Данный перевод выполнен специально для сайта www.Jrward.Ru. 16 страница

Уставившись в лобовое стекло, Вин вспомнил, где конкретно он находился… и что делал. Решение было очевидным.

– Не то, что можно предъявить полиции. Нет.

– Но ты был с кем-то?

– Да. – Вин открыл дверь. – Я не стану втягивать ее…

– Ее?

– Ты можешь связаться со мной по телефону.

– Подожди, кто эта «она»?

– Не твоего ума дело.

Мик уперся локтем в рулевое колесо и склонился над сиденьем. – Подумай еще раз, если хочешь спасти свою задницу.

– Я не трогал Девину. И я понятия не имею, почему она ложно обвиняет меня в этом дерьме.

– Нет? А она знает об этой «ее»?

Вин покачал головой. – Нет, не знает. Позвони мне.

– Не ходи в больницу, Вин. Пообещай мне.

– Я не туда собираюсь отправиться. – Он закрыл дверь и зашагал к главному входу в Коммодор. – Уж поверь.

Глава 26

Комплекс больницы Святого Франциска был выстроен со всей логикой муравейника. Отражая многократную архитектурную философию, как и многие другие медицинские центры подобного типа, здания, занимавшие территорию больницы, представляли смесь из различных стилей и располагались там, где их только удалось впихнуть, как круглые колышки, затолканные в квадратные отверстия. На кампусе имелось всего понемножку, от готического кирпича и скучной стали до стекла и огромного, колоннообразного камня. Единственной общей чертой было отсутствие свободного пространства.

Джим припарковал грузовик рядом с пятнадцатиэтажной высоткой и подумал, что было бы неплохо начать с этой махины, ведь сюда его положили после неотложки. Минуя ряды машин, он пересек переулок, зашел под навес и направился прямо в здание через несколько вращающихся стеклянных дверей.

В справочном бюро, он сказал:

– Я ищу Девину Эвейл.

Сто двенадцатилетняя дежурная с голубыми волосами так тепло ему улыбнулась, что он почувствовал себя кретином, обратив внимание лишь на ее возраст.

– Сейчас найдем, в какой она палате.

Пока ее тонюсенькие пальцы блуждали и долбили по клавиатуре, Джим подумал о том, насколько быстрее орудовал своими пальцами тогда, в квартире. Он посчитал, что имя «Девина» в модельном бизнесе было достаточно необычно, и что если забьет его в «Гугл» на своем ноутбуке, то найдет подружку Вина… и, чтоб вы знали, это оказалось не сложно. Хоть она в профессиональной сфере и не пользовалась фамилией, их с Вином сфотографировали вместе на сборе пожертвований для «Колдвелл Курьер Жорнал» около шести месяцев назад, и там он нашел ее фамилию – Эвейл.

– Она в палате 1253.

– Спасибо, мадам, – чуть поклонившись, сказал он.

– Пожалуйста. Просто поднимитесь на лифте у того сувенирного магазинчика.

Он кивнул и зашагал к лифтам. Около них в ожидании и разбившись на группы, стояла кучка людей, все они следили за маленькими экранами над тремя дверьми. Джим присоединился к толкучке.

Казалось, группа, стоящая справа, соревновалась с теми, кто расположился в среднем ряду.

Центральный лифт выиграл, и Джим забрался в него с остальными людьми. Присоединившись к борьбе за свободное место, он нажал нужную кнопку, а затем стал ориентироваться по цифрам на дисплее над головой. Дзинь. Дзинь. Дзинь. Двери открылись. Люди заерзали. Дзинь. Двери открылись. Еще больше шарканья.

Он вышел на двенадцатом и ничего не сказал дежурным на посту медперсонала. Он без осложнений зашел очень далеко, может, даже слишком легко, и сейчас проблемы ему не нужны. Черт, будет не удивительно, если около 1253 дежурит полиция… но копов там не было. Как и семьи или друзей, прохаживающихся туда-сюда.

Он тихонько постучал и заглянул внутрь.

– Девина?

– Джим? – раздался тихий голос. – Подожди минутку.

В ожидании, он осмотрел коридор. Тележка уборочного персонала стояла между палатой Девины и соседней, а буфет на колесиках ехал в его сторону. Когда он миновал Джима, запахло восковой фасолью и гамбургерами, и значит, развозили ланч. Повсюду сновали медсестры, а в дальнем конце коридора пациент в своей больничной сорочке делал крошечные шаги, держась за капельницу.

Похоже, он взял ее с собой специально, чтобы залить все косяки.

– Все, можешь заходить.

Он вошел в тускло освещенную палату, точно такую же, в которой лежал сам: бежевую, пустую, с огромной больничной кроватью посередине. Задернутые напротив шторы едва заметно шевелились, будто она только что их закрыла, наверное, чтобы он не разглядел ее лицо.

Которое представляло собой месиво.

Такое, что он даже на миг остановился. Ее прекрасные черты были перекошены из-за опухших щек, подбородка и глаз; губа разбита; а фиолетовые синяки на бледной коже были как пятна на свадебном платье – такими же скверными и печальными.

– Все так плохо, да? – сказала она, поднимая трясущуюся руку, чтобы прикрыться.

– Господи… Иисусе. С тобой все в порядке?

– Будет, я думаю. Они не выписывают меня из-за сотрясения.

Когда она натянула на себя тонкое одеяло, прикрывавшее ее тело, Джим присмотрелся к ее рукам. Костяшки пальцев не были сбиты.

И значит, она сделала это не сама, но и не сопротивлялась или, скорее всего, просто не могла оказать сопротивление.

Глядя на нее, Джиму казалось, что его решимость покачнулась, словно пытаясь найти ровную поверхность. Что если… нет, Вин не мог такого сотворить. Или мог?

– Мне так жаль, – прошептал Джим, пристроившись на краю кровати.

– Мне не стоило рассказывать ему о нас с тобой… – Она вытащила салфетку «Клинекс» из коробки и осторожно промокнула им слезы. – Но меня заела совесть, и я… не ожидала такого. Он еще и помолвку расторгнул.

Джим нахмурился, поскольку последнее, что он слышал, так это то, что парень собирался с ней порвать.

– Он сделал тебе предложение?

– Вот почему я должна была ему рассказать. Он встал на колено и спросил меня… и я сказала «да», но затем мне пришлось рассказать ему, что произошло. – Девина наклонилась и схватила его за руку. – Я бы держалась от него подальше. Ради собственной же безопасности. Он в ярости.

Вспомнив лицо парня, когда тот говорил, что голубое платье Девины пахнет одеколоном другого мужчины, не сложно было представить, что это правда. Но что-то в этой ситуации просто не складывалось, хотя сложно так думать, глядя на лицо Девины… и ее руку.

На ней была куча синяков в форме мужской ладони.

– Когда они тебя выписывают? – спросил он.

– Сегодня, скорее всего. Боже, мне так неловко, что ты видишь меня в таком виде.

– Обо мне ты в последнюю очередь должна беспокоиться.

Наступила тишина.

– Можешь поверить, чем все закончилось?

Нет. Совсем не мог.

– Тебя забирает семья?

– Они приедут, когда меня будут выписывать. Они очень волнуются.

– Могу понять, почему.

– Дело в том, что я вроде как хочу увидеться с ним. Хочу… обговорить все это. Просто не знаю… И пока ты не начал меня судить, я в курсе, как это звучит. Мне следует просто уйти, увеличив дистанцию между нами, насколько это возможно. Но я не могу так легко сдаться. Я люблю его.

Крах ее надежд было так же тяжело вынести, как и состояние, в котором она находилась, и Джим взял ее за руку.

– Мне жаль, – прошептал он. – Чертовски жаль.

Она сжала его ладонь.

– Ты потрясающий друг.

Раздался резкий стук, и в палату зашла медсестра.

– Ну, как мы тут?

– Я лучше пойду, – сказал Джим. Встав на ноги, он кивнул медсестре и повернулся к Девине. – Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Дашь свой номер? Просто на случай… я не знаю…

Он назвал ей цифры, еще раз попрощался и вышел.

В коридоре он почувствовал себя так же, как и на многих своих военных заданиях: противоречивая информация, необъяснимые поступки, непредсказуемый выбор… все это он встречал и раньше, менялись лишь имена и местоположения.

Проанализировав то, что – как он знал – было правдой, обнаружилось много белых пятен, и вопросов возникло больше, чем нашлось на них убедительных ответов.

Войдя в лифт и наблюдая, как цифры на дисплее убывали вплоть до «L», Джим вспоминал тренировки и свой опыт: если не знаешь, что происходит, собирай информацию.

Он вновь подошел к справочному бюро, к маленькой старушке, и показал на двойные двери, через которые вошел в здание.

– Это единственный выход для пациентов?

Она улыбнулась в своей теплой манере, от чего у Джима сложилось впечатление, что женщина должна готовить действительно вкусные рождественские печенюшки.

– Да, большинство выходят отсюда. Особенно, если их забирают.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Джим вышел на улицу и осмотрелся. Было много мест, куда можно сесть и наблюдать за выходом, но маленькие скамейки между голыми деревьями, выстроившимися вдоль тротуара, – не особо хорошее прикрытие. И никаких углов, чтобы спрятаться.

Он посмотрел за арку, на парковку, чертовски желая найти что-нибудь…

И в этот самый момент внедорожник освободил место, через два от которого начинались места для инвалидов, отмеченные сине-белыми знаками.

Через три минуты Джим припарковал там свой грузовик, заглушил двигатель, и сосредоточился на больнице. Ему приходилось смотреть сквозь окно стоящего рядом минивэна, который оказался идеальной маскировкой.

Он давным-давно понял, что информация, полученная тайком, оказывается наиболее полезной.

***

– Готов? – спросила Мария-Тереза из кухни.

– Почти, – выкрикнул Робби в ответ.

Посмотрев на часы, она решила, что нужен более практичный подход, чтобы выходить из дома вовремя. Она преодолевала покрытые ковром ступеньки, одну за другой, ступая по сине-бордовому зигзагообразному узору, ее туфли не издавали ни звука. Сама она никогда бы не выбрала такую дорожку, как и остальной декор, но та подходила для непрекращающегося движения в этой части арендованного дома.

Мария-Тереза обнаружила сына перед зеркалом, он пытался заставить свой мини-мужской галстук висеть ровно.

На какой-то момент она наполнилась материнской экстраполяцией: она увидела Робби, долговязого, но сильного, готовящегося к выпускному балу. А затем гордого и высокого на окончании колледжа. И чуть позже, в костюме на собственной свадьбе.

– На что смотришь? – взволнованно сказал он.

На будущее, надеялась она. Милое, нормальное будущее, настолько далекое от всего того, что произошло с ними за последнюю пару лет, насколько это возможно.

– Помощь нужна? – спросила она.

– У меня не получается.

Его руки повисли по бокам, и он, сдавшись, повернулся к ней.

Подойдя ближе, она встала перед ним на колени и развязала кривой узел. Все это время Робби стоял с таким терпением и доверием, что было сложно не думать о себе, по крайней мере, как о наполовину хорошей матери.

– Думаю, нужно купить тебе куртку побольше.

– Да… она вверху туговата стала. И еще… видишь? – Вытянув руки, он хмуро посмотрел на то, как рукава задрались чуть ли не до локтя. – Терпеть не могу.

Она быстро завязала коротенький сине-красный галстук, не так уж и удивившись замечанию сына о куртке. Он любил носить костюмы и предпочитал, чтобы обувь, даже кроссовки, была не потерта. То же самое относилось ко всем его вещам: открыв его комод или шкаф, можно обнаружить, что вся одежда сложена или висит аккуратно; книги на полках выстроены, а кровать не заправлена только в том случае, если он под одеялом.

Его отец был таким же: всегда заботился о том, в каком состоянии находятся его одежда и вещи.

Также ее сыну достались от Марка темные волосы и глаза.

Боже… Марии-Терезе так хотелось, чтоб в ее сыне не было ни капли от этого мужчины, но биология есть биология. А то, о чем она всерьез беспокоилась – вспыльчивость и подлость своего бывшего – никогда не проявлялось в Робби.

– Вот, теперь можно идти. – Когда он обернулся к зеркалу, чтобы убедиться в этом, Мария-Тереза сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. – Ну как?

– Гораздо красивше, чем у меня. – Она взглянула на него. – Извини, красивее, чем у меня.

– Спасибо.

Спустившись вниз, они вместе надели пальто и перчатки, а затем сели в Камри. Утро выдалось прохладным, и значит, гараж превратился в морозильник. Двигатель автомобиля захрипел и зашипел от усилий.

– Нам нужна новая машина, – сказал Робби, когда она в очередной раз повернула ключ.

– Я знаю.

Мария-Тереза открыла дверь гаража и теперь ждала, когда перед взором предстанет выезд и мир, скрывавшийся по ту сторону. Выехав, она сделала разворот в два приема, закрыла гараж и направилась в Собор Святого Патрика.

К тому времени, как они приехали, вся улица на несколько кварталов вперед была заставлена машинами. Мария-Тереза поездила кругами, уже задумавшись припарковаться не по правилам, и встала за углом так, что зад машины немного выпирал. Выйдя из нее, она подошла к углу, оценивая, насколько бампер выходил за желтую линию.

Почти на два фута.

– Проклятье.

Когда раздался звон церковных колоколов, Мария-Тереза решила понадеяться на то, что проезжающие мимо полицейские окажутся либо хорошими христианами, либо дальтониками.

– Пойдем, – сказала она, протянув руку Робби. Когда он вложил свою ладонь в ее руку, Мария-Тереза быстро зашагала по безлюдному тротуару. Мальчик не отставал, передвигая маленькими ножками в два раза быстрее.

– Мам, думаю, мы опоздали, – сказал он, задыхаясь. – Все из-за меня. Я просто хотел правильно завязать галстук.

Она посмотрела на него. Пока они бежали, волосы на его макушке разметались, как и синее пальто в горошину, но его глаза не двигались: он смотрел на тротуар и слишком быстро моргал.

Мария-Тереза остановилась сама и остановила его. Сев на корточки, она взяла его за руки и немного встряхнула.

– Нет ничего плохого в том, чтобы опоздать. Люди все время опаздывают. Мы постарались приехать вовремя, но больше ничего сделать не можем, слышишь? Слышишь? Робби?

Колокола замолчали. Чуть позже мимо проехала машина. Затем вдали залаяла собака.

Не в опоздании дело, поняла Мария-Тереза.

– Поговори со мной, – прошептала Мария-Тереза, наклонившись так, чтобы он видел ее, хоть для этого ей и пришлось почти лечь. – Пожалуйста, Робби.

Он сбивчиво заговорил:

– Мне больше нравится мое настоящее имя. И я не хочу снова переезжать. Мне нравится моя няня и моя комната. Мне нравится в ИМКЕ. Мне нравится… здесь и сейчас.

Мария-Тереза села на корточки… желая убить своего бывшего мужа.

– Мне очень жаль. Я знаю, что тебе нелегко пришлось.

– Мы уезжаем, да? Ты вчера домой рано пришла, и я слышал, как ты разговаривала с Квинешей. Ты сказала, что, может, тебе придется сделать другие договоренности. – Слово «договоренности» у него вышло как «переговоренности». – Мне нравится Квинеша. Я не хочу других договоренностей.

И опять «переговоренности».

Глядя на своего сына, она гадала, как сообщить ему, что они переезжают из-за твердой уверенности в том, что «плохие времена», как он их называл, определенно вернулись.

Машина, чуть раньше проехавшая мимо них, показалась опять, очевидно, так и не найдя места для парковки.

– Я вчера уволилась с работы, – сказала она, подбираясь к правде так близко, как только могла. – Я перестала работать официанткой, потому что не была там счастлива. Поэтому мне нужно найти работу где-нибудь еще.

Робби поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.

– В Колдвелле много ресторанов.

– Да, но, может, они не нуждаются в помощи прямо сейчас, а нам нужно на что-то жить.

– Ох. – Казалось, он все обдумал. – Ладно. Это другое.

Он вдруг расслабился, будто то, что беспокоило его, было баллоном с гелием, который он только что опустошил.

– Я люблю тебя, – сказала она, ей было ненавистно, что волнующие его вещи происходили на самом деле. Для их отъезда существовали причины помимо ее «работы». Но ей не хотелось, чтобы эта ноша покоилась на плечах ее сына.

– Я тебя тоже, мам.

Он крепко ее обнял, его маленькие ручки даже наполовину не смогли обхватить ее. И все же, она всем своим телом почувствовала объятие.

– Готов? – резко сказала она.

– Ага.

Они вновь заторопились, бегом преодолев путь к собору и быстро поднявшись по широким каменным ступенькам, а затем протиснулись через массивные двери. В вестибюле они сняли свои пальто, и Мария-Тереза взяла программку у человека, стоявшего в нартексе[111] около входа. Мужчина их поторопил, и они с Робби направились к одной из боковых дверей и тихо сели на пустую скамью.

Они только заняли свои места, как детей позвали в Воскресную школу. Но Робби остался рядом с ней. Он никогда не уходил с другими детьми, даже не спрашивал разрешения, а она определенно никогда не предлагала.

Когда священники и хор продолжили службу, Мария-Тереза глубоко вздохнула и позволила благоухающему теплу церкви проникнуть в нее. На долю секунды она представила, на что было бы похоже, если бы с ними сидел Вин. Даже рядом с ее сыном. Было бы так приятно посмотреть через голову Робби и увидеть любимого мужчину. Может, они бы тайком обменялись улыбками, как время от времени делают пары. Вин бы помог Робби с галстуком.

А между книгодержателями стояла бы их дочь.

Нахмурившись, Мария-Тереза поняла, что впервые чуть ли не за всю вечность снова мечтала. На самом деле фантазировала об отрадном, счастливом будущем. Боже… как же давно она делала это в последний раз? Когда в ее жизни появился Марк… вот как давно.

Она познакомилась с ним в казино «Mandalay Bay». Она с подругами – им всем в тот год исполнилось 21 – полетели в Лас-Вегас на их первый девчачий уикенд вдали от родного города. Мария-Тереза помнила, как они в полной мере приготовились почувствовать вкус настоящей свободы.

Они болтались по дешевую сторону бархатного ограждения, где ставки делались по одному доллару, Марк же зависал в VIP-секции, за столом с высокими ставками. Заметив ее, он послал к ним официантку с приглашением в роскошную часть казино – где напитки были бесплатными, а минимальная ставка состояла из двадцати долларов.

Сначала она подумала, что все дело в Саре. Девушка была, и, несомненно, до сих пор остается, блондинкой ростом в шесть футов, которая умудрялась казаться голой, даже будучи полностью одетой. Она словно магнитом притягивала мужчин, и, учитывая, из скольких претендентов ей приходилось выбирать, у нее были очень высокие стандарты. И кто бы мог подумать, ей подходили те, кто мог позволить себе высокие ставки.

Но нет, Марк смотрел только на Марию-Терезу. И он четко дал это понять, когда посадил ее рядом с собой, а Саре пришлось самой о себе позаботиться.

Марк и двое его партнеров, как он назвал мужчин в костюмах вместе с ним, той ночью были настоящими джентльменами: покупали напитки, разговаривали, прекрасно с ними обходились. Было много игр на поцелуи и милой болтовни, от которых чувствуешь себя звездой, при условии, что ты достаточно молод для романтической чепухи.

Идеальное начало выходных: находиться в 21 год в той части казино, куда пускают не каждого, в окружении мужчин в дорогих костюмах – это все, на что они с подругами могли надеяться, и часа через три-четыре они оказались у Марка в номере. Может, и не самый умный поступок, но там было четыре девушки и трое мужчин, и после того, как всем им в казино улыбнулась удача, возникла иллюзия дружбы и доверия.

Но не произошло ничего плохого. Всего лишь больше выпивки, болтовни и флирта. И Сара в итоге уединилась в спальне с самым высоким из двух «партнеров».

Под конец ночи Мария-Тереза вышла с Марком на балкон.

Она до сих пор помнила сухой, горячий воздух и вид сверкающего Лас Вегаса.

Прошло десять лет, но та ночь до сих пор была четкой, как день: они стояли рядом друг с другом на том балконе, возвышаясь высоко над городом, созданным руками человека. Она смотрела на открывшийся перед ней вид. А Марк на нее.

Марк отодвинул в сторону ее волосы и поцеловал затылок… это нежное прикосновение подарило ей лучший сексуальный опыт в ее жизни.

Дальше поцелуя не зашло.

Следующий вечер был очень похож на предыдущий, только Марк повел всех на концерт Селин Дион, а потом они вернулись к столам. Блестяще. Фантастически. Волнующе. Мария-Тереза воспарила на крыльях обещаний, романтики и сказки, и в конце второй ночи вернулась в тот номер и снова поцеловала Марка. И все.

Марии-Терезе было жаль, что он не захотел большего, хотя она все равно не смогла бы с ним переспать. Она не была такой, как Сара, способной познакомиться с мужчиной, а через несколько часов отправиться с ним в постель.

Какая ирония, учитывая, где она оказалась.

Следующим утром нужно было уезжать, и Марк предоставил свой лимузин до аэропорта. Мария-Тереза была раздавлена, предполагая, что это конец: веселые сорок восемь часов – как раз то, что обещал турагент, и за что они заплатили.

Когда ее с друзьями увозили из отеля, Мария-Тереза надеялась, что выбежит Марк и остановит их, но этого не произошло, и она подумала, что видела его в последний раз, когда он поцеловал ей руку в том номере.

Из-за сокрушительного осознания того, что они возвращаются к нормальной жизни, на глаза навернулись слезы. По сравнению с Лас-Вегасом, жизнь дома, работа секретарем и вечерняя школа для подготовки к колледжу казались смертью.

Когда лимузин подъехал к терминалу, водитель вышел из автомобиля и открыл дверь, носильщики начали выгружать их багаж, в котором не было ничего особенного. Мария-Тереза встала на обочину и ото всех отвернулась, потому что не хотела, чтоб ее подкалывали из-за того, что она расстроена.

Шофер остановил ее.

– Мистер Каприцио попросил передать вам это.

Коробочка размером с кофейную чашку обернута красной бумагой и перевязана белым бантиком. Мария-Тереза сразу же открыла подарок, разорвав упаковку и кусочек атласа. Внутри лежала тонкая золотая цепочка с золотым кулоном в форме буквы «М». А также клочок бумаги, такой же можно найти в печенье с предсказаниями. И он гласил: «Пожалуйста, позвони, как только доберешься домой».

Она тут же запомнила номер, и на всем пути домой лучилась счастьем.

Какое идеальное начало. Никаких признаков того, чем все кончится. Хотя теперь, оглядываясь назад, она понимала, что кулон в форме буквы «М» был знаком собственности, подобные ярлыки вешали на собак.

Боже, она с такой гордостью носила то ожерелье, потому что хотела быть помеченной. Будучи женщиной, выросшей с надоевшей матерью и отцом, которого не было рядом, мысль о том, что ее хотел мужчина, казалась невероятной. А Марк не был каким-то обычным парнем из среднего класса – для нее уже это был бы шаг вверх. Нет, он принадлежал VIP-секции, ее же удел – сторожка уборщика.

Следующую пару месяцев он идеально с ней обращался, осторожно и расчетливо соблазняя ее. Даже сказал, что не хочет секса до свадьбы, чтобы он смог с чистой совестью познакомить ее со своими бабушкой и мамой, которые были католичками.

Через пять месяцев они поженились, и после церемонии пелена спала с ее глаз. Как только она въехала к нему в тот номер, Марк взял ее под полный контроль. Черт, когда умерла ее мать, он настоял, чтобы его шофер сопровождал ее до Калифорнии и был рядом с ней с той самой секунды, как она сойдет с самолета, и до тех пор, пока она не вернется обратно в номер.

А что насчет никакого-секса-до-свадьбы? Не такая уж и большая жертва, как оказалось: у него была уйма любовниц – и Мария-Тереза узнала об этом, когда у одной из них нарисовался животик размером с баскетбольный мяч спустя месяц после того, как на свидетельстве о браке высохли чернила.

Вернувшись в настоящее, Мария-Тереза встала со скамьи вместе с остальными прихожанами и пропела слова из сборника псалмов, который Робби держал в руках.

Учитывая горький опыт прошлого, она начала беспокоиться о той сказке с Вином, которую прокручивала в голове.

Оптимизм не для слабых духом. А мечты могут привести к беде.

***

Он сидел позади нее, и она об этом даже не догадывалась. Вот в чем прелесть маскировки. Сегодня он оделся как прихожанин, с голубыми контактными линзами и очками в оправе.

Он ждал ее прихода в задней части церкви, и когда она с сыном не появилась, подумал, что на этот раз они решили пропустить службу и остаться дома. Покинув церковь, он сел в машину, но когда стал отъезжать, то увидел их на тротуаре, сосредоточенно разговаривающих. Кружа по кварталу, он наблюдал, как они говорили друг с другом, а потом побежали к собору и скрылись за большими дверьми.

К тому времени, как он заново припарковался, прошла уже половина службы, но он умудрился сесть прямо за ней и ее сыном, выскользнув из тени и опустившись на скамью.

Большую часть службы она смотрела на вычищенные фрески, склонив голову на бок, из-за чего изгиб ее шеи казался особенно прелестным. Как и обычно, на ней была длинная юбка и свитер, темно-бордового цвета в этот раз, а также пара жемчужных сережек. Ее темные волосы собраны в слабый пучок, от нее пахло легким парфюмом… а, может, это просто тот порошок или те влажные салфетки, которыми она пользовалась?

Ему нужно наведаться в супермаркет и понюхать «Tides», «Cheerses», «Gains» и «Bounces», чтобы узнать, какими именно.

Сидя на скамье, она выглядела праведной матерью, помогая сыну найти нужную страницу в сборнике, время от времени наклоняясь, когда он что-то спрашивал. Рядом с ней никто бы никогда не использовал слово «проститутка»… тем более обращаясь к ней. Она казалась одной из тех женщин, которые безупречно воспитывали своих детей.

И это заставляло его задуматься о парне, которого он избил монтировкой. Не об убийстве, хотя, очевидно, все пошло не по плану, раз глупец попал в кому – вот еще одна причина, по которой маскировка была так необходима. Нет, он подумал о выражении на еще пока не разбитом лице мужчины, когда тот вышел из грязной, мерзкой уборной в том грязном, мерзком клубе.

Какой же ложью являлась эта праведная личина.

В нем закипел гнев, выбрав совсем не подходящее для этого время, и, чтобы отвлечь себя, он стал разглядывать ее изящную шею. Мягкие кудри лежали на нежном изгибе, и он несколько раз поймал себя на мысли, что наклонялся, будто хотел прикоснуться к ним…

Или обхватить руками ее горло.

И сжимать, пока она не станет его и только его.

Он уже представлял, каково это будет – прекратить ее попытки вырваться, сделать ее своей… мог представить восторг в ее глазах, когда она умрет.

Воображая будущее, он чуть ли не начал действовать, повинуясь импульсу, но, к счастью, пение на службе помогло сдержать ярость и занять руки. Он также время от времени поглядывал на ее сына, чтобы контролировать свою одержимость, поскольку если что-то пойдет не так, он потеряет все.

Сын так хорошо себя ведет. Такой взрослый. Без сомнений, он маленький глава дома.

Она никогда не пускала сына с другими детьми в Воскресную школу, держа подле себя. Что немного разочаровывало его, хотя было умно с ее стороны не выпускать ребенка из виду. Очень умно.

Но ей не стоит беспокоиться. Маленький мальчик очень скоро отправиться к Создателю… а она обретет своего вечного мужа.

Для всех них спланировано идеальное будущее.

Глава 27

Вин зашел в дюплекс и закрылся в нем, чувствуя себя так, будто получил коленом в живот. Стоя в коридоре и окидывая взглядом разрушенную гостиную, он не мог поверить своим глазам.

Зайдя в комнату, он смог лишь покачать головой. Диваны были перевернуты, шелковые подушки истоптаны, а несколько статуэток сбиты со своих мест. Ковер у бара, залитый алкоголем, вытекающим из разбитых бутылок, был загублен, стены придется перекрашивать и заново обклеивать обоями, поскольку выглядели они так, будто в них запустили пару бутылок «Бордо».

Сняв пальто и кинув его на обшаренный диван, Вин поплелся к единственному нетронутому месту. Удивительно, как быстро все эти бесценные предметы превратились в мусор. Черт, добавить сюда слой грязи да объедков и получится самый настоящий «Дампстер».

Наклонившись, он подобрал осколки венецианского зеркала. В него влетело что-то, размерами напоминавшее человеческую спину, будто в центр зеркального полотна врезался длинный, походивший на туловище, столб.

По обильному количеству белого порошка на всей его поверхности можно было предположить, что полиция активно поработала над отпечатками пальцев.

Блин, кого-то по-любому швырнули через всю комнату.

Вин подошел к бару и бросил осколки стекла к разбитым бутылкам. Затем решил поискать то, ради чего сюда пожаловали копы.

Крови не видно. Но, может, они уже забрали то, на чем она была.

Кроме того, при синяках кровь наружу не выходит, так что это еще не значит, что ее отсутствие обязательно ему поможет.

Находясь в здании, копы, несомненно, допросили охранника… только вот не похоже, что парень мог засвидетельствовать отсутствие Вина в дюплексе. В конце концов, жители также пользовались тем лифтом в подземном… гараже.

Вин подошел к телефону и набрал номер вестибюля. Когда ответил мужской голос, Вин не стал ходить вокруг да около.

– Гари, это Вин… Ты предоставил полиции доступ к записям с камер в лифтах и на лестничных площадках здания?

Не было даже секундной заминки.

– Господи, мистер ДиПьетро, зачем же вы так…

– Я ничего не делал. Клянусь. У копов есть записи?