксения Собчак, и соседи еще помнят, как вечерами мэр выходил во двор, чтобы пластмассовой палочкой повыбивать коврик, висящий на покосившихся футбольных воротах.

Едва став мэром, Собчак съехал в центр. А я и до сих пор живу в том доме, в котором родился. Вся моя биография прошла на глазах у соседей. При встрече я всегда с ними здороваюсь.

Моя нынешняя подруга удивляется:

— Ты действительно знаком со всеми этими людьми?

Не знаю, как в ее районе, а на Просвете это нормально. При встрече люди здоровались, ходили друг к другу в гости и вечерами все вместе смотрели черно-белые телики.

Мама воспитывала нас с братом одна. Папа был подводник. Он на полгода уходил в боевой рейд, потом возвращался и изо всех сил отдыхал до тех пор, пока снова не уходил в плавание. А мама бегала, заботилась о детях, стояла в очередях, получала какие-то талоны на питание…

Брат старше меня на пять лет. Он рос более спокойным. Как-то по радио он услышал объявление о наборе в школу современного танца. Он загорелся и сказал, что непременно запишется, а я пошел с ним за компанию. Один из предметов в школе назывался «танец-рэп». Тогда это было дико модно. Мне только-только исполнилось 12 лет.

Преподаватель танцев оказался смешным мужчиной. У него были крашеные рыжие волосы и прическа «под горшок». В принципе он обучал совсем другим танцам — не тем, что нас интересовали. Зато именно в его школе я познакомился с парнем, который первый раз отвел меня на тусовку брейк-дансеров. Дальше танцам я учился уже там.

Я ходил на танцы в диско-клуб «Курьер», ДК Ленсовета и во Дворец молодежи. Схватывал я легко. Мог с ходу повторить любое движение. Скоро в этой тусовке я стал чуть ли не главной звездой. Танцевать в зале мне казалось тесно, и я постоянно вылезал на сцену.

* * *

Во Дворце культуры имени Ленсовета танцы проводились каждый уикенд. Я не пропускал ни одного вечера. Платить за вход мне было нечем. С хозяевами дискотеки я договорился, что стану танцевать на сцене, а они за это будут бесплатно меня пропускать. Профессиональных танцоров в те годы не было еще ни в одном клубе.

Вскоре я познакомился с DJ, работавшим на этих танцах. Оказалось, что мы соседи: парень жил за два дома от меня. Его звали Андрей Репников. Я стал ходить только на те танцы, где диджеил Андрей, я часами сидел у него дома, он перезнакомил меня со всей хип-хоп-тусовкой, и общался я теперь только с теми людьми, с которыми общался Андрей.

Это непонятно мне и до сих пор. Я был почти ребенок, а эти ребята — они были совсем взрослыми. Андрею было уже за двадцать. Его приятели делали самую современную музыку в стране, а я всего лишь умел красиво танцевать. Что за интерес был у них, чтобы общаться с маленьким пацаном?

Знаешь, иногда на улице или в кафе можно встретить семьи, глядя на которые сразу понимаешь: у них все хорошо. Ребенок любит родителей, а родители любят друг друга и при взгляде на ребенка всегда улыбаются. У меня в семье было не так. То есть в детстве это ощущение было… но, наверное, мне его не хватало. Папа в плавании, мама должна была выживать. Иногда мне начинало казаться, будто вот сейчас, в эту минуту, меня вообще никто не любит… никто-никто обо мне не думает… и мир рушился, и проще было, наверное, умереть. Я выбегал из дому на улицу и искал людей, рядом с которыми об этом можно было не думать.

* * *

Папа Андрея — довольно известный классический композитор. Но он жил отдельно, в другом городе, и квартира у Андрея всегда была свободна. Я заходил к нему с утра, будил его, и мы проводили вместе круглые сутки. Я постоянно был рядом.

Как-то мы зашли к DJ Майклу Пуго. Накануне Майкл купил в валютном магазине «Березка» пачку модных длиннющих папирос «Три богатыря». Он долго хвастался, какие эти папиросы длинные и классные, вертел пачку в руках, а потом сказал, что пора, наверное, и забить.

Прежде я много раз видел, как курят друзья моего брата. Но меня они никогда не угощали. Здесь на мой возраст никто не обращал внимания. Сама марихуана для меня была не важна — важно было то, что начиналось потом. Мы курили, пили пиво или чай — и без конца общались. Говорили друг с другом. Были вместе. Я наконец-то был счастлив.

Секс, кстати, был у меня тоже у самого первого в классе. Когда в ДК Ленсовета я выбирался на сцену и начинал танцевать, все девчонки в зале смотрели на это пораженными глазами. Как-то, протиснувшись поближе, одна из них сказала, что сегодня родителей дома у нее нет и, если я захочу, мы могли бы поиграть в игровую приставку Dendy.

Парням в классе я говорил, что девушек у меня было — о-го-го! Что я их — только так! Но на самом деле тот раз был у меня первым. Девушка была старше меня года на четыре: семнадцать ей уже исполнилось. Я остался у нее на всю ночь, а утром пошел делиться новостью с одноклассниками. Я точно знал: ни у кого из них ничего подобного еще не было. Среди сверстников я был самым крутым.

Потом девушек стало много. Первой более или менее постоянной подружкой у меня была школьная знакомая из параллельного класса. Ее звали Таня. Она была очень красивая. Первый раз мы с ней переспали просто на спор: сможем или нет? Вроде бы Таня стала считаться МОЕЙ девушкой, но всерьез воспринимать все это я не собирался.

Как-то большой компанией мы поехали загорать, а потом с ближайшей Таниной подругой оказались у меня дома. Я тут же полез к девочке в трусы. В соседней комнате спала моя бабушка, а подружка явно была целочка, но ни то ни другое меня не смущало. Я стащил с нее трусы, заставил лечь, всем телом придавил к дивану…

Она отпихивала меня слабыми руками и шептала:

— А Таня? Как же Таня? Что мы с тобой скажем Тане?

Я коленками раздвигал ей сжатые ноги и объяснял:

— Таня — моя девушка. А с тобой мы просто пошпилимся.

Девица громко рыдала. Меня это только рассмешило. Что именно станут думать и чувствовать другие люди, тогда меня совершенно не интересовало.

* * *

Какая уж тут учеба? В школу я теперь заходил, только чтобы попить с одноклассниками пива. Одно время я даже ушел из дому и переехал к Андрею. На тот момент у Андрея уже нарисовалась какая-то невеста, а квартира была совсем маленькая, но они совсем меня не стеснялись и запросто могли поболтать со мной о сексе или чем-нибудь угостить.

Кроме меня, дома у Андрея жил британский DJ Люк Миллз. Иногда останавливался DJ Грув, который тогда писал самые первые сеты и еще не превратился в «Великого-Диджея-Грува». Какие-то новые люди появлялись постоянно.

Неподалеку от нашего квартала расположен Сосновский парк. Мы с Андреем ходили туда загорать. Как-то на пляже он встретил знакомых — диджеев Тенгиза и Хота. На тот момент эти двое делали проект «Термоядерный Jam».

В том году в продаже появилась самая первая русская рэп-кассета. С одной стороны там была записана группа «Мальчишник», в которой читал Дельфин, а с другой — как раз «Термоядерный Jam». Тенгиз и Хот для меня были небожителями. Все их тексты я знал наизусть.

Было жарко. Мы купались и валялись на песке, но просто отдыхать я не мог. Мне хотелось предпринять что-то прямо сейчас. Несколько раз я уже пробовал читать какие-то тексты, но в основном тогда я еще был танцор.

Я стал просить парней:

— Возьмите меня к себе танцевать! Вы будете читать, а я танцевать на сцене!

Я встал и показал парочку движений. Тем летом был моден американский хип-хоп-проект CrisCross. Это два таких маленьких бодрых негритенка, которые носили перевернутые задом наперед джинсы и пели песню Jump! Jump!

Тенгиз и Хот внимательно на меня посмотрели. Я был маленький и бодрый.

— Может, попробовать сделать русский CrisCross? — задумались они. — Как тебя зовут?

— Бармалей.

— Бармалей? Как-то не очень… А еще какое-нибудь прозвище у тебя есть?

— Еще иногда меня зовут Малой.

— Уже лучше! Теперь ты будешь Мистер Малой!

* * *

Знаешь, в детстве у меня были две большие мечты. Я хотел, чтобы меня показали по телику, и еще мне очень нравилась певица Наталья Ветлицкая. Эта женщина всегда фантастически на меня действовала. От одних ее фотографий по коже бежали мурашки.

В 1994 году мы повезли проект «Mr. Малой» в Москву. Мы участвовали в фестивале «Поколение-94». Мероприятие было организовано с московским размахом: модная туса, куча народу, десятки групп. Выявляли лучших: кто станет лидером этого самого поколения-94? Лучшими оказались мы.

В начале 1990-х, кроме нас, на этом поле никого не было. Второго такого проекта не существовало. Не вложив в раскрутку ни цента, мы просто честно сделали свое дело, и о нас узнала вся страна. Сегодня такое уже невозможно.

Организаторы фестиваля сказали, что мы получим первое место и главный приз — нужно только подписать с ними контракт. Но на тот момент контракт у нас уже был. Некоторое время нас поуговаривали, а потом махнули рукой. Вместо первого нам дали второе место. Это было неважно, потому что приз от прессы и деньги от спонсоров все равно достались нам.

Приз мне вручала Наталья Ветлицкая. Я стоял на сцене самого здоровенного и самого официального зала страны, и это транслировалось на двухсотмиллионную аудиторию. Я держал Ветлицкую за талию, а она смеялась и наклонялась меня поцеловать. Этот снимок потом на первых страницах печатали все газеты: самая красивая женщина страны и рядом я.

Обе мечты исполнились еще до того, как я закончил школу. Нужно было сесть и подумать, о чем мечтать дальше. Но времени спокойно подумать у меня просто не оставалось.

* * *

Очень скоро большую часть времени я стал проводить на гастролях. У директора школы это не укладывалось в голове. Она была уверена, что это вранье и школу я элементарно прогуливаю. Меня вызвали к ней в кабинет для беседы, но накануне я позвонил продюсеру, и в результате вместо меня в кабинет директора явился человек в пиджаке и с кейсом, который принес ей бумагу из Москвы с кучей гербовых печатей: «Уважаемая г-жа директор! Просьба отпустить мальчика в связи с предстоящими гастрольными поездками по следующим городам страны…». Далее — список городов на полстраницы.

Я бы с удовольствием посылал всех этих тетенек в идиотских очках. На вопрос «Где домашнее задание?» я бы отвечал им: «Пошла на хер, кобыла невнятная! Ты в состоянии представить, люди какого уровня приходили вчера на мой концерт?!» Но ничего этого не было. Я всего лишь хлопал ресницами и обещал, что больше такое не повторится.

Постоянные беседы: с учителями, с классной руководительницей, с завучем, с квадратной директоршей школы… По росту в классе я стоял вторым с конца. Взгляд жалобный, тощее детское лицо… Делаешь невинные глазки, обещаешь все, что они хотят, — и до завтра можешь жить спокойно.

Учителей я боялся. Это было что-то иррациональное. Я знал, что по-настоящему серьезные неприятности организовать они мне не смогут… точно не смогут… и все равно боялся. Страх возникал сразу же, как только они подходили поближе и начинали на меня смотреть.

Я думаю, это следы СССР. В школу я пошел ровно в том году, когда началась перестройка. А когда СССР развалился, мне еще не исполнилось и 12-ти. Но я и до сих пор оговариваюсь «советское», имея в виду «наше», «русское». Любой, кто хотя бы краешком застал СССР, полностью избавиться от этого не сможет уже никогда. Это просто не лечится.

Как рак. Как пристрастие к героину.

Весной того года я с портфельчиком шел из школы, а из половины окон звучали мои песни. После «Поколения-94» все стало меняться очень быстро. Официально я продолжал числиться учащимся средней школы. Но до выпускного девятого класса доучился с трудом. Было ясно, что перейти в десятый мне просто не позволят. Директор школы прямо говорила, что видеть меня больше не может. Только ради того чтобы я исчез, на выпускных экзаменах учителя натягивали мне троечку. Школьной программы я не знал совершенно.

Я отучился в этой школе восемь лет. Я не видел от нее ничего хорошего. Но школа — это была хоть какая-то стабильность. Полностью рвать с детством мне было страшно. Школа — работа — пенсия… Мои родители прожили жизнь именно так, и сходить с натоптанной тропки я боялся.

После летних каникул я пришел к директору и стал просить, чтобы меня оставили учиться дальше. Я говорил, что повзрослел, все понял и теперь стану другим. У директора был шок. Она не верила ни единому моему слову, но по закону отказать не могла. И я перешел из девятого класса в десятый.

Разумеется, из этой затеи ничего не вышло. Вся первая четверть для меня прошла в гастролях. С сентября по ноябрь в школе я появился от силы два раза. Ни единой оценки я так и не получил. Из школы пришлось уйти.

На выпускном вечере мы всем классом пили водку. Много ли было нужно нам, детям? Едва выпив, одна из девчонок начала орать, что все мы — прыщавые девственники, а она, между прочим, лишилась невинности самой первой в классе! Вкус мужского члена известен ей не понаслышке!.. Это меня заинтересовало.

Я оттащил девочку в ванную, развернул к себе спиной, наклонил, расстегнул собственные джинсы… Кажется, она все-таки была девственницей. Крови было очень много. Кровь по ее ногам стекала на пол. Девица шептала, что хватит… ей неприятно… она извивалась и пыталась пальцами выковырять из себя мой член…. я просто не обращал внимания. Все парни, которые были в квартире, набились в соседнее помещение, с ногами забрались на унитаз и по очереди подглядывали через вентиляционные дырочки за тем, что происходит.

Мне было 14 лет. Что делать дальше, я не представлял даже приблизительно.

* * *

Денег вдруг появилось очень много. Гонорары мы распределяли так: половину суммы сразу забирал себе продюсер, а вторую половину я, Тенгиз и Хот делили на троих. То есть до меня доходило процентов пятнадцать, но и это были вполне приличные деньги.

Я был совсем ребенком. Все, что зарабатывал, — тратил на вечеринки и наркотики. Разбогатеть, обзавестись недвижимостью или счетом в банке — в тот раз ничего этого мне не удалось. Да я к этому и не стремился. Жизнь и так была бесконечным удовольствием.

Чтобы отметить совершеннолетие, я снял большой московский клуб. Приглашенных было человек сто плюс куча просто красивых девчонок. Играл хороший DJ. Я купил фруктов, алкоголя и немного наркотиков. Остальное гости в громадном количестве принесли с собой. Какую-то денежку я заплатил ментам, и они весь вечер следили, чтобы нам никто не мешал.

Время было такое, что на самый верх люди взбирались моментально. Вчера ты был никто, а сегодня сидишь в самом дорогом клубе Восточной Европы и офицеры милиции следят, чтобы никакая скотина не мешала тебе нюхать кокаин. Правда, так же стремительно ты мог и рухнуть вниз. Сесть в тюрьму было так же реально, как стать миллионером.

Один раз в клубе «Планетарий» менты прихватили меня прямо на входе. Обычно там не обыскивали, и я расслабился: вместо того чтоб положить в носок, оставил пакетик в кармане джинсов. Мент полез мне в карман, вытащил шайбу и прямо засветился от счастья:

— О! Гашиш!

Меня подмывало плюнуть ему в лицо:

— Родился лохом, лохом и сдохнешь! Какой гашиш? Вообще не разбираешься? Это же «китайская пыль»!

В тот раз все обошлось: разрулили друзья. До утра я просидел в пикете милиции, а потом старший офицер назвал цену, и дальше всех увезли в отделение, а меня отпустили.

* * *

Кокаин тогда стоил $200 за грамм. А только что появившийся в Москве героин откуда-то из Африки — $300. Что такое этот героин, никто толком не знал. Сегодня любому школьнику известно, что есть наркотики, и есть героин, причем героин — это верная смерть. Тогда единственное, что я видел: героин в полтора раза дороже, чем кокс. А значит, он лучше, круче и, наверное, менее вредный.

Люди, с которыми я тогда тусовал, были очень серьезными. Считается, что бандосы должны слушать только шансон, но это неправда. В Америке уважающие себя преступники слушают рэп, да и ленинградские бандиты первого поколения вовсе не были тупым бычьем. Эти люди вышли из фарцовщиков, привыкли общаться с иностранцами и говорили на том же сленге, на котором я пел. Ты просто не представляешь, что такое для них была моя песня «Буду погибать молодым!».

Именно такие люди и угостили меня героином первый раз. Мы не вводили его в вену, а красиво нюхали с кончика ножа. В тот раз я заблевал хозяевам всю квартиру, но сам препарат мне очень понравился. То, что я пробовал прежде, было довольно безобидно. Ломок не бывает, умереть от передозировки невозможно. Есть неприятные психологические эффекты, но через это можно пройти… Мне казалось, что и страшные разговоры про героин — тоже преувеличение.

Мне звонил продюсер: следующее выступление там-то и там-то. Я отчитывал «Буду погибать молодым!», получал деньги, и больше заняться было нечем. Дни казались бесконечно длинными. Во второй раз меня тоже угостили, а на третий раз я поехал к дилеру уже с деньгами. Дилер был азербайджанцем. Я знал его крышу. Какое-то время он продавал мне с большой скидкой. Чем дальше, тем чаще я к нему заскакивал, — а потом вдруг обнаружил, что подсел.

Это меня напугало, но не очень сильно. Я решил, что просто сменю обстановку. Уеду в Москву: другой город, все заново, знакомых дилеров нет. Стану много работать и забуду о героине. Первые два дня меня ломало. Зато на третий день я чувствовал себя заново родившимся. Я считал, что теперь смогу обходиться только алкоголем и марихуаной. Все разговоры о зависимости — это не про меня.

Как и положено сильным парням, ситуацию я сумел удержать под контролем. Поэтому решил, что неплохо было бы найти в Москве место, куда можно будет заскочить за героином, если вдруг срочно понадобится… и вообще — пусть будет. Разумеется, я сразу нашел огромное множество продавцов. Дальше все происходило стремительно. С героином вообще все происходит очень быстро.

Я твердо решил, что употреблять стану крайне редко и совсем по чуть-чуть. А раз так, то неплохо бы получать от этого дела максимум удовольствия. Все говорили, что нюхать — бессмысленное расточительство. Героин нужно вводить прямо в вену, тогда-то ты и почувствуешь реальный кайф. И я перешел к внутривенным инъекциям. А еще через какое-то время — уже конченым героиновым торчком — я вернулся назад в Петербург.

* * *

И все равно это еще не было проблемой. У меня были друзья, работа и самые лучшие женщины в мире. Все, что я хотел, становилось моим. Жизнь, которую я вел, полностью меня устраивала.

Вместе с Тенгизом и Хотом мы сели в студии писать новый альбом. Дело почти не двигалось: мой барыга жил ровно напротив студии. По утрам я сперва заходил к нему и только потом шел писáться. Парни пытались объяснить, что так нельзя. Объяснить мне хоть что-то было невозможно.

У меня установился ежедневный жизненный цикл. С утра нужно сделать себе немного героина. Просто чтобы жить. В течение дня я выкуривал какое-то количество марихуаны, а к вечеру приезжал в клуб. Там я пил алкоголь и ел таблетки или амфетамины. Если находил кого-то с кокаином, то мог понюхать кокаин. Потом еще алкоголь и марихуана. Я танцевал, курил, снова пил и ел таблетки. Утром, чтобы заснуть, мне нужно было обязательно сняться героином. Так продолжалось пять лет подряд. О том, что будет дальше, я старался не думать.

Героин — огромная нагрузка на организм. Любой наркоман знает: если не хочешь загнуться быстро, время от времени от героина нужно отдыхать. Несколько месяцев подряд ты употребляешь, потом переламываешься, какое-то время не употребляешь, даешь организму отдохнуть и только после этого можешь начинать все заново.

У меня было не так. Я очень боялся физической боли. Ломки я мог выдержать максимум сутки, а наутро второго дня уже стучал в дверь барыги. Вместо того чтобы остановиться и передохнуть, я употреблял героин ежедневно на протяжении пяти лет. От такой нагрузки организм уже не починишь. Во рту у меня давно не осталось ни единого собственного зуба, а в теле нет ни единого органа, который бы сегодня меня не беспокоил.

Парни из группы пытались со мной поговорить:

— Хорош приходить на студию поротый! Запишемся, а потом иди куда хочешь!

— Да! — говорил я. — Конечно! С завтрашнего дня так и будем делать!

С утра я приезжал на перекресток, смотрел на студию, потом на дом, где живет барыга, потом снова на студию — и все равно сперва шел к барыге. Парням это надоело. Они пробовали даже поселить меня прямо в студии, чтобы я там переламывался. С головой окунешься в работу и обо всем забудешь, — говорили они. Но такими методами проблему не решишь. Когда героин входит в твою жизнь, то ничего другого он тебе не оставляет. Даже когда тело уже больше не может его принимать, единственное, о чем ты думаешь, — о том, что тебе НЕОБХОДИМ героин.

В студии я пролежал только день. Потом заначки кончились. Рано с утра, пока все спали, я тихонечко вышел, оставил дверь в студию открытой и все равно ушел. Терпеть это парни больше не могли.

— Знаешь, Малой, — сказали они. — Ты сперва реши проблему, а потом будем писáться.

* * *

Обычно в двадцать лет у людей все только начинается. Я к этому возрасту прожил длиннющую жизнь. Теперь она подходила к концу.

Конец 1990-х выпал из моей жизни. Химическую зависимость я испытывал от всех веществ, изменяющих сознание. Я продал даже стиральную машину своей мамы. Вызвал «Газель» с грузчиками — и дальше мама стирала руками. Все, что было в квартире родителей, я вынес и продал. Для джанки это нормально. Рано или поздно ты все равно окажешься один в пустой квартире, а потом продашь и квартиру тоже. Родители смотрели на происходящее дикими глазами. Все, что они скопили на протяжении жизни, я проторчал за несколько месяцев.

К концу десятилетия у меня не было работы, не было концертов, не было денег и не оставалось никого, кто согласился бы мне одолжить. На один только героин мне нужно было $600 ежемесячно. Раньше я танцевал и участвовал в телевизионных музыкальных программах. Теперь я воровал, торговал наркотиками и, уходя через проходные дворы, кидал людей.

Когда ты сидишь на тяжелых наркотиках, это всегда очень близко к тюрьме. Как-то я прямо из кошелька украл деньги у очень серьезного человека. Мы катались на машинах, курили, потом человек вышел, а кошелек оставил. Там лежала пачка денег вот такой толщины. И какое-то количество этих денег я забрал. Хотя даже в тот момент осознавал: делать это ни в коем случае нельзя.

Человек был очень серьезный. Нашли меня быстро, почти сразу. Человек долго смотрел мне в лицо, а потом сказал:

— Даю тебе время, чтобы отдать то, что ты взял. Дальше будем смотреть, что с тобой делать.

А самым ужасным было одиночество. Кто бы ни был рядом, ты все равно один. Ты сам изо всех сил окружаешь себя одиночеством. Доверять никому нельзя. Ни девушкам, ни друзьям. Ни самому себе. Себе — особенно.

Знаешь, настоящие самоубийцы, это ведь не те, кто пробует вешаться или прыгает с крыши, а те, кто видит в смерти единственный выход. Таких-то уж точно ничем не спасешь. К двадцати годам я как раз дошел до этой стадии.

Кинусь — и всё. Дальше, если хотите, сами решайте свои проблемы. Но уже без меня.

Наркотики, долги, безденежье, бандиты, физическая боль и полное отсутствие смысла во всем, что происходит… Нужно было остановиться… Нужно было признать, что я иду не туда… Нужно было развернуться и попробовать начать все сначала… но умереть казалось куда проще.

Глава 11