Саймон превратил virgin в самое хипповое место 1 страница

1971-1972

Ещё до забастовки почтовых служащих, которая чуть было не привела к нашему краху в январе 1971 года, какой-то человек примерно моего возраста с южноафриканским акцентом вошел в мой офис на Саут Варф-роуд и представился как мой двоюродный брат. Саймон Дрейиер окончил Натальский университет и приехал в Лондон со ?100 и идеей задержаться там на некоторое время. Сначала он думал о получении ученой степени, возможно, беря пример со своего брата, который был специалистом по острову Родос, но в тот момент он искал себе работу.

Саймон сидел рядом с моей матерью за праздничным столом на Рождество, и она посоветовала ему связаться со мной. После того, как Саймон исчерпал гостеприимство родственников по материнской и отцовской линиям за время празднования Рождества и Нового года, он переехал в квартиру в Лондоне и отыскал магазин пластинок Virgin на Оксфорд-стрит. Менеджер Сэнди О'Конэл объяснила ему, что нужно дойти до Саут Варф-роуд, чтобы встретиться со мной. Он пришел как раз перед обедом.

Мы вместе пошли перекусить в греческий ресторан, который находился за углом, на Праэд-стрит. Там, за теплыми мясными шариками, чипсами и горохом, Саймон объяснил мне, чем он хотел бы заниматься. Во время учебы в университете он работал в южноафриканском отделении Sunday Times . Он рассказывал байки о том, как просиживал всю субботнюю ночь напролет, пока первый выпуск не был готов, и только после этого уходил с работы и шел в джаз-клуб, держа под мышкой свежую газету. Мы поговорили о журналистике и затем перешли к музыке.

Саймон был одержим музыкой. Из-за того, что я так рано оставил школу и никогда не учился в университете, я не знал, что это такое – проводить долгие вечера, лежа в большой компании и слушая музыку. И хотя музыка постоянно звучала в полуподвале, где мы работали над журналом Student , я был слишком занят, разговаривая по телефону с рекламодателями и договариваясь с типографскими работниками, чтобы вслушиваться в нее. Если я слышал пластинку, то знал, нравится она мне или нет, но не мог сравнить ее с пластинками других групп или распознать в ней влияние Velvet Underground. У меня складывалось впечатление, что Саймон слышал каждую пластинку, выпущенную каждой группой. Он не просто мимоходом восторженно высказывался о последнем альбоме группы Doors, он полностью был в курсе их творчества, знал, насколько группа шагнула вперед по сравнению с их предыдущей пластинкой, и где место данного альбома в контексте всей музыки. Он вел получасовую программу на Натальском радио, и очень скоро я осознал, что он знал о музыке больше, чем любой встреченный мной человек.

Мы разговаривали и о политике. Хотя я принимал участие в политических демонстрациях, например, в марше против войны во Вьетнаме к площади Гросвенор, это было ничто по сравнению с жестокостью южноафриканской политики. Саймон был с головой погружен как в музыку, так и в политику и рассматривал музыку как один из способов выражения политического протеста. Одним из студенческих приятелей Саймона по Натальскому университету был Стив Байко, который впоследствии возглавил негритянскую южноафриканскую студенческую организацию. Наставник Саймона, марксист, был застрелен членами правительственного Комитета бдительности прямо на глазах у своих собственных детей. Южноафриканское правительство тогда не терпело никаких проявлений политических разногласий. Саймону не разрешалось ставить песни с политическим или сексуальным подтекстом, например, те, что исполнялись Джимми Хендриксом или Бобом Диланом.

Когда мы перешли к кофе, я убедил Саймона работать в Virgin. Ему предлагалось закупать пластинки для музыкальных магазинов Virgin и для нашей почтовой рассылки по заказам. Мы избежали щекотливого разговора о зарплате, поскольку все в компании Virgin получали одинаково – ?20 в неделю.

Тони Мэлор перешел из журнала Student , где до сих пор работал, и стал составлять перечни почтовых рассылок пластинок. Мы все еще пытались продать Student другой журнальной компании, и хотя он не издавался больше года, Тони продолжал готовить макет следующего номера, чтобы произвести впечатление на потенциальных покупателей. Поэтому он был счастлив передать дело закупок пластинок Саймону и вернуться к более злободневным вопросам, касавшихся будущего Student . На прощание Тони завещал Саймону одно незыблемое золотое правило:«virgin никогда, никогда не продает пластинки Энди Вильямса. » и передал из рук в руки первый косяк за это утро.

– Не беспокойся, – сказал Саймон. – Я – последний, кто нарушит это правило.

С этого момента Саймон был предоставлен себе. Можно сказать, что я не пересекался с ним первые несколько месяцев. Продолжался роман с Кристен, и я прилагал усилия, чтобы она не возвращалась в Америку к своей учебе на архитектора. Я предложил ей работу по дальнейшей реставрации Манора.

– Давай! – сказал я. – Не обязательно учиться шесть лет, чтобы получить специальность архитектора. Просто начинай работать им!

Убеждать пришлось не слишком долго, в конце концов она согласилась и приступила к работе. Она была очень естественна и обладала превосходным вкусом. Со своими длинными белокурыми волосами и красивым, почти волшебным лицом, она вскоре стала узнаваемой участницей всех аукционов в Лондоне, поскольку старалась заполучить замечательные мебельные гарнитуры для Манора.

Пока Ник следил за издержками почтового бизнеса и магазинов пластинок Virgin, Саймон занялся составлением списков почтовой рассылки и самими магазинами Virgin Records, отбирая записи для закупки. Музыкальный вкус Саймона быстро стал определяющей чертой характера Virgin. Магазин пластинок – это не просто магазин пластинок: это арбитр вкуса. Я не представлял, какую музыку следует продвигать, но Саймон был полон чудесных планов о ввозе неизвестных зарубежных альбомов, которые можно было бы купить только у нас. Существовала тонкая грань между тем, что было «хиппово». и тем, что таковым не являлось, и Саймон превратил Virgin в самое хипповое место. Он начал импортировать пластинки прямо из Америки, доставляя их самолетом, чтобы превзойти других в конкурентной борьбе. Мы имели дело только с альбомами, потому что синглы по большей части были либо тупыми, либо свидетельствовали о неспособности лидеров выпустить альбом. В 1970-е серьезные группы, такие как Pink Floyd, Yes или Genesis редко выпускали синглы. Альбом воспринимался как квинтэссенция политической позиции, искусства и образа жизни. Серьезные группы не записывали танцевальной музыки, их музыка была предназначена для смакования лежа. Было очень много споров о различных записях одних и тех же песен, которые стали особенно интересными, когда появились американские альбомы: их обложки отличались от британских, а иногда содержали совершенно другие версии песен. В те дни были стандартизированы компакт-диски, чтобы потом появиться на рынке товаров массового производства по всему миру.

Помимо импорта, преимущественно из Германии, Франции и Америки, и тайной торговли пиратскими пластинками, мы также заработали много денег, имея дело с уничтоженными записями – то есть записями, которых уже не было в продаже и которые распродавались компанией звукозаписи со скидками. Занимаясь рассылкой пластинок по почтовым заказам, мы получали каждый день сотни писем с заявками на необычные записи. Таким образом, мы узнавали, на какие из них все еще имелся спрос. Дешево закупать эти популярные вещи и продавать их дальше было довольно легким делом.

Большинство людей полагают, что успех магазина пластинок зависит от их продаж. Фактически, в основе успеха Virgin, как в почтовых продажах, так и в магазинах, было умение Саймона приобретать пластинки. Ему удавалось выбирать музыкальные группы, пластинки которых в ведущих магазинах не продавались, и реализовывать их огромные партии через сеть магазинов Virgin. Он был настолько искушен в музыке, что знал, пластинки каких групп будут востребованы покупателями задолго до того, как эти исполнители добивались успеха: он уже тогда пользовался интуитивной «антенной». позволившей нам двумя годами позже открыть фирму звукозаписи. Без Саймона такой шаг был бы равносилен шагом в пропасть. Другим нашим гением был Джон Варном, который делал все, чтобы пластинки продавались, и писал рекламные слоганы для магазинов. Компания Virgin стала приобретать все большую известность. Лучшая музыка, звучавшая в магазинах и на складе целый день, продавцы и покупатели, вместе возлежавшие повсюду, курившие травку и рассуждавшие о том, как заполучить в высшей степени вожделенную американскую запись «Аэрозольной серой машины»[34]от van der graaf generator, секс, – что могло быть лучше для любого уважающего себя человека 21 года от роду.

Вместе с тем был еще и бизнес, которым надо было заниматься. В Маноре потихоньку шли строительные работы. Я страшился каждого звонка от Тома Ныомана, подбиравшего все необходимое: всякий раз он просил допол­нительных денег на приобретение еще какого-нибудь записывающего оборудования. В это самое время за мной числились таможенное взыскание и заем на приобретение поместья, и угроза тюрьмы все еще витала надо мной. У нас хорошо шли дела по почтовой рассылке заказов, но, казалось, это привлекает главным образом серьезных покупателей музыки, ищущих довольно редкие пластинки. Возможности дальнейшего расширения бизнеса представлялись ограниченными. Мы отдавали себе отчет в том, что если намереваемся заработать денег, то это возможно только благодаря открытию большего количества магазинов пластинок.

Мы с Ником приступили к программе серьезного расширения. К концу 1971 года и в течение всего 1972-го целью было открывать по магазину каждый месяц. К Рождеству 1972 года у нас было четырнадцать магазинов пластинок: несколько в Лондоне и по одному в каждом большом городе страны. Мы обнаружили, что помимо закупок пластинок для продажи, рекламы магазинов, подбора и обучения персонала, отлаживания систем учета денежных средств, решающим фактором в этом деле был расчет времени открытия магазина. После переговоров о сроке аренды, которые велись до тех пор, пока не оставалось сомнений, что арендодатель больше не уступит, мы настаивали на освобождении от арендной платы в течение первых трех месяцев. Это был один из ключевых моментов. Мы не согласились бы открыть магазин, не убедившись, что выбрали для него удачное место, и в результате успешно избегали множества затруднений. Если уж мы открывали новый магазин, то знали, что деньги от продажи пластинок за первые три месяца помогут заплатить за аренду предыдущего магазина. К тому же денежная выручка и отсутствие огромных накладных расходов демонстрировали, привлекает ли выбранное место достаточно людей, чтобы сделать магазин жизнеспособным.

Открывая один за одним магазины, мы извлекли для себя самые, разнообразные уроки, которые сослужили в дальнейшем хорошую службу. Мы всегда искали место на менее дорогом участке главной улицы, немного в стороне от большой дороги, там, куда могли привлечь покупателей без непомерной арендной платы. Также выбирали места, где собирались подростки. – около Часовой башни в Брайтоне или на Болд-стрит в Ливерпуле спрашивая местных ребят, где лучше устроить магазин пластинок. В каждом городе есть много невидимых линий, которые люди не будут переходить: улица может изменить характер пространства на двадцать ярдов вокруг.

Еще одна уникальная вещь, касающаяся розничной продажи пластинок, это скорость их распространения. Если выходит в свет большой тираж какой-нибудь пластинки, например, последний диск Дэвида Боуи, объем продаж можно рассчитать за несколько часов. Поэтому необходимо правильно ориентироваться и быть в курсе того, что продается сегодня. Эти сведения могут быть использованы, чтобы скорректировать количество и соотношение пластинок в других магазинах. Если у тебя нет в наличии пластинки, которая является бестселлером на сегодняшний день, то покупатель, конечно, пойдет в другой магазин, чтобы приобрести ее. Если ты однажды упустил возможность продать пластинку «hunky dory». ты никогда не получишь ее снова. Не бывает повторных продаж одной и той же пластинки. Хотя впредь у тебя всегда будет в продаже «hunky dory». до 70% денег от продажи этой пластинки ты получишь лишь за первые две недели с момента ее представления.

Сначала компания Virgin поддерживала имидж места, куда люди могут придти и провести время, слушая и выбирая пластинки, причем ставка явно делалась на своего покупателя и «хипповый» вкус. Кроме известных пластинок, мы хотели предлагать и более интересные записи. Наши магазины категорически отказывались продавать пластинки, которые пользовались массовым спросом среди девчонок-хиппи, вроде групп Osomonds или Sweet, хотя они и лидировали в чартах. Несмотря на убедительные аргументы Саймона по поводу стиля, наш отказ продавать записи Гарри Глиттера и звезд глэм-рока всегда слегка беспокоил меня, поскольку я видел, что кратко­срочная прибыль с их релизов шла мимо нас. Тем не менее, Саймон убедил меня, что если придерживаться нашего имиджа, то мы сохраним свою целостность и покупателей:«Это „правило Энди Внльямса“. Это не наш рынок».

Магазин на Ноттинг-Хиллгейт стал одним из лучших магазинов пластинок компании Virgin. Саймон начал курировать его, мы положили подушки на полу, чтобы можно было лежать там целый день. Люди стали приезжать в Лондон для того, чтобы просто сходить в один из магазинов пластинок Virgin, – это было свидетельством успеха. Если бы молено было продавать марихуану, мы бы и это делали. Подозреваю, что кое-кто из персонала на самом деле грешил этим. Продажа пластинок, общение с покупателями, советы, какую музыку стоит купить, добывание из-под полы последнего пиратского диска, посещение пабов и клубов для прослушивания новых музыкальных групп. – все это стало образом жизни.

Когда в марте 1972 года был открыт магазин пластинок Virgin на Болд-стрит в Ливерпуле, я не без гордости отметил, что в первую же неделю мы продали пластинок на ?10000. Неделей позже эта цифра составила ?7000. а еще через неделю сумма выручки снизилась до ?3000. К середине лета этот показатель упал до ?2000. и я поехал туда, чтобы выяснить, в чем дело. Магазин был набит битком. Рокеры сгрудились в одном углу, стиляги – в другом, а хиппи заняли все место на полу рядом с кассой. Звучала всевозможная музыка. Но никто ничего не покупал. Все находились в состоянии наркотического опьянения и были вполне счастливы, но никто не мог пробраться к кассе, а завсегдатаи не допускали в магазин других покупателей. Наша политика, направленная на то, чтобы к магазинам было такое же отношение, как к клубам, явно не оправдывала себя. В следующем месяце мы поставили у дверей человека, который мягко напоминал вошедшим, что они в магазине, а не в ночном клубе. Мы сделали освещение более ярким и передвинули прилавок и кассу ближе к окну. Это было примером тонкой грани между поддержанием определенной атмосферы в магазине и сохранением его прибыльности. Наконец, магазин стал получать ту же прибыль, что и вначале.

Кроме расширения сети магазинов, одной из наших основных трудностей было обеспечение себя пластинками для продажи. Некоторые фирмы звукозаписи, в том числе и Poly Gram, отказывались снабжать нас, потому что мы продавали пластинки со скидками, а это задевало интересы основных розничных торговцев. Другие компании звукозаписи, поскольку сомневались в нашей платежеспособности. Ник и Крис Стайлианоу (Крис-Грек, который присоединился к нам в качестве менеджера по продажам) обзванивали всех возможных поставщиков и, в конце концов, нашли экстраординарное решение: крохотный магазин пластинок в Илинге, носивший имя Pop-in: и управляемый Раймондом Лареном. Раймонд был готов использовать свой счет, чтобы покупать пластинки для нас. Для него это было хорошим бизнесом, поскольку он мог, заказывая пластинки сверх своих собственных нужд и передавая их нам, получать 5% прибыли.

Впервые заключив подобную сделку с Раймондом, мы дали ему список пластинок, которые надо было добавить к его заказу. Потом Тони или Саймон подъехали на машине, забрали их и развезли по трем-четырем магазинам Virgin. pop-in был маленьким магазином с матовыми черными стенами, на которых плохо держались афиши Нейла Лига и «Сержанта Пеппера». Было трудно протискиваться внутрь магазина и потом обратно с коробками пластинок, но нам удавалось справляться. В следующем году, поскольку мы открывали все больше и больше магазинов, количество пластинок, проходящих через Раймонда, возросло. Вскоре Раймонд заказывал тысячи пластинок на фирмах грамзаписи, а мы посылали грузовик, чтобы забрать их. Мы по-прежнему пытались выйти на фирмы грамзаписи напрямую, но они продолжали игнорировать нас. Скоро компания Virgin стала одной из крупнейших по продаже пластинок в стране, и зрелище, которое представало глазам у магазина Раймонда, было смехотворным: перед входной дверью – ряд фургонов, из которых выгружались сотни экземпляров пластинок, и люди, шатаясь под тяжестью коробок, несут их через магазин к запасной наружной двери, где загружают в другие фургоны, которые, в свою очередь, развозят пластинки по магазинам компании Virgin. С этим надо было что-то делать. Мы по-прежнему были вынуждены платить дополнительные 5%, чтобы покупать пластинки через Раймонда. Тогда Ник и я снова поехали на фирмы грамзаписи и рассказали про существующую цепочку. Те согласились продавать нам пластинки без посредника, и комедии, в которой Раймонд Ларен из Илинга неплохо зарабатывал деньги, пришел конец. Он снова стал продавать несколько дюжин пластинок в неделю, а для его бухгалтеров так и осталось загадкой, что же произошло с этим удивительным магазином.

Весь 1972 год у Саймона был любовный роман с южноамериканской девушкой, и он собирался покинуть Virgin и жить в Чили со своей возлюб­ленной. Манор был, наконец, готов к записи музыкантов, по всей стране было открыто двадцать магазинов пластинок Virgin, и наша торговля по почтовым заказам процветала. Саймон проработал со мной год, и хотя никто не ожидал, что он останется дольше нескольких месяцев, я неожиданно понял, насколько он жизненно необходим для компании. Благодаря его музыкальному вкусу были открыты новые магазины Virgin, и они стали именно тем местом, куда хотелось пойти и купить пластинки. Было «хиппово» провести день, слоняясь по магазину пластинок Virgin, тогда как ни один уважающий себя подросток не стал бы целый день околачиваться в Woolies. Доверие покупателей, о котором Саймон всегда говорил, и отказ от продажи пластинок групп типа Osomonds, действительно приносили плоды. Музыкальная пресса теперь обращала внимание на то, каких музыкантов пропагандировала компания Virgin. Когда в своих витринах мы выставили пластинки немецкой электри­ческой группы Tangerine Dream, это стало предметом обсуждения. Фирмы грамзаписи начали обращаться с вопросом, не могут ли наши магазины пласти­нок проводить специальное представление групп, чью музыку они продают. Я старался убедить Саймона остаться, но он был настроен уехать. Его девушка отправилась в Чили первой, с тем, чтобы через месяц Саймон присоединился к ней. В течение этого месяца он неожиданно получил письмо, которое начиналось словами «Дорогой Саймон» и все отменяло, Он был ужасно огорчен, но в то же время стало ясно, что его будущее связано с Лондоном намного больше, чем с Южной Америкой или Южной Африкой. Поскольку у компании Virgin была сеть магазинов пластинок и студия звукозаписи, мы начали думать о реализации третьей части грандиозного замысла, который обсуждали когда-то за нашим первым ланчем в греческом ресторане, – фирме грамзаписи Virgin.

Если бы Virgin учредила фирму грамзаписи, мы предложили бы артистам студию звукозаписи (за плату). могли бы производить и выпускать их грампластинки (получая на этом прибыль). к тому же у нас большая и все увеличивающаяся сеть магазинов, где мы могли бы рекламировать и продавать эти пластинки (обеспечив себе розничную прибыль). Три сферы деятельности были обоюдосочетаемыми, и это могло быть полезным группам, с которыми мы подписали бы договор о сотрудничестве. В нашей власти было снизить цены на услуги студии в Маноре, то есть, на стадии производства, и в большем масштабе провести рекламу пластинок в магазинах, то есть, на стадии розничной продажи, в то же самое время не забывая и о прибыли.

Мы с Саймоном составили соглашение, в соответствии с которым он учреждал и открывал новую фирму грамзаписи Virgin Music. Он будет владеть 20% прибыли компании, которая впредь будет отделена от музыкальных магазинов Virgin. И первым человеком, которого Саймон и я хотели записать, был тот третий запасной гитарист из мюзикла «Волосы». Майк Олдфилд.

Из-за матери-алкоголички у Майка Олдфилда было трудное детство. Он часто запирался в своей комнате на мансарде и учился игре на разных музыкальных инструментах. Когда ему было четырнадцать лет, он сделал первую запись с сестрой Салли, которая исполняла народные песни. Они с сестрой основали фольклорный дуэт Sallyangie и записались на студии Transatlantic Records. К пятнадцати годам Майк покинул дом и стал играть на гитаре бок о бок с Дейвом Бедфордом и группой Кевина Аэррса Whole Worlctf На две недели в октябре 1971 года Майк был приглашен в качестве сессионного гитариста к певцу Артуру Льюису, который записывался в Маноре. Майк начал общаться с Томом Иыоманом, и однажды набрался мужества и дал Тому магнитофонную запись своей музыки. Майк сделал ее само­стоятельно, старательно накладывая одну инструментальную партию на другую. Это оркестровое звучание различных музыкальных инструментов длилось восемнадцать минут, никак не называлось и не дополнялось вокалом. Том послушал запись и описал ее как нечто «сверхромантичное, грустное, трогательное и блестящее». Позже Том дал послушать запись Саймону, когда тот появился в Маноре, и он был поражен услышанным. Саймон попытался помочь Майку обратиться к нескольким записывающим компаниям, но те не проявили никакого интереса.

Годом позже мы с Саймоном сидели на борту моего плавучего дома, и, наконец, пришли к решению открыть фирму грамзаписи. Позвонили Майку. К нашему восторгу он так ни с кем и не сотрудничал. Он чувствовал себя совершенным изгоем в индустрии звукозаписи и был ошеломлен, что мы всерьез хотим выпустить в свет его музыку. Он сразу же пришел на корабль, чтобы встретиться с нами. Я предложил Майку вернуться в Майор и жить там: в этом случае, когда бы студия ни была свободна, он и Том Ньюман могли: вместе работать над пластинкой.

– Мне, однако, понадобится взять напрокат некоторые инструменты, – предупредил меня Майк.

– Какие именно? – я вытащил свой ежедневник и приготовился записывать.

– Хорошую акустическую гитару, испанскую гитару, орган Farfisa, точный бас Fender, хороший усилитель Fender, глокеншпиль, мандолину, меллотрон…

– Что это? – я обвел в кружок последнее название.

– Без этого можно обойтись, – уступил Майк. – Треугольник, гитара gibson… И, конечно, несколько музыкальных подвесок.

– Что такое музыкальные подвески? – спросил я.

– Колокольчики в виде трубок, tubular bells.

Я записал себе tubular bells и отправился на поиски всех этих инструментов в музыкальный магазин. Гитара стоила ?35. испанская гитара – ?25. усилитель – ?45. мандолина – ?15. а треугольник я купил на распродаже за ?1. tubular bells стоили ?20.

– ?20 за tubular bells? – сказал я. – Надеюсь, они стоят этих денег.

7. Это называется «Трубочные колокольчики» [35]. Я никогда не слышал ничего подобного

1972-1973

Поскольку Майк Олдфилд был первым артистом, с которым мы заключили договор, мы понятия не имели, какого рода контракт ему предложить. К счастью, Сэнди Дэнни, первоначально певшая в составе Fairport Convention, но сейчас выступавшая сольно, недавно записывалась на студии в Маноре. Мы стали друзьями, и я попросил, чтобы она предоставила мне копию контракта с фирмой Island Records. По всей видимости, это был стандартный контракт, который island records заключала со всеми, и мы перепечатали его слово в слово, заменяя Island Records на Virgin Music и Сэнди Дэнни на Майк Олдфилд. Выходило, что Майк обязуется записать десять альбомов для Virgin Music и получит в качестве гонорара 5% отчислений от 90% оптовой стоимости пластинки (10% удерживалось фирмой звукозаписи на оплату упаковочных издержек и бой при транспортировке). Поскольку у Майка не было денег, мы предложили ему обычную в компании Virgin зарплату, которую все получали, – ?20 в неделю. Мы вычли бы эти деньги потом из будущих его авторских гонораров, если бы таковые когда-нибудь матери­ализовались. Хотя Саймону и мне очень нравилась музыка Майка, мы никогда не думали, что сможем заработать на ней деньги.

В 1973 году Майк продолжал работать над записью того, что позже стало известно как «tubular bells». Это было фантастически сложной последователь­ностью записей, с технической точки зрения, они с Томом Ньюманом проходи­ли ее снова и снова в студии звукозаписи, микшируя, перезаписывая и регулируя слои музыки. Майк играл больше чем на двадцати музыкальных инструментах и сделал свыше 2300 записей, прежде чем остался доволен. В продолжение всего этого времени мы по-прежнему пытались сдать студию в Маноре в аренду любой группе, которую могли найти, поэтому Майка часто прерывали, И он был вынужден убирать свой набор инструментов, чтобы освободить место для Rolling Stones или Адама Фейта.

Фрэнк Заппа имел репутацию одного из самых оригинальных, новаторских и скандальных исполнителей рок-музыки. Его альбомы «Мы занимаемся этим только ради денег» и «Ласки разорвали мою плоть»[36]. были наполнены острой сатирой, и когда он приехал в Манор, чтобы разузнать о возможностях здесь записаться, я был уверен, что он оценит розыгрыш.

Я вез Фрэнка на машине из Лондона, с энтузиазмом расписывая чудесный феодальный особняк, в котором находилась наша студия. Но вместо того, чтобы свернуть на дорогу к Шиптон-он-Червелл, сделал крюк до близлежащего местечка Вудсток. Я свернул с дороги под величественной аркой и по длинной, выложенной гравием дороге подъехал к дверям великолепного дома.

– Поставлю машину, – сказал я Фрэнку. – Просто постучите в дверь и назовите себя.

Дверь открыл лакей в униформе. Как это ни странно, он не узнал Фрэнка Заппу и совсем не обрадовался сообщению, что длинноволосый музыкант приехал, чтобы остановиться здесь. Известно ли Заппе, спросил лакей, что он постучался в дверь дворца Блейгейм, который является родовой собствен­ностью герцогов Мальборо.

Фрэнк вернулся в машину, уверяя меня, что оценил шутку. Но он никогда не записывался в Маноре.

Летом 1972 года один из наших соседей предпринял шаги, чтобы закрыть студию в Майоре. Хотя, согласно проектировочному разрешению, мы могли использовать студию в дневное время и не могли работать в ней ночью, именно ночью все музыканты действительно хотели работать. По определению, студия звукозаписи – звуконепроницаема, но один из наших соседей предположил, что мог слышать музыку, и она – причина его бессонницы. Он продолжал опротестовывать нашу просьбу разрешить записи ночью. Пока мы имели возможность записывать артистов ночью, у Манора были некоторые преимущества перед другими студиями звукозаписи, в противном случае, группы перестали бы приезжать из Лондона.

Мы начали скрытые военные действия против этого соседа. В студии звукозаписи установили некую конструкцию из консервных банок и внизу обвязали их длинным куском лески. Леска была протянута вдоль подъездной аллеи и спускалась вниз к дороге. Мы по очереди сидели в засаде, держа в руках эту леску. Сидеть надо было всю ночь, и я помню запах медуницы и травы и громкую возню барсуков. Но нет, это было предательским поскрипыванием обуви нашего соседа, когда он шел по дороге. Когда он подходил к нашей подъездной аллее, мы превращались в слух. Едва услышав, что он приближается, мы дергали за леску, которая заставляла все банки в студии звукозаписи с грохотом падать на пол. Неважно, чем в этот момент были заняты музыканты, все должны были бежать в главное здание и пить кофе. Когда сосед подходил к окну, все, что он мог видеть, – это группа людей, мирно сидящих за кухонным столом. Когда он стал вызывать полицию, срабатывал тот же трюк. Мы дергали за леску, как только полицейская машина выезжала из-за поворота. После нескольких очевидно ложных вызовов полиция перестала приезжать. Но сосед по-прежнему блокировал разрешение на запись музыки по ночам.

Мы все еще пользовались своими ухищрениями, когда Пол и Линда Маккартни приехали в Манор, чтобы записать «band on the run». Это было в июне, ночи стояли жаркие, и воздух был тяжел и неподвижен от запаха жасмина, растущего во внутреннем дворе. Линда Маккартни держала дверь в студии открытой, чтобы хоть какой-то свежий воздух проникал внутрь. Я дежурил за оградой, и всякий раз, слыша обрывки музыки, бежал закрыть дверь. В один из таких моментов, когда я уже вернулся к себе, Линда в очередной раз распахнула дверь и крикнула:«Кто постоянно закрывает эту проклятую дверь?» К счастью, наш сосед не выходил на этой неделе, поскольку я сомневаюсь, чтобы Маккартни были в восторге от сооружения из банок, падающего на них, и безумного рывка на кухню.

Однажды раздался звонок у входной двери, и я увидел пожилых мужчину и женщину. Они спросили, не возникало ли у меня проблем с мистером Сотеллом, соседом. Когда я ответил, что он единственный, кто опротесто­вывает наше планировочное разрешение, они сказали, что он делал то же самое и по отношению к ним, когда въехал в свой дом. Они хотели перестроить сарай, чтобы их престарелая мать могла жить рядом, но мистер Сотелл не давал согласия, и так длилось до тех пор, пока в один прекрасный день он не попросил за это денег. Получив ?500. он забрал свою апелляцию.