Глава 7. Встреча с Бархликом. 1 страница

Место Без Времени.

Меня спросили однажды, как я придумал всё это. Я Вам честно отвечу – мне ничего выдумывать не пришлось. Всё уже было придумано, ещё до меня и не мной, а я просто разглядел.

Если присмотритесь, то увидите и Вы.

Автор

Глава 1. Начало Пути.

Что-то случилось в лесу, что-то неуловимое и совершенно ему неведомое. От этого на сердце было тревожно. Царра чувствовал это, как порой чувствуют прогнившие доски подвесного моста. Ты едва ступил на него, а уже хочешь покрепче схватиться за канатные перила. Смутное беспокойство привязалось к нему ещё утром, когда Злата провожала его на охоту. Вместо того, чтобы поцеловать, как бывало не раз, она вдруг всем телом прильнула к нему. Будто не хотела отпускать от себя, словно пыталась в нём раствориться.

Но слишком часто мы не замечаем самого важного, независимо от того, песчинка ли это или парящая в поднебесье гора.

Поэтому, набросив на плечо налучие и колчан, он рассмеялся, а она смущённо улыбнулась. При этом невидящий взгляд её был беспредельно грустен. Сова, чьими глазами смотрела она на мир, угукала под крышей, тревожно топчась на балке, с которой свешивались пучки сухих трав. Собранные Златой, они наполняли горницу тонким ароматом, без которого нельзя было представить их жилище. Он любил этот запах. Им щедро пропитались волосы любимой и его собственная рубаха. Как лёгкая тень хмурым днём говорит нам, что где-то за серой пеленой есть солнце, так и призрачный след лесных трав был ненавязчивым напоминанием ему о том, что есть на земле место, где рады ему, где всегда его ждут.

Злата всё же отпустила, оставшись в тишине дома, но он ещё долго ощущал на себе её взгляд, когда сова, перелетая с ветки на ветку, следовала за ним до истока ручья, вдоль которого он поднимался на плато. Это было на рассвете, а сейчас рыжее солнце клонилось к закату, и он возвращался домой без добычи. Его охотничья сумка была пуста и, путаясь под ногами, сбивала с шага. Подобного он на своём веку не помнил. Такое с ним впервые приключилось, чтобы силки были пусты, а лук остался в чехле. Прийти ни с чем всегда неловко, а уж вернуться - тем более. Поэтому на обратном пути он принялся собирать грибы. Благо маслят вокруг было вдоволь, их желтоватые шляпки смотрели отовсюду. Эта осень выдалась на них необычайно щедрой.

Немного отвлекшись от мрачных мыслей и повеселев от приятно отяжелевшего ягдташа, он почти дошёл до своего дома, когда вдруг замер, прислушавшись к лесу. Не шум ветра и не треск сучьев, что, бывает, рождают тревогу в воображении человека, а странная звенящая тишина заставил его сердце сжаться в страхе. Словно молния, у него на глазах расколовшая этим летом большую берёзу, ту, что на земляничной поляне, вдруг поразила его жуткая мысль: «Деревья молчат!».

В ужасе, как тогда, у обугленного ствола, он огляделся вокруг. Старый дуб, возле которого он часто проходил и который всегда привычно ворчал на сорок, свивших гнёзда на его раскидистых ветвях, этот древний старик в совершенном безмолвии стоял под шапкой сухих, но не облетевших листьев, словно крепко спал. Он и раньше, случалось, дремал, но и во сне не переставал скрипеть свои истории. Теперь он, казалось, заснул навсегда. А рядом с ним две молоденькие берёзы дрожали в золотом огне. Они испуганно прижались друг к другу, и их тоненькие голоса больше не спорили с ветром.

Царра побежал что было сил. С каждым мигом в нём крепла уверенность – неладное творится в их лесу. И от этого сделалось не по себе, словно со всех сторон на него уставились десятки злых немигающих глаз.

«Надо будет обязательно расспросить Ведуна. Старик всё сможет объяснить. Он всё знает, – с надеждой думал он. – Но сперва к Злате. Домой!»

Тяжело дыша, он бежал к своему жилищу. Напрямую через орешник и густые заросли дикой малины, не замечая, как колючие стебли хлещут по лицу и рукам.

«Уже близко, совсем близко».

Сейчас запахнет тёплом и свежим хлебом. Вот сейчас. За этим валуном его поляна и дом из сосновых брёвен…

«Но где же запах очага?»

Разносившийся далеко окрест, ни с чем несравнимый, даже в кромешной тьме указующий путь к дому.

«Где же он!?»

Его не было.

Царра ловил ртом, тянул ноздрями воздух, в котором чувствовался лишь горький привкус гари, не тёплый запах дыма, а другой, незнакомый доселе, злой.

Он выбежал на поляну и стал, как вкопанный, словно напоролся на низкий коварный сук, грудью наткнулся на него, и тот попал в самую душу. Так стало больно и тяжко дышать. Он не сразу понял, что видят его глаза – на месте дома были лишь головни и куча дымящейся золы, а чуть поодаль, в сухой траве лежали кости и ветвистые оленьи рога. Медленно, словно во сне, он подошел к пожарищу, ступил на головешки, не зная, что ему с этим делать. Бессмысленной ношей соскользнула с плеча охотничья сумка и завалилась на бок, раскрыв в немом изумлении рот. Как воробьи слетают на первый снег, из ягдташа весёлой гурьбой выкатились маслята, но неловко сбились в кучу, споткнувшись о первого, который остолбенел от неожиданной черноты.

Царра стоял там, где Когда-то была горница, и со всех четырёх сторон на него смотрел замолчавший вдруг лес. Ноги подкосились, и он упал на колени. Позабыв о глазах, руки сами принялись шарить по всё ещё тёплому пеплу, пытаясь отыскать то, что совсем недавно здесь было. Зола с лёгким хрустом крошилась в сжатых кулаках и осыпалась с ладоней. Под непослушными пальцами оказалось что-то твёрдое. Он поднёс находку к глазам и, стерев сажу, узнал белый камень. То был его подарок любимой, который она носила на шее, никогда не снимая. Но где же она сама? Царра приставил ладони ко рту и позвал её, но лишь его собственный голос прилетел в ответ. Он пришёл из теснины, где находился дом Ведуна. Он с надеждой посмотрел в ту сторону.

«Дедушка должен знать, где она», – пришла в голову мысль. Положив камень за пазуху, он пошёл знакомой с детства дорогой через низинное урочище, огибавшее пологую гору. Под сенью старых лип он вглядывался в следы на тропинке, но свежих среди них не видел. Здесь были только старые – его и Златы, уже припавшие облетающей листвой. Давно они не были у старика.

До того было не так уж далеко, но в лощину начали заползать холодные сумерки, угрожая сделать из знакомой короткой дороги долгий путь сквозь кромешную тьму. Новолунье подгоняло путника, и тот шёл так быстро, как мог, чтобы успеть до наступления темноты. Тревога давила на грудь, сбивала дыхание.

«Что же это такое?» – не давала покоя мысль. Тишина в лесу, деревья молчат, и Олень не ожил. Добрый друг, который столько лет кормил их семью, вновь обрастая мясом каждый раз, когда Царра, а прежде его отец, приносил оленину из леса. Но в этот раз он остался лежать костьми в жухлой траве. Всё это казалось более, чем странным, это просто не укладывалось в голове!

Царра успел миновать урочище до того, как солнце скатилось за дальние хребты. Тьма настигла его в тот самый миг, когда он остановился перед домом, за долгие годы крепко вросшем в землю. Покрытое богатой шубой из густого мха, сложенное из необработанного и собранного тут же камня, жилище Ведуна полностью сливалось с голым склоном. Если бы не свет свечи в маленьком окне, его можно было бы принять за валун, что в седые времена скатился с поросшей лесом вершины.

Когда Царра подошел к дверям, в большом бревенчатом сарае рядом с домом послышалось тревожное ржание.

«У старика гости? » – с удивлёнием подумал он и постучал кулаком в дверь.

– Отвори, Дедушка! Это – я.

В глубине дома послышалось приглушённое ворчание, и несмазанные петли недовольно заскрипели. Облачённая в куртку из медвежьей шкуры, коренастая, словно старый дуб, предстала перед Царрой фигура.

– Впервые вижу, как стучат в незапертую дверь, – старик усмехнулся в седую окладистую бороду и жестом пригласил гостя войти.

– Дедушка. Дома больше нет, а Злата…, – тот горестно крикнул с порога, но дед приложил палец к губам.

– Знаю. Присядь к столу, – и запер дверь на засов.

Из сеней они прошли в просторную горницу, посреди которой тихо тлел очаг, наполняя помещение теплом. Небольшой стол стоял у окна, свеча горела в треснувшей плошке, освещая деревянное блюдо с кусками варёного мяса, большую лепёшку, кувшин и две глиняные кружки. Всё выглядело так, словно у старика действительно были гости.

Вошедший оглянулся, но никого не увидел. Он снял колчан с налучием и повесил на деревянный колышек, вбитый в щель между камнями стены. В углу под кровлей послышалось хлопанье крыльев, и в подрагивающей полумгле показалась желтоглазая сова. Угукая, она пристально смотрела на позднего гостя.

– Злата здесь? – обрадовался тот, чувствуя, как камень, который он нёс на своих плечах, свалился на земляной пол.

– Нет, мой мальчик, – сокрушённо покачал головой Ведун и кивнул в сторону птицы. – Здесь только Чешмаш.

– А Злата? – взволнованно дрогнул голос Царры. – Как же она смогла уйти одна? Куда?

– Там, где она сейчас, сова ей уже не нужна, – тихо ответил старик, разлив красное вино по кружкам. Одну он взял в руку, а вторую пододвинул поближе к парню, который не обратил на неё никакого внимания, уперев озадаченный взгляд в стол.

– Выпей немного, – настойчиво предложил старик Царре.

– У тебя гости или ты ждёшь кого-то? – тот вопросительно посмотрел на него, продев наконец-то пальцы в ушко кружки.

– Я ждал тебя, мой мальчик.

– Почему меня?

– Когда Чешмаш прилетела ко мне, я понял, что следом за ней появишься и ты.

– Что случилось с нашим лесом, дедушка? – встревожено прошептал Царра. – Деревья молчат, и Олень не вернулся к себе.

Ведун отпил половину кружки и, вздохнув, взял лепёшку. Разорвав её пополам, он протянул половину гостью и, устремив свой тёмно-синий взгляд в его, серые, как осеннее утро, глаза, сказал:

– Я давно ждал этого дня. Знал, что придёт, и в глубине души надеялся, что он всё-таки не настанет… Да-а… Но всё же глупо надеяться на то, что солнце не закатится за горизонт.

– О чём это ты? – гость непонимающе смотрел на собеседника. Тот немного напугал его своим голосом и странным взглядом.

– Ты кушай, сынок, кушай, – улыбнулся старик. – Поздно уже. Не время такие беседы вести. Сейчас ночевать будем. Завтра обо всём поговорим.

Они ели в молчании. Ведун что-то тихо бурчал себе под нос, широкой ладонью поглаживая бороду, а его гостя от выпитого вина разморило. Улёгшись на застеленную лавку, тот смотрел, как под закопченной кровлей Чешмаш чистит перья и, когда его глаза встречались с её жёлтыми глазищами, то ему казалось, что Злата смотрит сейчас на него.

Ему вспомнилось, как они впервые встретились. Давно это было, а может и недавно, он не считал никогда. Какая в том нужда? Он привык, что Злата всегда была рядом с ним. Он обнаружил её холодным осенним вечером – в пору, которая не предвещала ничего особенного. Слепая сирота, тихо плакала, заплутав в их лесу, и не найди он её, погибла бы непременно. Кто она и откуда взялась не то, что Ведун, она сама не знала. Только имя своё сказала сквозь всхлипывания. Произнесла его, словно зажгла огонь в камине, согрев всё вокруг. Старик принял её в своём доме родной внучкой, а, обнаружив, что девочка не видит, в ту же ночь решил всё поправить и для этого свил из лунного света тонкую нить. Затаив дыхание, Царра смотрел, как дед прядёт у открытого окна, бормоча в бороду неразборчивые слова. Злата сидела рядом с ним и внимательно слушала. Через дымоход в горницу влетела молодая сова. Ведун что-то шепнул ей и под согласное угуканье невидимой нитью связал её со своей названной внучкой. Так Злата впервые увидела белый свет и с тех пор смотрела на него янтарными глазами Чешмаш. Когда же она стала девушкой, под полной весенней луной Царра подарил ей белый камень, самое дорогое, что было у него до встречи с ней, а она надела на его голову венок из лесных трав. И жизнь их потекла тихим счастьем в доме, что пустовал с тех пор, как ушёл на запад Ларвай, построивший его. Добрый дом берёг их счастье, в нём были лишь они вдвоём да верная Чешмаш.

Незаметно для себя Царра заснул, а Ведун ёще долго сидел за столом, пока свеча не догорела, и фитиль не захлебнулся в талом воске. Тогда старик, словно очнулся и вышел из дому, осторожно прикрыв скрипнувшую дверь. Когда он вернулся, в окно уже заглянул несмелый предрассветный свет. Ночная мгла начала сереть, и уже заснеженные вершины на закате заалели. За всю ночь не сомкнувший глаз старик подошёл к Царре и задумчиво посмотрел на его чистое лицо.

«Ещё мгновенье – и он ступит на Путь, что уведёт его отсюда, – с грустью подумал Ведун. – Он пока не знает об этом и безмятежно спит. Но, к сожалению… и к счастью, это ничего не меняет. Время уже пришло. Оно всегда приходит».

Старик протянул руку, но, не коснувшись спящего, замер, словно не решался прервать его сон. Затем он в душе посмеялся над собой и легко потряс своего гостя за плечо. Тот сразу же открыл глаза.

– Вставай. – сказал ему старик.

– Что такое?

– Время, мой мальчик. Тебе пора в Дорогу.

– Куда? В какую дорогу!? Мне надо найти Злату, дедушка! – Царра вскочил с лавки и заглянул в глаза старика. – Где она? Не молчи. Ты ведь знаешь… Знаешь? Знаешь ведь?

– Да. Я знаю. Знай и ты, – дед вышел из горницы, его гость – за ним, боясь хоть что-то упустить.

Утренний воздух был свеж и прохладен, рваные клочья тумана плыли по урочищу, цепляясь за ветви чёрных деревьев. Те робко подрагивали под осенним ветром, не противясь нахальнику и позволяя ему срывать с них пёстрые одежды. Ведун стал за порогом у не прикрытых дверей, держа в одной руке скатанный дорожный плащ, свободной он показал на розовеющие западные вершины, самые высокие в их горах.

– Когда-то туда ушли твой отец и отец его отца. Помнишь?

Царра взволнованно кивнул и спросил с надеждой:

– Злата тоже там?

– Да. Она в краю, что мы зовём Местом Без Времени.

– Мне туда?

– Да.

– Но как я найду это место?

– Найти легко, но путь к нему неблизкий.

– Я справлюсь.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, мой мальчик, – усмехнулся старик.

– Куда же мне идти?

– Пойдёшь на закат, через ущелье, что вон за той горой. Дальше держись лицом к солнцу и продвигайся вдоль хребта, что мы зовём Спиной Дракона.

– Как же я узнаю, что это именно тот хребет?

– Ну, его ведь не зря так назвали.

– Но я-то драконов в жизни не встречал.

– Ещё встретишь… И без подсказок их узнаешь…, – буркнул старик. – Продолжай идти, пока не выйдешь к месту, где горная река пробила себе ворота на запад. По правому берегу спускайся этим ущельем к долине, посреди которой есть озеро с такой ярко-синей водой, что, кажется, будто небо что-то напутало и прилегло отдохнуть на землю. Дальше иди всё время прямо, на две островерхие горы. Не заметить их невозможно – они самые высокие в наших местах. Между ними есть перевал, через него ты выйдешь по ту сторону гор и увидишь равнину, на которой протянулась с востока на запад цепь холмов. А уж за ними в полудне пути на север есть город.

– Город?

– Да. Город. Странное место, но ты не удивляйся.

– Постараюсь.

– У Восточных Ворот найдёшь постоялый двор. Найти не трудно, потому как он там один. Хозяином в нём сын моего старого друга. Передашь ему привет от меня. Он поможет.

– Хорошо, дедушка.

– Всё запомнил?

– Да.

– А сейчас пойдём со мной.

С этими словами Ведун вручил Царре дорожный плащ, который тот неуверенно покрутил в руках. Он не решался надеть его, хоть утренний холод и успел забраться под рубаху. Ему казалось, что эта вещь больше, чем укрытие от непогоды. Нельзя её примерить и снять, если не понравиться.

– Не бойся, – усмехнулся старик. – Надевай.

Царра послушно набросил на плечи тёплый плащ. Они обошли дом и оказались у сарая, в котором вчера слышалось конское ржание. Старик открыл дверь и позвал кого-то топтавшегося в глубине постройки.

– Ну? Что стоишь? Иди к нам. В Путь пора.

Фыркая, из сарая вышел уже осёдланный жеребец. Чёрное, будто вырезанное из гагата, сильное тело вынырнуло из полутьмы, и длинная грива чуть коснулась земли, когда скакун наклонил голову, проходя в дверной проём. Седло под цвет масти блеснуло в рассветных лучах новой кожей. Две тугие перемётные сумы были прикреплены позади, а спереди с левой стороны к луке был приторочен меч. Царра протянул руку и с осторожной улыбкой погладил коня по морде. Тот встряхнул гривой и зафыркал. В глазах вороного горел разумный свет, под стать человеческому, и, казалось, что ему не хватает лишь языка, чтобы самому назвать своё имя. За него это сделал Ведун.

– Его зовут Хиск, – сказал он. – Вернее спутника тебе не найти. И похвастаться таким другом сможет не каждый. Я снарядил его на рассвете, пока ты спал. В дорожных сумках еда для тебя – вяленое мясо и хлеб. Тёплая одежда тоже имеется.

– Зачем мне она? Я же скоро вернусь.

– Я не знаю, сколько продлиться Дорога. Никто не знает, поэтому надевай дорожный плащ, даже если выходишь во двор.

– Я лук забыл, – спохватился Царра. Он собрался вернуться в дом, но старик остановил его, придержав за локоть.

– Вряд ли он ещё понадобиться. Вместо него у тебя есть вот это, – Ведун вынул из ножен обоюдоострый меч, что тихо запел, звеня в осеннем воздухе. – Мой подарок тебе на прощание.

Царра не расслышал конца фразы, ослеплённый блеском клинка, и, поправив на плечах плащ, принял протянутое ему оружие. Он осторожно провёл ладонью по холодной стали, едва касаясь кончиками пальцев сглаженных точилом зазубрин. Вспомнил, как старик обучал его управляться с мечом, сначала деревянным, а после доверил и этот старинный, с узором из серебряной скани на отшлифованной неутомимыми руками рукояти.

– На своём долгом веку этот меч видел не одну битву, – сказал Ведун, наблюдая, как парень любуется подарком, и еле слышно добавил в бороду. – И, кажется мне, увидит ещё не одну.

Царра спрятал оружие в ножны и проворно взобрался на спину вороного. Конь затоптался на месте, словно проверяя характер своего седока. Тот натянул было поводья, но старик скептически усмехнулся, заметив намерение всадника:

– Это лишнее, сынок, ты уж поверь. Этот скакун не из тех, что покорно бредут, понукаемые своими наездниками. Скоро ты сам в этом убедишься. Просто постарайся удержаться в седле, а Дорогу Хиск найдёт. Будь уверен. И ещё одно. Никогда не вздумай бить его.

– И в мыслях не было, дедушка, – Царра даже немного обиделся и погладил коня по шёлковой гриве. – Как можно поднять плеть на такое животное?

– Вот и чудесно, – усмехнулся довольно Ведун. Он стоял у стремени, глядя снизу вверх на всадника.

– Чуть не забыл, – вдруг спохватившись, он вынул из-за пазухи кожаный мешочек и протянул собеседнику. Тот принял его и, взвесив на ладони, вопрошающе поглядел на старика.

– Какой тяжёлый. Что это?

– Деньги. Без них среди людей нельзя – пропадёшь. Они помогут там, где от меча нет пользы, и бесполезны там, где всё решает меч.

– Спасибо, – Царра привязал кошелёк к поясу.

Ведун погладил вороного по шее и улыбнулся наезднику:

– Теперь отправляйся в Путь, мой мальчик. И ничего не бойся.

– До свидания, дедушка, – сказал всадник и легонько подстегнул коня поводьями.

– Прощай, – прошептал ему вслед старик.

Он ещё долго стоял под старым клёном, задумчиво глядя на запад, и не спешил возвращаться в дом, даже когда путник и его конь давно скрылись из виду.

В тот осенний день Царра отправился по указанному Ведуном пути, ещё не зная, куда тот его приведёт. А если бы знал, чем всё закончиться? Наверное, тоже отправился бы. Люди не властны над собой.

Когда за деревьями уже не было видно дома старика, ему вдруг стало так тоскливо, что захотелось повернуть обратно. Было невыносимо страшно ехать в незнакомые края, впервые покидая лес, в котором прошла его недолгая жизнь.

«Может, назад повернуть?» – вдруг промелькнула мысль.

Странная она была, мысль эта. Будто не его собственная, а чья-то чужая. Путник почувствовал, как вспыхнули его щёки. Никогда бы он так не мог подумать, никогда… в своём лесу.

Дорога, говорят, меняет людей, но это неправда. Они всегда остаются теми же, что и были, просто не подозревали о том, какими именно.

У путника пересохло в горле от стыда и оттого, что открылось ему. Он гневно закричал на свою робость:

– Там за горами Злата!

Придавая уверенности, в голосе сталью зазвенела злость. Она рассекла подлый страх и сомнение, что ледяными змеями вползли в душу, и путнику стало спокойней. Он облегчённо улыбнулся, когда похожая на комок шерсти нерешительность отпустила его, напуганная твёрдым окриком.

Действительно, что толку под ноги смотреть, когда уже ступил босым на угли? Ведь каждый шаг назад обжигает ступни так же, как и сделанный вперёд.

Похрапывая, вороной уносил своего седока на заход солнца. Поступь его была размеренна. Копыта мягко ступали на облетевшую листву, что тихим дождём слетала с деревьев, дрожащих от холода поздней осени. Под шелест листьев Царра покинул лес, где жил с самого рождения. Он засыпал под его тихие сказки и просыпался от его разноголосия. Теперь грустные и онемевшие деревья стали чужими ему и провожали странника, щедро осыпая последним золотом.

Путь, указанный Ведуном, лежал среди гор, поросших скупым кустарником. Хиск уверенно шёл по едва заметной тропе. Его седок поначалу всматривался в окрестности, боясь пропустить ориентиры, но когда убедился, что вороной сам идёт, куда нужно, полностью положился на него.

Окутав горы непроглядной безлунной мглой, ночь застала Царру у Спины Дракона. Первый день его путешествия минул и, расположившись на ночлег, он всё ворочался у огня, прислушиваясь к фырканью коня. В груди его билось беспокойство, и сон бежал, встревоженный мыслями, которые метались, опережая одна другую. Всё, что произошло сегодня днём, не умещалось в голове, казалось каким-то глупым сновидением и, засыпая, Царра втайне надеялся, что, когда он откроет утром глаза, то увидит над собой бревенчатый потолок своего жилища, а Злата, как и прежде, будет замешивать тесто для лепёшек…

Утром его разбудил мягкий шум крыльев Чешмаш. Он приоткрыл глаза и осторожно посмотрел из-под подрагивающих ресниц в сторону печи, у которой возилась Злата, разводя огонь. Сердцу стало тесно в груди. Царра соскользнул с лавки и тихо подошёл к любимой. Он нежно тронул её за плечё и вдохнул тонкий запах волос, которые, казалось, навсегда впитали аромат весенних трав.

– Доброе утро, – прошептал он на ушко Злате.

Повернувшись к нему, она улыбнулась и нежно погладила его по щеке:

– Колючий.

Он коснулся губами её ладошки и от радости заплакал. Слеза сбежала по щеке и капнула на тонкие пальцы Златы. Та испуганно вздрогнула:

– Что с тобой, любимый?

– Пустяк, – улыбнулся Царра, вытирая слёзы. – Дурацкий сон. Мне снился такой дурацкий сон.

– А ты подойди к окну и скажи – «Куда ночь, туда и сон». И всё будет хорошо.

– Ладно.

Он подошёл к светлому квадрату окна, набрал воздуха в грудь, чтобы выдохнуть заветную фразу, и похолодел, увидев перед собой морду вороного. Тот посмотрел на него и громко заржал.

Царра вскочил как ошпаренный, а Хиск ещё раз заржал над ним, ударяя копытом по земле, и ржанье это окончательно вернуло путника в горькую действительность. От обиды он прикусил губу и зажмурился, будто хотел вернуться в сладкий обман сновидения. Но чуда всё-таки не случилось. Глаза пришлось открыть и отправляться на поиски пропавшей Златы.

– Эх, ты. Такой сон оборвал, – пожурил Царра своего коня. – Такой сон.

Вздохнув, он скатал одеяло и привязал к седлу.

– И не стыдно тебе? Где ты только взялся? – буркнул он, поправляя уздечку.

Хиск обиженно фыркнул и вознамерился укусить протянутую к его морде руку.

– Ну, ладно, ладно. Не сердись. Меня просто пойми, – примирительно сказал путник, поглаживая коня по шее. – Я же почти поверил в то, что это всё это было наяву.

Вороной простил седока, а тот усвоил окончательно, что его конь с непростым характером и к нему стоит относиться как к равному. Царра впрыгнул в седло и направился вдоль горного хребта, что и вправду напоминал спину дракона, который прилёг в горах, вытянувшись на брюхе.

Потянулись долгие дни пути. Всадник мерно покачивался в такт шагам вороного и с досадой думал над тем, что путь, который Ведун объяснил на одном дыхании, на деле оказался многодневным переходом. Он шёл от ориентира к ориентиру, с нетерпением ожидая появления каждого из них. Прошёл Спину Дракона и, следуя указаниям деда, два дня спускался по правому берегу бурной реки. Вот и долина с озером остались позади. Когда же две вершины пропустили его на равнину, минул пятый день, а к полудню шестого показалась гряда поросших редким лесом холмов. Хиск прошёл по ним и, когда в лучах заходящего солнца он взобрался на высокий пригорок, у его седока взволнованно заколотилось сердце.

Глава 2. Постоялый двор.

Город предстал перед взором путника. Он походил на расстеленный ковёр с узором из серых черепичных крыш. По краям его старательно обшили каймой из белой каменной стены, за которую собиралось зайти солнце, чтобы залить багряным светом кривые узкие улочки.

Тропа, идущая с пригорка, потерялась в тракте, что вился с севера на юг. С высоты Царра видел, как люди, пешие и на повозках, по пыльной дороге спешили под защиту высоких стен, спасаясь от ночного мрака и того страха, что в нём обитает.

У въезда в город виднелся большой бревенчатый дом, обнесённый невысоким частоколом. Оттуда доносилось конское ржание. Во дворе стояли гружёные телеги, и между ними сновали люди с поклажей, вёдрами и дорожными вещами. Всё указывало на постоялый двор, и не успел странник направить к нему своего коня, как тот сам туда повернул. Солнце уже успело исчезнуть за лесистым горизонтом, когда всадник на чёрном, как ночь, скакуне въехал в распахнутые ворота.

Заслышав стук копыт, из конюшни выскочил чумазый паренёк и хотел услужливо схватить коня под уздцы, но вороной вдруг заржал и встал на дыбы, чуть не зашибив мальчишку. Наездник еле удержался в седле, всем телом прижавшись к шёлковой гриве, и, когда скакун снова стал на четыре ноги, успокаивающе погладил его:

– Ну, тихо, тихо, тихо. Чего расходился? Угомонись.

Тот нехотя, но всё же послушно остыл, а его седок, спрыгнув на землю и не отпуская узды, сказал перепуганному служке:

– Принеси-ка лучше сена. Я сам покормлю его и поставлю в конюшню.

Мальчишка юркнул в сарай и вернулся с охапкой душистого клевера, которую путник почтительно положил перед своим скакуном.

– Своенравный конь, – сказал вдруг кто-то с одобрением.

Обернувшись на голос, Царра увидел на крыльце трактира крепко сложенного человека с чёрной, слегка вьющейся бородой. Скрестив руки на груди, тот стоял и с неподдельным интересом наблюдал за тем, как вороной ест сено.

– Это Хиск? – спросил человек. Голос у него был приятный, слегка хриплый, располагающий к себе.

– Да, – удивлённо кивнул путник, разглядывая собеседника.

– Ты посмотри, какой из него красавец получился, – чернобородый спустился с крыльца и, подойдя к коню, погладил того по шее. Царра вздрогнул, решив, что скакун вновь вспылит, но тот с радостным фырканьем встряхнул гривой, продолжая кормиться.

– Узнал меня, шельмец, – довольно улыбнулся незнакомец. – Хоть и времени много прошло. Я ведь помню его ещё жеребёнком.

– Тебе поклон от Ведуна, почтенный, – сказал путник, поняв, что перед ним хозяин постоялого двора.

– О! Благодарю, – улыбнулся тот и посмотрел на собеседника с хитрой усмешкой. – Жив еще старик?

– Жив.

– Это очень хорошо, что жив и что помнит обо мне. Пойдём что ли в трактир, гость от Ведуна. Сейчас поужинаем, и ты мне всё расскажешь. На пустой желудок вести беседу – тяжко для гостя и весьма неприлично для хозяина.

Сказав это, по скрипящим деревянным ступеням чернобородый поднялся на высокое крыльцо, и немного задержался, с вежливой настойчивостью поджидая своего гостя. Они прошли в освещённое дюжиной оплывших свечей просторное помещение, служившее гостиным залом. Посреди него стояли три длинных стола сколоченных из дубовых досок. По обе стороны от каждого имелись широкие лавки. Народу за ними было немного – у окна сидела пара-тройка торговых людей, чьи подводы стояли во дворе, ещё двое тихо беседовали на непонятном языке.

Ближе всего к дверям сидел смуглый парень и пил пиво из слегка помятой оловянной кружки. Проходя мимо его стола, с любопытством озиравшийся вокруг Царра, вдруг встретился глазами со странным взглядом незнакомца. В нём не было любопытства, не было угрозы, был смех, но не насмешка, и это притом, что лицо оставалось совершенно спокойным. Парень был одного возраста с вошедшим в гостиный зал путником, или чуть постарше, нельзя было разобрать из-за короткой чёрной бороды. Вдобавок он показался тому удивительно знакомым, хоть и видеться им в жизни не приходилось. Ему даже захотелось поздороваться с незнакомцем, когда их взгляды невзначай пересеклись. Этого не дал сделать трактирщик, крикнув в сторону кухни:

– Повар! Лепёшку, овечий сыр подавай и жаркое! Да ещё принеси нам по кружке тёмного пива!

Он кивком пригласил своего гостя присесть за стол.

– Как зовут тебя, парень?

– Царра, почтенный.

– Вот как… Уж не Ларвая ли сын?