Лите­ра­тур­ная дея­тель­ность Ксе­но­фон­та 1 страница

Ксе­но­фонт — писа­тель пло­до­ви­тый и раз­но­сто­рон­ний. Все, что им напи­са­но, по-види­мо­му, дошло до нас; веро­ят­но даже, что неко­то­рые из сочи­не­ний, нося­щих его имя, на самом деле не при­над­ле­жат ему; но это — вопрос очень спор­ный: одно и то же сочи­не­ние при­зна­ет­ся одни­ми уче­ны­ми за под­лин­ное, дру­ги­ми — за под­лож­ное. Сочи­не­ния, дошед­шие под его име­нем, при­ня­то делить на сле­ду­ю­щие груп­пы: 1) исто­ри­че­ские: «Ана­ба­сис», «Исто­рия Гре­ции», «Аге­си­лай», «Киро­пе­дия»; 2) фило­соф­ские: «Вос­по­ми­на­ния о Сокра­те», «Защи­та Сокра­та на суде», «Домо­строй», «Пир», «Гиерон»; 3) поли­ти­че­ские: «Государ­ствен­ное устрой­ство Спар­ты», «Государ­ствен­ное устрой­ство Афин», «Дохо­ды (Атти­ки)»; 4) дидак­ти­че­ские: «Гип­пар­хик», «О вер­хо­вой езде», «Кине­ге­тик».

В «Ана­ба­си­се» (состо­я­щем из 7 «книг» в древ­нем смыс­ле) опи­са­ны поход Кира про­тив Артак­серк­са и отступ­ле­ние «деся­ти тысяч» гре­ков, кон­чая пере­да­чей это­го вой­ска спар­тан­ско­му пол­ко­вод­цу Фим­бро­ну. Заме­ча­тель­но, что в «Исто­рии Гре­ции» (III, 1, 2) Ксе­но­фонт гово­рит: «Как Кир собрал вой­ско и с ним пошел на бра­та, как про­изо­шло сра­же­ние и он был с. XIX убит, как после это­го гре­ки дошли до моря, — это опи­са­но сира­куз­цем Феми­сто­ге­ном». Эта фра­за дала повод к двум тол­ко­ва­ни­ям. Одни пред­по­ла­га­ют, что Феми­сто­ген, как и Ксе­но­фонт, так­же напи­сал кни­гу об экс­пе­ди­ции Кира; что это сочи­не­ние, дале­ко усту­пав­шее сочи­не­нию Ксе­но­фон­та, было вытес­не­но им и забы­то, но Ксе­но­фонт по скром­но­сти упо­мя­нул его вме­сто сво­е­го. Вто­рое пред­по­ло­же­ние при­над­ле­жит Плу­тар­ху («О сла­ве афи­нян», гл. 1): по его мне­нию, Ксе­но­фонт, вдвойне заин­те­ре­со­ван­ный в «Ана­ба­си­се», как автор и как дей­ству­ю­щее лицо в опи­сан­ных там воен­ных собы­ти­ях, ста­вил выше сла­ву в каче­стве дей­ству­ю­ще­го лица, чем сла­ву в каче­стве авто­ра сочи­не­ния, и пото­му, чтобы вну­шить пол­ное дове­рие к сво­е­му повест­во­ва­нию, в кото­ром есть доля само­вос­хва­ле­ния, он при­пи­сал автор­ство «Ана­ба­си­са» дру­го­му лицу. Вто­рая гипо­те­за, кажет­ся, более прав­до­по­доб­на; тогда это — пер­вый слу­чай в исто­рии лите­ра­ту­ры упо­треб­ле­ния псев­до­ни­ма. Древ­ние еди­но­глас­но при­зна­ва­ли «Ана­ба­сис» про­из­ве­де­ни­ем Ксе­но­фон­та; новые кри­ти­ки так­же не выра­жа­ют сомне­ний в его под­лин­но­сти, и на «Ана­ба­си­се» глав­ным обра­зом осно­ва­на сла­ва Ксе­но­фон­та.

«Исто­рия Гре­ции» (в 7 кни­гах) содер­жит в себе опи­са­ние собы­тий с 411 года до бит­вы при Ман­ти­нее вклю­чи­тель­но (362 год). Это сочи­не­ние рас­па­да­ет­ся на две, раз­лич­ные по мане­ре изло­же­ния, части. Пер­вая часть, обни­ма­ю­щая две пер­вые кни­ги (до кон­ца Пело­пон­нес­ской вой­ны), слу­жит про­дол­же­ни­ем неокон­чен­ной исто­рии Фуки­ди­да; начи­на­ет­ся она без вся­ко­го вступ­ле­ния, пря­мо с того момен­та, на кото­ром оста­но­вил­ся Фуки­дид, сло­ва­ми: «После это­го спу­стя немно­го дней…» Изло­же­ние — крат­кое, сухое, в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке, как у Фуки­ди­да. Вто­рая часть, начи­на­ю­ща­я­ся с прав­ле­ния Трид­ца­ти, напро­тив, вооб­ще отли­ча­ет­ся живым, про­стран­ным, ярким изло­же­ни­ем, с при­ве­де­ни­ем мно­гих, неред­ко длин­ных речей. Напи­са­но это сочи­не­ние, оче­вид­но, не в один, а в с. XX несколь­ко при­е­мов, в раз­ное вре­мя: пер­вые две кни­ги состав­ле­ны, веро­ят­но, вско­ре после 403 года, а послед­ние — под конец жиз­ни Ксе­но­фон­та, уже после 357 года, так как в них упо­ми­на­ет­ся собы­тие, отно­ся­ще­е­ся к это­му году. В пер­вой части изло­же­ние срав­ни­тель­но объ­ек­тив­но, но во вто­рой вид­ны боль­шое при­стра­стие авто­ра к Спар­те, осо­бен­но к столь чти­мо­му им Аге­си­лаю, и враж­деб­ное отно­ше­ние к Фивам.

«Аге­си­лай» — неболь­шое сочи­не­ние, пред­став­ля­ю­щее собою пане­ги­рик или некро­лог это­го спар­тан­ско­го царя, казав­ше­го­ся Ксе­но­фон­ту оли­це­тво­ре­ни­ем иде­а­ла чело­ве­ка и пол­ко­вод­ца.

«Киро­пе­дия» (т. е. вос­пи­та­ние Кира) в 8 кни­гах есть нечто сред­нее меж­ду исто­ри­че­ским и фило­соф­ским сочи­не­ни­ем: по сво­ей цели это — фило­соф­ское сочи­не­ние; исто­ри­че­ский эле­мент слу­жит в нем толь­ко деко­ра­ци­ей для поучи­тель­но­го содер­жа­ния; но древ­ние ста­ви­ли «Киро­пе­дию» наря­ду с соб­ствен­но исто­ри­че­ски­ми сочи­не­ни­я­ми Ксе­но­фон­та, — «Ана­ба­си­сом» и «Исто­ри­ей Гре­ции». Это — род исто­ри­че­ско­го рома­на, где опи­сы­ва­ет­ся, как Кир Стар­ший, осно­ва­тель пер­сид­ско­го цар­ства (умер­ший в 529 году), был вос­пи­тан, как он отли­чал­ся в каче­стве государ­ствен­но­го чело­ве­ка, пол­ко­вод­ца и царя, какие сове­ты давал на смерт­ном одре сво­им сыно­вьям и мини­страм. Исто­ри­че­ские фак­ты здесь иска­же­ны до край­но­сти; даже нет вер­но­го изоб­ра­же­ния пер­сид­ских идей и обы­ча­ев; ско­рее это — похваль­ное сло­во сокра­тов­ским прин­ци­пам и спар­тан­ской прак­ти­ке; Кир сам — напо­ло­ви­ну Сократ, напо­ло­ви­ну Аге­си­лай. Рас­сказ об асси­рий­ском царе­ви­че Абра­да­те, пре­крас­ная жена кото­ро­го, Пан­фея, лиши­ла себя жиз­ни, когда он пал в сра­же­нии за Кира, есть самая древ­няя любов­ная повесть в евро­пей­ской лите­ра­ту­ре. У рим­лян, в Визан­тии и в новой Евро­пе XVII века «Киро­пе­дия» поль­зо­ва­лась боль­шим успе­хом и вызва­ла мно­го­чис­лен­ные фило­соф­ские рома­ны. Для нас она инте­рес­на в том отно­ше­нии, что харак­те­ри­зу­ет поли­ти­че­ские, нрав­ствен­ные и педа­го­ги­че­ские иде­а­лы Ксе­но­фон­та и с. XXI слу­жит сви­де­тель­ством его увле­че­ния восточ­ны­ми обы­ча­я­ми и нра­ва­ми.

О «Вос­по­ми­на­ни­ях о Сокра­те», «Защи­те Сокра­та на суде», «Пире» и «Домо­строе», этих четы­рех «Сокра­ти­че­ских сочи­не­ни­ях», см. вве­де­ния к каж­до­му из них.

«Гиерон» — диа­лог, в кото­ром сира­куз­ский тиран Гиерон II опи­сы­ва­ет поэту Симо­ни­ду тяже­лое поло­же­ние тако­го вла­сти­те­ля, как он, а Симо­нид ука­зы­ва­ет ему сред­ства, каки­ми он все-таки может при­об­ре­сти любовь под­дан­ных.

В «Государ­ствен­ном устрой­стве Спар­ты» автор опи­сы­ва­ет спар­тан­ские учре­жде­ния, как они были уста­нов­ле­ны Ликур­гом, в кото­рых он видит иде­ал государ­ствен­но­го строя. На самом деле во вре­ме­на Ксе­но­фон­та спар­тан­цы дале­ко ото­шли от это­го иде­а­ла.

«Государ­ствен­ное устрой­ство Афин» в насто­я­щее вре­мя все кри­ти­ки при­зна­ют не при­над­ле­жа­щим Ксе­но­фон­ту, а счи­та­ют его сочи­не­ни­ем неиз­вест­но­го авто­ра с оли­гар­хи­че­ски­ми тен­ден­ци­я­ми, напи­сан­ным ранее 424 года, так что этот трак­тат явля­ет­ся древ­ней­шим памят­ни­ком атти­че­ской лите­ра­тур­ной про­зы. Основ­ная мысль авто­ра тако­ва: он не может одоб­рить выбран­ную афи­ня­на­ми демо­кра­ти­че­скую фор­му прав­ле­ния, но при­зна­ет, что, раз уже они выбра­ли ее, они пре­крас­но под­дер­жи­ва­ют ее и с этой точ­ки зре­ния посту­па­ют целе­со­об­раз­но.

В трак­та­те «Дохо­ды» Ксе­но­фонт пода­ет сове­ты афи­ня­нам, как умно­жить государ­ствен­ные дохо­ды путем уве­ли­че­ния чис­ла мете­ков (ино­стран­цев), пла­тя­щих налог, или путем раз­ра­бот­ки сереб­ря­ных руд­ни­ков посред­ством раб­ско­го тру­да.

«Гип­пар­хик» — настав­ле­ние гип­пар­ху, т. е. глав­но­му коман­ди­ру афин­ской кава­ле­рии, о сред­ствах к улуч­ше­нию кон­ни­цы.

Сочи­не­ние «О вер­хо­вой езде» напи­са­но после «Гип­пар­хи­ка», кото­рый в этом сочи­не­нии цити­ру­ет­ся. Оно обра­ще­но к про­сто­му кава­ле­ри­сту и дает прак­ти­че­ские с. XXII сове­ты о покуп­ке и дрес­си­ров­ке лоша­ди и о воору­же­нии всад­ни­ка.

«Кине­ге­тик», т. е. трак­тат об охо­те с соба­ка­ми, содер­жит вос­хва­ле­ние охо­ты и дает мно­го прак­ти­че­ских ука­за­ний о дрес­си­ров­ке охот­ни­чьих собак, об охо­те на зай­цев, оле­ней, львов и дру­гих зве­рей. Инте­ре­сен конец, где автор предо­сте­ре­га­ет моло­дых людей от увле­че­ния софи­ста­ми как пре­по­да­ва­те­ля­ми муд­ро­сти и доб­ро­де­те­ли и убеж­да­ет их отдать пред­по­чте­ние охо­те как заня­тию более при­год­но­му для при­об­ре­те­ния доб­ро­де­те­ли.

Харак­тер­ные чер­ты Ксе­но­фон­та как чело­ве­ка мож­но наблю­сти в «Домо­строе» луч­ше, чем в осталь­ных Сокра­ти­че­ских сочи­не­ни­ях его, пото­му что в «Домо­строе» он выра­жа­ет свои соб­ствен­ные взгля­ды (см. вве­де­ние к «Домо­строю»), тогда как в «Вос­по­ми­на­ни­ях», «Защи­те» и «Пире» он изла­га­ет лишь мыс­ли дру­гих лиц.

Как писа­те­ля Ксе­но­фон­та очень цени­ли в древ­но­сти. Его назы­ва­ли атти­че­ской музой, атти­че­ской пче­лой; Цице­рон нахо­дит, что его речь сла­ще меда и что его голо­сом как бы гово­ри­ли Музы («Ора­тор» IX, 32 и XIX, 62); «сами Гра­ции сло­жи­ли его речь», по сло­вам Квин­ти­ли­а­на (X, 1, 82).

Вос­тор­жен­ный отзыв о Ксе­но­фон­те, осо­бен­но о речах в «Ана­ба­сисе», дает Дион Зла­то­уст (око­ло 100 года н. э.) в речи XVIII (т. 1, стр. 284 изда­ния Дин­дор­фа) (Dindorf), где он гово­рит об авто­рах, на кото­рых сле­ду­ет учить­ся буду­ще­му ора­то­ру. «Ксе­но­фонт, думаю я, даже один — из древ­них может быть доста­точ­ным для государ­ствен­но­го дея­те­ля. Будет ли кто пол­ко­вод­цем на войне, или пра­ви­те­лем горо­да, или ора­то­ром в народ­ном собра­нии, сове­те, суде и поже­ла­ет не толь­ко как ора­тор, но и как государ­ствен­ный дея­тель и цар­ский санов­ник ска­зать речь, дей­стви­тель­но соот­вет­ству­ю­щую тако­му мужу, — самый луч­ший, самый полез­ный для все­го это­го автор, по мое­му мне­нию, Ксе­но­фонт. Мыс­ли его ясны, про­сты, для вся­ко­го доступ­ны; спо­соб выра­же­ния мягок, при­я­тен, увле­ка­те­лен; мно­го в с. XXIII нем силы убеж­де­ния, мно­го пре­ле­сти, укра­ше­ний, так что его искус­ство похо­же не толь­ко на мастер­ство сло­ва, но даже на оча­ро­ва­ние. Вот, напри­мер, если поже­ла­ешь хоро­шень­ко вчи­тать­ся в его “Ана­ба­сис”, то не най­дешь ни одной темы, на кото­рую тебе пред­ста­вит­ся воз­мож­ность гово­рить, чтобы у него не было на нее рас­суж­де­ния, и он может слу­жить образ­цом для вся­ко­го, кто хочет им руко­во­дить­ся или ему под­ра­жать. Нуж­но государ­ствен­но­му дея­те­лю обод­рить упав­ших духом, — он мно­го раз пока­зы­ва­ет, как это делать. Нуж­но к чему-нибудь скло­нить и побу­дить, — на вся­ко­го зна­ю­ще­го гре­че­ский язык подей­ству­ют уве­ща­тель­ные речи Ксе­но­фон­та; у меня по край­ней мере дух при­хо­дит в вол­не­ние, я пла­чу ино­гда, читая речи сре­ди таких вели­ких дея­ний. Нуж­но побе­се­до­вать разум­но с людь­ми, име­ю­щи­ми о себе пре­уве­ли­чен­ное поня­тие, и не навлечь на себя непри­ят­но­сти от их недо­воль­ства и в то же вре­мя не уни­зить­ся до позор­но­го рабо­леп­ства перед ними, но при этом вся­че­ски поста­рать­ся доста­вить им удо­воль­ствие, — и это есть у него. Как вести тай­ные пере­го­во­ры с выс­ши­ми воен­ны­ми чина­ми (губер­на­то­ра­ми) без наро­да, а рав­но и пере­го­во­ры с наро­дом; каким обра­зом вести бесе­ды с цар­ски­ми санов­ни­ка­ми; как обма­ны­вать вра­гов с целью вре­дить им, а дру­зей — для их поль­зы; как людям во вре­мя фаль­ши­вой тре­во­ги гово­рить прав­ду без­обид­но и вну­шить им дове­рие; к каким обма­нам при­бе­га­ют силь­ные; какие воен­ные хит­ро­сти упо­треб­ля­ют люди и на какие они попа­да­ют­ся, — все это в доста­точ­ном коли­че­стве содер­жат его сочи­не­ния. Так как, дума­ет­ся мне, он при­ме­ши­ва­ет к дей­стви­ям речи, не пона­слыш­ке извест­ные ему и не сочи­нен­ные в под­ра­жа­ние дей­стви­тель­ным, но кото­рые он про­из­но­сил при сво­их дей­стви­ях, то они вышли у него очень убе­ди­тель­ны­ми во всех сочи­не­ни­ях, а осо­бен­но в упо­мя­ну­том мною выше. Будь уве­рен, ты ни в коем слу­чае не пожа­ле­ешь об этом: нет, и в сове­те и в народ­ном собра­нии ты с. XXIV почув­ству­ешь, что он про­тя­ги­ва­ет тебе руку помо­щи, если ты рев­ност­но будешь стре­мить­ся бесе­до­вать с ним».

Более сдер­жан­ный отзыв дает о нем Дио­ни­сий Гали­кар­насский, гово­ря, что речь его, хотя и при­ят­на в выс­шей сте­пе­ни, но не кра­си­ва, насколь­ко долж­на бы быть («О соче­та­нии слов», гл. X). Смысл этой фра­зы тот, что в речи Ксе­но­фон­та нет высо­ты сти­ля и пол­но­вес­но­сти, какая есть, напри­мер, у Фуки­ди­да; поэто­му, как заме­ча­ет Цице­рон, речь Ксе­но­фон­та не годит­ся ора­то­ру для под­ра­жа­ния. А при­ят­ность его сти­ля заклю­ча­ет­ся в про­сто­те и ясно­сти; у него нет рито­ри­че­ских при­крас. Сокра­ти­че­ские сочи­не­ния в этом отно­ше­нии тоже не пред­став­ля­ют исклю­че­ния: тут лег­кая, раз­го­вор­ная, но изящ­ная речь. Но один упрек Дио­ни­сия спра­вед­лив: у Ксе­но­фон­та нет «это­пеи» (какой осо­бен­но отли­ча­ет­ся Лисий); он не ста­ра­ет­ся при­дать речам гово­ря­щих у него лиц соот­вет­ству­ю­щий им коло­рит, так что «людям необ­ра­зо­ван­ным и вар­ва­рам он вла­га­ет в уста ино­гда речи фило­соф­ские» — это отно­сит­ся все боль­ше к «Киро­пе­дии». Но и в «Домо­строе» зву­чит неесте­ствен­но в устах Сокра­та упо­ми­на­ние о забо­тах пер­сид­ско­го царя о зем­ле­де­лии и осо­бен­но упо­ми­на­ние Кира и его похо­да (IV, 18—19).

Кро­ме сво­е­го основ­но­го зна­че­ния, как сви­де­тель­ство непо­сред­ствен­но­го слу­ша­те­ля Сокра­та о его жиз­ни, дей­стви­ях и уче­нии, Сокра­ти­че­ские сочи­не­ния Ксе­но­фон­та пред­став­ля­ют для совре­мен­но­го чита­те­ля еще боль­шой исто­ри­че­ский и куль­тур­но-быто­вой инте­рес. В них мно­го жан­ро­вых кар­ти­нок, в кото­рых ярко рису­ет­ся афин­ская жизнь в кон­це V века до н. э.

ПРИМЕЧАНИЯ

КНИГА ПЕРВАЯ

(к воспоминаниям о Сократе)

Глава 1

1. Слово "приблизительно" показывает, что Ксенофонт не имел подлинного текста жалобы; вероятно, он узнал его по сообщению кого-либо из знакомых; но он одинаков с подлинным, как его передает со слов Фаворина Диоген Лаэртский (разногласие лишь в одном слове).

2. В подлиннике "daimovnion", что буквально значит "божественное". Какова сущность этого демония, было непонятно уже ученикам Сократа. В "Защите", параграф 12, Сократ сам определяет его как "голос бога, указывающий, что следует делать". В "Воспоминаниях" Ксенофонт говорит (ниже, параграф 4), что благодаря указаниям этого голоса он давал советы друзьям и всегда советы эти оправдывались. Таким образом, по словам Ксенофонта, Сократ признавал за собою дар пророчества. Но свидетельство Платона гласит совершенно иначе. Он ничего не сообщает ни о предсказаниях, ни о положительных велениях, обращенных к Сократу, ни о каких бы то ни было советах друзьям. "У меня это началось с детства, — говорит Сократ в Платоновой "Апологии" (31d), — является какой-то голос и, когда явится, всегда отвращает меня от того, что я намереваюсь делать, и никогда не побуждает". Некоторые считают этот демоний за предчувствие или голос совести. [*** Плутарх в своем диалоге "О Сократовом демонии" (гл. 10) рассказывает такой интересный случай (может быть, анекдот). Однажды Сократ шел со своими друзьями; им надо было дальше идти по одной улице. Вдруг Сократ остановился, углубился в себя, потом, ссылаясь на указание демония, пошел по другой улице, позвавши назад и тех, которые успели уже пройти несколько вперед по первому направлению; но некоторые из них не послушались и пошли прямым путем, чтобы доказать лживость демония. Внезапно навстречу им попалось стадо покрытых грязью свиней; посторониться от них некуда было; одних свиньи опрокинули, других выпачкали грязью. — И.М., А.С.]

3. Ксенофонт считает демоний Сократа главным основанием для обвинения в том, что он вводит новые божества, т. е. как будто допускает, что были и другие поводы для этого; но нам решительно ничего не известно другого, что могло бы подать повод к этому.

4. Греки верили в полную зависимость всех явлений природы и всей человеческой жизни от воли богов и в то, что боги иногда открывают свою волю человеку посредством разных знамений. К числу явлений, посредством которых можно узнать волю богов, относятся голоса, сны, приметы, жертвы и вещие птицы. Под голосами разумелись случайно услышанные слова людей, например прохожих на улице. Так, Одиссей, намереваясь произвести избиение женихов Пенелопы, услышал голос служанки, желавшей гибели женихов ("Одиссея" XX 98 и след.), и принял это за доброе предзнаменование. Гадание по птицам было основано на вере, что птицы, поднимаясь высоко над землею, приближаются к небесным жилищам богов и потому, преимущественно пред другими живыми существами, являются вестниками воли богов. При их появлении наблюдалось множество специальных примет как относительно рода птиц, так и относительно способа их полета, места появления, крика и т. д. Наиболее вещими считались орел, коршун, ворон и ворона. Наряду с гаданием по птицам было распространено гадание по разным метеорологическим и астрономическим явлениям (что в нашем месте разумеется под словом "приметы"), каковы гром, молния, солнечные и лунные затмения, кометы, падающие звезды и т.п. Напротив, гадание по звездам (все, что относится к астрологии) в цветущие времена Эллады почти не было известно. Астрологические предсказания стали распространяться только со времени Александра Македонского и не вошли в состав религиозного культа. Гадания по жертвам были главным образом двух видов: а) наблюдение и объяснение различных знаков при заклании животного и горении жертвенных частей; б) гадания по внутренностям жертвенных животных. При жертвоприношениях наблюдалось много признаков, из которых выводились хорошие или дурные предзнаменования. Так, например, считали очень хорошим знамением, если животное добровольно шло к алтарю и даже кивком головы давало согласие на убиение (чего, впрочем, достигали маленькими хитростями), и, напротив, дурным, если оно упиралось; еще хуже было, если оно вырывалось и убегало от жертвенника и т.п.

5. "Я никогда не был ничьим учителем, — говорит Сократ в Платоновой "Апологии" (33a). — Если кто хотел слушать, что я говорю, и видеть, что я делаю, молодой ли, пожилой ли, я никому никогда не отказывал". Поэтому и Ксенофонт никогда не называет собеседников Сократа учениками, а по большей части употребляет выражение "находившиеся с Сократом". Я перевожу это словами: "друзья", "собеседники" и т.п.

6. Под "необходимыми" делами разумеются дела обыденные, исход которых уже по опыту известен.

7. Примером этого может служить сам Ксенофонт, которому Сократ посоветовал обратиться к оракулу для решения вопроса, следует ли ему ехать к Киру. См. выше биографию Ксенофонта.

8. В этой фразе в оригинале есть "анаколуф", т. е. неправильное построение; оно оставлено мною и в переводе.

8*.Фразу пришлось менять, поскольку у С.И.Соболевского — небольшой пропуск, так что не беремся отвечать за точность передачи анаколуфа.

9. Сократ имеет в виду возможность изгнания из отечества "влиятельных лиц", причем той же участи подвергнется и их родственник.

10. По словам Геродота (II 109), греки заимствовали у вавилонян солнечные часы, солнечный показатель и деление дня на двенадцать частей. Тем не менее в повседневной жизни время определяли не часами, а более общими обозначениями: утро, когда площадь бывает полна народа, полдень, время после полудня, сумерки. Время, когда площадь бывает полна народа, соответствует приблизительно нашим 10-12 часам утра.

11. Слово "космос" (греч. kovsmo") буквально значит "порядок". Пифагор первый стал употреблять его в смысле "вселенная", вследствие господствующего в ней порядка. В таком значении это слово перешло в философский язык, например к Платону, где оно означает отчасти "мировой порядок", отчасти "вселенная", отчасти "мир" (в противоположность земле), "небо". У Аристотеля космос есть "мир" и "мировой порядок", причем космос пространственно распадается на подлунный мир и горний — надлунный. У стоиков космос имеет троякое значение: "душа мира" (божество), "мир" (как благоустроенная система небесных тел), "мировое целое" (состоящее из соединения мировой души и мирового тела). В смысле "земля", в каком смысле и мы употребляем слова "мир", "вселенная", слово "космос" стало употребляться лишь после эпохи Птолемеев, например в языке "Нового Завета".

12. Об отношении Сократа к физическим наукам см. введение к "Воспоминаниям", а также IV 7, 2 сл.

13. Что мир составляет одно целое, учили Фалес, Пифагор и другие; что он составлен из бесчисленного множества неделимых частиц (атомов), было мнением Левкиппа и Демокрита.

14. Что все вечно движется и рождается, учил Гераклит; что ничто никогда не движется и не рождается, учил Зенон.

15. Афинский Совет пятисот делился на 10 секций по 50 человек, принадлежавших к одной филе, которые составляли постоянную комиссию. Каждая такая секция по очереди заведовала делами в течение десятой части года (35-36 дней), подготовляла предложения для внесения в Совет, созывала и руководила заседаниями Совета и Народного собрания. Эти 50 человек назывались пританами. Из пританов ежедневно избирался на сутки "эпистат", который может быть назван президентом Афинской республики. Он председательствовал в Совете и в Народном собрании и предлагал на баллотировку вновь внесенные предложения. Если же он находил, что такое предложение противоречит законам, то мог не ставить его на голосование.

16. В 406 году, в конце июля или в начале августа, афинский флот одержал блестящую победу над пелопоннесским при Аргинусских островах (близ острова Лесбоса). Но последствия этой победы были самые неожиданные: победителей-стратегов в Афинах ожидали вместо награды суд и казнь. Дело в том, что победа сопровождалась тяжкими потерями: не менее 12 судов, попорченных и не годных к плаванию, носились после сражения по волнам; на этих судах были живые люди. После сражения стратеги поручили Ферамену и Фрасибулу подать помощь потерпевшим крушение и спасти кого можно. Но разразившаяся буря помешала этому. Таким образом, не только не были оказаны подобающие почести павшим в бою, но многие граждане погибли не от руки врага и не в самом сражении, а уже после него, в волнах моря, потому что им не была оказана помощь. В Афинах говорили, что виновники этого — стратеги, что они не приняли надлежащих мер. Восемь стратегов, участвовавших в битве, были смещены. Двое из них, предчувствуя беду, не поехали в Афины; остальные шесть явились. Они были арестованы и преданы суду. В Народном собрании главным обвинителем их выступил Ферамен, который, по-видимому, опасался, что вина падет на него, если не будут обвинены стратеги. При общем возбуждении против них они были лишены возможности защищаться; их дело рассматривалось не обычным судебным путем, не в суде присяжных, а в Народном собрании, причем вопреки обычному порядку судопроизводства, по которому следовало судить каждого виновного индивидуально, Совет пятисот предложил голосовать обо всех сразу. Сократ, бывший в этот день эпистатом, отказался поставить это предложение на голосование. Однако оно было принято Народным собранием [*** Надо заметить, что в нашем месте Ксенофонт, по-видимому, неверно называет Сократа эпистатом: сам он в своей "Истории Греции" (I 7, 14) говорит только, что Сократ был одним из пританов; также в Платоновой "Апологии" (32) Сократ называет себя единственным из пританов, воспротивившимся незаконному предложению. Если Сократ был действительно эпистатом и упорствовал до конца, то надо предположить еще один противозаконный момент в этом деле: кто-нибудь другой поставил на голосование предложение Совета пятисот и вообще руководил действиями Народного собрания. Подробнее об этом см. Busolt, "Griechische Geschihte", III, 1605-1606.>. Приговор был смертная казнь, которая и была приведена в исполнение по отношению к шести стратегам, бывшим налицо. — И.М., А.С.]

Глава 2

1. Разумеются атлеты, обжорливость которых вошла в пословицу.

2. Кого разумеет Ксенофонт под словом "обвинитель"? У старых читателей и комментаторов не было сомнения, что он разумеет Мелета. Но у новых критиков очень распространено мнение, что в 1, 2, 9, 12, 26, 49, 51, 52, 56, 58 под обвинителем разумеется Поликрат, о котором я упоминал во введении. Впервые это мнение высказал известный голландский критик Кобет в книге "Novae lectiones", 1858, стр. 664 и след. Поликрат был софист, написавший в конце девяностых годов IV века до н. э. памфлет "Обвинение Сократа". Он до нас не дошел, но о содержании его можно судить по сочинению Либания, софиста и ритора IV века н. э., "Апология Сократа", которая написана (как и Платонова "Апология") в виде речи, произнесенной на суде одним другом Сократа в его защиту. Поликрат в ней, конечно, не упоминается; но критики предполагают, что в этой "Апологии" Либаний опровергает доводы его. Гипотеза — очень остроумная; но так как о содержании Поликратова памфлета мы ничего не знаем (кроме того, что Исократ приводит из него об Алкивиаде), то все рассуждение построено на догадках и потому проблематично. Вследствие этого далеко не все ученые и после Кобета верят в эту гипотезу. В доказательство того, что Ксенофонт в указанных сейчас местах имеет в виду Поликрата, приводят между прочим то, что в них обвинитель обозначается словом kaqhvgoro", а там, где речь идет несомненно о Мелете и его товарищах, употребляется слово grayavmeno" (I 2, 64) и grayavmenoi (I 1, 1). Я считаю эту гипотезу не доказанной; это — только одна из возможностей. Укажу другую возможность (нисколько не думая придавать ей решительного значения). В лексиконе Суды есть сообщение, что Поликрат написал две речи против Сократа — для Анита и Мелета; другие поздние авторы тоже с некоторыми вариациями передают подобное известие. Критики отвергают эти известия (Кобет даже с бранью по адресу этих авторов, называя их stercoreos homines — гнусные люди (лат.).). Однако разве есть в этих известиях что-нибудь абсолютно невозможное? Напротив, очень вероятно, что Анит, кожевенный торговец, заклятый враг софистов, человек ограниченный (по характеристике у Платона), вероятно, мало образованный, не сам сочинил речь для произнесения на суде против Сократа, а обратился за помощью к "логографу", специалисту по написанию судебных речей (см. о логографах введение к моему переводу речей Лисия, стр. 13 и след.). Таким логографом и мог быть Поликрат, "искусный ритор" (у Свиды); известный в древности памфлет его мог быть вторым изданием этой речи (с какими-нибудь добавлениями и изменениями), вследствие чего аргументы, приведенные в нем, вполне совпадают с аргументами речи, произнесенной Анитом на суде. По предположению критиков, памфлет Поликрата имел форму речи, произнесенной именно Анитом. Таким образом, "обвинитель" у Ксенофонта в указанных местах, может быть, и есть Анит. Ввиду спорности этого вопроса я перевел слова grayavmeno" и kaqhvgoro" разными терминами: "кто возбудил судебный процесс" и "обвинитель".

3. По афинским законам, должностные лица назначались или по выбору в Народном собрании, или по жребию. По выбору замещались лишь немногие должности, требовавшие политической или военной опытности или каких-либо специальных познаний, например военные начальники, финансовые чиновники; остальные должности замещались по жребию. Но и в том и в другом случаях кандидат на какую-либо должность подвергался до вступления в нее "докимасии", т. е. испытанию, при котором обращалось внимание не на способности кандидата, знание им законов и обязанностей службы, а на поведение, гражданские права и соответствие некоторым формальным условиям, требовавшимся для данной должности. В таком замещении должностей по жребию древние видели гарантию демократического равенства: Аристотель, например, определяет демократию как "государственное устройство, в котором делят должности по жребию" ("Риторика" I 8, 1365 b 32). Однако такой способ употреблялся и в олигархиях. Введение жребия как института было тесно связано с религиозными верованиями: это был выбор, указанный богами; введение жребия должно быть приписано не Клисфену или Аристиду, а отнесено к гораздо более древней эпохе, когда религия вообще оказывала несравненно более непосредственное влияние на все государственные учреждения и когда все магистраты еще были облечены жреческим достоинством. Жеребьевка производилась так: ставили два сосуда, из которых в одном были таблички с именами кандидатов на должности, в другом — соответственное количество белых и черных бобов; в одно время вынимались табличка и боб; белый боб был избирательный, черный — неизбирательный.

4. Критий — родился около 460 года, был богат, знатен (см. ниже, параграф 25). В 411 году был членом олигархической коллегии Четырехсот. В 407 году был изгнан из Афин и удалился в Фессалию, где возмущал пенестов (крепостных, вроде спартанских илотов) против крупных землевладельцев с целью произвести там государственный переворот и учредить демократию, хотя сам был ярым врагом демократии. В 404 году он вернулся в Афины и был главою коллегии Тридцати. В 403 году был убит в сражении с Пирейской партией при Мунихии. Подробнее см. введение к речи XII Лисия в моем переводе, стр. 163-172.

5. Алкивиад — родился незадолго до 450 года, был богат и знатен. По смерти отца в 447 году он воспитывался у своего родственника и опекуна Перикла. В 432 году участвовал вместе с Сократом в сражении при Потидее, а в 424 году с ним же в сражении при Делии, потом был несколько раз стратегом. В 415 году был отправлен в должности стратега в Сицилийскую экспедицию, но, так как на него пало подозрение в изуродовании герм, то был отозван обратно в Афины. По пути ему удалось бежать. Он был заочно осужден, перешел на сторону спартанцев и причинил много зла своему отечеству; между прочим в 413 году посоветовал им занять в Аттике Декелею, откуда они делали набеги на страну. После неудачного для спартанцев сражения при Милете в 412 году спартанцы стали относиться к нему с подозрением и хотели его убить. Он бежал к персидскому сатрапу Тиссаферну, с его помощью стал вредить спартанцам и обратился к стратегам, начальствовавшим над афинским флотом при Самосе, с предложением вместо ненавистной для него со времени его осуждения в 415 году демократии ввести в Афинах аристократическое правление, обещая в случае такого переворота убедить Тиссаферна оказать помощь афинянам (в ноябре 412 года). Но только после падения олигархии Четырехсот Алкивиад был восстановлен в правах летом 411 года, однако в течение 4 лет не возвращался в Афины, а вел войну со спартанцами. Одержанные им победы доставили ему большую популярность: он с триумфом возвратился в Афины, после чего был избран стратегом с неограниченными полномочиями (в июне 408 года). Однако первая же неудача в действиях флота при Нотии сразу лишила его популярности (осенью 407 года). На последовавших вскоре после этого выборах стратегов он не был более избран и добровольно удалился вновь в изгнание в Херсонес Фракийский (теперешний полуостров Галлиполи) — на этот раз навсегда. Когда Афины были взяты спартанцами в 404 году, Алкивиад, считая берега Фракии недостаточно безопасным для себя убежищем, удалился в Азию к сатрапу Фарнабазу и там пал от рук подосланных убийц, причем инициатива его убийства, по-видимому, исходила от Крития. Подробнее см. введение к речи XII Лисия в моем переводе, стр. 152-172.