Глава 44. Пять основных требований

- Бусидо - это философия самурая, которая описывает его отношения с правителем, - начал Колин спокойным голосом.

- Может, мне стоит записывать? - спросила я вызывающе. - Ты будешь потом спрашивать? - Он не отреагировал на это, а продолжил говорить дальше, как будто я вообще ничего не сказала.

- Решающими факторами являются пять основных требований: верность, вежливость, смелость, искренность, простота. Самые важные для тебя - это первые два требования. Верность и вежливость. Этого тебе ещё не хватает.

- Мне не хватает верности? - взорвалась я. - Я последовала за тобой в бой против Тессы! Сколько верности тебе ещё надо?

- В Бусидо верность означает верность по отношению к своему правителю, верность по отношению к себе самой и усердие - обобщённо: лояльность. Вежливость означает любовь, скромность, этикет. Прежде чем ты начнёшь ругаться дальше, я говорю об этих качествах в приделах воинственного пути. Перед нами лежит воинственный путь, Эли. Здесь речь идёт не об играх в упрямство или эмансипации. Речь идёт о безоговорочном послушании. О совершенной верности по отношению к твоему сэнсэю. - Колин бросил мне строгий взгляд, который пробудил во мне желание встать и умчаться прочь. Я чувствовала своё упрямство во всём теле.

- А это ты? Мой сэнсэй? Я должна тебе подчиняться?

- Во время боя - да. Ты должна научиться уважать меня и доверять мне в том, что я от тебя требую. Пока ты этого не делаешь. Ты думаешь, что речь идёт о том, чтобы показать, кто здесь главный. Но я хочу вовсе не этого.

Как только он мог оставаться таким спокойным? Разве он не видел, что раздражал меня до смерти?

- И где здесь, пожалуйста, разница? Слепое повиновение ... это фигня! Я не покоряюсь слепому повиновению! Я не твоя марионетка.

- Это дерьмово, когда правитель использует повиновение в своих низких целях, - объяснил Колин терпеливо. - Но и он обязан подчиняться пяти основным требованиям. Ты можешь быть уверенной в том, что я не злоупотреблю твоей верностью и послушанием.

- Колин, я этого не понимаю! Ты говоришь о послушание, о покорности - в то время как сам ведь всегда делаешь то, что хочешь! Ты никогда не подчиняешься каким-либо правилам. А теперь ты ожидаешь этого от меня? - воскликнула я рассержено.

- В пределах додзё я очень даже подчиняюсь правилам. Я никогда не утверждал, что мне это легко даётся. Один раз я тебе уже рассказывал, каким тяжёлым было обучение в Китае. Но со мной обращались как и с любым другим учеником. Мой сэнсэй точно знал, что я не человек, что во мне таятся демонические силы. И всё же он дал осуществиться справедливости. Он догадывался, что я занимаюсь каратэ, чтобы пробудить и схоронить в себе хорошее. Ещё никогда по отношению ко мне я не испытывал столько уважения, как во время этих месяцев, хотя я должен был так же слепо повиноваться, как ты сейчас. Мой сэнсэй знал о моих возможностях и ограничениях, а я знаю о твоих. - Колин подождал, пока моё сопротивление немного ослабло и я была готова встретить его взгляд. Он был глубоким, серьёзным и просящим. И в то же время требовательным. - Когда дело дойдёт до боя, Эли, ты должна будешь мне безоговорочно доверять. Это то, чего я от тебя ожидаю и требую.

- Но я ведь тебе доверяю. Я уже прошлым летом сказала тебе об этом!

- Ты делаешь это, если заранее сама решила, и это происходит добровольно. Но почти никогда, если я требую этого от тебя или даже чего-то от тебя ожидаю, чего ты не понимаешь. Ты должна доверять мне, даже если все твои мысли и инстинкты призывают тебя к чему-то другому. Не то мы не выживем.

- Я не знаю, смогу ли так. - Это была правда, а не упрямство. Мой отец научил меня всегда использовать разум. Пока мой интеллект и мои постоянные вопросы были моей силой, иногда даже моим спасительным кругом. Это вошло мне плоть и кровь.

- Только что ты ведь тоже доверилась мне, - сказал Колин, и на одно мгновение на его замкнутых чертах лица промелькнул нежный проблеск. О. Значит, это он имел в виду. И он действительно кое-что потребовал от меня. Оставаться в себе.

- Это было нелегко. Вначале, - признала я.

- А потом ты растаяла под моими руками. - Покраснев, я опустила голову. – Значит, ты можешь. Что касается каратэ. Эли, я знаю, когда ты достигаешь своих пределов. И я знаю, когда мне больше нельзя продолжать. Ты серьёзно думаешь, что я буду мучить тебя, пока ты не выпростаешь на песок ту немногую еду, что принимаешь? Это была бы бессмысленная каторга. У меня есть точное представление о том, что я могу ожидать от тебя, а что нет. Научись во время тренировки доверять мне и слушаться меня, и сохрани эту добродетель до схватки.

- Ладно, - пробормотала я покорно. Я не имела понятия, о чём он говорил, но его слова были произнесёны с такой настойчивостью, которую почти невозможно было превзойти. У меня по спине побежала дрожь. - Ты не можешь мне сказать, почему я должна доверять тебе и слушаться тебя так безоговорочно? Что именно ты планируешь?

- Об этом я не могу тебе сказать.

- Но ...

- А как же доверие? Доверься мне так же и здесь. Ещё тебе надо научиться скрывать свои чувства и мысли. Раньше вы не знали, что Францеёз является Маром. Теперь же это связь существует. Его существо в ваших мыслях связано с Маром. Если ты будешь думать в его присутствие об этом, то он может раскусить вас и устроить страшную кровавую бойню. Тебе нужно уметь опустошать свою голову. Основа для этого навыка - это медитация и аскетизм.

- Аскетизм? - Я посмотрела на Колина, как будто он попросил меня попробовать испортившийся кусок мяса.

Он кивнул.

- Никакой интимности больше с этого момента. - Я поражённо молчала. Я поняла это правильно? Даже ни одного поцелуя? В его угольные глаза прокралась улыбка, когда он прочитал мои мысли.

- Ты помнишь - это только завершение, а не то, что нас объединяет.

- Знаешь что, Колин? - ответила я возмущённо. - Я думаю, я поняла, чего ты хочешь. Ты хочешь добиться того, чтобы я тебе ненавидела и чтобы мне было всё равно, если ты погибнешь в схватке, не так ли? Это твоя цель. Я должна тебя ненавидеть. И тебе это сегодня почти удалось. - Колин приглушённо засмеялся.

- Может быть, я и самоотверженный Эли, но не до такой степени. Ты все ещё не доверяешь мне.

Я раздражённо фыркнула. Чёрт, он был прав.

- Мне будет сложно отказаться от этого, - призналась я честно.

- Мне тоже. Потому что это вообще не в моей природе. И поэтому я хочу попросить тебя при твоём следующем порыве гнева не срывать с себя кимоно. Ещё один раз я не смогу совладать с собой. - Его улыбка была нежной и горькой одновременно. - Не введи меня в искушение, - процитировал он.

- А избавь нас от злого, - закончила я иронично, хотя это было как раз то, чего я хотела. Избавиться от злого. – Колин, могу я спросить тебя кое-что личное?

- Пожалуйста.

- Ты используешь имя Бога тоже не особо редко, и иногда у меня такое чувство, что для тебя это серьёзно. Ты веришь в Бога?

Колин опустил глаза и провёл задумчиво рукой по лбу.

- Ну, верой это, наверное, нельзя назвать. Я просто надеюсь, что существует высшая сила и что она причисляет меня к своим созданиям. Я родом из девятнадцатого столетия. В то время атеизм был роскошью богатых. У кого было слишком мало для жизни и слишком много, чтобы умереть, тому была нужна вера, чтобы бороться дальше и принимать удары судьбы, которыми одаривала их жизнь.

У меня было такое впечатление, что он хотел ещё кое-что сказать, и поэтому оставалась тихой, как мышь. У меня получилось прервать утомительную диктатуру ученика и учителя, и я не хотела подвергать опасности это положение вещей. Через некоторое время он поднял свой взгляд. Его глаза вернулись в прошлое.

- Это был мужчина в церкви, кто, в конце концов, убедил мою мать отказаться от её любимого занятия - ты помнишь, оставлять детей на морозе. Он сказал ей, что она должна принять своего ребёнка, как дар Бога. Хотя она этого и не сделала, но, по крайней мере, она перестала выносить меня ночью из дома. Наш деревенский священник непреклонно боролся против любого языческого суеверия. Он боялся меня, как и другие, но его вера помогала ему терпеть меня. Вера может быть жестокой. И полной благословений.

- Какой, собственно, ты считаешь меня? - вырвалось у меня. - Я имею в виду мой характер? Хорошо, тогда ты выделялся между остальными, не вопрос. Но если я слышу, как ты говоришь обо мне, у меня такое впечатление, что я тоже для почти всего непригодна.

Колин вопрошающе поднял брови, но от меня не ускользнуло, что он пытался скрыть свой молчаливый смех.

- Какой ты сама считаешь себя, Эли?

- Ну. - Я смущённо улыбнулась. – Собственно, не такой уж и не ненормальной. Я ведь знаю, почему я такая, какая есть. Для меня это логично. Только другие часто думают, что я действую с методичностью. Или сразу думают, что я сумасшедшая, потому что ... так проще?

Я посмотрела на него с надеждой.

- Я не психолог, - ответил Колин. - Но это, наверное, так. Ты очень напрягаешь и будоражишь. Во всех отношениях. Но я не хочу, чтобы ты была другой. Для меня ты как раз в самый раз - при условии, что доверяешь мне.

Я сглотнула. Для него в самый раз. Это было приемлемое начало.

- Ты сомневаешься в себе? - спросил Колин осторожно, хотя он должен был знать ответ.

- Я сомневаюсь в том, подхожу ли я для этого мира. - Как и ты, подумала я, но не осмелилась сказать это вслух. - Доктор Занд, доверенное лицо папы, сказал, что я ГСЛ. Высокочувствительный человек. И мне нужно строить свою жизнь в соответствие с этим.

- О, в самом деле? - ответил Колин насмешливо. - Теперь у них для этого есть диагноз. Когда-нибудь вы, люди, будите состоять только из диагнозов, вместо черт характера. - Он убрал волосы со лба, что было так же безрезультатно, как если бы то же самое сделала я. - Тебе нужен этот диагноз?

Я беспомощно пожала плечами. Помогало ли мне знание того, что существует термин для моей чувствительности? Нет, вообще-то нет. Потому что это ничего не меняло.

- У некоторых коренных жителей гиперсензитивным людям причисляют особые силы. Они часто занимают должность шамана или целителя. То, что в нашем, ах, таком цивилизованном, мире осуждается - а именно: слишком интенсивные чувства, - высоко у них ценится, - попыталась я резюмировать, что недавно прочитала в газете. Потому что, конечно же, я хотела узнать больше информации о диагнозе доктора Занда, без того, чтобы это смогло помочь мне в каком-нибудь отношении.

- Значит, держись лучше этого. Смотри на себя как на шамана. Хотя я должен признать, что термин "ведьма" подошёл бы на сегодняшний день лучше.

Я коротко шмыгнула носом, потому что не могла решить плакать мне или смеяться. Чувство перенапряжения почти убивало меня.

- О Боже, моя голова снова переполнена ... - Я массировала лоб, как будто это поможет уговорить мои мысли, испариться.

- Поэтому мы будем сейчас медитировать, - объявил Колин и постучал рядом с собой по деревянным доскам. - Садись рядом, скрести ноги. Руки, ладонями вверх на коленях.

Только стеная и жалуясь, мне удалось скрестить мои ноги и выпрямить спину, как Колин. Его позвоночник был прямым. Никогда я не смогу больше, чем пять минут, оставаться сидеть в этом положение. Но я попыталась сделать это, попыталась последовать его указаниям, не потерять себя в его гипнотическом голосе, не допускать никаких мыслей и чувств. Но моим внутренним миром всё ещё владели события последнего часа, и я ничего не могла с этим поделать. Я потерпела неудачу уже после нескольких минут и удручённо сдалась, в то время как Колин молча погрузился в мир, который для меня оставался закрытым.

Молча я сидела рядом и наблюдала за ним, пока не поняла, что для него я больше не существовала. На одно мгновение я уступила моей свинцовой усталости и задремала на месте. Лишь мурлыканье Мисс Икс, которая прижала своё нежное пушистое тело к моим лодыжкам, и начала грызть мои пальцы ног, заставило меня, вздрогнув, проснуться.

Я просунула руку под её живот, чтобы взять с собой на кровать, закуталась в одеяло, пахнущее Колином, и обняла саму себя, чтобы не замёрзнуть. Мне не хватало его всю ночь.

Глава 45. Третья ночь

Свистящий порыв ветра разбудил меня. Я как раз только легла, чтобы отдохнуть, предоставить моим мышцам разгрузку, но снаружи разбушевался штурм, внезапно и со всей силы, хотя на мою кровать святило яркое солнце, и температура в комнате поднималась вверх каждую секунду. Пауль и Тильман были ещё в пути, но должны были в любой момент вернуться.

Снова порыв ветра пронёсся через полуоткрытое окно, и я встала. Мне нужно было закрыть его. Когда я протянула руку, чтобы схватиться за ручку, ветер прижал мне к лицу длинные до пола шторы.

Я попыталась оторвать их от себя, но шторм удвоил свою силу и обернул их вокруг меня. Я больше ничего не могла видеть. При следующем порыве ветра они завернулись также вокруг моих рук, которыми я как раз только хотела освободить рот. Чем больше я тянула и дёргала, чтобы высвободить их из шторы, тем крепче материал оборачивался вокруг моих кулаков. Стало не хватать кислорода, а жара казалась невыносимой. Ещё раз я согнула мои пальцы, чтобы вытащить их из моих пут. Напрасно.

У меня был только один шанс - я должна закричать и надеяться на то, что Пауль и Тильман были уже в непосредственной близости, чтобы услышать. Но и это мне не удалось. Жар ослабил меня. Моё сознание стало расплываться. Пожалуйста, пожалуйста, вернитесь домой. Пожалуйста, молила я, я больше не могу дышать. Вы должны освободить меня ...

- Пожалуйста, - задыхаясь, выдавила я, хватая ртом воздух. Я лежала как парализованная на кровати Колина, отбросив одеяло ногами, по близости никакого полотна, которое задувало мне в рот, когда я дышала. Я была полностью свободной.

Тем не менее мне понадобилось несколько вздохов, пока паника не утихла. Мой затылок был мокрый от пота, мой рот высох, язык прилип к нёбу. Я повернула голову на бок. «Почему ты не разбудил меня?», - подумала я с немым упрёком. Нет, в этот раз Колин не вытащил меня. Как и прошедшие обе ночи он сидел спиной ко мне на полу, скрестив ноги, как будто меня никогда не существовало. Я была для него словно воздух. А это была наша последняя ночь.

Завтра он снова отошлёт меня домой, и было не ясно, заплатим ли мы за нашу следующую встречу жизнью или переживём её. Но прежде я должна буду сдать экзамен за мои первые два пояса. В уме я коротко проверила кату для жёлтого пояса - своего рода танец теней, не настолько элегантный и впечатляющий, как та ката, которой владел Колин. Мы снова и снова отрабатывали вместе обе, и меня чрезмерно удручало то, какими большими оставались различия между нашими движениями, хотя мы ведь делали совершенно одно и то же.

Колин исполнял их с потрясающей динамикой - он чувствовал, что делал, он видел это пред собой, в то время как я вначале неуклюже за ним повторяла и только и беспокоилась о том, чтобы не наделать ошибок. Я была благодарна уже за то, что запомнила правильно последовательность шагов, и в то же время удручена, потому что это даже не было отблеском того, что значило каратэ.

Вчера вечером, однако, незадолго до захода солнца, я думала, что парю, мне больше не нужно было думать. Чередование шагов выглядели плавнее, мягче, мой боевой клич был настоящий и необходимостью, а не шоу.

- Ты готова, - сказал Колин, почти незаметно кивнул и закончил тренировку - как раз в ту секунду, когда я в первый раз почувствовала в этом робкую радость. Часы и дни до этого состояли из преодоления себя и пыток и ничего больше. Места для радости не было.

Утром, после первого дня тренировок, мои суставы и мышцы были такими негнущимся и твёрдыми, что Колину пришлось сначала массировать меня сверху донизу. Это даже элементарно не могло нарушить наше воздержание, так как от боли у меня бежали слёзы, хотя я прикусила себе язык до крови, чтобы не показывать слабости. Но он мял мои мышцы так долго, пока мои руки и ноги снова не стали подвижными и упругими. Я блестела и пронизывающе пахла травами, когда он шлёпнул меня по заднице и проворчал:

- Так, теперь мы можем засунуть тебя в печь и поджарить.

Но это помогло. После разминки я была готова тренироваться - и из этого состоял весь мой день. Тренировка – поела – попила - немного отдохнула - тренировка. Мы почти не разговаривали. Больше не прикасались друг к другу, разве что Колин исправлял мою осанку и мою последовательность ударов. Ни одного поцелуя. Пока мы находились в додзё - остров, берег, прибой, я могла принять это, без того, чтобы моё сердце горело.

Но теперь, казалось, это снедает меня. Моя кожа так сильно тосковала по нему, что это причиняло боль, и эта мука ничего общего не имела с тянущей болью в мышцах. Я не могла представить себе, что могу потерять Колина в схватке, не ощутив его сначала ещё хотя бы раз. То, что он не освободил меня из моего кошмара, делало это едва ли лучше.

Что он собирался со мной сделать? Почему он научил меня каратэ? То, что могла я, было карикатурой по сравнению с тем боевым искусством, которым владел он. Никогда в жизни, тренируйся я так часто и много, не смогу достичь даже близко его навыков. Какой в этом был смысл - научить меня основным урокам? Я этого не понимала. Я сама вряд ли вступлю в схватку с Францёзом. И об этом речь даже ни разу не зашла. Может, всё это старание служило только для того, чтобы укрепить моё послушание?

Я встала и босиком шагнула рядом с Колином. Даже его волосы не шевелились. Они замерли в воздухе. Грудь не поднималась и не опускалась - никакого дыхания. Никакого сердцебиения. Сердца не было.

Его веки были опущены. Рот закрыт, но мягкий и расслабленный и всё-таки ... не человеческий. Он был не близкий, не реальный, даже если мне нужно было только протянуть руку, чтобы коснуться его. Его белая кожа сияла серебристым светом, хотя луна не святила. Это была тёмная, холодная ночь. Когда я в последний раз нашла его таким - погружённым в себе и в тоже время удалённым, - дул тёплый ветер, а заходящее солнце образовало коричневые веснушки на его лице. Он лежал на своей кровати, как молодой бог, а кошки собрались вокруг, будто боготворили его. Я села рядом с ним, и положила голову ему на грудь, чтобы послушать, дышал ли он.

Собственно я знала, что ему было не обязательно дышать, чтобы существовать. Ему был не нужен кислород. И всё же это даже сейчас наполнило меня ноющим беспокойством - не находить человеческих признаков жизни. Будет ли он выглядеть так, если Францёз нанесёт ему смертельный удар? Или он разорвёт Колина? Уничтожит это лицо, которое стольким людям нагоняло страх и которое я так сильно любила? Отважное, неприступное и всё-таки такое знакомое. Его тёмные, блестящие волосы-змеи, которые теперь спадали до плеч и сопротивлялись против хвоста, прежде чем были вынуждены подчиниться медитации. Длинные загнутые ресницы. Игра теней, которую его выдающиеся скулы бросали на белоснежную кожу. Я должна была сохранить всё это. Если этого не сделаю я, то не сделает никто. Не было никого, кроме меня, кто любил бы это существо. Тесса хотела обладать им и формировать его. С любовью это ничего общего не имело.

Я заставила себя оторвать от него свой взор и направила его на письменный стол. Остывшие угли в печи выделяли только лишь слабое красноватое сияние, но этого хватит, чтобы различить собственные штрихи. Блокнот и карандаш - большего мне и не нужно. Я, по крайней мере, могла попытаться. Для этой картины мне не нужна была фантазия.

Мне нужно будет только срисовать его лицо. Только внимательно посмотреть на него, и то, что видела, перенести в кончик карандаша. Это было лучше, чем ничего.

Я села на стул, положила блокнот на колени, но не могла заставить себя нарисовать первую линию. Я ещё никогда этого не могла, просто начать рисовать, как мои одноклассники. С улыбкой я вспомнила моего учителя по искусству, который регулярно был в отчаянии по поводу этого обстоятельства - то, что я отлично могла интерпретировать картины, но не могла рисовать. По крайней мере, не так, как он себе это представлял - пока он однажды не поставил свой старый магнитофон на мой стол и не нажал на Play. Это особое обращение снова принесло мне недоброжелательные взгляды и злобные шушуканья, но оно принесло свои плоды. Мои картины всё ещё не блистали своей фантазией, но всё же я могла немного отстраниться от своих мыслей, когда играла музыка.

Может быть, это и сейчас поможет. Колина мне не нужно было принимать во внимание. Он больше ничего не видел и не слышал. И даже если и слышал - это его не побеспокоит. Я ещё никогда не видела ни одного существа, которое могло бы так безоговорочно избавляться от тела, как он. То, что я здесь делала, не интересовало его больше. Мои кошмарные крики о помощи в конце концов он тоже не воспринял.

Я шагнула к его граммофону и спонтанно вытащила макси-сингл из стопки рядом со старинным аппаратом. Моменты любви от Art of Noise.

- Как подходяще, - прошептала я цинично, завила граммофон, поставила его на 45 и осторожно опустила иглу вниз.

Уже при первых тактах мой цинизм превратился в беспомощность. Да, мой карандаш двигался, он рисовал, но он терпел неудачу на каждой пряди волос, каждой морщинке, каждой линии - и особенно на том, что я любила больше всего. На его рте и его глазах. Самое большее - это будет лицо, которое похоже на Колина. Но это будет не он. Упорно я закончила эскиз и поставила внизу число, в то время как из-за первых слёз бумага начала образовывать волны.

У меня не получилось. Эскиз, может быть, поможет мне удержать его в памяти на пару недель. Но потом это будет только рисунок, который почти ничего общего не имеет с Колином. Его магию невозможно было запечатлеть на бумаге. Она его окружала. Её невозможно было поймать, ни с каким техническим ухищрением этого мира. Я потеряю его, полностью потеряю, если мы не справимся в схватке – схватке, о которой я ничего не знала и чью стратегию он держал от меня в секрете.

Я скомкала рисунок и бросила его на пол, но оставила играть музыку. Я не могла прервать её. Она так затягивала, что я не хотела от этого убегать. Первые такты простые и мягкие, почти что поверхностные, но потом всё более увлекательные и магические. Искусство звуков. Они заставили меня нарушить наши добродетели.

Я села позади Колина на пол, обхватила руками его живот и прижала щёку к спине. На одну секунду я почувствовала, что его тело узнало меня и не отвергло мои прикосновения, а ответило на них. Я увидела его руки на моей коже, почувствовала его в себе, услышала его тихий стон и его шёпот. Слова, которые никогда не забуду, хотя я их не поняла. Потом рокот в его венах успокоился, и мужчина передо мной стал лишь только скалой, в которой больше не жила душа.

Я поцеловала его в холодную шею, поставила пластинку играть ещё раз и позволила ей, всё время одной и той же последовательностью мелодий, убаюкать себя.

Следующее утро мы начали молча. Я спустилась вниз к берегу и стала готовиться к экзамену; Колин зашёл в море, чтобы поохотиться. В солнечные, мечтательные, послеобеденные часы я упаковала свои немногие вещи и попыталась запомнить хижину. Потому что я точно знала, что больше не увижу её. Наблюдательница за птицами скоро поправиться и наконец примется за свою работу. Нильсен получит свою непринуждённую болтовню по субботам, и сможет отвозить еду на Тришин, а чайки и тюлени и гнездящиеся птицы будут учитываться должным образом. Всё станет на свои места.

Никто не будет знать, что значили эта хижина и этот остров для меня. Начало и расставание, ужас и избавление. Я потеряла саму себя здесь, и не один раз. А теперь я отдала бы всё на свете за то, чтобы можно было удержать этот остров.

Я использовала охоту Колина, чтобы написать Джианне SMS. Колин собирался поехать со мной в Гамбург, чтобы проверить её надёжность - каким бы образом он ни собирался это сделать. Он торжественно мне обещал, что не навредит ей при этом. И в этом тоже я должна была довериться ему. Во всяком случае, Джианна должна была ровно в девять вечера находиться в гавани на стоянке, на которую доставила меня перед моим отъездом.

На моём почтовом ящике я нашла сообщение от Тильмана. Оно звучало как отпуск. С Паулем всё в порядке, мне не нужно волноваться о том, что он много думает о Францёзе. Тильман сам познакомился с девушкой из команды корабля и наслаждается тем, чтобы побыть снова жеребцом. Снова? Ему ведь совсем недавно исполнилось семнадцать.

- Ну, тогда лучше перепихивайся, пока не потеряешь разум, - написала я ему и подразумевала мои уничижительные слова намного серьёзнее, чем он догадается. Его это могло отвлечь, если он посвятит себя таким вещам. Меня же это только приближало ещё ближе к миру Маров, чем мы могли подумать. В начале второй половины дня Колин принял у меня экзамены со снежно-зелёным взглядом и пылающими волосами.

Потом он надел шерстяную шапку и большие солнцезащитные очки, отнёс мой рюкзак в лодку и стал ждать, пока я не сяду.

- Где твоё кимоно? - спросил он, когда я залезла к нему.

- А где ему ещё быть? Наверху, конечно, - ответила я.

- Ты думаешь, это было всё? Давай, иди и забери его, и побыстрее. Оно тебе ещё понадобиться.

Я поместила верхнюю часть и штаны в два пластиковых пакета, которые нашла в кухонном шкафчике, поцеловала на прощание Мисс Икс в тёмно-розовую морду и постаралась забросить пакеты на лодку так почтительно, как только возможно. Я не была в настроении для этикета и любезностей.

- Если ты думаешь, что я с размахивающими кулаками и крича, буду вышагивать вдоль коридора Пауля, то ты ошибаешься, - прорычала я, когда Колин хотел включить мотор.

- Тебе и не надо. Ты сможешь тренироваться в зале. С Ларсом. Ты ещё будешь скучать по мне. Ведь он настоящий мудак.

- Ты не мудак, - ответила я добросовестно, но без особой уверенности.

- Что же, зато про себя ты довольно часто называла меня так. Я мудак, если ситуация требует этого от меня. Ларсу же, напротив, нравиться быть таким. Но он хороший учитель и я смог организовать для тебя индивидуальное обучение. Каждый день в пять часов вечера до схватки. Адрес зала ты найдёшь в твоём рюкзаке.

- Твой прощальный подарок? - спросила я кисло.

Колин насмешливо улыбнулся и повернул ключ зажигания. Рёв мотора и воды сделал любой дальнейший разговор невозможным. При этой поездке, назад, на материк, я совершенно не думала о морской болезни, воспоминаниях или панических атаках. Мои глаза цеплялись за Тришин, пока остров не исчез в море, а в моём животе образовалась зияющая пустота. Это был голод - но не тот голод, который можно было бы унять пищей, а прожорливая, изнурительная тоска и меланхолия. Уже сейчас я хотел вернуться назад, и я поняла то, что у Колина сорвалось просто так с губ. «Ты ещё будешь скучать по мне». Я уже сейчас делала это.

Слишком быстро мы добрались до Фридрихскога, где Колин сел за руль Volvo и повёз меня в Гамбург. После первых нескольких километров я задремала, хотя не хотела засыпать, чтобы, по крайней мере, была возможность чувствовать Колина рядом с собой. У меня было подозрение, что это он подарил мне этот сон. Он хотел сделать всё проще для меня. Я проснулась только тогда, когда было уже темно и мы добрались до парковки порта Гамбурга.

Красная угловатая машина Джианны стояла в поле зрения рядом с фонарём. Я видела её стройную фигуру, как тёмный силуэт за рулём, негнущийся и напряжённый. Она выключила в машине свет. Я не могла разглядеть, смотрела ли она в нашу сторону и в каком настроении была. Но судя по её осанке, скорее, не в особо хорошем.

Когда Колин выключил мотор, я услышала жестяные удары, которые доносились от машины Джианны к нам - неистовая барабанная дробь, необузданные риффы гитары и экзотично пронзительный рёв. Это звучало так, будто она хотела с помощью этого крика изгнать сатану, и это немного напоминало мне звучащие как техно-сокровища, которые раньше слушал Пауль.

- О, - сказал Колин с выражением знатока. - Painkiller.

- Что это за музыка? - спросила я, гадая. Собственно это вовсе нельзя было назвать музыкой. Это, должно быть, разрывало барабанные перепонки Джианны.

- Judas Priest. Хороший, старый металл восьмидесятых. Она боится, Эли. Она уже чувствует меня. Оставайся сидеть здесь.

Я отстегнула ремень, но осталась сидеть на пассажирском сиденье, когда Колин покинул Volvo и зашагал навстречу Джианне. Он напоминал мне при этом лидера стаи волков, который приближается к своему сопернику и, принюхиваясь, проверяет, сможет ли победить его. Он испытывал её.

Потом он остановился, и я была убеждена, что он смотрел ей прямо в глаза. Заглянул в самую душу. Бедная Джианна. Я ожидала, что она включит мотор, развернёт машину и уедет, но крик и барабанный бой продолжали греметь дальше из её машины и она не двигалась. Даже отсюда я могла видеть, что её пальцы вцепились в руль, а свои плечи она приподняла чуть ли не до ушей. Только смотря на это, мои шея начала болеть, а ей, благодаря многим тренировкам, сегодня было лучше, чем когда-либо прежде. Мне казалось, что при выполнении ката, разошлись, сидевшие там годами, блокады.

У Джианны, во всяком случае, было достаточно причин, подумать о визите к костоправу. Я облегчённо вздохнула, когда Колин развернулся и вернулся ко мне. Вздыхая, он сел рядом и провёл обеими руками по лицу.

- О Боже, - пробормотал он. - Ещё одна сумасшедшая. - Его уголки губ приподнялись вверх, когда он повернулся в мою сторону. - Ей можно доверять. Повезло. Немного невротик, но стойкая и, по меньшей мере, такая же любопытная, как ты. Вам нужно только быть на стороже и смотреть, чтобы она не начала действовать самостоятельно. Она очень спонтанная, отражает меньше, чем ты. Но это так же может быть и сильной стороной. А иллюзиям она уже давно не предаётся. Держись её. И Тильмана. Я думаю, он способен на то, что сможет освободить свой ум - какими бы средствами он это не сделал.

В этот момент он, вероятно, делал это, прежде всего, в своей функции жеребца и ловеласа.

- Хорошо, господин доктор. Тогда давай покончим с этим, - сказала я храбро. Он нежно коснулся моего колена, но этого хватило, чтобы через моё тело пронёсся поток электрического тока. Я начала дрожать. В последний раз он перечислил, что мне нужно сделать. Как можно быстрее вломиться к Францёзу, вместе с Джианной, чтобы мы могли быстрее просмотреть его вещи, и потому что Джианна разбиралась в истории лучше, чем я и потому что два женских аромата собьют его с толку. Запланировать счастливый день Пауля. Назначить время - не раньше, но также не на много позже, чем через две с половиной недели. Послать Колину на Тришин письмо.

Колин направил свой взгляд из окна.

- Я останусь на острове, пока не начнётся схватка. Помни о том, что я сказал тебе о безоговорочном доверии. Твоя первая тренировка состоится завтра. Ты многое не поймёшь из того, что случится в будущем, но тебе нельзя задаваться вопросами. Тебе нужно принять это. Любое, слишком упорное размышление может навести Францёза на наш след. Ты поняла это?

Я кивнула. Колин открыл дверь машины и вышел вместе со мной. Я теперь так сильно дрожала, что почти не могла держать сумку и пакеты с проклятым кимоно выскользнули у меня из рук два раза.

Колин взял моё лицо в руки и нежно прижал свой лоб к моему. Я не осмеливалась пошевелиться.

- Встречайся со мной в своих снах. И бойся меня, когда не спишь, - проник его чистый, ясный голос в мою голову. И всё вокруг меня расплылось.

Я пришла в себя лишь тогда, когда Колин исчез, а крик из машины Джианны начал рассеивать туман в моей голове. Лил проливной дождь. Мои волосы, совершенно мокрые, прилипли к щекам. При каждом шаге, с которым я волочилась к Джианне, вода скрипела у меня в обуви.

Пассажирская дверь была открыта. Я села рядом с Джианной. Она по-прежнему цеплялась за руль, спина ссутулена, шея втянута. Музыка была такой громкой, что мои уши вибрировали. Я протянула руку вперёд и выключила плеер.

- Он ушёл, Джианна, - сказала я в наступившей тишине. Она выпалила какую-то итальянскую молитву, в которой очень часто встречались слова "madonna" и "padre nostro", чтобы затем несколько раз перекреститься. Я положила руки на её плечи, чтобы опустить их вниз. Они были сильно напряжены.

Но моё прикосновение вызволило её из неподвижности. Она отпустила руль и затрясла правой рукой, как будто обожгла её.

- Мадонна. Что за фигурка. Длинные ноги, высокий, стройные бёдра, его прямая осанка ... эти движения. Чёрная пантера. Горячий парень! - Она одобрительно засвистела сквозь зубы и ещё раз затрясла рукой. - Но остальное? Его взгляд? Можно было бы приставить его к Гамбургскому подземелью. Жутко!

- Ну, настолько уж плохо тоже нет. Ты так почувствовала себя из-за того, что он заглядывал в тебя.

- Своего рода сканер, срывающий одежду, хм? - ответила Джианна сухо.

- Что касается души – боюсь, что да. - Мне было тяжело говорить. Я всё ещё слишком сильно дрожала, а мою челюсть сводило судорогой, когда я пыталась сформировать слова. - Джианна, могу я пойти к тебе домой и переночевать там? Я не хочу сегодня ночью оставаться одна. - Джианна посмотрела на меня с испугом. Её веки были красными. Она что, плакала?

- О, это плохо, я ... у меня есть кошка. То есть кот.

- Не страшно. Мне нравятся коты. Пожалуйста, Джианна. Я не хочу идти в квартиру Пауля. Кроме того, мне нужно обсудить с тобой кое-что важное. Мне нужна твоя помощь.

Джианна посмотрела на меня с подозрением.

- В чём? - Я стала жертвой моей дрожи и почти с изумлением услышала, как зубы стучали друг о друга. Только когда я широко зевнула, то смогла ответить ей.

Я сделала это медленно и обдуманно, чтобы у неё вдруг не появилась идея, что я шучу.

- Ты и я, нам нужно будет совершить преступление. И это только начало.