Перушко финиста-ясна-сокола 7 страница

- Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб взять его и привезть к королю.

Староста тотчас показал ему тот двор, где жил Емеля, и офицер взошел в избу, спрашивал, где дурак, а он, лежа на печи, отвечал:

- На что тебе?

- Как на что? Одевайся скорее я повезу тебя к королю.

Но Емеля говорил:

- А что мне там делать?

Так он и не поехал во дворец.

Выбрал король одного умнаго человека, котораго и послал с тем, чтоб как возможно привезть дурака, хотя обманом. Посланный от короля поехал, и как приехал в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и говорил ему:

- Я прислан от короля за вашим дураком, чтоб его взять; а то призови мне тех, с кем он живет.

Староста тотчас побежал и привел его невесток, и посланный от короля спрашивает их, что дурак любит, а невестки ему отвечали:

- Милостивый государь! Наш дурак любит, что ежели станешь его просить неотступно о чем, и он откажет раз-другой, а в третий уже не откажет и сделает; а не любит он того, когда с ним грубо поступают.

Посланный от короля отпустил их и не велел сказывать Емеле, что он призывал их к себе; после того, накупя изюму, черносливу и винных ягод, пошел к дураку и как пришел в избу, то подошел к печи и говорил:

- Что ты, Емеля, лежишь на печке?

И дал ему изюму, черносливу и винных ягод и говорил:

- Поедем, Емеля, со мною, я тебя отвезу к королю.

Но дурак говорил:

- Мне и тут тепло. – Ибо ничего, кроме тепла, не любил.

А посланный начал его просить:

- Пожалуйста, Емеля, поедем, там тебе будет хорошо.

- Да, - говорил дурак, - я ленюсь.

Но посланный стал его еще просить:

- Пожалуйста, поедем; там тебе король велит сшить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги.

Дурак, услыша, что красный кафтан велят ему сшить, ежели пойдет, говорит:

- Поезжай же ты вперед, а я за тобой буду.

Посланный не стал ему более докучать, отошел от него и спрашивал тихонько у его невесток:

- Не обманывает ли меня дурак?

Но оне уверяли, что он уже не обманет.

Посланный поехал назад, а дурак после его полежал еще на печи и говорит:

- Ах, как мне не хочется к королю ехать, но так уже и быть!

Потом говорил:

- Нут-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжай-ка, печь, прямо в город.

Тотчас изба затрещала, и печь пошла вон из избы, и как сошла со двора, то и поехала печь столь шибко, что догнать нельзя. И он догнал еще на дороге того посланнаго, который за ним ездил, а с ним приехал и во дворец. И как король увидел, что приехал дурак, то вышел со всеми своими министрами его смотреть, и, видя, что Емеля приехал на печи, весьма король удивлялся, но дурак лежал и ничего не говорил. Потом спрашивал его король, для чего он столько передавил народу, как ездил за дровами в лес? Но Емеля говорил:

- Я чем виноват, для чего они не посторонились?

И в это время подошла к окошку королевская дочь и посмотрела на дурака; а Емеля нечаянно взглянул на то окошко, в которое она смотрела, и видя ее весьма прекрасною, дурак тихонько говорил:

- Кабы по щучьему веленью, а по моему прошенью, влюбилась эдакая красавица в меня!

И лишь только сии слова выговорил, то королевна, смотря на него, и влюбилась; а дурак после того сказал:

- Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, ступай-ка, печь, домой!

В тот час печь и поехала из дворца; и въехав за город, поехала на прежнее место. И Емеля жил после того несколько времени благополучно; но в городе у короля происходило другое. Ибо по дураковым словам королевская дочь влюбилась и стала просить своего отца, чтоб выдал ее за дурака в замужество. Король за то весьма разсердился на нее и на дурака и не знал, как его взять; в то время доложили королю министры, чтоб послать того офицера, который и прежде ездил за Емелей и не умел его взять, то за вину, что он его не взял, король по их совету приказал представить того офицера, и как офицер пред ним предстал, тогда король говорил ему:

- Слушай, друг мой, я тебя прежде послал за дураком, но ты его не привез; за вину твою посылаю я тебя в другой раз, и чтоб ты привез его непременно. Ежели привезешь, то будешь награжден, а ежели не привезешь, то будешь наказан.

Офицер выслушал короля, поехал немедленно за дураком, и как приехал в ту деревню, то призвал опять старосту и говорил ему:

- Вот деньги, искупи все то, что надобно завтра к обеду, и позови Емелю; и как будет он у тебя обедать, то пой его до тех пор, когда ляжет здесь спать.

Староста, зная, что он приехал от короля, принужден был его послушаться и, искупив все то, позвал и дурака. И как Емеля сказал, что будет, то и дожидался его офицер с великою радостию; а на другой день пришел дурак, то и начал его староста поить и напоил его так, что Емеля лег спать; офицер, видя, что он спит, в тот час связал и приказал подать кибитку; и как подали, то положили дурака.

Потом сел офицер в кибитку и привез его в город. И как подъехал он к городу, то повел его прямо во дворец. Министры доложили королю о приезде того офицера, и как скоро король услышал, то немедленно приказал принести большую бочку, и чтоб набиты были железные обручи, что тотчас же и было сделано, и принесена была оная бочка к королю; и король, видя, что все готово, приказал посадить в ту бочку свою дочь и дурака и велел их засмолить. И как их посадили в бочку и засмолили, то король при себе же велел пустить ту бочку в море; и по его приказанию немедленно ее пустили. Король возвратился в свой город, а бочка, пущенная по морю, плыла несколько часов, и дурак во все то время спал, а как проснулся, и видя, что темно, то спрашивает сам у себя: «Где я?» Ибо он думал, что он один, но принцесса ему говорила:

- Ты, Емеля, в бочке, да и я с тобою посажена.

- А ты кто? – спросил дурак.

- Я Королевская дочь, - отвечала она, и разсказала ему, за что она посажена с ним вместе в бочку. Потом просила его, чтобы он освободил себя и ее из бочки. Но дурак говорил:

- Мне и тут тепло.

- Сделай милость, - говорила принцесса, - сжалься на мои слезы и избавь меня из сей бочки.

- Как не так! – говорил Емеля. – Я ленюсь.

Принцесса опять его начала просить:

- Сделай милость, Емеля, избавь меня от сей бочки и не дай мне умереть.

Дурак, будучи тронут ея просьбою и слезами, сказал ей:

- Хорошо, я для тебя это сделаю.

После того потихоньку говорил:

- По щучьем веленью, а по моему прошенью, выкинь-ка ты, море, эту бочку, в которой мы сидим, на сухое место, только чтоб поближе к нашему государству, а ты, бочка, как на сухом месте будешь, то сама и расшибися!

Лишь только успел дурак выговорить сии слова, как море начало волноваться и в тот час выкинуло бочку на сухое место, а бочка сама и разсыпалась. Емеля встал и пошел с принцессою по тому месту, куда их выкинуло, и увидел дурак, что они были на весьма прекрасном острове, на котором было премножество разных дерев со всякими плодами, и принцесса, все то видя, весьма радовалась, что они на таком прекрасном острове, а после того говорила:

- Что ж, Емеля, где мы будем жить, ибо нет здесь ни шалаша, ничего?

Но дурак говорил:

- Вот ты уж и многаго требуешь.

- Сделай милость, Емеля, вели поставить какой-нибудь домик, - говорила принцесса, - чтобы можно нам было во время дождя укрыться.

Ибо принцесса знала, что он все может сделать, ежели только захочет.

Но дурак сказал:

- Я ленюсь.

Она опять начала его просить, и Емеля, будучи тронут ея просьбою, принужден был для нея сделать и, отошед от нея, говорил:

- По щучьему веленью, а по моему прошенью, будь среди сего острова такой дворец, чтоб вдвое был лучше королевскаго, и чтоб от моего дворца был хрустальный мост, а во дворце чтоб были разнаго звания люди!

И лишь успел выговорить сии слова, то в ту же минуту и появились преогромный дворец и хрустальный мост. Дурак взошел с принцессою во дворец и увидел, что в покоях было весьма богатое убранство, и было премножество людей, как лакеев, так и всяких разночинцев, которые ожидали от дурака повеления. Дурак, видя, что все были как люди, а он был один только не хорош и глуп, захотел, чтоб сделаться получше, и для того говорил:

- По щучьему веленью, а по моему прошенью, кабы я сделался такой молодец, чтоб мне не было подобнаго и чтоб был я чрезмерно умен!

И лишь успел выговорить, то в ту же минуту сделался так прекрасен, а при том и умен, что все удивлялись. После того послал Емеля из своих слуг к королю, чтоб звать его к себе и со всеми министрами. Посланный от Емели поехал к королю по тому хрустальному мосту, который сделал дурак. И как приехал во дворец, то министры представили его пред короля, и посланный от Емели говорил:

- Милостивый государь! Я прислан от моего господина с покорностию просить вас к себе кушать.

Король спрашивал:

- Кто таков твой господин?

Но посланный отвечал:

- Я не могу вас сказать, милостивый государь (ибо дурак ему не велел сказывать про себя, кто он таков), о моем господине ничего: а когда вы сами будете кушать, в то время он вам и скажет о себе.

Король, любопытствуя знать, кто прислал его звать кушать, сказал посланному, что он будет непременно, и посланный возвратился назад. А когда пришел тот час, то король поехал со всеми министрами к дураку по тому мосту, и как приехал король во дворец, то вышел Емеля на встречу королю и принимал его за белыя руки, целовал в сахарныя уста, вводил его в свой белокаменный дворец, сажал его за столы дубовые, за скатерти браныя, явства сахарныя, за питья медовыя, и за столом король и министры пили, ели и веселились. А как встали из-за стола и сели по местам, то дурак говорил королю.

- Милостивый государь! Узнаете ли вы меня, кто я таков?

И как Емеля был в то время в пребогатом платье, а притом и лицом был весьма прекрасен, то и нельзя было его узнать, почему король и говорил, что он не знает. Но дурак говорил:

- Помните ли вы, милостивый государь, как дурак к вам приезжал на печи во дворец, и вы его, засмоля в бочку и с дочерью, пустили в море? Итак узнайте теперь меня, что я тот самый Емеля.

Король, видя его пред собою, весьма испугался и не знал, что делать. а дурак в то время пошел за его дочерью и привел ее пред короля. Король, увидя свою дочь, весьма обрадовался и говорил дураку:

- Я пред тобою весьма виноват и за то отдаю тебе свою дочь в замужество.

Дурак, слыша сие, с покорностию благодарил короля, и как у Емели все было готово к свадьбе, то в тот же день и праздновали ее с великим великолепием; а на другой день дурак сделал великолепный пир для всех министров, а для простого народу выставлены были чаны с разными напитками. И как веселие то отошло, то король отдавал ему свое королевство, он он не захотел. После того король поехал в свое королевство, а дурак остался в своем дворце и жил благополучно.

Ивашка медвежье ушко

В некотором царстве, в некотором государстве жил крестьянин, у него родился сын, у котораго было медвежье ухо, почему и назван он был Ивашкою-медвежьим ушком.

Но как Ивашка-медвежье ушко начал приходить в совершенный возраст, то стал ходить на улицу рогатицу с ребятами играть; и кого ухватит за руку, то оторвет руку прочь, кого за голову, то оторвет голову.

Крестьяне, не стерпя таковых обид, начали говорить Ивашкину отцу, чтоб он унимал своего сына или не пускал со двора на улицу играть с ребятами.

Отец долгое время бился с Ивашкою, но видя, что сын его не унимается, решился его сослать со двора и сказал ему:

- Поди от меня, куда хочешь, а я тебя держать в доме своем не стану; я опасаюсь, чтобы мне не нажить от тебя какой себе беды.

Итак Ивашка-медвежье ушко, простясь со своим отцом и матерью, пошел путем-дорогою. Шел он долгое время, потом подошел к лесу и увидел человека, копающего дубовые пенья. Он подошел к нему и спросил:

- Добрый человек, как тебя зовут?

- Дубынею, - отвечал сей, и они с ним побратались и пошли далее.

Подходя же к каменной горе, увидели человека, копающего каменную гору, которому сказали:

- Бог на помощь тебе, добрый молодец! Как тебя зовут? – спросили они.

- Имя мое Горыня, - отвечал сей.

Они также назвали его своим братом и предложили ему, чтобы он, оставя рыть гору, согласился идти с ними вместе; он согласился на их предложение, и пошли все трое вместе путем-дорогою и шли несколько времени.

Идучи по берегу реки, увидели человека, сидящего и имеющего превеликие усы, которыми он ловил рыбу для своей пищи. Они все трое сказали ему:

- Бог на помочь тебе, брат, ловить рыбу!

- Спасибо, братцы, - отвечал он.

- Как тебя зовут? – спросили они.

- Усыня, - отвечал он.

И сего назвали своим братом, и взяли Усыню с собою. И таким образом они все четверо шли долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; напоследок подошли к лесу, увидели избушку на куриных ножках, которая туда и сюда повертывается.

Они, подошед к ней, сказали:

- Избушка! Стань к лесу задом, а к нам передом.

Избушка им повиновалась, и взошед в оную, они стали советоваться, как им жить да быть; потом пошли все в лес, набили дичи и настряпали для себя кушанья.

На другой день оставили Дубыню для стряпни, а сами пошли в лес для промысла.

Дубыня, приготовя кушанья, сел под окошко дожидался своих братьев. В то самое время приехала баба-яга на железной ступе, пестом погоняет, а языком след заметает и, взошед в избушку, говорила:

- Доселева русскаго духу слыхом не слыхивала и видом не видывала, ныне и слышу и вижу.

Оборотясь же к Дубыне, спросила:

- Зачем ты сюда, Дубыня, пришел?

Потом зачала его бить и била до полусмерти; потом приготовленную пищу всю поела, а сама уехала.

Как пришли товарищи Дубыни с охоты своей, то требовали от него кушанья, и он им, не объявляя, что его прибила баба-яга, сказал, что занемог, а потому и ничего не состряпал.

Таким же образом поступила баба-яга с Горынею и Усынею. Напоследок досталось сидеть дома Ивашке-медвежьему ушку; он остался, а товарищи пошли на добычу.

Ивашка всего наварил и нажарил; нашедши у бабы-яги кринку меду, сделал у печи столб, сверху воткнул клин, а мед пустил по столбу; а сам сел на печи и спрятался за оный столб, приготовляя три прута железные.

Несколько времени спустя приехала баба-яга и закричала:

- Доселе русскаго духа слыхом не слыхивала и видом не видывала, а ныне и слышу и вижу; зачем ты, Ивашко-медвежье ушко, сюда пришел да еще надругался над моим добром?

И начала по столбу лизать языком мед, а как стала доставать языком по трещине, то Ивашка вынул из столба клин, и прищемя ей язык, вскочил с печи до тех пор сек ее теми железными прутьями, пока начала она просить, чтоб он ее отпустил, и обещалась с ним жить мирно и к нему более не ездить.

Ивашка согласился исполнить ея просьбу, освободил язык и, положа ягу-бабу под угол, сам сел под окошка, дожидаясь своих товарищей, которые вскоре пришли и думали, что и с ним так же поступила баба-яга. Но, увидя, что у него кушанье все приготовлено, весьма сему удивлялись.

После обеда он разсказал им, как он поступил с ягою-бабою, и смеялся им, как они сладить не могли с нею.

Напоследок, желая показать избитую ягу-бабу, повел их под угол, но уже ея не было; посему они, вознамерившись за нею идти следом, пришли к камню, который подняв, усмотрели глубокую яму и вздумали туда спуститься.

Но как никто из его товарищей не осмелился сего учинить, то согласился Ивашка-медвежье ушко; зачали вить веревки, сделали люльку и опустили его в яму.

Между тем Ивашка приказал им дожидаться себя целую неделю; и если в сие время не получат от него никакого известия, то бы более не ждали.

- Когда же я буду жив и потрясу за веревку, - говорил он, - то вы тащите люльку, если будет легко, а когда тяжело, то отрубите, дабы вместо меня не вытащить яги-бабы.

Простясь с ними, он опустился в ту глубокую подземную пропасть.

Он ходит там долгое время, наконец, пришел к одной избушке, в которую взошед, увидел трех прекрасных девиц, сидящих за пяльцами и вышивающих золотом, а оныя были дочери яги-бабы; и как оне увидели Ивашку-медвежье ушко, то спросили:

- Добрый молодец, зачем ты сюда зашел? Здесь живет наша мать яга-баба, и как скоро она сюда придет, то уже тебе не быть живому, она тебя умертвит; но если ты нас освободишь из сего жилища, то мы тебе дадим наставление, как спасти свою жизнь.

Он обещался их вывести из сей пропасти; и они разсказали ему, что как скоро мать приедет, то бросится на него и станет с ним драться, но она потом устанет и побежит в погреб, в котором у нея стоят два кувшина с водою: в синем кувшине сильная вода, а в белом – безсильная.

Лишь только дочери яги-бабы окончили свой разговор, то услышали, что мать их едет на железной ступе, пестом погоняет, а языком следы заметает, и сказали о сем Ивашке.

Приехав же, баба-Яга закричала:

- Доселе русскаго духа слыхом не слыхала и видом не видала, а ныне и слышу и вижу; зачем ты, Ивашка-медвежье ушко, пришел сюда? Ты и здесь уже вздумал меня безпокоить.

Бросилась она вдруг на него и начала драться; долгое время дрались оба и напоследок упали на землю.

Баба-яга полежав несколько, вскочила и побежала в погреб, куда за нею следом бросился Ивашка; и она, не разсмотря, ухватила белый кувшин, а Ивашка – синий и стали пить; после сего вышли из погреба и начали опять драться; Ивашка ее одолел и, схватя за волосы, бил бабу-ягу ея же пестом.

Она стала просить Ивашку, чтобы он помиловал ее, обещаясь с ним жить мирно, и что сей же час выйдет из сего места. Ивашка-медвежье ушко на сие согласился и перестал бить ягу-бабу.

Как скоро она уехала, он пошел к ея дочерям, поблагодарил их за наставление и сказал им, чтобы оне приготовились к выходу из сего места.

Как только оне собрались, он, подошед к веревке, потряс оною; тотчас его товарищи опустили люльку; он посадил большую сестру и с нею приказал, чтобы их всех вытаскивали.

Товарищи Ивашкины, вытащив девицу, удивлялись; но, известясь от нея обо всем, и прочих сестер ея перетаскали.

Напоследок опустили люльку за Ивашкою, и как он в то время наклал в люльку много платья и денег, к нему же сел и сам, то товарищи его, почувствовав тяжесть, думали, что селя яга-баба, отрубили веревку и там Ивашку оставили. Между тем, согласились на тех девицах жениться, что исполнить не замедлили.

Между тем, Ивашка-медвежье ушко долго ходил по сей пропасти и искал выхода; наконец, к счастию, нашел в темном месте железную дверь, которую отломав, шел долгое время в оной темноте; потом вдали увидел свет и, шедши прямо на оный, вышел из пропасти. По сем вознамерился искать своих товарищей, которых вскоре нашел, и они уже все трое поженились. Увидя их, стал говорить, для чего они его оставили в пропасти!

Но товарищи, испугавшись, говорили Ивашке, что Усыня отрубил веревку, котораго Ивашка убил, а жену его взял за себя, и стали все вместе жить поживать, да добра наживать.

Бова Королевич

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был князь по имени Гвидон. Мудро управлял он своим обширным владением, был храбр и в добавок еще обладал несметным богатством. Соседи князья все уважали его и наперерыв один перед другим спешили предложить ему дружественный союз.

Однажды вздумалось ему отправиться в один из соседних городов, в котором правил народом Кирбит Верзеулович.

Князь Кирбит был очень рад дорогому гостю, встретил Гвидона у городских ворот и тотчас же пригласил к себе в терем – откушать хлеба-соли. – Нечего и говорить, что стол был приготовлен необыкновенно роскошно. – Но, что всего более поразило Гвидона, так это красота дочери князя Кирбита Мелетрисы Кирбитовны. Увидав ее, он влюбился в нее, как говорится, по уши и вознамерился во что бы то ни стало взять ее за себя в замужество. Долго думать он не любил, а потому, когда вернулся в свои владения, то ни мало не медля написал к Кирбиту Верзеуловичу письмо, в котором изъявлял ему свое желание – соединиться браком с его дочерью. – Письмо это должен был доставить один из приближенных его вельмож.

Князь Кирбит прочел письмо Гвидона и с радостию согласился исполнить его желание, но Милитриса Кирбитовна никак не хотела вступить с ним в брак и только по настоянию отца решилась отдать ему руку. Посол возвратился к Гвидону с благоприятным ответом, а вслед за ним прибыл и великолепный поезд невесты, сопровождаемый отцом и первейшими его вельможами.

Сочетавшись браком, князь Гвидон жил с Милитрисою Кирбитовною три года с половиною и у них, к общей их радости, родился сын, котораго назвали Бовою Королевичем.

Милитриса Кирбитовна была постоянно окружена всевозможною роскошью… Чего бы ей кажется не доставало? – Всего у нее вдоволь: и нарядов дорогих и сластей заморских. Словом сказать, не успеет она, бывало, глазом мигнуть, а уж перед нею все является по ея желанию; грешно было сказать и то, чтобы муж не любил ее; напротив, он сам не знал как бы приласкаться к ней; но на все это Милитриса Кирбитовна смотрела с пренебрежением, не разделяла никаких удовольствий двора своего. Не могли придумать, чтобы могло быть причиною ея безпрестанной грусти.

Раз, проснувшись ранее обыкновеннаго, она позвала к себе преданнаго ей слугу Личарда и голосом несколько взволнованным сказала ему:

- Личард! Вот тебе письмо, отвези его к храброму и сильному князю Додону! Но смотри, чтобы оно было непременно передано ему в руки: если же да ты не исполнишь верно моего поручения, то поплатишься за это своею жизнию.

Личард привык уже безпрекословно повиноваться воле своей повелительницы, а потому, не мешкая ни минуты, спешил исполнить в точности ея приказание.

Письмо, которое передала ему Милитриса Кирбитовна, было следующаго содержания:

«Любезный князь Додон!

Родителю моему угодно было, совершенно против моего желания, отдать меня замуж за князя Гвидона. – Находясь в таком неприятном положении, я решаюсь, наконец, просить тебя: освободи меня силою своего оружия от моего мужа, котораго я ненавижу».

Додон, прочитав письмо, немедленно приказал трубить в рог и сзывать свою дружину на брань. – Живо собралось сорокатысячное войско и ожидало приказания от своего князя. Додон повел его к столичному граду Гвидонову и расположился с ним на лугах княжеских.

Как скоро Милитриса Кирбитовна увидала из окна своего терема белеющиеся на лугах шатры и войско Додоново, в ту же минуту нарядилась в самое лучшее платье и веселая вошла к своему мужу Гвидону.

- Знаешь ли, о чем я хочу просить тебя! – сказала она ему с притворно-ласковою улыбкою.

- О чем? Говори! Будь уверена, что я все исполню для тебя, - произнес Гвидон, обрадованный, что жена его весела и ласкова.

- Вот видишь ли, - отвечала она, еще более ласкаясь к своему мужу, - мне захотелось мяса дикаго вепря и я желала бы, чтобы ты сам заколол его и принес ко мне. Ах, как бы ты этим утешил меня и свое детище, которое я теперь в себе чувствую.

Ласки жены до того разнежили Гвидона, что, в угождение ей, он поехал за город; а Милитриса Кирбитовна приказала запереть городския ворота, поднять подъемные мосты и отнюдь никого не впускать внутрь города; сама же начала внимательно всматриваться в окно своего терема… Вдруг видит: муж ея, преследуемый погонею, обратил быстро коня и скачет назад в город; вот он подъехал к подъемному мосту, на минуту остановился, как бы раздумывая, что делать, вот пустился вплавь. – Обезсиленный конь его тонет: с ним вместе гибнет и муж ея.

Обрадованная, что коварный замысел ея удался, Милитриса Кирбитовна приказала снова отворить городския ворота и опустить подъемные мосты; в это же время уведомила она князя Додона, что он безпрепятственно может вступить в город, сама вышла на встречу ему, взяла его за руку и повела в свои терема.

Там посадила его за столы дубовые, за скатерти бранныя, предложила ему яства роскошныя, да напитки заморския. – И начали они пить, есть и сладкия речи вести.

Бова Королевич был еще ребенком и ничего не понимал, но, увидев, что мать его сидит с незнакомым ему человеком, испугался и с отвращением выбежал из терема. Приставленный к нему дядька Симбальда насилу мог отыскать его. – И сколько потом ни старался Симбальда внушить Бове Королевичу, что он не должен выходить из повиновения своей родительницы и что всякое неуважение его к князю Додону может быть для него пагубно, все было напрасно: Бова Королевич, предчувствуя что-то недоброе, не хотел и не оказывал ни малейшей ласки к своему отчиму. Додон замечал это в ребенке и, угрызаемый совестью, решился к одному злу присоединить и другое, то есть задумал извести совершенно невиннаго младенца.

- И вот, раз призывает он к себе Милитрису Кирбитовну и говорит ей, что видел во сне, будто бы Бова Королевич выехал на статном коне и поразил его, Додона, копьем прямо в сердце.

Разсказав Милитрисе Кирбитовне сон свой, он прибавил:

- Я боюсь, чтоб не случилось со мною на самом деле, если возрастет и возмужает Бова и вздумает отомстить мне за смерть своего отца, а чтоб устранить такую опасность, угрожающую мне в будущем, я прошу тебя предать Бову смерти.

Выслушав последния слова, милитриса Кирбитовна крепко призадумалась: жаль ей было погубить свое детище, и вот она, став перед Додоном на колени, предложила ему, что будет гораздо лучше – посадить Бову в темницу и там заставить его умереть голодною смертию. По крайней мере так, предложила она, я не буду видеть его мучений и смерть своего сына перенесу гораздо спокойнее. Додон согласился с нею и Бову заперли в темницу.

Прошло несколько дней. Милитриса Кирбитовна пошла прогуливаться по широкому двору, окружавшему терем княжеский. На этом дворе возвышалась башня, а в ней томился Бова Королевич.

Увидав из темничнаго окна мать свою, он стал ей жаловаться, что умирает с голоду.

Стон ребенка тронул материнское сердце Милитрисы Кирбитовны: она быстро возвратилась в терем и приказала своей девке отнести тайно к Бове несколько кусков хлеба.

Девка-Чернявка подала Бове хлеб и горько прослезилась при виде несчастнаго.

Бова Королевич благодарил ее за участие и, утолив голод принесенным ему хлебом, просил Чернявку, чтоб она не запирала за собой двери темницы.

Та, сочувствуя его ужасному положению, сжалилась над ним и оставила двери отпертыми.

Бова Королевич не почел за нужное оставаться более в темнице, вышел наружу. Но, опасаясь быть узнанным, он спешил удалиться от места своего заключения, выступил за город и продолжал пусть свой до тех пор, пока обезсиленный не упал на землю. В это время мимо него проходила шайка подозрительных людей, промышлявших грабежом. Такой прекрасный мальчик, как Бова Королевич, показался им выгодною добычею, они взяли его, отвезли к корабельной пристани, которая находилась по близости и предложили его на продажу корабельщикам.

Пленяясь красотою мальчика, корабельщики охотно купили его.

- Чей ты сын? – спросил его тогда один из корабельщиков.

- Отец мой музыкант, а мать прачка, - отвечал простодушно Бова. – и сам стал прохаживаться по кораблю и с любопытством осматривал все предметы; потом, подкрепив силы свои сытною пищею, Бова лег спать.

Корабельщики начали спорить между собою, кому владеть этим мальчиком.

Бова прислушался к их спору, встал и отвечал им:

- Вы спорите кому владеть мною? Не спорьте, я буду принадлежать и прислуживать всем вам.

Умный и скромный ответ очень понравился новым хозяевам Бовы и за это они еще более полюбили его.

После долгаго плавания, корабль пристал к одному знаменитому городу, которым управлял князь Зензевей Андронович.

Как только донесли князю Зензевею о прибытии чужеземнаго корабля, он тотчас же послал вельмож своих узнать от корабельщиков, с каким товаром они прибыли.

Пришли вельможи на корабль и, взглянув на Бову, до того очаровались красотой его, что совершенно позабыли о возложенном на них поручении, и когда возвратились к князю, ни о чем больше не разсказывали ему, как только про прекраснаго мальчика. Зензевей едва верил разсказам их и, чтобы удостовериться в истине, пошел на корабль сам. – но лишь только корабельщики, по его требованию, подвели к нему Бову, он также, как и вельможи, изумился красотой мальчика и, не входя ни в какия подробности, настоял на том, чтобы корабельщики продали его за триста литр золота.

- Какого ты роду? – спросил Зензевей Бову, когда он привез его к себе во дворец.

- Отец мой музыкант, а мать прачка, - отвечал ему скромно Бова Королевич.

- А когда ты простаго роду, - сказал Зензевей, - то будь моим старшим конюшим.

Бова поклонился Зензевею, поблагодарил его за милостивое к нему расположение и пошел на конюшню.

В это время дочь Зензевея Андроновича, прекрасная Дружевна, увидела Бову из окна своей комнаты и пленилась красотой его и, узнав, что ему уже назначена должность конюшаго, стала его упрашивать, чтобы мальчика этого оставили при ней. Зензевей охотно согласился на ея просьбу, будучи доволен тем, что Бова нравился его дочери точно также, как и ему.

Началось для Бовы житье самое приятное. Все любили и ласкали его, как потому, что видели расположение к нему князя и его дочери, так и за то, что он старался всем угодить своею кротостию и услужливостию.

Так прошло несколько лет. Бова из прекраснаго мальчика сделался красивейшим в мире юношею.