Согрей меня своим обжигающим холодом

Я не могу забыть её. Забыть, что она сделала. Конечно, с тех пор, как я пятнадцать лет назад появился на свет, жизнь меня потрепала, но к такому я не был готов. Я зажимаю в зубах белый фитиль смерти, поджигаю и делаю глубокую затяжку. Сейчас я напишу всё в рассказе. В рассказе о том паршивом дне, события которого останутся в моей памяти до конца жизни. И, если не станет легче, покончу с ней.

Это произошло двадцатого апреля. Прошло всего девять дней, а кажется, будто минула вечность. У меня было свидание с девушкой. Девушкой моей мечты. Сознательно не буду её описывать. Попробуйте сами дать волю воображению и нарисуйте в уме свою неповторимую богиню, и представьте, что вам предстоит провести с нею вечер. Представили? Хорошо.

Мы встретились на набережной, недалеко от речного вокзала, обменялись приветами и отправились гулять. Мы просто ходили. Ходили рядом друг с другом по городу, но как же это было прекрасно! Ощущать близость к ней, вдыхать аромат её волос и духов, пока она любуется тонущим в реке солнцем. Грудь разрывало на часть от желания крепко обнять её, прижать к себе и никогда не отпускать. Но я боялся.

Вечером мы пошли домой. Я проводил её через тёмные, освещаемые лишь фарами машин улицы к её подъезду. И настал момент истины. Я знал, что должен это сделать, знал, но не мог пересилить страх и природную стеснительность.

- Ну я пошла, - сказала она и полезла в сумку за ключами.

И её слова разрубили пополам мою нерешительность. Желание побороло страх. Я подошёл к ней и крепко сжал в объятьях, а потом потянулся к её губам. И она отвернулась. Дёрнула туловищем, разбила объятья и отвергла мои руки.

- В чём дело? – спросил я.

Она потупила взор, уткнувшись глазами в землю.

- Что такое? – повторил я.

Она вскинула голову и ответила:

- Жопу мою пососи.

Потом открыла железную дверь и скрылась за ней.

- Бдым-пыц-пам-пуп! – доносилось её эхо откуда-то со второго этажа.

Я рыгнул. Потом залаяли собаки, и я пошёл прочь. Потом пошёл дождь. Люблю дождь. В нём можно спрятать слёзы боли и без палева обоссаться. Что я и сделал.

Вот такая история. История ещё одного мужчины, угодившего в сети любви. И ты, читатель, круглый дурак, если считаешь, будто можешь проплыть мимо этой западни. Ведь даже бог попал в неё, однажды ступив на землю. Даже ему была нужна женщина. Даже тебе нужна женщина, что бы ты там ни говорил. Даже...

Чёрт, мама спалила, как я курю, сейчас бить будет. Всё, я пошёл.

Обдвачился

Дело было вчера. Я и моя девочка мило сидели у неё дома и пили чаёк. Сидим мы, сидим, и слышим звонок в дверь.

- Отец, наверное, - сообщила девочка и пошла открывать. Я испугнулся, поскольку до этого с её батей ни разу не встречался. И тут так внезапно: знакомство с родителями. Ну, ты понимаешь.

Из коридора я слышал голоса, шуршание пакетов, а потом шаги, звук которых удалился в сторону кухни. Я решил пока что, между делом, зайти на двач и почитать бугурт-треды.

- Пап, у нас гости, - услышал я из кухни. Сердце стало колотиться чаще.

Дверь в комнату открылась, и передо мной возник отец девочки: мужчина лет пятидесяти. Бородат. Блондин. Толстоват.

- Здрасте, - сказал я.

- Сап, - ответил он. Я решил, что ослышался.

Молчание. Полминуты мы сидели в тишине, а потом, точно раскат грома, ударил вопрос:

- Хуйцы сосёшь? Бочку делаешь?

Разумеется, после этого я проснулся. Нет, не обосравшийся и не на лекции, а дома, в своей постели. Посмотрел в окно – был ещё день.

- Ваня, котлетки сготовились, иди кушай, - сказала мать, возникшая в дверном проёме.

- Не сосу! – ответил я.

- А за колбасу? – спросила мать.

На этот раз я проснулся на лекции, побитый, обдристанный и обритый наголо.

Родя и топор

Снежной январской ночью Иван не мог уснуть. Он лежал в кровати, укутанный ватным одеялом и, поглаживая лысый череп, размышлял о вечном. Он смотрел в потолок и думал: «Тоскливо. Чувствую себя не на своём месте в мире. Мелким себя чувствую, букашкой. Что бы мне сделать, чтобы развеять тоску? Придумал! Заколю бабку».

Иван подскочил с кровати, включил свет в комнате. Потом встал у зеркала и поднял руку вверх. Потом оделся, ещё раз поднял руку, достал из-под кровати топор, спрятал его под куртку и вышел из комнаты. Когда он щёлкал замком входной двери, то разбудил мать.

- Родя, ты куда?

- Я Ваня.

- Да без разницы. Ты куда?

- В футбол играть.

- Через полчаса чтоб дома был.

- Ладно.

Иван вышел на улицу. Было около тридцати мороза. Он пошагал в сторону рынка. Оглядываясь по сторонам, Иван изучал людей и обстановку. Кругом мерзость. Вот идёт мальчишка, закутанный в сто одёжек, вместе с мамой, а кажется, будто две какашки по снегу катятся. И так кругом. Терзался Иван. Два шага сделает – голова закружится, ещё два – на снег срыгнёт. Но иначе никак: не очистишься по-другому, не придёшь к истине. Только через боль и муку.

Шёл он к одной бабке, жившей в деревянном одноэтажном доме за центральным рынком. Наград у бабки было много, да пенсия большая, так что заодно с самоутверждением, Иван решил и самообогатиться.

Спустя полчаса скитаний, Иван стоял в подъезде дома и невольно подслушал разговор двух грузчиков. Не понятно, что они делали в четыре утра тут. Грузили что-то, наверное, да вот болтали о своём.

- А я, когда поднимусь – в Москву поеду.

- Зачем?

- Юристом буду. Мамка, помню, хотела, чтоб я юристом стал. Я однажды даже в МГУ поступил.

- Ого.

- Не, в Молдавский ГУ. Отчислили правда.

- Чё так?

- Козу ректорскую выдоил. Молоко нужно было.

- Понятно. Слушай, а чё мы тут в четыре утра делаем?

- Не знаю. Мы ж грузчики. Грузим, наверное.

- А.

Иван занервничал. Те двое стояли прямо у дверей бабкиной квартиры и уходить не собирались. Значит, надо тихонько прокрасться мимо них, решил он, разделся и подошёл к двери, прижимая к голому телу топор. Грузчики его не заметили. Иван постучался. Бабка открыла, увидела на пороге голого парня и впустила. Иван вошёл, закрыл дверь и ударил бабку топором по голове. Та упала. Иван обшарил квартиру на предмет ценностей, сложил всё найденное в мусорный мешок и вернулся в прихожую. Там, на корточках, сидели грузчики и кушали бабку. Иван рассыпал на пол драгоценности, лёг в них и стал обмазываться. Потом в квартиру ворвался холод, и Иван замёрз насмерть. Полиция нашла их утром.

Вниз

Засунув замёрзшие руки в карманы, я шёл через дворы многоэтажек, погруженный в раздумья.

- Э, пацан! – окликнул меня кто-то.

- Я?

- Ты.

- Чё?

Со мной говорил мужчина, стоявший в окне шестого этажа. Он стоял на оконной раме, держась за створку. Не похоже было, что он просто вышел покурить.

- Вызови ментов, пусть труп уберут.

- Чей?

- Мой.

- Вот сам и вызывай.

- Ты чё, не монял? Я серьёзно.

- Ага.

Я пошёл своей дорогой.

- Слыш, я реально вниз щас прыгну!

- Не споткнись. Только я бы не стал. Жить клёво.

- Ты чё меня лечишь?

- Больно надо, - ответил я и двинулся дальше. Во дворе дома стояла гробовая тишина, которую прорезал только звук моих шагов. Пару секунд спустя к нему добавился скрип закрывающейся оконной створки.

Глава 5

Перекантовавшись месяц у Ильи, я снял себе комнату и съехал.

- Жаль, - говорил он, - некому теперь убираться будет.

Я иногда наводил порядок в его квартиры за скидку к взносу за квартплату. Как-то даже пытался бороться с тараканами, которые жили у него везде, но они размножались быстрее, чем я успевал их давить.

Дом, в котором я снял комнату, был недалеко от ПитрГУ, в который я таки поступил на журфак.

- Ваши творческие планы? – спрашивали у меня на собеседовании.

- Да, мои, - отвечал я.

Когда я вошёл в свою новую обитель, то понял, почему за неё просили так мало. Она мало чем отличалась от квартиры Ильи.

Я снова начал зарабатывать фрилансом. Из дома выходил редко. Жрачку и питьё заказывал на дом, а больше наружу меня ничто не манило. Тридцать первого числа, однако, пришлось сгонять в канцелярский и купить пару тетрадей. Там я встретил свою будущую одногруппницу. Она стояла впереди меня в очереди и о чём-то весело ворковала с подругой.

- И ты ему ответила?

- Нет, я его отшила!

- Сте-ерва! – сказала подруга, похлопав её по плечу.

- А ещё вчера с Ксюхой бухали всю ночь, а потом пошли окна бить!

- Сумасше-едшая!

- А ещё таксиста вчера развела, прикинь. Платить не стала.

- И что? Сосала поди?

- Ты чё! Просто глазками поморгала, да вышла.

- Ну ты де-еятельная!

Развелось таких, как тараканов в квартире у Ильи. Стервы, дряни. Вроде обидные слова, а они почему-то не обижаются, и даже наоборот: нарочно себя позиционируют как попало. Это вроде как комплименты у них теперь такие. Так что если хотите себе пай-девочку – берите ту, которая зовёт себя сукой.

- С вас сто пятьдесят, - оборвала мои размышления кассирша. Я дал ей мятую пятисотку.

199,90

С сотней в кармане я вышел из дома, решив не возвращаться без выигрыша. Милан и Барселона. Ничего не смысля в футболе, я решил поставить последнюю сотку на клуб, о котором ничего не знал, кроме названия. Но дело обещало быть верным, поскольку мой больной футболом кореш вчера в сильном подпитии дал свой экспертный прогноз на этот матч.

- Да вот так вота они их нагнут, понял? Вот так вота! – восклицал он. Вот я и подумал: грех не поставить.

Села в автобус. Напротив сидели две девушки. Одеты они были не слишком броско и не слишком серо. Разговаривали не слишком громко и не слишком тихо. Остерегайтесь их. Сами по себе они тоже не слишком.

Через пять остановок автобус встал в пробке, что никого не удивило и не особенно раздосадовало. Все понимают, что каждая скотина в этом городишке с недавних пор обзавелась тачкой. Официанты покупают тачки. Менеджеры по продажам покупают тачки. Менеджеры по покупкам покупают тачки. Какие там ещё менеджеры есть? Не важно. Они тоже будут покупать тачки, чтобы никто не подумал, что они бедные менеджеры. Сходи с ума от каждой царапины, вызывай ГИБДД, цапайся с водилами, стой в пробках. Красота. Хочешь так же? Всё, что тебе нужно – это купить тачку.

«Нахер», - решил я и вышел на следующей остановке. Дальше пошёл пешком. Через полчаса стоял у здания букмекерской конторы и докуривал последнюю сигарету. Не последнюю в пачке, а последнюю вообще. Бросить решил, когда заметил, что денег на них тратится больше, чем на еду. А ведь когда-то обещал себе даже не начинать. Да-а. Шестнадцатилетний Саша как-то решил раздобыть себе сижек и попробовать покурить. Как все те крутые ребята за углом школы, как крутые ребята по телевизору, как все крутые ребята. Дело было седьмого марта. Саша зашёл в ларёк, купил две пачки дорогих сигарет: не с дешёвых же в высокой культуре приобщаться. Потратил 160 рублей. Может быть, больше, теперь Саша уже не помнит. Зато помнит, что в тот же день пошёл покупать маме подарок на восьмое марта и купил какой-то косметический наборчик за 80 рублей, потому что больше денег вообще не было. Мама была в восторге. А Саша пообещал себе больше никогда не тратиться на хронический бронхит и сомнительную деталь имиджа.

Я зашёл в контору, прошёл к окошку, где принимали ставки, поставил, вышел на улицу. Теперь оставалось только ждать, пока сторублёвая купюра размножится в четыре с половиной раза.

- Сашко! – окликнул меня опухший паренёк со следами вчерашней попойки на лице. Тот самый футбольный Вольф Мессинг.

- Привет.

- Ставил, небось?

- Ага.

- Красава. Я тоже на барсу пойду закину.

- Погоди, ты ж говорил Милан победит?

- Я говорил?

- Ты говорил.

- Когда говорил?

- Вчера говорил, бля!

- Не мог я такого сморозить!

- То последняя сотка была. Сука, мне чё теперь, святым духом питаться?

- Да не ссы, дам взаймы.

- Я не беру в долг, ты знаешь.

- И чё, лучше обголодаешься, чем через принцип переступишь?

- Да пошёл ты.

Я развернулся и пошёл к остановке. Действительно, я никогда не занимаю ни рубля. Это делает тебя безответственным: возможность занять. Развращает. Сегодня вот займёшь мелочь на проезд, а завтра возьмёшь ипотеку.

Вернувшись домой, я бросился к компу, искать какой-нибудь маленький фрилансик. Какой угодно, вообще. Написать сайт? Без проблем! Я в этом ничего не смыслю, но непременно научусь, лишь бы не помереть с голоду. Н-да. А кто-то ещё покупает эти книжки о мотивации. «Тысяча способов заставить себя встать с дивана». Тьфу! Нож у горла, дуло у виска, пропасть под ногами, голод, отчаяние – вот, благодаря чему вы свернёте горы. Вот и весь секрет. Где мои 199,90? Ничего, занесёте лет через тридцать. А когда попросите поставить автограф, я напишу, что вы лох и чмо.

Хватит спать!

- Хватит спать! – буркнул кто-то, толкнув меня в спину. Кто бы то ни был, он, должно быть, возомнил себя богом или кем-то повыше, раз решил, что может тревожить мой покой. Я поднял голову с парты, чтобы посмотреть на наглеца. То была девчонка из параллельного класса с шикарными ногами. Сверкая ими из-под коротенькой юбочки, она скрылась за дверью. Знакомы мы с ней не были. Я снова лёг на парту.

Прозвенел звонок, и в класс вошла она: маленькая, толстая, злобная женщина.

- Встали все! – гаркнула она. Она любила командовать. Наверное, поэтому и занялась преподавательской деятельностью. Ни разу я не слышал, чтобы она с кем-нибудь говорила тихо. Всегда орала. Её все боялись. Я тоже поначалу боялся, пока не понял, что за ором и командирским тоном сокрыты грусть и пустота. Страх сначала сменился злорадством, а потом сочувствием.

С урока математики все выходили злые, как черти.

- Сука, как она меня бесит! – бормотала Галя, которая при любом удобном случае заискивала перед маленькой, злобной женщиной.

- Вообще! – поддерживали её такие же слабаки.

Я шёл следом за этой Галей, когда мы зашли в кабинет, на урок истории.

- Хватит спать! – буркнула она, ткнув в спину какого-то восьмиклассника, развалившегося на парте. Блин, так вот, в чём дело!

Как я вёл лето

Это начиналось ночью. Будто маленький, обиженный оборотень с двенадцатым ударом часов просыпался, и ненависть к ней снова вскипала во мне. К ней, растоптавшей меня, вытеревшей ноги и выкинувшей на помойку спустя год после первого свидания.

«Ты симпатичный и милый, но мне ты больше не нравишься»

«Ты хороший, но я устала»

Тупая собака. Спасение от всего этого я вскоре найду в писанине. А пока спасением было пьянство.

Я возвращался домой из очередного похода за дешёвым вином в ларёк под окнами, сочувственные взгляды продавщиц которого стали для меня привычным делом.

- Что ж вы делаете-то? – спрашивала, качая головой, продавщица с добрыми зелёными глазами.

- Не знаю, - отвечал я.

По возвращении домой я пил. Поначалу в одиночку, а потом нашёл себе компанию. Кружок по интересом, в который входил мой старый школьный кореш и ещё две малоизвестные мне личности: кореш кореша и его тёлка. Кто-то может найти подобное обращение в адрес женщины бестактным, но я знаю, о чём говорю.

- Опять ссаньё. Взял бы коньяка, - возмутился Макс, сидевший на диване и не выпускавший из объятий свою тёлку.

- Иди в жопу. Или в магазин и возьми там сам себе, что хочешь.

- Не ругайтесь, мальчики.

- А где Шура? – спросил я, не увидев кореша в комнате.

- На балконе. Курит. Неси стаканы.

Я притащил из кухни три большие кружки, открыл первую коробку и разлил.

- Ой, а принесите мне бокальчик, - попросила Кристина.

- А чё тебе кружка?

- Вино из кружки не пьют.

- Мы же пьём.

- А я хочу бокал!

- Так иди и принеси себе! И не ори!

- Максим, чё он так разговаривает?

Максим промолчал.

- Максим, принеси мне бокал, - не унималась девка. Макс сходил на кухню и принёс бокал.

- Спасибки, - сказала Кристина, почесав его за ухом.

До конца первой коробки мы сидели, болтали и травили байки. В начале второй включили фильм. «На дороге». Глазами я смотрел на экран, а мыслями был где-то далеко. Я сидел высоко на ещё не покрывшемся листьями дереве. Смотрел вперёд и видел разлившуюся по лугам реку. Солнце скрывалось за верхушками елей вдалеке, оставляя в воде множество своих горячих отражений. Поворачиваю голову, смотрю назад. Вижу ветхие деревенские домики, пустые, ещё не засаженные огороды, серый столб дыма, тянущийся к небу из трубы чьей-то бани. Место это далеко от города. Нет торговых центров, кинотеатров, клубов, кафе. Нет интернета, телевидения и даже нормального туалета. Но нестерпимо легко здесь дышится.

- Я хочу путешествовать, - заявила Кристина, когда на экране поплыли титры.

- А что держит?

- Ну как? Выучиться надо, работу найти, кем-то стать.

- Ну и хоти дальше.

Прикончив третью коробку и перекусив яичницей, мы легли спать.

Следующим утром, в половине пятого вечера, Шура пришёл откуда-то очень довольный.

- Чё радостный такой? – спросил его Макс.

- Зырь, чё есть, - ответил Шура и вытащил из кармана блестящие жёлтые пакетики.

- Чё это?

- Трава, конечно.

- Не трава это, а спайсуха. От неё крыша едет, я б на твоём месте даже в руках его не держал.

- Ничё не едет! Я курил уже и ничё, - ответил Шура, и его рука снова задёргалась в тике.

Спорить я не стал. Только вздохнул и отвернулся к телеку.

- Кстати, я тут ребят позвал на вечер. Нормальных ребят. Затусим до утреца, ты не против? – спросил Шура, рассовав пакетики по карманам.

- С «Ты не против?» надо было начинать.

- Да ладно, у тебя мать всё равно до конца июля не вернётся, чё хата зря пустеть будет?

Я промолчал. На самом деле, мне было всё равно, кто находится в моей квартире и что с ней будет. Мне вообще на всё было всё равно. Как самоубийце перед выстрелом в голову всё равно, в какой позе найдут его труп.

Вечером, как Шура и пообещал, подвалили две девчонки и три парня. Никого из них я, конечно же, не знал. Они притащили выпивку. Включилась музыка, началось движение. Я сидел на полу в прихожей и пялился на резвящихся ребят, опять думая о чём-то отстранённом. Через время ко мне подсела одна из девчонок.

- А ты чё сидишь? Пошли с нами! – сказала она.

- Не, я не в настроении.

- А чё тогда позвал всех?

- Да я-то никого не звал. И вас всех вообще не знаю.

- Я Лена.

- Захар, - сказал я первое пришедшее на ум имя.

- А чё не в настроении-то? – продолжала допытываться Лена.

- Долго рассказы...

Меня оборвал крик откуда-то из кухни. Я вскочил и побежал туда. Из кухни я увидел, что на балконе что-то происходит, и поспешил туда. Там были Макс и ещё какой-то парень. Они высовывались наружу и кому-то что-то орали. Подойдя ближе, я ошалел. Эти двое держали за руки кого-то, кто был снаружи и висел на высоте семи этажей над землёй.

- Подтягивайся, дебил!

- Хуй он подтянется! Самим надо.

- Как?

- Не знаю, главное за руку его держи!

Снаружи висел Шура и безвольно болтался из стороны в сторону, запрокинув голову назад, улыбаясь и пуская слюни. Я схватил его за футболку.

- Тащите, бля! – вопил я.

Через минуту Шура лежал на полу кухни и пялился в потолок. Мы сидели рядом и переводили дух. За пять минут мы не проронили ни слова. Потом я встал, вышел в прихожую, открыл дверь, вернулся в зал, выключил музыку и объявил об окончании банкета:

- Пиздуйте бля все!

Удивительно, но ребята сразу же послушались, не выказывая возмущений.

- Вы тоже. Его берёте, и нахуй отсюда, - сказал я парням в кухне.

- Куда мы с ним таким?

- Хоть на кладбище. Всё! Вон пошли!

Подхватив беспомощного обкурка под руки, они вышли за дверь, которую я громко захлопнул за ними.

Включив свет во всех комнатах, я увидел масштабы беспорядка. Уютная однокомнатная малосемейка стала похожа на бомжатник. От мысли об уборке сделалось тоскливо. Я вышел на балкон. На полу, в углу, стояла недопитая бутылка пива. Я поднял её, повертел перед глазами и вылил остатки вниз. В голову опять ударил жар.

- Тупая собака, - бурчал я.

Эконом классом в пропасть

- Пристегнуться! – скомандовал Макс, съев последний пропуск, - К взлёту сознания приготовиться! Три! Два! Один!

- Да хорош ты, - оборвал его Лёха, - Ещё полчаса ждать.

- До взлёта-то? – неудачно сострил я. Как и Макса меня одолевала тревога. Волнение. Может, даже страх. Скверно, потому что страх – это последнее, что стоит брать с собой в качестве багажа. В лучшем случае он запорет путешествие, а в худшем – поспособствует невозращению из него. И ты навсегда останешься в стране тьмы, боли и ужасе, без денег, гражданства или хотя бы вида на жительство. Один на один со своими потаёнными кошмарами. Лучше бы мне перестать волноваться.

- Не парься, - сказал Лёха, заметив, как я трясу ногой, - Андрюха подстрахует, если что.

- Как?

- Не дам башку самому себе открутить, - откликнулся Андрей из дальнего угла комнаты. Андрей был с нами на случай, если что-то пойдёт не так. Он, разумеется, ничего не ел, и путешествовать с нами не собирался. Сидел себе в углу и читал.

Паршивое послевкусие пропуска во рту не давало мне покоя. Будто на языке кто-то умер и покрылся плесенью. Почувствовав тошноту, я глотнул воды.

- А, забыл, - спохватился Лёха, - Типа кислородные маски.

- Чё?

- Какие маски? Накрыло уже небось?

- Водка. Если плохо станет.

- Я думал, Андрей здесь для этого. Зачем водка?

- Андрей следит, чтобы ты тут ничего не натворил. А здесь, - Лёха постучал пальцем по виску, - Здесь тебе никто не поможет, кроме тебя самого. И водки.

Сказав это, Лёха вышел из комнаты. Мне снова стало не по себе. Смогу ли я себя там контролировать? Не смогу, понятное дело. За тем и летим, чтобы ощутить, каково это: не контролировать себя, заглянуть за рамки сознания. Увидеть изнутри самого себя, узнать себя, понять себя. По крайней мере, такой была моя цель. Максу же, по-моему, было важно только чтобы вставило как следует.

- Чуваки, я по ходу залипаю, - говорил Макс, разглядывая свои ладони.

- Тронулись? – спросил Лёха, вернувшись в комнату с литром водки.

- Едем, - ответил Макс.

- Круто. Следующая остановка – подсознание.

- Блин, меня пока не берёт, - сказал я.

- Ещё не вечер. Жди, всё будет.

Я ждал. Ждал, наблюдая за уплывавшим Максом ещё минут пять, потом почувствовал дискомфорт в животе.

- Андрюх, а с них не пронесёт? – спросил я.

- Может и пронесёт. Не парься. Щас тебе и живот, и вообще всё по барабану станет.

Андрей глянул на меня поверх книжки. То был Буковски, «Истории обыкновенного безумия». Кажется, из этого сборника был рассказ «Неудачный полёт». «Бэд трип». Так, хорошо, теперь забудем об этом.

- Андрюх, а чё у тебя с глазами? Спишь плохо? – спросил я.

Андрей ничего не ответил. Лишь ухмыльнулся и уткнулся в книгу. Похоже, процесс пошёл. В глазах немного потемнело. Я посмотрел на журнальный столик, стоявший неподалёку, и подумал, что он хорош. Я восхищался столиком. Он казался мне завершённым. Я готов был служить столику, желал, чтобы он использовал меня как материал, взял мою энергию, мою силу для достижения своей высшей цели.

- Кроет! – не своим голосом сказал Макс, ползавший по полу и разглядывавший узоры на ковре. Причудливые узоры. Как на картинках с обманом зрения, на которых всё вертелось. Когда мозг говорит: «Да не могут они крутиться», - а глаза отвечают: «Чувак, они внатуре вертятся!»

Тело охватило тепло. В ладонях чувствовались приятные вибрации. Ноги как-то уплыли: они тоже что-то чувствовали, но это было не важно. Губы пересохли, но это тоже было не важно. Дискомфорт шёл от сердца, хаотично соскакивавшего с одного ритма на другой, но вскоре и оно уплыло. Потом я прекратил отождествлять себя с туловищем. Я помнил, что оно есть у меня, но оно перестало быть мной. Оно представилось мне машиной, управляемой машиной, а я чувствовал себя водителем.

Всё вокруг стало пульсировать и начало расплываться. Я потёр глаза – всё по-прежнему. Потом начали размываться границы предметов. Журнальный столик, казавшийся мне высшим существом, растёкся и теперь не был уже такой важной шишкой. Всё лишалось формы, оставляя лишь содержание, суть, то, что имело значение.

Цвета стали более яркими, звуки – более насыщенными. Потом и между ними стёрлась граница. Я видел шуршание страницы Андрюхиной книги и слышал цвет её обложки. Потом все пять чувств слились в одно. Им можно было прочувствовать вообще всё, даже время и пространство. Я знал его, видел насквозь, и вдруг понял, что так было всегда. Я видел Андрея и чувствовал его, он был мной, а я был им. Он, журнальный столик, Макс, Лёха, всё было мной, а я был ими.

Насмотревшись по сторонам, я решил заглянуть в себя. Отключив глаза и всю остальную периферию, я нырнул в подсознание.

Добро пожаловать! Вы находитесь в музее подсознания, и сегодня я – ваш безымянный и безликий экскурсовод. Перед началом экскурсии необходимо соблюсти формальности и убедительно попросить вас сдать билет, если подозреваете, что что-то в программе может вас шокировать, напугать или обидеть. Честно говоря, смысла в этом нет, поскольку билет обмену и возврату не подлежит. Ведь вы его съели! Ха-ха-ха!

Итак, сегодня у нас экспозиция под названием «Прошлое, настоящее и будущее АА». Могу поклясться своей работой, мундиром и бэйджиком, что после экскурсии ваши представления о мире изменятся, и жизнь ваша уол нево би де сейм.

Итак, полотно английского живописца Бх Нтлл под названием «Ефил Руой». Не трудно догадаться, что эта разноцветная линия на чёрном фоне – это ваша жизнь. Красные участки олицетворяют хорошие моменты, жёлтыми – неплохие, зелёными – средней паршивости, а синими – те, о которых вы предпочитаете не вспоминать. Белая точка в начале и серая в конце, соответственно, рождение и смерть. Кстати, вы занаете, кем вы были в прошлой жизни? Нет? Вот и я не знаю. Дайте знать, когда закончите осмотр, и мы пойдём дальше.

Здесь у нас Хволексей Алекстовский «Внутри меня». Каждый здесь видит что-то своё, только что-то своё зачастую у всех одинаково. Я, к сожалению, тут ничего не вижу, поскольку меня не существует. Если тошнит – можете воспользоваться бумажными пакетиками.

Маштне Ксирр «Человек и его владения». Здесь тоже все видят что-то своё. Обратите внимание, что это полотно является перепутьем нашего путешествия. То, каким вы его увидите, определит дальнейший маршрут. Я буду неподалёку, когда закончите – зовите.

Всё? Теперь расскажите об увиденном. И всё? Да, частая картина. Нам сюда, прошу, присаживайтесь. Да, да, в это кресло. Пристегните ремень, откиньте спинку, расслабьтесь. Наденьте это. Ничего особенного, простой диктофон. Он вам понадобится, если по возвращении домой захотите освежить впечатления. Так что постарайтесь не молчать. В добрый путь, АА!

Становится всё страннее. Я хочу открыть глаза, вернуться в реальность, но не могу. Наверное, я уснул, а сон, по словам Лёхи – это дело не хорошее. Может там, в нашем мире, я медленно подыхаю, захлёбываясь слюнями, а здесь...

Здесь я сижу в кресле с откинутой спинкой. Кругом тьма. Слышу вдалеке звуки. Песня какая-то. Жду, что будет дальше, что ещё остаётся?

Тьму разрезает свет каких-то огоньков, к которым я приближаюсь. Огоньки складываются в картину. Похоже на дерево: из одной светлой точки выходит множество ветвистых линий, собирающихся в один пучок, заканчивающийся серым квадратом, похожим на перегоревшую лампочку. Музыка стихает. Снова тишина.

- Понятно? – орёт кто-то во тьме. Линии исчезают, загорается серый квадратик.

- Ага, - отвечаю.

- Конец один, дебил. Не еби голову, ясно? - крик сменился женским шёпотом.

- Ага.

- Вот и всё. Всегда, сука, помни это, и просыпайся. Просыпайся! Просыпайся, э!

- Проснись ты уже! – ворчит кто-то и трясёт меня за плечи.

- Наконец-то! – возликовал Лёха. Его лицо я увидел первым.

- Чё, понравилось?

- Нумугмыдин, - изрёк я, пытаясь сказать что-то более осмысленное. В глазах стояла муть, голова кружилась, тело не слушалось. Зато на душе было необыкновенно спокойно.

- А ты как, нормально? – спросил Андрей у Макса. Вид у того был неважный.

- Ага. Пить хочу, - ответил он, встал и пошёл на кухню.

- Чё-то не то с ним.

- Бывает, - сказал Лёха.

- Мынистипунцы, - поддержал разговор я.

- Ладно, надо прибраться. Андрюх, унеси водку, а то меня ноги не держат.

Андрей встал, взял бутыль и вышел из комнаты. Вернулся через пару секунд с круглыми глазами.

- Он себе горло перерезал. Звони в скорую.

Эдди Веддер

Общество

(перевод)

Вот загадка для меня:

Как мы алчности своей сказали «да»?

Пока ты будешь до излишества голодный,

В жизни никогда не стать тебе свободным.

Общество,

Слепое божество,

Надеюсь ты не тоскуешь

Без меня одного.

Ты думаешь, что тебе нужно больше,

Чем надобно для блага телу и душа.

И, покуда всё будет так, как есть,

Книгу счастья тебе ни за что, никогда не прочесть.

Общество,

Захочешь – дай ответ:

Очень ли тебе грустно,

Если меня нет?

Кто-то думает, что «меньше» значит «больше».

Но как такое, чёрт побери, возможно?

Вы что, дураки, разучились совсем считать?

Ведь это всё равно, что с финиша старт начинать!

Общество,

Я точно знаю, что

Тебе не одиноко

Без меня одного.

Общество,

Сжалься надо мной!

Не стоит злиться, если

Я не с тобой.

Хлеб с плесенью

Иду по улице, рядом с Новосибирским автовокзалом, держа в руках сумку с пожитками, а в зубах – сигарету. Один старый кореш обещал приютить меня на недельку, пока не получу комнату в общаге. Его-то я и ждал уже полчаса, слоняясь туда-сюда.

- Гендос! Прыгай! – окликнул меня голос из салона белой волги. Я сел в тачку и аккуратно захлопнул дверь, боясь, что драндулет Ильи рассыпется.

- Познакомь что ли с городом пока, - попросил я, положив бычок в незакрывающуюся пепельницу.

- Достопримечательности что ли показать?

- Да кому они нужны! Где зависнуть тут можно?

- А-а. Тут, как везде: зависаешь там, где тебе предписывает финансовое положение и статус. Если с этим делом, - он потёр большим пальцем указательный и средний, - совсем туго, то тебе в рыгаловки на окраине или на лавки у ларьков. А если есть пара косарей, то...

- В нормальные рыгаловки.

- Точно.

- И где тут такие?

- В другой раз покажу, лень щас кататься. Да и ты сам чё, дурак? Где написано «бар», «клЮб» или «кафЭ» - туда и заходи. А нормальное от ненормального отличишь по вывеске: чем богаче вывеска, тем хуже место.

- У нас наоборот.

- Да у вас деревня вонючая потому что.

Илья завёз нас во двор серой девятиэтажки.

- Велкам! – воскликнул он, включив свет в прихожей. Однокомнатная квартирка Ильи выглядела уютно, тепло и очень по-семейному.

- Ладно, ты тут располагайся пока, а я поеду Настюху заберу, сказал он.

- Слушай, я голодный немного. Чё съесть можно?

Илья познакомил меня с содержимым холодильника и снова пошёл к выходу. Мой взгляд упал на буханку заплесневелого хлеба. Он был зелен со всех сторон, зеленющий, вообще без единого живого места. Он был похож на зелёного кролика, упакованного в полиэтиленовый пакет, и даже сквозь пакет он попахивал.

- Ты чё это не выбрасываешь? – спросил я.

Он остановился, поглядел на зелёное существо и ответил:

- Классика.

- Чё?

- Забей, - сказал он и вышел за дверь.

Самое смешное, что нормального хлеба я в его доме так и не нашёл.

Илья вернулся ближе к вечеру. Он был грустным и почему-то без Настюхи.

- Чё-то случилось? – спросил я.

- Да это... Так, семейное. Забей. Пошли развлекаться.

Он увлёк меня за собой и привёл в самый, по его словам, сносный клЮб в городе. Едва переступив его порог, он пустился плясать. Мне плясать не хотелось, и я пошёл пить. Ну как пить. Попивать. Чтобы именно пить в клЮбе, надо иметь очень много денег.

Подом рядом села она. «Человек человеку Вау!», - гласит один крылатый пелевинизм. Так вот, она, мягко севшая на барный стульчик, вызвала во мне мощнейший Вау-импульс. Всё как у Венечки: блуд в глазах, коса до попы, рыжие ресницы. Всё, как мне нравится. Охмелевший и осмелевший, я подошёл к ней и поздоровался. Несколько мгновений спустя ко мне подошёл бородатый парень и поздоровался со мной. В своеобразной манере, надо сказать: схватил меня за грудки и потащил на улицу через чёрный ход. Я сопротивлялся, да только без толку. Он здоровый, а я тощий, чего тут ловить.

- Слушай, я не знал, что она не одна. Давай я просто уйду, ладно?

- Чё?

- Ну эта. Та. С косой в глазах, блудом до ресниц и рыжей попой, - я начал путать слова, когда амбал вытащил из кармана нож.

- Твоя тёлка за тебя бабки заплатила, - сказал он и ударил меня ножом в живот.

«Какая тёлка?», - хотел спросить я, да не успел: амбал полоснул меня по горлу, и теперь я мог только булькать. Он вытер нож о мою рубашку, спрятал его назад и вернулся в клуб, оставив наедине со смертью, которая, кстати, оказалась вполне порядочной женщиной.

Вокруг тьма. Я стою нагой, прикрывая руками срам, напротив какой-то трибуны. За ней кто-то стоит. Лица не видно. Тела тоже. Только руки.

- Думаю, ты понимаешь, что наверх тебе нельзя, - говорит.

- Ага.

- Вот и хорошо, что понимаешь. Люблю понимающих. А то шибко все себя любят. Воняют, мол, как да почему. Особенно знаменитости всякие. Смотри, говорят, старый хрыч на землю, тобой же созданную: двести лет прошло, а там мне до сих пор поклоняются. Ну а мне-то что с того, что поклоняются, скажи? Мне-то что с того?

Он переваливается через трибуну, и я вижу его лицо. Не красавец, мягко говоря. Смотрит на меня так, будто ждёт ответа. Жму плечами.

- Вот и я не знаю, чё они. Мне, говорю, ты вот не нравишься и то, что ты там, на земле делал, не нравится. Короче, в таких случаях их сразу в лифт уводят и на нижний этаж. А тем, кто как ты, лишних вопросов не задаёт, я делаю подарок напоследок.

- Какой?

- На три любых вопроса отвечу. Спрашивай.

- За что он меня так, в живот, да по горлу? Ещё про тёлку какую-то говорил.

- Здоровяк-то тот? Ай, там тёмная история. По ошибке он тебя. Мордашкой на одного нехорошего малого был похож.

- Старики мои как? Оклемаются?

- Оклемаются. Поплачут, конечно, но потом всё хорошо будет.

Я кивнул и замолчал.

- Ты давай быстрее. Очередь, сам понимаешь. Детей африканских побыстрей бы пропустить, баловные шибко.

- Зачем Илюха хлеб этот заплесневелый в квартире держит? – спросил я.

Седовласый нахмурился, чешет затылок.

- А бог его знает.

Глава 6

Я не пил около недели. И не потому, что не хотел, просто денег не хватало даже на еду, не говоря о выпивке. Вот уже месяц я болею заразой, которую креативноограниченные недописаки называют творческим кризисом, поэтому не могу написать ничего. Всякий раз, когда нужно нашлёпать очередной, даже самый простецкий продающий текст, я сижу и туплю в чистый лист. А за тупёж денег не платят. Так что я стал голодать, и голодал до тех пор, пока не придумал, как вылезти из всего этого.

После недельного воздержания от спиртного мне необходимо было обжечь чем-нибудь пищевод, так что я распотрошил последнюю заначку с самым мерзким пойлом, которое только можно представить. Я надеялся, что это поможет мне разогнаться. «Ну же, роди что-нибудь», - ругал я себя, но тщетно. Ни мыслей, ни идей – ничего по теме. Снова приложился к бутылке. На ней даже этикетки не было: просто пузырь с красной жидкостью, напоминавшей кровь алкоголика.

Что я буду делать, если это не прекратится? Станет нечем платить за комнату, меня выставят на улицу, и что тогда? Грабить и убивать? Да, представляете: идёт такой нормальный член общества по тёмным улицам Питербурга и говорит по телефону. Хорошо живёт член: есть семья, образован, работает на хорошей работе за хорошую зарплату, есть квартира, обставленная по дизайнерскому слову. Ещё чуть-чуть и всё, нечего желать. А тут я, с грязным от запёкшейся крови кухонным ножом, бью его в грудь и забираю всё, что есть, оставляя лежать на холодном асфальте. Печально. Лучше бы мне что-нибудь написать.

Так-то ко мне и пришла идея: стать писателем. Сами посудите: написал книжку для быдла, и всё, тираж улетает, а у тебя постоянный пассивный доход. Только о чём писать-то? Начну, пожалуй, с рассказов. Простеньких каких-нибудь: о жизни, о себе, обо всяком. Соберу их в сборник и выкину в сеть, авось понравится. Так, глядишь, и полюбят, заимею аудиторию, да буду потом предложения за предложением получать. А там и баблишка наварю и за ком...

сук...

чё за бл...

Дрейф, кокаин, сопли

Короче, я бежал. Сам не знал куда, знала лишь сука удача. Может, повезёт смыться от них сейчас, тогда побегу в квартиру. Если там не будут ждать, соберу вещи и побегу в гараж. По пути не настигнут – возьму мотоцикл и покачу. Главное за город выехать, а там уж не важно, куда. В лес какой-нибудь или в деревеньку, а там даст бог – дом заброшенный найду. Мог бы на даче у друга перекантоваться, но у меня, как и у любого бизнесмена, друзей нет. Только деловые партнёры.

Скажем так, я давал заинтересованным людям то, что их интересовало. Нет, не барыга. Помощник. Человек, который знает ходы. Работал по системе сарафанного радио. Заинтересованные узнавали обо мне через друзей или друзей друзей. За нового человека старый ручался. Порой как за родного брата, а порой просто в духе: «Да нормальный пацан, чё». Последнее сказал мне про одного пацана институтский кореш. Пацана звали Ян. Какой-то типа обычный парень, трудяга. Работа есть, квартира, девушка, всё как надо. Но при первом же разговоре я жопой почуял парашу. Чувствовал и всё тут. Он взял два грамма на пробу, перевёл деньги, я сказал, где забрать. Сказал спасибо, все довольны. Через неделю позвонил снова и начал гнилой базар, после которого надо было с ним закончить. Но базар был уже за десять грамм, а значит и за десяточку вечно деревянных. В общем, он позвонил и сказал примерно следующее:

- Бля, ну кароч, мы тута зависаем тип, ага, тут бы нам типа ну ты понял, гык, хе-хе, ага. Ну ты типа можешь сам подъехать, а то сам понимаешь, мы тут кароч зависаем?

Я сказал, что только по старой схеме. Он снова:

- Бля, ну ёп, ты чё, хош такси позову? Сам на такси доедешь, железно, я и такси оплачу, бля, ехать пиздец не охота.

Я повторил сказанное ранее и добавил, что либо так, либо нахуй пошёл. Он:

- Бля, ну ладно, уломал короч, давай, бабос высылаю.

Когда бабки упали на кошелёк, я вышел из квартиры и пошёл на остановку, чтобы съездить по своим делам. Зазвонил мобильник. Я засунул руку в карман, чтобы вытащить трубу и ответить, и почувствовал, как что-то внутри меня закричало: «Не смей, идиот!» Возможно, уже тогда я краем глаза видел ментовский УАЗ, который ехал за мной от самого дома, а может – шестое чувство. Короче, чутью жопы я не внял, достал трубу и ответил на звонок. Это был Ян.

- Алё, слуш, я вообще так звоню тип удостовериться: всё в силе?

- Не знаю, - зачем-то ответил я.

Ноги затряслись от страха, потому что ментовский УАЗ затормозил рядом с остановкой. Из него вышел крепкий усатый мужик лет сорока и темноволосый парнишка, бежавший за усатым по пятам. Оба, естественно, в форме. Естественно, шли мне навстречу.

Ян оказался сукой. Сдал меня со всем дерьмом. Не знаю, почему: может, тот усатый был его отцом, который, узнав, что сын балуется веществами, заставил его сдать снабженца. А может, Ян и сам ментом был. Не суть теперь. Суть в том, что, увидев их, я развернулся и... Короче, я бежал.

Как докатился до такого? Известно как: денег срубить хотел. А самые большие деньги рубят на риске. Бизнес, легальный или нет – вот единственный способ заработать денег быстро и много. В нелегальном – ещё быстрее и ещё больше, ибо риск выше. По-другому я б только на кукиш с маслом накопил, да и то к пенсии: талантов нет, к монотонной работе не способен, не обучаем. Да и сам наркоман: зависим от острых ощущений. Не чувствую жизни, если просто плыву по течению, изредка подгребая к бортам. Дрейфовать, мчаться, гнать на всех парусах, врезаться в пороги, царапать днище – вот это моё.

Что дальше? Бежал, говорю же. Без оглядки, куда ноги несли. А несли они меня в мою съемную квартирку через дорогу. Не помню, почудилось ли мне или я правда слышал за спиной строгое: «Стоять!», - но силы мне это прибавило. К двери квартиры я точно телепортировался. Руки тряслись, ключ не хотел лезть в скважину. Потом, наконец, открыл, вбежал в родную однушку, вытащил из-под кровати рюкзак, бросил в него документы, бабки – всё, и собирался рвануть в гараж, но поймал одну мыслишку. А что, если слить товар в толчок и вообще всё уничтожить? Замести следы и сидеть на жопе ровно. Улик нет, пришить нечего, а драпанул вообще не от ментов, а потому что... хер знает, утюг забыл выключить.

Мои размышления прервал звонок в дверь.

Всё. Смыть уже ничего не успею. Бежать некуда. Пиздец.

Тишина в прихожей заложила уши. Ещё один звонок, и снова давящая, затекающая во все дырки тела и затвердевающая в них тишина. Нервы сдали. И я выпалил:

- Эй, сука, ты на кого залупу тянешь, а? Ты бля хочешь войны? Внатуре хочешь? Я тебе дам войну, ага?!

Короче, я решил закончить как Тони Монтана. Только ствола зашибенского у меня не было. И поместья. И дорогого костюма. И охотилась за мной не армия, а всего два мента. И кокаиновой горы на столе у меня небы... хотя погодите.

Для мелкого барыги запасы у меня были нормальные. Я достал их из тайника, распечатал и высыпал на журнальный столик перед телеком. Получилась не гора, но миленькая кучка. Потом сбегал на кухню, взял два самых длинных кухонных ножа, вернулся к столику, упал мордой в порошок и сделал глубокий вдох. Потом чихнул, и горка на столике взлетела в воздух облачком белой пыли. Со второй попытки я встал на ноги и подошёл к двери. В левой руке был нож. В правой руке был нож. Лицо было цвета извести. Из носа торчали две белые сопли. Я всосал их ртом и промямлил?

- Хотите поиграть? Я, сука, поиграю! Сэй хелло ту май литтл френд!

После этого я растерялся. У Тони литтл френдом был подствольный гранатомёт, а у меня? В общем, я просто открыл замок, снял цепочку и выбил дверь ногой. Она ударила кого-то с той стороны, и этот кто-то кубарем скатился по лестнице.

Я ждал. Стоял и ждал, когда усатый или его напарник забегут в квартиру с пистолетами и, увидев, что я вооружён, изрешетят меня пулями. Стоял и ждал.

Ждал.

Ждал.

Ничего.

Тишина.

Стих без названия

Едет батько на тачанке,

По Украинским полям,

В кузове мешок свободы

Батько катит в село к нам.

Расхватал и раздербанил

Волюшку рабочий люд,

Да забыл сказать спасибо

Батьке Нестору за труд.

А когда вернулся Нестор

Чрез неделю в то село,

Батьку люди те избили

Хрен его пойми, за что.

Говорили: «Чёрт ты клятый!

Отравить задумал нас

Тем, что в тех мешках запрятал?

На те, сука, в хитрый глаз!»

Батько, битый, отвечает:

«Шо дерётесь, пацаны?

Вам привёз вам волю, счастье,

Чем не любы вам дары?»

«Ядовит твой дар нам, Нестор,

Ты простую вещь пойми:

Стадо мы, а стаду, знаешь,

Нужна власть, да пастухи».

Дней спустя

Не стало еды. Интернет пропадает. Телевидение уже давно забыто. Ещё немного и всё подойдёт к концу. Закончится так же быстро, как началось.

23-го февраля это было. 2014-го. Была олимпиада. Закрытие олимпиады. Шоу, фейерверки, плачущий медведь и вот это всё. Первый тревожный звоночек: тогда Оно проснулось. В каждом из нас, даже в самых непрошибаемых. Несравнимое ни с чем чувство: будто кто-то поселился у вас в голове и принялся там хозяйничать. Хотя кому я объясняю.

Я обратился к врачу, и слава богу, что я обратился к врачу. Он был еврей, и его звали Фриман. Огромный мужчина лет тридцати пяти с зачёсанными назад волосами, в очках с роговой оправой. Он поставил меня на учёт и прописал лекарство, которое я так и не принял. Тупой, бестолковый идиот.

Потом был кипиш про Полуостров. Нас, студентов, тогда созвали на митинг в центре города, на который мы были обязаны прийти по собственному желанию. Митинг в поддержку жителей Полуострова, или вроде того. Я тогда всё пропустил, и, возможно, это меня спасло. Отчасти.

16-го марта был новый, более мощный импульс того, о чём я говорил вначале. Это чувство кукловода в голове – так я это назвал. Врач же, когда я вновь пришёл к нему, написал в моей карточке более заумную дефиницию. По нему было видно, что его это тоже коснулось: он как-то сжался весь, волосы уже не были так аккуратно уложены, а очки были сбиты на кончик носа. Не удивившись моим жалобам, он дал мне простую, как репа, рекомендацию, которой я пренебрёг. И это чуть не стоило мне жизни.

И тогда, спустя пару дней, был третий импульс: заключительный и самый мощный. Мне он чуть голову не разорвал. Знаю, что большинство из ныне живущих и сохранивших способность читать не застали третью волну. Спрятались где-то, или просто по счастливому случаю пропустили мимо глаз и ушей. Я вот не пропустил, и на какой-то отрезок времени стал одним из Них. Отсюда и моя манера письма: прерывистая и пресная, за что хочу сердечно извиниться перед тобой, мой возможный читатель.

Из того времени, когда я был одним из Них, мне мало что запомнилось, да и промежуток был не большой. Помню, на следующий день после третьего импульса была пара экологии, которую преподаватель начал с того, что поздравил нас с праздником.

- С каким? – недоумевала непосвящённая часть аудитории.

- Полуостров! – гаркнул я.

- Правильно! – ответил преподаватель, и его правая рука сама вскинулась, изобразив известный салютующий жест.

Тема дня была задана, и во время перерыва между парами я горячо рассказывал приятелю про недавнюю речь Президента и её великолепие. Вероятно, что-то было не так в моём рассказе, потому что приятель, выпучив глаза, перебил меня:

- Ты чё? Чё ты несёшь? Чё с тобой? Ты чё, ёлки-палки?

Хвала ему, не дожившему до сегодняшнего дня! После его слов я будто из комы вышел. Стало ясно, что на какое-то время я полностью потерял контроль над телом и мыслями. И я испугался. К доктору! Срочно к доктору!

Некогда громадный мужчина, похожий на великана, теперь выглядел высохшим и жалким. Он сидел, локтями упёршись в свой стол и обхвативши руками голову с взъерошенными каштановыми волосами. Рядом с ним стояла полная, ещё не распечатанная бутылка водки и гранёный стакан.

- Извините, я вас не послушал. Я смотрел Президента, и теперь мне хуже. Хуже с каждой секундой, - начал я.

- Ага. Знаю, - отрешённо ответил он, не поднимая головы, - Выгляни в окно. Всем хуже. Хуже с каждой секундой.

Я обошёл рабочее место доктора и выглянул в окно, которое выходило на проезжую часть. По тротуару шла орда людей. Выглядели они странно: руки вытянуты, языки наружу, глаза закатаны, а головы запрокинуты назад. Они издавали звуки. Я окаменел.

Потом кто-то из толпы заметил меня в окне. Вслед за ним заметили и остальные. И вот уже вся эта толпа смотрела на меня.

- Гордишься? – промычал тот, что стоял впереди.

- Люблю. Но любовь свою стараюсь сдерживать, не позволяя ей превратиться в нечто уродливое и разрушительное, вроде гордыни, способной в одночасье затуманить, опьянить, ослепить рассудок и одержать прискорбную победу над трезвостью мысли, без которой человек рискует обратиться в агрессивную машину, движимую идеологической чепухой навстречу духовной гибели.

На пару секунд воздух сковала холодная тишина.

- Зззземлефоб! – прорычал некто из толпы, скривившись в зверином оскале. Остальные подхватили, и улица наполнилась гулом. Толпа подалась в сторону главного входа в больницу. Я бросился к двери кабинета и закрыл её на замочек.

- И что теперь делать? – спросил я.

- Ничего мы не можем сделать, - ответил доктор.

- Должно же быть какое-то лекарство!

- Поздно. Ты, парень, беги, прячься и борись. А я свой выбор уже сделал.

Доктор повернул голову и посмотрел на бутылку водки. Затем открыл её и плеснул немного в стакан.

- Не нужно! – сказал я.

- Либо так, либо смерть, - ответил он, - Беги, они уже у двери.

Снаружи стали слышны шаркающие шаги, рычание и стук кулаков. Я смотрел на доктора. Доктор смотрел на стакан.

Я кинулся к окну, открыл его и выбрался на улицу. Доктор, смахнув слёзы с глаз, поднял стакан. Последнее, что я слышал – это глухой хлопок, с которым стакан упал на стол. Он накатил.

А я бежал. Бежал через охваченный пандемией город, через наводнённые толпами улицы, уворачиваясь от когтей и зубов. Я искал укрытие, но куда бы я ни шёл – всюду были Они. В конце концов, я нашёл заброшенное одноэтажное здание с заколоченными окнами, забрался в него и решил, что останусь там на ночь.

Сегодня 17-ое апреля 2014-го года. Я до сих пор нахожусь в том здании, служившем мне убежищем на протяжении всех 29-ти дней. Я не единожды предпринимал вылазки за продуктами и даже находил других выживших, но рано или поздно они либо сдавались, либо растерзывались Ими. Иногда мне тоже хочется стать одним из них, чтобы всё побыстрее закончилось, но я борюсь.

Говорят, эпидемия распространилась на соседний континент, на Ту Страну, и что грядёт битва между Ими из Той Страны и из Этой, и что эта битва будет концом всему, и что спасения нет. Говорят также, что кому-то в лабораторных условиях удалось воссоздать Zdraviy Smisl – сыворотку, которая способна всё остановить, и что нужно лишь научить Их её употреблять, и что так мы спасёмся. И обретём шанс начать всё заново.