На счёт Его дополнительная информация не появилось, но стало известно ещё кое-что.

Что??? Ну же, не томи, говори.

Поступило заявление, снова от анонимного источника, в нём говорится о пропаже, девушки 35 лет. Вот держите описание и данные.

Парень передал лист формата А4 мужчине.

Разрешите идти?

Да, иди. Если что-то будет известно, сразу ко мне, в любое время. Я сегодня ночую здесь.

Хорошо.

Молодой сотрудник вышел из кабинета начальника. Мужчина начал читать полученный текст:

Она – метр семьдесят рост, нормостенический тип телосложения. Возраст – 35 лет, 3 месяца и 14 дней. Пропала без вести 27 августа, но по причине того, что не имеет родных, известно об этом стало только сейчас. Во что была одета неизвестно, можно предположить, что это были кроссовки, джинсы и футболка, её привычный стиль. Волосы светло русые, собраны сзади в хвост. Лицо худое, по типу треугольника. Макияж не делает. Никаких опознавательных знаков нет. В городе N закончила институт по специальности филолог, сразу после окончания работала в школе, полтора года проживая с парнем, с которым расстались взаимно, без ссор и претензий. Детей нет. Родители умерли, когда ей было 18 лет, после чего она уехала сюда. Родом из города F, где после её отъезда осталась в детском доме сестра, которая не так давно эмигрировала в Америку. Точный адрес неизвестен. Квартира, в которой проживала Она съёмная, оплачена за август, далее не продлена. Хозяйка говорит, что девушка планировала съезжать.

- Нам пора собираться. Времени слишком мало. Ты же понимаешь, что шанса на ошибку нет. Ошибка – смерть.

- Помню, помню. Не беспокойся, я не подведу. Кстати, у меня всё собрано. Вот твой рюкзак – Она показала на пол возле шифоньера – а вот мой, лежит рядом с твоим. Так что у нас есть ещё время. Иди ко мне.

Она провела своей хрупкой рукой по его ладони. Встала и подошла к нему, чтобы поцеловать. Губы, так отвыкшие за несколько дней друг от друга склеились, вцепились – не разорвать. Она села к нему на колени, обвивая руками голову, скользя по шее и спине, целуя всё более страстно, будто глотая его губы. Воздух приобрёл запах любви. Он поднял девушку на руки, закружил её и аккуратно положил на кровать, после чего нырнул туда сам. Они укрылись от этого мира одним большим шерстяным одеялом, сорвали с себя ненужную броню одежды и стали ещё более беззащитны, стали ещё ближе к природе, будто снова родились. Только любовь способна нас приблизить к чему-то священному, к какому-то началу. Она уносит тебя из этого мира в какой-то первобытный астрал, в какую-то бездну, где нет ничего кроме вас двоих, в какую-то нирвану. Любовь – это рождение, второе рождение человека. Да, первое рождение это понятно, роддом, крики, медсёстры, халаты, второе – это любовь, которая навсегда, третье – это дети, четвёртое – внуки, а пятое – смерть. Они любили друг друга после недельного перерыва так, будто не виделись больше пяти лет, на протяжении очередной войны. Тишину в клочья разрывал нервный скрип кровати, дробил её в пыль, равномерные Её вздохи крошили воздух комнаты, она стремительно глотала частички любви, будто их ела, спеша куда-то, по чайной ложке. Их любовь срывала крыши, разбивала горы и высушивала океаны. Они действительно уже давно любят друг друга. Много лет назад, когда Он служил в городе F, Она встретилась ему в увольнении в парке, а он, парень не из робких, взял и познакомился с ней. Так и завязалось общение. Сначала письма потом встречи, а потом срок службы подходит к концу и Он уезжает. Они переписываются, находясь на расстоянии пятисот километров, но любят друг друга. Она заканчивает последний класс школы, сдаёт экзамены и уезжает к нему, в город N, родители умирают, сестру забирают судебные приставы, жизнь меняет свои обороты. Так они оказываются в одном городе. Его родители принимают её, как родную дочь. Они встречаются, любят друг друга, учатся в одном институте, но на разных факультетах. Потом так выходит, что решают жить вместе. И наслаждаются они этим полтора года, до тех пор, пока не рождается план, план всей их жизни.

- Я люблю тебя.

- И я.

Она лежит на спине, а он на правом боку, вцепившись глазами в её профиль, обвив талию девушки руками-корнями.

- Что для тебя жизнь?

- Сложный вопрос. Давай потом. Нам пора собираться.

- Я тебе говорю, что время ещё есть. Нам выходить в пять утра. Сейчас только три ночи. Поезд ходит по расписанию, всё будет хорошо, не переживай. Я здесь уже несколько дней и всё узнала, договорилась, всё отлажено. Ответь лучше.

- Хорошо. Для меня жизнь – это книга.

- Книга???

- Ну да. Смотри. Книги есть разные – толстые или брошюрного типа. И жизни разные – короткие и длинные. Но это не главное. Суть в том, что у всех есть свой сюжет, судьба то есть, у всех какое-то вступление, какая-то основная часть, которые по размеру варьируют. Сюжетные линии переплетаются, персонажи то появляются, то исчезают, меняются места и облики. Всё меняется страница за страницей, порой даже строчка за строчкой. И подойдя к концу книги, наступает неизбежный финал, заключение или эпилог, длина которого у каждого разная. Это самая страшная часть. Ты понимаешь, что не можешь перелистать назад и читать вновь, поэтому собираешься с силами, смиряешься с тем, что это конец, развязка, итог, и будто ныряешь в эти несколько страниц. Так же и жизнь – вступление, основа, эпилог. Рождение, жизнь, смерть. Мне трудно это объяснить, но я отчётливо понимаю схожесть жизни с книгой. Надеюсь, я хоть как-то ответил на твой вопрос?

- Да, это здорово, интересная мысль. А вот я не знаю что такое жизни. Возможно, это лотерея. Кто-то постоянно крутит барабан, а ты ночью вытаскиваешь билетик, читаешь его, и то что там написано происходит в течение следующего дня. Покрутил, достал, прочёл, живёшь, покрутил, достал и так далее.

- Тоже кстати возможно. Впрочем ладно. Ты говоришь, у нас есть ещё время?

- Да, полтора часа есть.

- Хорошо я тогда посплю чуть-чуть.

- Давай, мой хороший, отдохни. А я буду беречь и охранять твой сон.

- Лучше приходи в него. Тоже поспи, неизвестно, что будет дальше.

- Думаешь?

- Да.

- Ну хорошо. Тогда спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

И они уснули, нырнули в сны, чтобы в пять утра встать и отправиться в путь, в омут неизвестности.

Продолжение следует…

Январь-февраль.

НОЧНАЯ МЫСЛЬ.

почему можно пересмотреть фильм, а пережить жизнь нельзя?
и было ли вообще ''вчера'', или это просто наши иллюзии?
странное чувство пропасти. вроде что-то было, закрываешь глаза и видишь детство-юность, но как будто это было не в реальной жизни. во сне. мы можем вернуться домой, забыв телефон, но не можем вернуться в прошлое. так больно. странное чувство потерь.

1 октября.

РЕЦЕНЗИЯ НА АЛЬБОМ ВТВ.

До нового года осталось несколько дней и стоит уже начинать подводить итоги. 2016 был насыщен на музыкальные события. Так, одним из них стал выход новой пластинки Ночных Снайперов «Выживут только влюблённые». В альбоме 13 песен, которые складываются в одну историю. На мой взгляд, она о маленьком человеке в государстве, где чтобы уцелеть необходимо оставаться влюблённым, и неважно в человека, в музыку, в поэзию или в город. Начинается всё с трека ШАГАЙ, где нас убеждают поверить рассказчику, ведь «крыс не бывает в сердце поэта». Иди по улице один или с другом, или с врагом и верь, никому не объясняй и не рассказывай, просто танцуй и будь счастлив, даже если ты с кем-то, как запад и восток. Повернув за угол, пройдя сквозь парк, нырни в толпу Арбата. И вот уже Диана поёт о переменах. Разлука и боль в словах контрастирует с музыкой. И ничего не вернуть, «удачи с тем, кто будет после меня». Метро, чужие люди и жизнь пополам. За спиной и впереди. И в конце - «жить НАОТМАШЬ проще, пусть и в миллиард раз больней», действительно это так. Но даже после расставаний не губи в себе чувство любви. Держись за него, когда падаешь, лови его губами. И не отказывайся, даже если внутри так и рвётся ЭТОНЕМНЕ. Ведь «жизнь обретает исходную суть» только когда есть рядом тот, кому хочется сказать перед поцелуем «я к тебе бежать не устану». Позади печаль и разлука, а впереди только любовь, по крайней мере, в это хочется верить, поэтому не стоит лишних слов, просто ПОМОЛЧИМ. Квинтэссенция альбома, ключ к чему-то очень важному и сокровенному. Гимн любви. «и кровь твоя теперь всегда во мне стучит…» - признание в самое сердце. Суть пластинки. А дальше другое признание в любви, но уже рок-н-роллу, «каждый из нас для чего-то устроен», и как же важно найти то, для чего всё, ради чего все слова и дороги, как это сделал, например, ДЖАГГЕР. И вот от чувств и личностных качеств маленького человека, Ночные Снайперы, переводят прожектор на государство. На дом, где живёт герой пластинки. Крупный план, из рупорных граммофонов на столбах звучит ИНТРО и многократно «прячься времени мало». Беги со своим человеком или один, пока не поздно. Посмотри, что стало с людьми, бери уцелевших и в укрытие. Живи, не смотря ни на кого, пиши свою ИСТОРИЮ, «и если суждено погибни как герой, но не проси». Хороший девиз, жизненное кредо. Позиция в ответ на позу большинства. И жизнь идёт. И все мы дышим одним воздухом и в нём пахнет отравой, кровью и смертью. «несёт сиреневым газом» и постоянный вопрос без ответа – ЧЕГО ХОТЯТ ЭТИ ЛЮДИ? Но даже в таком состоянии и в таком положении попытайся не потерять того с кем шёл. Будь лёгким и ощущай НЕБО ПОД ЕЁ НОГАМИ. И пусть время идёт и «всё один к одному: тает снег», помни, любовь рядом и НЕ ДАРИ никому себя, только своим. И вот уже невозможно шагать, пора срываться в бег. Вокзал и лица. И всё так непонятно. Есть любовь или нет. Хочется всё бросить, оставить за спиной эти СТРАННЫЕ ДНИ и уехать. Хочется стать одиночеством в одиноком мире и решить наконец-то «как дальше жить… с кем до конца… в какой роли…». И ответ приходит. И ответ прост. Вокзал. Чемоданы. Двое. И Питер, «где любовь всегда до конца». А вообще, все мы когда-нибудь УЕДЕМ туда, где «есть ради чего умереть» и где мы будем истинно счастливы. Конец и ещё одно признание – ОЧЕНЬХОТЕЛА. Там много всего: боль и счастье, радость и горе, холод и тепло. И констатация факта, главное условие и состояние, инструкция к жизни в одной фразе – «выживут только влюблённые». Вот такая получилась пластинка. Вот такие чувства. Вот такие слова, хотя они здесь ни к чему. Включай и слушай! У тебя есть шанс понять ЖИЗНЬ!

25.12.16

2015.

КОГДА МЕНЯ НЕ СТАНЕТ…

Когда меня не станет, не плачь. Я, конечно, знаю, что всё равно потекут слёзы, и ты зашмыгаешь носом, но попытайся, хотя бы попробуй улыбнуться. Мне будет приятно. Я ведь всё увижу. Мне кажется, с неба хороший обзор. Я увижу тебя: красивую, с распущенными волосами, заплаканную, любящую всем сердцем женщину, и я очень хочу увидеть на твоём лице улыбку. Она тебе идёт. Не плачь, просто смотри в небо и смейся, радуй меня. Живи. Танцуй. Пой. Я знаю, что ты не любишь петь, но когда меня не станет спой что-нибудь. Я люблю твой голос. Можешь и станцевать, я думаю это будет красиво. Даже если дождь или снег, или солнце. Я ещё не знаю, когда меня не станет. Но ты пообещай…

Когда меня не станет, я всё равно буду с тобой. И не только на фото, не только в вещах, не только в наших детях. И даже не только в наших видео или твоих мыслях. Я буду солнцем. Да, когда оно появится на небе, знай, это я тебе улыбаюсь, смеюсь и радуюсь тому, что ты помнишь меня. Я буду дождём. И запомни, это не мои слёзы, это просто вода, я просто хочу ощущать твоё тело, ласкать его, поэтому и буду лить. Очень прошу, не бери зонт, не отталкивай меня, когда я узнаю вкус земли и свободу неба. Я буду тёплым, но если замёрзнешь, то возьми мой свитер, я оставлю его тебе в нижнем ящике комода, обещаю. Не бойся, ты не заболеешь, но на всякий случай, лекарство будет лежать там же. Я буду снегом. Буду каждой снежинкой целовать тебя. Губы, щёки, уши, всё лицо, всё тело, даже через одежду, перчатки и прочие зимние атрибуты. Я буду ветром. Иногда южным, чтобы ты вспоминала море. А иногда буду северным, и ты вспомнишь, как мы мечтали уехать на полюс к мишкам.

Когда меня не станет, я буду временами года. Когда наступит зима, не мёрзни и одевайся теплее, но если что, лекарство знаешь где. Можешь ловить меня ртом, я буду в каждой снежинке, обещаю. Ты почувствуешь меня, это точно. Когда придёт весна, я с первым дождём обниму тебя. И я буду в каждом цветке, в каждой набухающей почке на деревьях, в каждом листочке. Буду дарить тебе радость. Когда заиграет лето, ищи меня в реках, морях, везде, где есть вода. Ищи меня в нагретой почве, в раскалённых камнях. Моя любовь горяча, и она не остынет. Когда вернётся осень, лови листья, в них снова я. Можешь сохранить парочку, чтобы зимой было теплее. И в дожде, и в первом снеге – я. И моя любовь. Меня будет много, не забудешь меня. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Когда меня не станет, помни меня и люби так же сильно. Я правда, это почувствую, обещаю. А ты ощутишь мою любовь, которая будет с тобой, всегда с тобой.

Когда меня не станет, знай, что я самый счастливый, потому что меня любишь ты.

Когда меня не станет, я буду ждать тебя.

Знай, что я никогда тебя не брошу, даже тогда, когда меня не станет…

7 августа.

СИНДРОМ.

- Маш, что ты любишь больше всего?

- Я люблю раскачивать автобус. Когда я качаюсь вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, автобус едет. Как только я перестаю качаться, он останавливается, открывает двери и впускает людей. Я люблю людей. Они всегда улыбаются, когда смотрят на меня. И смеются. Я люблю дарить им счастье. А рядом со мной всегда сидит мама. Я люблю маму. Она, когда я качаюсь, дарит людям счастливые билетики. А потом садится ко мне, я её обнимаю, и мы вместе смотрим в окно. Когда мы обнимаемся, я не качаюсь, автобус и так едет, я ведь сильно раскачиваю его до этого. А за окном люди, они несчастны. Спешат. Спешат. И спешат. Вот если бы они, хоть раз, посмотрели в окно автобуса и увидели меня, они бы улыбнулись и рассмеялись. Я люблю дарить людям радость. А за окном ещё ездят машины. И дома сбоку от дороги. Я люблю город. Мне он очень дорог. Я знаю один маленький секрет. Только пообещай никому не рассказывать его.

- Обещаю.

- Если прочитать слово «город» с конца получится слово «дорог», а если ещё рядышком написать букву «а», получится слово «дорога». Я люблю дорогу. Она красивая и смешная. Неровная, но всё равно родная. Я люблю родину. Мама всегда говорит: «Россию надо любить. История у страны нашей неровная, вот и дороги такие. А дураков везде полно. Не слушай несчастных людей». Вот я и не слушаю их, а просто улыбаюсь. И я люблю. Люблю и Маму и Россию. А ещё я люблю дождь. Он моет окна. А потом на дорогах лужи, а в них можно увидеть небо. Я люблю небо. Там птицы, а значит свобода. Мама всегда говорит: «Не надо ни от кого зависеть, надо быть свободным». А я свободна. Как чайка. Я люблю чаек. Я люблю снег. Он красивый. «Нежный» - так мама говорит. А ещё я вчера узнала кое-что. Хочешь по секрету расскажу?

- Хочу.

- Я вчера узнала, что я болею. Врач сказал, что моя болезнь неизлечима. Я, правда, не поняла многого. Но это не страшно. Я ведь ещё жива. А значит здорова. Я люблю жить. Пусть я не такая как все. Я знаю. Мама как-то раз в автобусе бабушке какой-то говорила, что у меня синдром непонятный. И что в голове у меня не так всё устроено, как у других. Но это ведь хорошо. Представь, как было бы плохо, если бы все были одинаковыми. Мама говорит, что сейчас в школах пытаются сделать всех похожими друг на друга. Я не хочу так. Поэтому и не хожу в школу. Я люблю животных. У нас дома живёт кот Барсик. Я люблю его. Он пушистый и добрый. Я люблю утро. Утром начинается жизнь снова. И я люблю день. Днём всегда интересно и любопытно смотреть в окно и раскачивать автобус. А вечером мы с мамой вместе идём домой. Я люблю вечер. Я вообще всё и всех люблю. А знаешь какой завтра день?

- Какой?

- Мне завтра исполнится 19 лет. Мама сказала, что мы испечём вместе торт и будет много свечей. Мама обещала, что попросит врачей отпустить меня домой завтра. Я устала лежать здесь. Я хочу опять в автобус, чтобы раскачивать его, чтобы смотреть в окно и улыбаться людям. Я хочу домой, в нашу комнату в общежитии. Мы там живём вдвоём. Я и мама. Я люблю маму. Я люблю держать её за руки. Они у неё узорчатые. У меня другие, гладкие. А знаешь, что я не люблю?

- Что?

- Когда мама плачет по ночам. Она спрашивает у Бога, почему всё так получилось. И за какие грехи он дал мне эту болезнь. Я не люблю слово «синдром», оно страшное. Я люблю Бога, он хороший. Он нам помогает. И я не ругаю его за то, что я другая. Наоборот, я благодарю его за это. Я ведь снежинка. Люди говорят, что снежинки не похожи друг на друга, они все разные. И я знаю, что когда он позовёт меня. Я уйду. Уйду в Рай. И буду ждать там маму. Я люблю маму. Но боюсь.

- Чего?

- Боюсь уснуть. Мне не нравится этот запах. Здесь пахнет смертью.

- А откуда ты знаешь, как пахнет смерть?

- Я просто чувствую, что именно так она пахнет. Я не люблю слово «смерть». И я очень боюсь умира… умира… уми… ум… у… …

- Антонина Сергеевна! Антонина Сергеевна! Идите сюда. Запишите: смерть наступила в 23.59, пациентка скончалась в возрасте 18 лет. И позвоните её матери. Пусть приедет. Завтра. И, скажите, что торт и свечи уже не нужны. Сделаете всё, как положено.

- Да, конечно.

- А я пойду, посплю. Устала за день. Чёрт бы побрал этот хоспис...

18 марта.

ШЁЛ ПЕРВЫЙ СНЕГ…

Она ушла, не допив кофе, не попрощавшись и не посмотрев на него.

Они сидели в небольшом уютном кафе, был вечер, осень, конец октября.

Она позвонила ему некоторое время назад и предложила встретиться, через пару часов они уже сидели за квадратным столиком в углу зала. Никто в этот раз не опоздал. Заказ был прост – два кофе без сахара.

Они молчали, боясь посмотреть друг другу в глаза. Кофе принесли быстро, в течение двух-трёх минут. Была тишина, лишь рояль кидался нежными нотами. Вальс, полупустое помещение. Они, молча, сделали по два глотка. Он протянул свою правую руку к её левой руке, лежащей на столе, но она её тут же отдёрнула. Напряжённое молчание продолжалось. Он смотрел на неё, она смотрела в черноту кофе. Ещё глоток. Музыкант ушёл. Кафе утонуло в тишине. Зал опустел, все разошлись, кроме него и неё. Кофе остыл. Она подняла свои болотного цвета глаза и впилась в его карие. Через минуту резко отодвинула свой стул и ушла. Он хотел броситься за ней, но к нему подбежал официант со счётом и попросил расплатиться. Он кинул деньги на стол. «Сдачи не надо» - крикнул уходя.

На улице шёл дождь, было ветрено и пусто. Её уже не было. Завибрировал телефон. СМС:

«Нас нет. Я видела тебя с твоей бывшей. Я видела, как ты её целовал. Я видела, как ты был счастлив. Такое бывает – любовь затухает, но вспыхивает вновь. Я всё понимаю и никого не виню. Сегодня я долго не решалась посмотреть тебе в глаза, извини за это неловкое молчание, но когда я всё-таки это сделала, то увидела – любовь. Любовь не ко мне, а видимо к ней. Прощай. Счастья. Не звони. Отправив смс, я достану и сломаю сим-карту. Нас больше нет. И меня больше нет. Нет для тебя. Я ухожу. Ухожу навсегда. Не ищи. Живи, живи, живи…»

Он бросил с размаху свой телефон об асфальт, и он тут же разлетелся на части.

Он плакал. Он сожалел о том, что не успел ей рассказать о приезде своего брата, который точная копия его, который встречается с его бывшей девушкой. Он плакал, стоя на коленях в луже под проливным дождём. Пустота. Поднявшись, он побежал к ней домой. Никого. К её подругам. Нет. Он плакал. Он звал. Всю ночь, всё утро, весь день, и так на протяжении трёх суток.

Её искали все – он, родители, подруги, полицейские. Пустота. Слёзы. Холод. Её нигде не было. Шли дни, пасмурные и чёрные.

Спустя неделю река выплюнула на берег тело девушки. Была окраина города, шёл первый снег…

13.10.15.

КАК ТАК.

Умерла. Нет ничего страшнее этого глагола в шесть букв из трёх слогов. «У» первой горстью земли ударяется о крышку мозга, «мер» - вторым разжатым кулаком и просыпанной почвой, «ла» - и тут на тебя срывается лавина. Слёзы, удушье, непонимание и неверие в произошедшее. Как так. Вбиваешься в угол, утыкаешься в обои, чувства к внешнему миру атрофируются, только запах смерти и холода. Он душит, душит, душит. Это, не сгибаемой силы, событие прессом вдавливает в пол, ломая кости души, сжимая её в гармошку, и вот ты мешком где-то внизу существуешь, не понимая что делать. В этот момент ты нигде. И вроде на Земле, но не то, всё не то. Полу-космос в сознании. Какое-то болото. Только слёзы и побег в истерику. Непонимание. Полное отсутствие его. И мозг давит на кости черепа, швы трещат, кажется, что сейчас голова лопнет воздушным шариком. Тебе что-то говорят, но как-то не внятно всё это слышится. Потому что ты в нигде. В себе. Возможно, бежишь вслед за душой, кричишь ей – постой. Падаешь, сбиваешь в кровь колени, руки, тело, ползёшь, пытаешься прыгать, рвёшь связки горла. Рвёшься, тянешься к уходящей душе. Всё бесполезно. Фоном – когда-нибудь это должно было случиться, мы не вечны, все мы уйдём, надо жить… И тут, зубы, сжимая до боли, чтобы не заорать, внедряешь глубже в стену. Но нельзя, никак, никак, просто никак. И вот ты пребываешь в этом костре непонятных букв, в клочья раздираешь себя изнутри. Душа в ссадинах, оборвана так, что срастётся не скоро. В клочья и последующее сшивание их не даст результатов. Всё само. Пока всё само не зарубцуется. Трудно. Это так трудно. И вот уже слёз нет, только стоны, позывные, капли истерики. На выдохе. Вдох всё труднее, кашель и боль, ноги запутаны, паутина непонимания и неверия, всё в клубок. Змеи. Они опутывают сознание и жалами метят территорию души. И вот ты пытаешься встать, но вновь по стене сползаешь вниз и пропасть рядом. Из последних сил возвращаешься в мир. Пустота, непонятная, невнятная, пустая пустота. И ты в ней, как в вакууме. Таблетки, горсть таблеток и можно как-то дальше жить. И сразу в сон. А вместо снов только чёрный квадрат и снова непонимание, не осознание произошедшего. Ведь так не может быть, ещё столько не сделано, столько не сказано. И всё, конец. Просто, да нет, сложно, сложно на самом деле, человека нет. Вот так был и нет. Казалось бы – есть и нет. Два полюса. И вот с утра отрицание всего, отрицание слов – нет, навсегда, никогда. Таблетки и снова в серую жизнь. И ещё один страшный день, первый – ожидание смерти и её наступление. Второй день. Ты в вакууме, под таблетками и мало что понимаешь, только воспоминания и слёзы, когда заканчивается действие лекарства. Новая пачка кругленьких и беленьких. Морг, загс, кафе, кладбище за городом. Круговорот страха и тревоги. Дрожь. И слёзы, слёзы плюс истерика на выдохе. Таблетки и снова сон. После которого, третий день. День, который страшнее слова «умерла». Отпевание. Морг, и в гробу, совсем как живая, Она, как будто только спит. Люди, родственники, цветы, венки, все смотрят в центр, стоя в кругу, в гроб. И плачут. Тишина и только плачь. В детском саду была такая игра на день рождение – именинник встаёт в центр, все его окружают, охватывают в кольцо и то приближаются к нему, то отдаляются. И здесь тоже самое, только все просто стоят. Спит. И вот гроб заносят в автобус, ставят в проходе. Кто-то на своих машинах к могиле, кто-то вместе с усопшей. И вот едешь, по всем кочкам, такое ощущение, что сейчас Она проснётся, мы развернёмся и поедем домой. Будем пить чай и есть пироги. Но чуда не происходит. Кладбище. Ветер. Начало зимы и очень холодно. Прощание. Холодный лоб и последний поцелуй. Церковной землёй крест по одеялу, ветер сдувает, слёзы, дрожание рук. Струйка, похожей на кровь, жидкости из уголка рта. Поспешное вытирание. И всё. Прощай. До встречи. Там. Накрыли крышкой и унесли. Опустили вниз, в эту яму. По очереди люди подходят к краю и бросают горсть земли. Стук её о крышку гроба. У-мер-ла, про-щай, про-сти, люб-лю, до-встре-чи. А потом лавиной земля из под лопат могильщиков. И вмиг холм. И тут же крест. Оградка. Венки. Цветы. Всё. Слёзы. Слёзы. Слёзы. Пора пить таблетки. А дальше поминки, воспоминания и на каждой истории слёзы в водку и в еду. Нечем дышать. И даже проскальзывает улыбка, которая сменяется слезами. И вскоре все расходятся. А потом ты дома и снова непонимание. Никак не осознать, что только фото с чёрной лентой будет здесь. Но сверху всё видно, и будем навещать, приезжая на кладбище, но уже нет голоса любимого, нет прикосновений, только память. И вот уже пора на работу. Трудные ночи и сны. И вот девять дней. И только фотографии в руках, в день по несколько раз перебирая. И только воспоминания. И до сих пор никак, невозможно поверить. Также иногда таблетки перед сном. Иначе нельзя. Каждый день молитвы. Иначе тоже нельзя. И в голове строки из песни –

«плакать не смей: я

стал птицею в небе

под облаками

нет боли и времени

плакать не думай

жалей тех кто рядом

с тобой.

к смерти привыкнуть

мой друг невозможно

будь терпеливым

горько и сложно

сердце смирить

и принять что уже

никогда…»

А время идёт. Оно не лечит, оно меняет – как ни странно истина со стены дома, недавно увиденная мной. И скоро сорок дней. А потом год, два и числа побегут, но никогда, никогда, никогда не придёт осознание и понимание смерти, в этом я уверен. Будут уходить другие, будут звучать слова, начинаясь с букв «уме…». Всё это будет, но никогда мой организм не примет смерть, будет ощущение недолгой разлуки, подобной, когда кто-то из родных уезжает на некоторое время. И сейчас уже почти ночь. И скоро начнётся новый день и заботы по кругу, но воспоминания живы, растут во мне, никогда не завянут, они навсегда внутри. В конце хочется сказать простые слова, которые каждый знает, но почему-то забывает. Берегите родных, берегите тех, кто рядом, будьте с ними, проводите как можно больше времени вместе, пока есть такая возможность. Звоните, пишите им, приезжайте в гости, обнимайте, целуйте их, дарите подарки, пока не поздно. Да и мы не вечны, когда-нибудь тоже уйдём, когда-нибудь все встретимся, но пока мы живём, надо помнить тех, кто ушёл, беречь тех, кто рядом и молиться за всех, кто дорог.

22 декабря.

2014.

ЛЮБЛЮ!

Она стояла передо мной в плаще, была осень, в чёрном плаще. Ничего особенного – карие глаза, с примесью болотного цвета; тёмные волосы; чёрные брови, не иссиня чёрные, но, тем не менее; на лице никакой косметики, естественность всегда лучше фальшивой краски, тем более на улице дождь и тушь потекла бы по щекам. С её волос стекали остатки дождя на плащ и на пол. Она стояла передо мной – загадка для меня.

Несколько секунд назад меня разбудил звонок в дверь. Я открыл, а на пороге она. Вошла. Закрыла за собой дверь. Стоим и смотрим друг на друга. Кто она? Тишина. Она молчит, и я не смею произнести ни фразы, ни слова, ни звука. Какое-то напряжение. Ресницы. Я забыл сказать о её ресницах. Они прекрасны – длинные, ровные… очень тяжело подобрать слова, чтобы их описать. Минутная стрелка сделала первый круг. Секундная, как всегда, её обгоняет и вырывается вперёд.

Незнакомка сделала шаг навстречу мне. Я неподвижен. Она стала ещё ближе ко мне. Чудесные духи. Что касается возраста, то девушка была мне ровесница, лет двадцать. Плюс, минус год-два. Это неважно. Замигал свет. Что за ерунда? Погас. Я метнулся к выключателю. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Чёрт. Не работает. Сбегал в гостиную, щёлк. Нет. В кухню – нет. Вернулся в прихожую. Она стояла. Как приведение. Я проронил небрежное: «Пойду, схожу за свечкой», и уже повернулся в сторону комнаты, как она тихо сказала: «Стой!». Я подчинился. Наверное, минутный бегун уже заканчивал пятый круг. Не знаю.

Она сделала ещё один шаг ко мне. Мы были невыносимо близко. Мои руки потянулись к ней, сорвали мокрый плащ. Под ним было платье. Чёрное. На спине змейка. Вечернее. Я расстегнул, и оно соскользнуло к плащу. Она стола передо мной в сапогах и нижнем белье. Наконец девушка подняла руки и стянула с меня футболку. Белую. Затем джинсы. Синие. Бред. Два взрослых человека, незнакомых, стоят без верхней одежды друг против друга.

Она: «Люблю!».

Мы одновременно протянули руки друг к другу. Через несколько секунд мы были обнажены.

Я: «Люблю!».

Что я делаю? Зачем? Кто она? А вдруг СПИД? Нет? Да? К чёрту всё.

«Иди ко мне…». Я не узнавал свой голос. Это я? Без разницы.

Мы упали в какое-то пространство. Неизвестность. Тишина, нарушаемая поцелуями. Дальше мы уже были в моей постели на белой простыне. Я не понимал что происходит. Кто она? Шлюха? Нет-нет-нет…

Я вошёл в неё. Привычные движения. Быстро. Медленно. Снова невыносимо дерзко и молниеносно. Она кричала, прикусив нижнюю губу. Раздвинутые ноги. Трапеция спины. Да. Горячо. Очень. SOS. Резкие слова – люблю. Сука. Я кричал от удовольствия: «Сука, как же мне хорошо». Ещё, ещё чуть-чуть. Я подарил ей часть самого себя. Я не хотел выходить. Мне было очень. Очень… Она задыхалась. Это было что-то. Карусель. Нет, американские горки. Да, именно. Мы лежали на спинах, опьянённые любовью, невероятным, безудержным сексом, в экстазе. Молодые тела. Тепло. Да. Да. Да.

- Как тебя звать?

- Дина.

- Почему ты не спрашиваешь, как меня зовут?

- Я почти всё знаю про тебя, Лёша.

Она улыбнулась, я это не видел, но почувствовал.

Тишина. Мы вдыхали сладкий воздух с привкусом тайны.

- Кто ты?

- Студентка. Можешь не говорить, я знаю, что ты студент медицинского университета, второкурсник с лечебного факультета.

- Да. А ты где учишься?

- Тоже в медицинском, на том же курсе и факультете.

- Странно, но я тебя ни разу не видел на лекциях и вообще в универе.

- Я из другого города.

Опять улыбка.

- Откуда тогда ты всё про меня знаешь?

- Не всё.

- Ну многое.

- Неважно.

- Как это не важно? Только что мы с тобой занимались любовью, были близки. Я хочу знать, с кем был это время.

- Это долго рассказывать.

- Я послушаю, начинай.

- Хорошо. Месяц назад я купила какую-то газету, уже не помню названия. Открыла, случайно на какой-то странице. Вверху прочла: «ОН ЖДЁТ ТЕБЯ». Я поняла это, как знак свыше. Решила погадать, взяла с полки «Братьев Карамазовых», открыла на какой-то странице, прочла, по-моему, пятую строчку снизу, там было написано что-то, но главное там было имя: «АЛЁША». А дальше всё было, как в каком-то мистическом фильме. Через два дня после гадания пошла гулять с подругами. Был вечер. Мы шли по набережной, подходит к нам какой-то пьяница, просит денег, мы его посылаем куда подальше, делаем несколько шагов, а он нам вслед кричит: «тоже мне врачи будущие, жмоты сраные, вот АЛЁША НЕ ТАКОЙ, ОН ВСЕГДА ПОМОГАЕТ, ТОЖЕ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, БУДУЩИЙ ВРАЧ, РОВЕСНИК ВАШ, сволочи. И город этот чёртов, ненавижу, будь он проклят, то ли дело ГОРОД N…» Опять какое-то совпадение. Я запомнила этот город. Это имя. Потом я решила узнать твой номер дома, квартиры и улицу. Взяла две книги. Открыла наугад сначала первую, правый лист показывал число 184 (твоя квартира), открыла так же вторую книжку, левый лист показывал число 89 (твой дом).

- А улица?

- Сейчас расскажу. Что делать с улицей я долго думала, но потом открыла в интернете карту города N, закрыла глаза и ткнула пальцем в монитор, прочла УЛИЦА Z. И всё.

- Бред какой-то. Зачем тебе надо было меня искать? Тебя отпустили родители ко мне?

- Когда я записала все данные на листок, у меня вышло: «Алёша, студент медицинского университета, ровесник, 20 лет, живёт в городе N на улице F, дом 89, квартира 184». Прочла всё это и рассмеялась. Убрала бумагу в ящик стола. Казалось бы всё. Но нет. Снится мне сон, в котором я нахожусь в какой-то комнате, кругом пустота, вдруг голос, мужской голос: «А он тебя ждёт…». Здесь я проснулась. Достала тот листок. И заплакала. Хотела порвать, но сдержалась. Стала придумывать, что сказать родителям и как вообще отпроситься в этот город. Ничего не выходило. Прошла неделя, и тут я дико поругалась с родителями и убежала из дома, взяв только этот листок, документы и деньги. Добиралась до тебя дня два. Когда стояла перед дверью очень боялась, что всё это бред… Вот так.

- Не верю. Всё это похоже на какой-то маразм.

Я вскочил с кровати и стал ходить по комнате, от кровати к окну и обратно.

- Ну почему не веришь? Всё же сошлось.

- Просто такого не бывает. Не понимаю.

В комнате опять повисла тишина, только дождь барабанил за окном. Нет. Нет. Нет. Не могу я поверить в это.

Тут Дина встала с кровати, стала одеваться. Я смотрел в окно и не поворачивался. Взял с подоконника пачку сигарет, щёлкнул зажигалкой. Дым. Она уже была в прихожей. Я слышал, как девушка плакала. У неё в кармане звенел телефон. Уже раз десятый. Наверное, родители. Вот дура. Они переживают. Щелчок, открылась дверь, она крикнула: «Пока». Я промолчал. Хлопок. Ночь. Нет, так нельзя. Я наспех оделся и выбежал за ней. Она стояла у дороги, хотела поймать машину. Но никто не проезжал. Что поделаешь, спальный район.

- Извини, что обидел. Пошли домой.

Она молчала. Я подошёл ближе, обнял её за плечи. Она вырвалась.

Лил дождь.

- Ну, прости идиота. Я мразь, сволочь, сука. Я верю тебе. ВЕРЮ!!!

Наконец-то она повернулась. Мы стояли под фонарём, поэтому я разглядел на её прекрасном лице улыбку. Дина подошла ко мне. Мы обнялись, поцеловались и пошли к дому.

- Я решила перевестись в ваш университет, ты не против?

- Нет, конечно. (Я улыбнулся)

- Кстати, ты один живёшь, а где родители? Я очень боялась, что откроется дверь, а там твои мама или папа.

- Я из другого города, а эту квартиру снимаю. Просто только в этот ВУЗ поступил. Хотя у нас в городе тоже есть медицинский. А ты из какого города?

- Из W.

Я остановился. Не может быть.

- Что ты встал? А сам откуда?

- Я тоже из W.

- Шутишь?

- Нет. Похоже это судьба.

- Действительно. А кто всё-таки твои родители?

- Мама косметолог, а папа алкоголик. Вполне возможно, что тогда на набережной это был он. Мы с ним не живём. А у тебя предки кто?

- Мама – экономист, папа - на заводе работает.

- Ясно.

Мы вошли в квартиру. Я потянулся к выключателю. Щёлк. Пролился свет.

- О, дали свет. Пошли чай пить или у меня есть вино, ты что будешь?

- У тебя вино красное?

- Да.

- Давай я приготовлю глинтвейн?

- Давай, очень люблю этот напиток.

- Отлично. Я люблю тебя…

- Я тебя тоже очень люблю.

Через полчаса мы сидели в кровати с бокалами кипячёного вина, слушали музыку, по-моему, это была группа MUSE, или U2. Не важно, главное это был рок.

Утром Дина позвонила своим родителям, успокоила их. Днём она уехала в наш город, чтобы разобраться с документами и переводом в универ, где я учусь. Всё сложилось хорошо – родители были не против перевода дочери в другой город, в ВУЗе спокойно отдали документы в другое учебное заведение. И уже через неделю мы учились в одной группе, жили в одной квартире. Любили друг друга бесконечно. К лету она взяла академический отпуск в связи с беременностью. Мы поженились…

ОН СИДЕЛ И РАСКАЧИВАЛСЯ НА СТУЛЕ.

Он сидел и раскачивался на стуле. Я смотрел ему в глаза и мечтал о том, чтобы он грохнулся на немытый пол и расшиб себе лысую голову. Но нет, стул предательски держал равновесие, а он улыбался. Хотелось плюнуть. Сначала ему в рожу, а потом – хотя бы на его чистые сверкающие ботинки. Я сдержался. Минуты продолжали свой бег. Я терял терпение. В его присутствии я словно попугай, запертый в клетке. Хотелось лететь, быть свободным. Но. Просто но. Вот же зараза скалится, качается и ещё что-то пытается мне рассказать. Нет, но это невозможно. Сейчас я встану, подойду к нему ближе и толкну этот чёртов стул. Он упадёт, ударится башкой об угол, пробьёт её, потечёт кровь. Я пну его и уйду. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Что я говорю? Он ведь прав. Не во всём, но в чём-то чёрт возьми прав. Какая же я сволочь. Кстати в этом он тоже прав.

Он продолжал раскачиваться на стуле. Я смотрел ему в глаза, и мне страшно захотелось сказать ему, чтобы он был осторожней на стуле, чтобы он случайно не упал и не расшибся. Но я сдержался. Потому что знал, что он скажет, чтобы я не учил его. Сука. Какая же он сука и падла. Ну правда, как ни крути. Всех унизил, меня в том числе. Воткнуть бы пинцет ему между ног, чтоб он визжал от боли и корчился на полу, забрызганном формалином. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Что я несу? Говорю бред, а где-то внутри понимаю, что он в чём-то снова прав. Чуть-чуть. Но прав. Сука!

Ненавижу этого человека. Всем сердцем ненавижу. Но, почему-то, где-то очень-очень-очень глубоко всё-таки уважаю. Меня бесят все его советы, все его слова. Но я их слушаю, принимаю к сведению. Может он прав? Да, что я спрашиваю, конечно, прав.

Но не сейчас.

Да, не сейчас. В данный момент он считает меня тупым, сука. Сука. Сука. Мразь.

Он сказал – прощайте, и ушёл.

Да. Да. Да. Он ушёл. Как же легко.

Идёт, сволочь хромая, идёт.

Нет, а ведь он прав. Простите. Вы правы!

В ДЕТСТВО.

Бумажный корабль по волнам.

Чудо как в детстве тайком

Ждать. Верить сказочным снам.

На кухню, смеясь босиком,

Где мама готовит блины,

Бежать.

утро. солнце. тишина. родители спят. а я уже проснулся. на цыпочках в кухню. шкаф. старый такой. папа говорит это какой-то антиквариат. что такое антиквариат? я пока не знаю. наверное, что-то ценное. хотя мама зовёт его барахлом, который надо поскорее отвезти на свалку. из-за этого я соневаюсь что же всё таки значит антиквариат. прокравшись на кухню, я открываю правую дверцу шкафа, достаю конфеты. и опять на цыпочках вместе со сладким кладом по холодному паркеты, возвращаюсь назад в кровать. ныряю в тёплые волны кровати. с головой под одеяло. конфеты. вкусно. одна. вторая. третья. и так далее. сижу под одеялом. гора фантиков. хочется пить. опять на цыпочках на кухню. пью. и снова назад. слышу мама встаёт. притворяюсь, что сплю. хотя на лице улыбка, когда мама проходит мимо. она на кухню. через несколько минут, слышу - мама начинает готовить. я, как сыщик, пробираюсь к кухне, выглядываю из-за угла. мама готовит блины. я подхожу сзади, обнимаю маму. как же ты меня напугал - говорит она. я смеюсь. садись за стол, скоро всё будет готово. сажусь.

утро. солнце. тишина. за спиной 40 лет. я уже проснулся, только не куда бежать, не кого обнимать. да и конфеты не такие вкусные.

берегите родных!

назад не возможно вернуться. жизнь пройдёт, оставив только гору фантиков под одеялом... и запах блинов на кухне... и такой родной мамин фартук... в старом бабушкином шкафу...

КЛЕТКА (Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ).

Клетка. Стальные прутья. А в ней…

- Птицы?

- Нет…

Мы растворяемся сахаром. Таем снегом на асфальте. Гаснем звёздами в небе. Каждый день.

Будильник. Рука тянется к нему. И всё. Нас снова нет.

По небу, будто ножом по венам, кто-то проводит. Закат.

Мы падаем. В пропасть. Становимся ИМ. Тем самым, которым появились когда-то в комнате с акушерками и медсёстрами.

Вены расширяются. Сердце ускоряет толчки. Пот. Зрачки расширены, но спрятаны под веками.

Сталь плавится.

Свобода. Свобода. Свобода.

Бинты с крыльев сброшены. Бинты становятся чайками. Крылья расправлены. Готовы к полёту.

Воздух. Такой свежий воздух. Опьяняет.

Будильник. Дробью в спину. Снова в бинтах. Снова в клетке. Снова течь мороженым по чёрной майке времени. Растворятся водой в спирте.

Снова бежать дистанцию от будильника к краю пропасти.

Шаг. Смелый шаг. И ты снова свободен. Кто-то говорит, что это то же самое, что прыжок с моста или из окна. Сто сорок первый этаж. Нет. Это совсем не то. После прыжка ты мёртв. А после долгожданного шага – ты окрылён.

Сложно. Не понятно. Скомкано. Слова плевками. И точки гирями.

Похоже на бред.

Сон. Всё это сон. Нет, всё это в трёх метрах от края пропасти.

Скоро вырастут крылья. И я полечу.

Но в семь сорок зарычит будильник, прострелив сердце, загнав в клетку душу.

А всё-таки хорошо жить. Вот так вот каждый день падать и вновь возвращаться в клетку.

В РОДНУЮ клетку. До боли знакомую. Где тепло.

Я люблю тебя…

ОНА ВОШЛА В ДОМ В ЧЁРНОМ ПЛАЩЕ… (ТЕРРИТОРИЯ СВОБОДЫ И ЛЮБВИ)

Она вошла в дом в чёрном плаще. Чёрная шляпа. Брюки тоже чёрные. Аналогичного цвета ботинки на толстой подошве. Из-под шляпы выглядывали волосы. Блондинка. Голубые глаза. Она подняла голову и посмотрела на меня. Разделась. Сняла с себя всё. То есть разделась в прямом смысле, оставив ворох одежды в прихожей. Босиком она подошла ко мне, (я стоял в дверном проёме между прихожей и кухней), и поцеловала меня в область сердца, оставив красный след, или лучше - поставив штамп любви губами, (я был по пояс оголён).

Далее она прошла в комнату. Комната: четыре стены, окрашенные в жёлтый масляной краской, пол такого же цвета, потолок синего оттенка, окна, занавешенные плотными шторами, раскрашенными небесной акварелью. Кстати, окно выходит на восточную сторону. Ещё в помещении есть свечи, двадцать три штуки, которые уже горят. Всё, больше ничего здесь нет.

Прихожая и кухня выглядели так: потолок – белый, стены – синие, пол – красный; ещё на кухне стояли – чёрный стол, старый скрипучий табурет, двухкомфорочная газовая плита и умывальник, старый такой, какие раньше стояли в домах у бабушек, с такой штучкой, которую руками поднимаешь, и вода течёт.

Была ещё ванная комната. Там стоял второй табурет, на нём медный таз и справа от входа ещё один умывальник. Плюс четыре ведра из нержавейки, наполненные водой. Стены, потолок и пол были серые, просто бетонные.

Я разделся. Как-никак уже 23:00 и тоже проскользнул в комнату.

Ещё забыл сказать, что в кухне и прихожей горели тоже двадцать три свечи, а в ванной комнате – шестьдесят девять.

В гостиной. Она лежала на полу и смотрела в потолок. Я лёг рядом и поцеловал её в живот. Там есть мой сын. Или дочь. Мы лежали и смотрели на окрашенный 24 августа 1991 года потолок. Я обнял её, она меня. Нам хорошо. Очень хорошо.

Она: Зачем они убивают?

Я: Не знаю…

Она: Если так пойдёт дальше, то мы будем врагами?

Я: Нет, мы как были братьями и сёстрами, так ими и останемся. Верь!

Она: Аниарку гибнет. Грустно. Акирема суёт свой поганый нос в чужие дела. Жаль. Как же всё сложно.

Я: Это политика. Это жизнь.

Она: Я понимаю. Вот мы сейчас лежим здесь, а там гибнут люди. Гибнут просто так, ни за что…

Я: Опять фашисты, опять какие-то непонятные люди чего-то хотят. Ищут правду в правде, которая когда-то была. А теперь кругом ложь, кровь, грязь. Добились? Нет… И вот, они уже вошли в какой-то странный азарт – убивают в экстазе. Воюют типа за свободу когда-то свободной страны. Хорошо, хоть Мырк теперь здесь. Люди могут жить, не боясь пуль, коктейлей и огня. Сепаратисты/ правый сектор/ фашисты/ люди… Всё и все в какой-то паутине.

Она: Да…

Я: Надеюсь, Ениарку удастся выкарабкаться из этой ямы с дерьмом. Надеюсь, людям удастся выжить в этой гражданской войне 2014 года. Надеюсь, все «свиньи», жаждущие крови и мести, превратятся в людей. Надеюсь…

Тишина. Ти-ши-на. Тишинааааааааааааааа…

Вдруг она вскочила с пола и достала из-за спины нож. Нож сверкал сталью в свете свечей.

Она: Не подходи, убью! Убью, сука!

Её глаза тонули в злости. Лицо исказилось.

Она: Как ты смеешь хвастаться тем, что Мырк теперь здесь. В твоих словах столько пафоса, что охота блевать. Я с тобой соглашалась, но не смогла погасить пожар внутри. Убирайся прочь, уходи на свою территорию. Вон от сюда, сука!!!

«Дура, что ты говоришь? Ты же не проживёшь без него. Ведь любишь его. Очень любишь» - кто-то кричал в ней.

Я встал и вышел в кухню.

Она легла. Я лёг и стал смотреть на звёзды. На кухне окно не было занавешено. По-прежнему горели свечи.

Между нами оказалась бетонная стена.

Она: Зачем они убивают?

Я: Не знаю…

Она: Всё слишком далеко зашло. Мы тоже становимся врагами. Между нами происходит раскол. Я так не хочу…

Она села, согнув ноги в коленях. Я повторил.

Я: Я тоже так не хочу. Слишком много зла. В нас тоже поселяются бесы. Постепенно. Мы будем гореть изнутри, пока не погибнем от вражды и боли. Я так не хочу…

Она: Спаси меня! Спаси! Я умираю! Я хочу открыть окно и улететь. Спаси… Я уже встаю… Спаси…

Я бросился в комнату. Обнял её голову и поцеловал. Долгий поцелуй растаял и мы слились в одно целое. Спустя некоторое время, мы просто лежали на полу, взявшись за руки, закрыв глаза и тяжело дыша.

Она: Зачем они убивают? Я хочу любить. Хочу растить детей. Хочу жить в покое, на свободной территории, где никогда не будет войн.

Я: Я тоже…

Мы уснули. Мне снились дети. Их улыбки, смех. Я видел своё детство и тоже улыбался.

Нас разбудил соловей. Он пел о любви за окном. Она встала и раздвинула шторы. За стеклом танцевало солнце на голубом небе. Свечи за ночь догорели и погасли. Она подняла с пола нож, он был в крови, и выкинула его в форточку. Она посмотрела на мою грудь, из которой текла кровь на паркет.

Она: Зачем они убивают? Зачем они убивают чужими руками? Зачем я это сделала, пока он спал? Господи, зачем?

Она встала на колени и зашептала какую-то молитву, смотря в потолок. За окном пел соловей. Солнечный свет победил мрак во всех комнатах квартиры. Она плакала. Слёзы падали мне на грудь. Рана затягивалась. Я проснулся. (Очнулся).

Она: Господи, спасибо тебе!

Она обняла меня и стала целовать в щёки, в губы, в шею, в грудь. Кровь, кстати, исчезла с пола и с моего тела. Чудо. Я подумал, что мне всё это снилось.

Она: Я люблю тебя!

Я: Я тебя тоже люблю. Даже больше, чем ты меня.

Мы слились. Танцуя в солнечных лучах на паркете, мы поняли, как нужны друг другу, как мы любим друг друга. После мы лежали, закрыв глаза, взявшись за руки и тяжело дыша.

Вокруг рушились стены. Сначала между кухней и комнатой, затем между прихожей и гостиной, между ванной и кухней. Теперь в нашей квартире только четыре стены. Теперь мы живём на территории свободы и любви, равенства и добра.

Она: Война закончилось!

Я: Слава Богу!

А за окном пел соловей…

1 – 10 мая 2014 год.

ОЧЕРК НА ТЕМУ ЛЮБВИ.

Ты таешь в моих руках. Музыкой таешь. Я так люблю тебя. Ты воздух. Воздух, которым я дышу. Дышу каждый день. Воздух, без которого нет жизни на этом шаре. На этом воздушном шарике Земля. Я так люблю тебя. Люблю…

Птицами в небо

Взлетаем

И таем

Мартовским снегом.

Любовь, как вино. Опьяняет. Когда твои поцелуи бродят по телу, моя душа летит. Летит в небо, как стая птиц, как белый пух одуванчика, как мыльные пузыри. Твоё тело прекрасно, идеально. Я готов пить тебя ежесекундно, ежеминутно. Я без тебя не смогу жить здесь. Ты. Только ты даришь мне солнце или луну, которые освещают мне путь дальше. Люблю тебя. Люблю…

КАК ДУМАЕШЬ?

Эту историю мне рассказал мой знакомый. Когда-то, миллион лет назад, мы вместе с ним учились в одном институте, но на разных факультетах. Он биолог. Я нет. Слава Богу! И вот, буквально на днях, мы с ним встретились на улице. И после того, как он рассказал вкратце, о том, что случилось с ним за эти миллион лет, я ему рассказал, что случилось со мной. А дальше он поведал мне вот такую историю, которая меня заставила задуматься:

«Иду я, значит, вчера с работы, слева дорога, справа дома и магазины. И вдруг на дорогу выбегает щенок. Вест-хайленд-уайт-терьер. Белый такой. И бежит вдоль дороги. Я слышу, что сзади приближаются машины. Поворачиваюсь, а там две фуры. В общем, они не замечают щенка. Обе проезжают. Он умер. Так и остался лежать на дороге. А я ушёл. И минут через десять был уже дома. Сделал кое-какие дела. Наступил вечер. А у меня кот дома живёт. Сел я, значит, на диван и взял Мура на руки. Глажу. Глажу. Глажу. Он мурлычет. И тут на мой палец выскакивает блоха. Я её тут же раздавил, инстинктивно взял и расплющил. И тут задумался. Пошёл к микроскопу с этой блохой. Положил её на предметное стёклышко и стал рассматривать. Она была мертва. И тут я вновь задумался, а не тоже ли самое сделал я, что и две фуры сегодня со щенком. Может быть блоха и собака равны? Как думаешь?»

На это я сказал, что здесь, скорее всего, подмена понятий, тоже самое было в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Убить старушку было нельзя, вроде как человек, а вот если вспомнить все её плохие делишки и назвать её вошью, а не человеком, то, пожалуй, совершить преступление равнозначно сделать мир немножко чище. Так подумал Раскольников. Может и здесь такой случай?

Он ответил так:

«Возможно, не знаю. До встречи!»

Пока!