Глава 24. Путь к Сухельпорту. 4 страница

– Дела у меня… важные…

– У тебя дом есть?

– Я – хонанд. Мой дом – Дорога.

– Ты это уже говорил. Я помню.

– Чего же ты ещё хочешь услышать?

– Твоя мать. Ты же говорил мне о ней. Где она сейчас? В Вестланде?

Бахт некоторое время не отвечал, но не потому что не расслышал вопроса или заснул. Царра почувствовал себя неловко от того, что возможно затронул слишком личное. Он хотел было извиниться, но хонанд ответил:

– Я не видел её очень давно. Её не стало, едва я начал говорить.

– А отца ты не искал?

– Искал.

– И что?

Хонанд буркнул что-то под нос и отвернулся.

– Нашёл? – допытывался его товарищ.

– Чего пристал?

– Да так, поговорить. Мне кажется, ты очень одинок.

– Что тебе ещё кажется?

Царра усмехнулся на то, как друг ощетинился, словно ёж, к которому протянули руку.

– Тяжело, наверное, прощаться каждый раз? – спросил он.

– Я привык уже.

– Мне кажется, к этому нельзя привыкнуть.

– Ну, а что ещё поделать?

– Не знаю.

– Не знаешь, тогда спи.

Бахт замолчал и вскорости заснул, негромко посапывая. Его друг ещё некоторое время смотрел в небо. Грустные мысли не давали покоя.

Ему было хорошо в доме Заргара. Тоска по счастью схватила за сердце, которое не хотело понимать, зачем надо непременно уходить. Вспомнилась долина Хйало, тихая, уютная и неудержимо захотелось вернуться туда.

Но путник через силу посмеялся над собой – ведь нельзя потакать своему сердцу. Уж больно переменчив человек, желания его сменяют друг друга подобно облакам в ветреный день и ежели гнаться за каждым, не хватит ни сил, ни самой жизни.

Долго размышлял Царра о своей судьбе, но всё-таки уснул, а на рассвете, когда ярко-красное солнце, словно не решаясь, сонно выглядывало из-за горизонта, странники отправились в дорогу.

– В добрый путь, друзья, – попрощался с гостями хозяин, под уздцы выведя их коней за ворота.

– Оставайся с миром, Заргар, – улыбнулся Бахт. – Ты и твоя семья.

– Возьмите вот припасов в дорогу.

Царра принял от ювелира увесистый мешочек из холщёвой ткани.

– Что там?

– Сушёный инжир и курага. Зара вам в дорогу собрала. Пожуёте на привале и нас вспомните.

– Непременно вспомним. Спасибо большое.

В прохладном воздухе утренней пустыни еле слышно звенели невидимые глазу струны. Это натягивались и с каждым новым шагом рвались тонкие нити, соединявшие души этих людей.

Друзья покинули город, и двинулись на юго-запад. Оглянувшись, Царра увидел фигуру Заргара, стоящего на крыше своего дома и на прощание машущего рукой своим гостям. Рядом с отцом стоял и Гамай, тоже махая им вслед. Путник поднял руку в ответном жесте и тронул пятками бока вороного.

Порхар быстро исчез из виду, растаял подобно снегу. Кони шли по безлюдной местности. В бурдюках, притороченных к сёдлам, плескалась вода, и полоска небокрая дрожала в раскалённом солнцем воздухе. Мелкая, почти невесомая пыль взвивалась при каждом шаге коней и, немного покружась, снова оседала.

Пять долгих дней ехали друзья через пустыню, и к концу шестого местность начала заметно преображаться. Серая пыльная земля сменилась каменистой равниной, пройдя по которой путники оказались в краю, волнующемся ковылём.

– Вот мы и в Диких Степях, дружище, – сообщил хонанд, прикрыв глаза от солнца, висевшего в ярко-синем небе и готовившегося свалиться за земную кромку.

Он придержал коня и немного привстал в стременах, оглядывая горизонт.

– Значит так, – задумчиво сказал Бахт. – Слева от нас море…

Он указал рукою в ту сторону, где по его расчётам оно должно было быть. И вне всяких сомнений было.

– Днях в трёх пути отсюда. А прямо перед нами, до самого Сухельпорта, степи и кочевники – «наши старые знакомые», как любят повторять варгрикские ратники.

– Похоже, что и наши тоже…, – с доброй иронией хмыкнул его спутник.

– И не говори…, – Бахт опустился в седло. – Помоги нам Небо.

Путники продолжили путь, оставив за спиною безжизненные края.

– Дорога, дорога… Когда же ты кончишься? – прошептал Царра, вглядываясь в горизонт.

– Вечно ты недоволен, – хмыкнул хонанд. – То тебе в Дорогу побыстрее, то скорее бы она закончилась. Ты определяйся уже, что тебе больше по душе.

Его спутник махнул рукой на эти слова. Мерно покачиваясь в такт шагам Хиска, он задремал под приглушённый стук копыт и шелест степных трав.

Глава 26. Дикие Степи.

Дорога уводила друзей за горизонт, туда, куда чуть горьковатый от полыни ветер гнал зелёные волны. Путники неспешно плыли по ним, словно два одиноких челна. Травы буйно цвели, густым покровом укрывая землю, которая ещё была досыта напоена вешними водами. Лето Только-только началось, и каждый стебелёк спешил расти, пока солнце не иссушило его.

Запах степного разнотравья пьянил, как пьянит только свобода, и от него слегка кружилась голова, от этого непередаваемого запаха. Ветер тонкими пальцами трепал волосы странников, путался в гривах их коней и снова летел по бескрайнему простору. В небе над равниной, раскинув мощные крылья, парили два орла, широкими кругами неторопливо облетая свои владения.

Степь, словно кокетливая девушка, меняла наряды, стараясь показать всё их неповторимое многообразие. Цветущий буркун, над которым деловито гудели дикие пчёлы, редкие седые солончаки и одинокие деревья составляли непередаваемый образ девственной земли, отродясь не знавшей плуга. Полынь покрывала обширные пространства, доставая коням до наперсий, и те брели в ней, будто переходили вброд слегка волнующиеся воды. Жёлто-зелёная пыльца окрашивала сапоги всадников, пропитывая собою одежду и навсегда въедаясь в ткань дорожного платья.

Путники ехали всё больше молча, изредка перебрасываясь скупыми словами. Они шли уже неделю, а навстречу им никто не попадался, хотя следы кочевников были всюду – отпечатки конских копыт на берегах небольших степных озёр и следы старых стоянок с чёрными кругами давно остывших очагов.

– Где же люди? – удивлённо огляделся по сторонам Царра, когда они наткнулись на следы первого из поселений.

– Откочевали, наверное, – ответил хонанд. – С приходом жары некоторые кланы, те, что живут в северных становищах, уходят на летние кочевья к высокогорным долинам. Там прохладней и пастбища тучнее.

– Если есть те, что уходят, наверняка есть и такие, что остаются?

– Ну, а как же. Кланы, живущие в глубине Диких Степей и южнее, у моря.

– Почему не уходят?

– Сам у них спросишь, – усмехнулся Бахт. – Когда встретим.

Друзья продвигались всё дальше, с каждым шагом углубляясь в царство разнотравья. Они с осторожностью пробирались по нему, словно по чужому двору, стараясь не шуметь и не тревожить покой его обитателей – серой перепёлки, вдруг выпорхнувшей из-под копыт Хиска, дроф, настороженно вытягивающих шеи из высоких зарослей, и чёрных туров, что мирно паслись вблизи извилистых полос камыша, прятавших за собою мелкие степные речушки. На их небольших разливах, там, где в солнечном свете поблескивала вода, аисты высматривали лягушек и зазевавшуюся рыбу. Они неторопливо прохаживались по затокам, выхватывая из мелководного ила свой улов. Степь была полна жизни, только людей всё также не было видно.

Лишь однажды на линии горизонта пронеслась крохотная точка. Зоркие глаза хонанда даже на таком огромном расстоянии определил, что это юноша–степняк. Всадник их не заметил, и нельзя было сказать наверняка, хорошо это или нет. Ведь неясно было, что принесла бы им встреча с людьми, с которыми полгода назад они до смерти бились под стенами Крунеберга.

В один из дней странствия по Диким Степям, будучи, по словам Бахта, в самом их сердце, путники остановились на ночлег под уже ставшим родным куполом звёздного неба. Стоянку устроили на берегу безымянной речки, одной из тех, что в изобилии встречались в этой части Степей. Камыш почти поглотил её, оставив узкие проходы и небольшую заводь, мелкую и чистую, словно созданную для того, чтобы поить коней. С ликованием обнаружив в ней изобилие рыбы, хонанд руками поймал двух больших и очень ленивых карпов. Ему это не составило особого труда, поскольку те даже не пытались уйти, а ждали, когда их схватят, доверчиво пощипывая покрошенный им кусок лепёшки.

– Ты только посмотри, какие красавцы, – радостно приговаривал Бахт, один за другим выбрасывая свой улов на бережок.

Пока в поисках соли он возился с дорожными сумками, Царра пошёл собрать сухостоя для костра. Только принялся он ломать ветки, как вдруг на него налетел Хиск и, отбросив грудью, с диким ржанием принялся топтать кустарник.

– Змея! – заорал хонанд, указывая на толстый чёрный хвост, в конвульсиях извивающийся под копытами скакуна. Его друг вскочил на ноги и, выхватив из-за пояса поххарский кинжал, рассёк аспида пополам.

– Обошлось, – радостно выдохнул он и повернулся к вороному, чтобы успокоить. – Тихо-тихо, обошлось всё, обошлось. Спасибо тебе, родной.

Конь фыркал и мотал головой, всё ещё нервничая.

– Молодец, молодец, Хиск, – приговаривал Царра, поглаживая его по шее. – Спас меня, мой хороший…

И вдруг…

– Эй, Хиск. Хиск! Ты чего?

Вороной неуверенно затоптался на месте. Ноги его подогнулись и, тяжело дыша, он завалился на землю. Попытался, было подняться, но не смог.

– Хиск! Что с тобой? – закричал Царра, обхватив шею коня, и позвал Бахта. – Да помоги же!

Подскочив к вороному, хонанд быстро осмотрел его передние ноги и сокрушённо покачал головой, потрогав две крошечные кровоточащие ранки над левым копытом.

– Всё-таки ужалила. Плохо дело, дружище.

– Что же делать!?

– Сейчас попробуем помочь, – пробормотал хонанд, роясь в своей седельной сумке. – Сейчас, сейчас. Да где же ты?

– Быстрее, дружище, – с мольбой торопил его Царра, неотрывно глядя в глаза своему коню.

– Ага. Вот она, – облегчённо выдохнул Бахт и с радостной улыбкой достал кожаный мешочек. – Нашёл.

– Что это?

– Трава лечебная. Должна помочь.

Хонанд опустился на колени перед тяжело дышащим конём и, развязав тугой узел, засыпал зелёный порошок в ранки вороного. Тот захрапел, пытаясь подняться, но его наездник прижал своего товарища к земле крепко и вместе с тем нежно, насколько могли сочетаться эти два понятия.

Хотя, что здесь удивительного? Жизнь человеческая полна соседством куда более несочетаемых вещей.

– Потерпи немного, потерпи, – приговаривал Бахт, с невероятной заботой обхаживая вороного. – Печёт, знаю. Ой, как печёт. Но по-другому нельзя. А что боль? Боль… Она не вечна. Она пройдёт. Так всегда бывает.

– Поможет лекарство? – с надеждой спросил у хонанда его товарищ.

– Должно помочь, – кивнул тот и сказал. – Да отпусти ты его. Он не будет баловать. Сам всё понимает. Напуган просто… Как и ты.

Царра осторожно отпустил коня, который, действительно, продолжал спокойно лежать на траве и дышал также часто, как и он сам.

– Будем ждать, – со вздохом сказал хонанд. – Это всё, что нам остаётся. Оставь его. Пусть отдохнёт. Сейчас зелье подействует и всё будет хорошо.

Он подошёл к кустарнику и, внимательно осмотрев, с преогромной осторожностью поднял с перепаханной копытами земли ещё живую змеиную голову.

– Достала–таки, гадина, – пробормотал он, глядя, как та бессильно открывает и закрывает рот.

– Что это за тварь? – спросил Царра, через плечё друга рассматривая аспида.

– Намардмар. У неё самый страшный яд на свете. Если не убьёт, то наверняка покалечит, – Бахт отшвырнул подальше безопасную теперь голову и зло бросил ей вдогонку. – Подыхай!

Друзья обустроили ночлег и развели небольшой огонь. Они подождали немного, пока прогорят дрова, и принялись готовить ужин. Живот ведь такая штука, что и беду попросит подождать. Да и сытому волноваться легче.

Бахт ловко почистил карпов и затолкал в их выпотрошенные брюха душистые травы, что росли тут же, у воды. Над углями он поставил железную решётку. Её он прихватил с собою из недавнего каравана, пополнив ею свой набор дорожной посуды. Незаменимая вещь, если надо было что-то зажарить в отсутствии сковороды и масла.

Пока рыба готовилась, друзья пили вино, по очереди передавая друг другу небольшой бурдючок, и жевали остатки сушёного инжира. Бахт периодически переворачивал рыбу и сбивал пламя с углей, норовивших разгореться от капающего на них жира. Через некоторое время он с блаженством потянул ноздрями дразнящий аромат, что шёл от углей.

– Ух, как пахнет. Пора уже доставать, а то сгорит наш ужин.

Царра рассеяно кивнул, не следя за тем, как его товарищ, дуя на пальцы, снимает с решётки готовых карпов. Он был занят думами о вороном и постоянно оборачивался, проверяя его состояние. Тот начал понемногу отходить. Видимо, подействовала трава хонанда. Глаза коня ожили, туманная поволока, начавшая было их затягивать, исчезла, и снова он смотрел на седока своими чёрными углями.

Друзья быстро утолили голод и, постелив на земле дорожные плащи, приготовились к ночлегу. Бахт бросил на угли собранные дрова, разведя большой огонь, а сверху положил охапку срезанного камыша.

– Комаров отгонять, – пояснил он другу, решив, что тому непонятны его действия. Но тому, по правде сказать, было не совсем интересно. Он всё наблюдал за Хиском.

Так уж устроены люди – переживают самозабвенно и успокоить их не в силах тысячи заверений, особенно, когда речь идёт о дорогом для них и близком.

Царра тоже был человеком. Ведь по всему было видно, что вороной поправится и жизни скакуна ничто не угрожает, но всю ночь его наездник не находил себе покоя. Хотя, стоит признать, что даже если бы и захотел, всё равно бы не смог – не слабее беспокойства заснуть толком не давали комары. Просыпаясь, он хлопал себя по щекам, вставал, чесал места укусов и, подходя к коню, тревожно прислушивался к его дыханию. Убедившись, что всё хорошо, он бросал в тлеющий костёр охапку сырого камыша и снова пытался заснуть, по-доброму завидуя Бахту, который беззаботно похрапывал под своим плащом.

Утром, когда на краю степи забрезжил рассвет, и друзья проснулись от принесённого им холода, Хиск был уже на ногах. Но путь продолжить они не смогли – вороной охромел.

– Что делать будем? – удручённо спросил Царра, поглаживая коня по гриве и с надеждой глядя на Бахта. Немного призадумавшись и оглядевшись вокруг, тот показал рукой на восток.

– Здесь озеро есть недалеко. Туда надо.

– Зачем?

– На его берегах трава растёт. Целебная. Ты её сразу найдёшь – листики у неё кругленькие такие, с синими прожилками. Сложно перепутать. Быстро нарвешь её и бегом сюда.

– Я один пойду что ли?

– Один.

– Я хоть коня твоего возьму.

– Нельзя.

– Почему?

– Ты должен сам.

– Но почему?

– Слишком много ненужных вопросов, – поморщился Бахт.

– Не понимаю тебя.

– Это и неважно. Просто иди к озеру и всё.

Слова друга весьма удивили Царру, но спорить он не стал, надо было спасать вороного от хромоты. Он взял меч и побежал в направлении, указанном хонандом. Ярчайшее рассветное солнце слепило его. Чуть прижмурившись, он плохо видел, что перед ним, но шага не сбавлял. Он бежал долго, пока недавняя рана не напомнила о себе, и в груди не стало жечь. Но и тогда он не сбавил темпа. Лишь начав задыхаться, он перешёл на шаг, даже не допуская мысли о том, чтобы остановиться хотя бы на мгновение. В сущности, он правильно поступил – трудно заставить себя продолжать движение после того, как позволил краткий отдых. Лучше уж рухнуть без сил, чем не найти их для того, чтобы подняться.

Вскоре посреди изумрудного степного ковра показался блеск водной глади. Направившись туда, Царра вышел к берегу небольшого озера.

– Где же эта трава? – тяжело дыша, прошептал он про себя и, присев на корточки, принялся разглядывать землю вокруг себя. – Где же она?

– Ищешь чего? – как гром с ясного неба грянул в степной тиши голос, и Царра вскочил, выхватив меч.

В белых одеждах и с посохом в сухой смуглой руке перед ним стоял, взявшись будто ниоткуда, старик. В синих глазах его плескался смех.

– Кто Вы? – выдохнул Царра, пряча меч в ножны.

– Я – Рахбан. Может, назовешь и своё имя?

– Царра, сын Ларвая.

– Хм…

Старик подошёл ближе и внимательно поглядел ему в лицо, затем кивнул утвердительно:

– Сын Ларвая.

– А Вы…

– Живу здесь, – улыбнулся Рахбан.

Его собеседник огляделся и ничего похожего на жильё не увидел.

– Да, дома нет, – засмеялся старик, прекрасно понимая, чем тот удивлён.

– Как же так?

– Да разве нужен дом тому, для кого весь мир – Дорога?

Царра пожал неуверенно плечами.

– Что привело тебя ко мне? – спросил Рахбан, оперевшись на свой посох.

– К Вам?

– Ну, да. Ты же к озеру пришёл?

– К озеру.

– Вот, видишь. Значит, ко мне.

– Я ищу лечебную траву.

– Эту, что ли? – старик указал концом посоха на травку с кругленькими листиками и синими прожилками.

– Её самую, – обрадовался Царра и поразился своей невнимательности. – Как я её не заметил?

– Порой мы не видим того, что под самым нашим носом.

«Знакомые слова», – хмыкнул путник и, сорвав травинку, пробормотал:

– А сколько надо-то? Бахт не сказал.

– Одной вполне достаточно, – уверенно сказал Рахбан. – Хватит за глаза.

– Точно? – не поверил Царра и потянулся, чтобы сорвать ещё, но старик остановил его, легонько стукнув посохом по руке.

– Одной будет достаточно, – раздельно произнёс он, чтобы до непонятливого собеседника дошло.

Тот неохотно распрямился, вертя в руке одну травинку.

– Да достаточно, говорю тебе. Достаточно, – улыбнулся старик, читая у того на лице сомнение, и добавил. – Это ведь бавар–трава. Одна её стеблинка имеет такую же силу, как и целый стог, а охапка, как один листочек.

– Ну, раз так…, – пытаясь поверить в это, произнёс Царра и спрятал бесценную траву в мешочек на поясе. – Тогда я пойду.

– Счастливого пути, сын Ларвая, – кивнул ему Рахбан.

– И Вам, уважаемый, оставаться в мире, – поклонился тот и поспешил обратно, туда, где ждал его помощи верный Хиск.

Обратный путь показался ему короче, как всегда и бывает. Он быстро нашёл своих товарищей и незамедлительно дал коню бавар–травы, с удивлением наблюдая за тем, как на глазах поправился вороной, а хромота его исчезла, как и не было её.

Солнце стояло высоко и, собравшись в дорогу, друзья продолжили свой путь.

– Я встретил удивительного старика, – сказал Царра другу, когда степь снова ложилась под копыта его коня.

– У озера?

– Ну, да. Он мне помог бавар–траву найти.

– Рахбан, что ли? – хитро прищурился Бахт.

– Он самый. А ты откуда знаешь, как его зовут?

– Так это знакомец мой. Он как раз в этих краях обитает. На берегу озера. В сердце Диких Степей.

– Хонанд?

– Ещё какой. Брат нашего с тобой знакомого…

– Это которого?

– Бархлика.

– Да ты что?

– Одного мы с ним роду племени.

– Почему же ты не пошёл к озеру, если здесь твой соплеменник живёт? – удивился Царра.

– Ну, во-первых, Хиск – твой конь и поэтому идти должен был ты.

– А во-вторых?

– А во-вторых… следующим разом свидимся.

– Чудные вы – хонанды. Всё у вас не как у людей.

– Так мы же не люди.

Царра удивлённо посмотрел на таинственную улыбку друга и ничего не сказал. Слов не нашёл.

– Вернее, люди, но не совсем, – подмигнул Бахт и засмеялся.

Смех его взлетел и, подхваченный степным ветром, растаял в небесной лазури.

Глава 27. Клан Асбуна.

На исходе второй недели своего странствия по Диким Степям путники вышли к небольшому перелеску, который удивительным образом вырос посреди бескрайнего разнотравья. На его страже, чуть покосившись, стоял узкий камень, своими очертаниями напоминавший человеческую фигуру. Подъехав к нему поближе, друзья разглядели круглое лицо, довольно грубо вырезанное и до того стёртое ветрами, что едва можно было различить линии раскосых глаз. В сложенных на поясе руках, каменный человек держал прямой обоюдоострый меч, словно опираясь на него.

– Что это такое? – удивился Царра, внимательно изучая изваяние.

– Вот тебе и ответ, – усмехнулся хонанд.

– Разве я спрашивал о чём-то?

– О тех, кто не уходит.

– Вот ты о чём…

– Забыл уже?

– Если честно, то да.

– Вот тебе раз! Я ночами не сплю, а он спросил и запамятовал.

– Да хватит тебе ёрничать, – с улыбкой поморщился Царра. – Что за изваяние?

– Это граница владений одного из кланов, а камень – надгробие на могиле.

– Чьей?

– Воина, павшего в бою за эту землю. Славного воина, храброго, сильного. Достойного того, чтобы вечно защищать свой клан.

– Где же тогда могильный холм?

– Здесь нет тела, только меч и имя. Клинок зарыт под камнем, а имя живёт в памяти людей. И будет жить, пока живы те, кто его помнит.

– Интересный обычай.

Почтительно поклонившись изваянию, друзья проехали через перелесок и вышли к стоянке кочевников. Три десятка круглых юрт стояли у большого озера, берега которого поросли камышом. Неподалёку бродил табун лошадей под присмотром двух мальчишек–пастухов.

Собаки, первыми заметившие пришельцев, с лаем выскочили им навстречу. Зло рыча, они обступили путников, но приближаться к ним не решались, опасаясь чёрных коней которые грозно били копытами землю. Привлечённые шумом, из-за юрт показались люди, настороженно разглядывающие чужаков, которые в свою очередь изучали их с высоты своих скакунов.

Среди обитателей кочевья были в основном женщины. Мужчин не было видно, лишь подростки да пара древних стариков. Стайками бегали дети, пол которых можно было определить только по тому, в какие игры кто играл, потому что у всех без исключения были длинные волосы. Только с возрастом разница была заметна. Мальчики постарше были бриты наголо, имея на своих макушках лишь нетронутые ножницами чубы. Девочки ходили с мелкими косичками, в которые были вплетены алые и голубые шёлковые ленты.

Когда чужаки подошли слишком близко, молодые женщины, которые держали на руках грудных детей, сбились в настороженную стайку, словно ища друг у друга поддержки.

Старухи в чёрных одеждах и платках стояли у своих юрт и попыхивали маленькими глиняными трубками, приглядываясь к приближающимся всадникам. Когда те приблизились достаточно близко, они недовольно прикрикнули на захихикавших девушек, которым что-то в облике чужеземцев показалось весьма забавным. Но юные степнячки продолжали щебетать между собой, стреляя глазищами из-под широких рукавов, за которыми они прятали смуглые лица. Молодость. Как можно на неё ворчать.

– Мир вам, добрые люди! – хонанд с улыбкой поприветствовал обитателей кочевья, приложив руку к сердцу. Его товарищ повторил этот понятный всем жест, и тут же опустил её на луку седла, поближе к рукояти меча. Движение, уже ставшее для него привычным. Так, на всякий случай.

– И вам мир, путники, – ответил за всех старец, который, опираясь на палку, вышел навстречу пришельцам. Одет он был на хатизский манер в рубаху и просторные шаровары. На плечах у него лежал чёрный с вышитым по краю белым узором платок. Приметная вещь. Он был столь длинным, что даже несколько раз обвитый вокруг шеи, доставал своими концами до колен владельца. Несмотря на свои преклонные годы, старик спину держал прямо. Его сухая жилистая фигура была полна внутренней силы. Длинный чуб доставал ему до плеча, контрастируя пепельным цветом с тёмной кожей. За стариком собралась гудящая толпа его соплеменников. Все смотрели на странных всадников уже с любопытством. От их настороженности не осталось и следа, словно между ними и чужаками встала каменная стена, а не старый воин, чьи подвиги остались в далёком прошлом.

– Что нужно вам от нас? – спросил он, отогнав палкой собак, которые, недовольно огрызаясь, отбежали немного в сторону. Говорил он по-хатизки, на языке, понятном многим живущим в этой части света.

– Позволите остановиться у вас на ночлег, почтенный? – спросил Бахт, понимая, что с ними говорит старейшина кочевья.

– Гости – дар Неба. Кто откажет им в хлебе, лишит себя большего, чем хлеб, – ответил тот, пронзительным взглядом изучая собеседников.

В его взгляде не было настороженности, только живой интерес. Он заправил за ухо выбившийся чуб и жестом пригласил путников следовать за собой.

– Будьте гостями нашего клана, – сказал он.

Хонанд, а за ним и Царра, спешились. Ведя коней под уздцы, друзья проследовали за стариком, крикнувшим что-то на своём наречии одному из немногих подростков. Тот со своим товарищем мигом побежали к отаре, где, схватили приглянувшуюся им овцу и за ноги приволокли её к путникам.

– Чего это они? – шепнул Царра, указав товарищу, на то, как мальчишки тащат к ним отчаянно вырывающееся животное.

– Это наш ужин, дружище, – тихо пояснил хонанд. – Такой у них обычай. Гостю – лучшее, что есть.

Затем он, осторожно оглянувшись, добавил шёпотом:

– И будь добр, говори по-хатизски.

Под одобрительным взглядом деда, один из мальчишек придавил животное коленом, вынул из-за пояса нож и спокойно перерезал ему горло. Он немного повернул ему голову, чтобы упруго бьющая кровь лучше стекала на пыльную землю.

– Окажите нам честь, чужеземцы, – сказал старик, указав на тёмно-красную лужицу.

Лучезарно улыбаясь, хонанд со знанием дела ступил в неё, за ним Царра, стараясь в точности повторять его движения.

– Пойдёмте, – с довольной улыбкой сказал хозяин, жестом приглашая гостей идти за собой и не глянув на то, как мальчишки принялись разделывать тушу, раскладывая мясо и требуху принесённые женщинами по медным тазам. Здесь каждый знал и делал, что должно.

Пройдя по стойбищу, друзья оставили скакунов у коновязи, а затем расположились за одной из юрт, стоящих у озера, куда их привёл старик. Рассевшись кругом на пёстром ковре, они какое-то время молча рассматривали друг друга, пока одна из девушек не принесла кувшин и три глубокие белые чаши с узором из синих цветов. Наученный хонандом, Царра не поднимал на неё глаз. Он увидел лишь её изящные смуглые ручки, когда она ставила перед ним его пиалу. Старик что-то ей сказал, и юная степнячка юркнула прочь, исподтишка бросив на чужеземцев любопытный взгляд. Хозяин взял кувшин и налил гостям полные чаши.

– Молоко? – обрадовался Царра. – Давно не пил.

– Это не обычное молоко, – улыбнулся старик.

– Кислое, что ли?

– На вроде того. Вы угощайтесь, добрые люди.

Друзья взяли пиалы и, переглянувшись, выпили. Бахт, видимо, был знаком со всем, что попадалось на их пути, а вот Царре резкий запах и вкус напитка показались больше, чем непривычны, но, не смея обидеть хозяина, он выпил свою чашу до дна. Следя за его лицом, старый степняк весело засмеялся и хлопнул себя по худым коленкам.

– Что это? – спросил Царра, облизывая губы. – М-м-м… Вкусное… такое…

– Сброженное кобылье молоко, – ответил старик. – Вино Степи.

Раскосые глаза его смеялись, хотя лицо и оставалось серьёзным.

Гость посмотрел на него и с улыбкой протянул пиалу за добавкой:

– Привыкнуть надо.

– Меня зовут Асбун, – сказал старик, наполняя чашу.

Его выдубленное степными ветрами лицо было густо испещрено морщинами, словно лист пергамента – летописью времён. Их оставила жизнь, что видели его глаза, всё ещё хранившие живой блеск. Лицо это было бесстрастным, каким и подобает быть лицу предводителя клана.

Гости назвали свои имена, а на вопрос, откуда они, хонанд ответил за обоих, что идут из Поххара. Что ж, полправды – не совсем правда, но и ложью назвать её трудно.

Старик закивал, поглаживая седую бороду. Бывал, бывал он в этом городе, а как же. Сначала со своим отцом водил туда пленных на продажу, а после уже со своими сыновьями неоднократно бывал на невольничьем рынке.

– Где же сыновья, почтенный? – поинтересовался Царра.

– Старший погиб во время набега на южную границу Хатиза, – с грустью, но всё же гордо ответил Асбун. – У стен Устухана настигла его стрела одного из воинов Горга. Два года назад это было.

– Вы совершаете набеги на Хатиз?

– Нет. Наш клан не нападает на ханство Хушйара, это делают северные кланы. Часто в предгорьях лето выдаётся злым или зима – особенно суровой, тогда овцы гибнут от голода и морозов, а с ними и люди. Чтобы выжить, человек превращается в волка и идёт к чужой отаре. Мой старший сын взял себе жену из тех мест и с её кланом ходил в походы, когда его просили помочь. До того, как Горг пришёл на помощь Хушйару, набег на Хатиз был простым делом. Гярибы оказались умелыми воинами и намертво закрыли границу своими крепостями, как ранее сделали это на Кучидаре. Они придумали оповещать сторожевыми вышками о приближении наших воинов и с тех пор набеги прекратились. Мой сын погиб во время последнего.

– Вот оно как. Это досадно – погибнуть в последнем бою.

– Да, уж. Досадно. Хотя это может почувствовать только тот, кто остался в живих. Кто не вернулся, тот уже не переживает… За него это делают другие.

– Вы про старшего рассказали, а остальные?

– Двое их было… Моих сыновей. Младший со своими двумя сыновьями – Тилганом и Шаиром, а также со старшими племянниками ушёл прошлой осенью в поход с войском, что собрал и повёл за собою Куртхан. Они отправились в страну хана гярибов, проклятого Горга. Там все и остались, только Шаир и вернулся. Хвала Небу и Матери Степи, что сберегли наш род. Есть теперь, кому его продолжить. Ведь надо мстить.