ВОСКРЕСЕНЬЕ, 10 ИЮНЯ Как Эмиль поднял на флагшток маленькую Иду

В воскресенье, десятого июня, в Каттхульте был праздник. Ожидалось великое множество гостей из Леннеберги и из других мест. Мама Эмиля начала готовить угощение еще загодя.

– В копеечку влетит нам этот праздник, – сетовал папа. – Но пировать так пировать! Нечего скряжничать! Хотя котлеты можно было бы лепить чуть поменьше.

– Я делаю котлеты какие надо, – сказала мама. – В самый раз. В меру большие, в меру круглые, в меру поджаристые.

И она продолжала стряпать. Она готовила копченую грудинку, телячьи фрикадельки, селедочный салат и маринованную селедку, яблочный торт, запеченного угря, тушеное и жареное мясо, пудинги, две большущие сырные лепешки и особенную, необыкновенно вкусную колбасу. Отведать этой знаменитой колбасы гости охотно приезжали издалека, даже из Виммербю и Хультсфреда.

Эмиль тоже очень любил эту колбасу.

Денек для праздника выдался на славу. Сияло солнце, цвели яблони и сирень, воздух звенел от птичьего пения, и весь хутор Каттхульт, раскинувшийся на холме, был прекрасен, как сон. Всюду был наведен порядок: двор расчищен граблями до самого последнего уголка, дом прибран, угощение приготовлено. Все было готово к приезду гостей. Не хватало только одного!

– Ой, мы забыли поднять флаг, – сказала мама.

Ее слова будто подстегнули папу. Он помчался к флагштоку, а следом за ним мчались Эмиль и маленькая Ида. Им хотелось посмотреть, как на верхушке флагштока взовьется флаг.

– Сдается мне, праздник нынче будет на славу! – сказала мама Эмиля Лине, когда они остались на кухне вдвоем.

– Только перво-наперво надо запереть Эмиля – так будет вернее, а то как бы чего не случилось, – заметила Лина.

Мама Эмиля укоризненно на нее посмотрела, но ничего не сказала.

Мотнув головой, Лина пробормотала:

– Мне-то что! Поживем – увидим!

– Эмиль – чудесный малыш! – твердо сказала мама.

В окошко было видно, как «чудесный малыш» носится словно угорелый по лужайке, играя с сестренкой. «До чего оба хороши! – подумала мама. – Ну просто ангелочки». Эмиль был в своем полосатом праздничном костюмчике и в кепке на кудрявой головке, а пухленькая Ида – в новом красном платьице с белым пояском.

Мама заулыбалась. Но, взглянув беспокойно на дорогу, сказала:

– Гости будут с минуты на минуту, только бы Антон успел поднять флаг.

Дело с флагом как будто шло на лад. Но вот досада! Не успел папа Эмиля развернуть флаг, как со скотного двора прибежал Альфред и закричал:

– Корова телится! Корова телится!

Понятно, то была Брука – ну и вредная же корова! Приспичило ей телиться, когда дел по горло и еще не поднят флаг. Папа кинул флаг и помчался на скотный двор. У флагштока остались Эмиль с Идой.

Закинув голову, Ида любовалась позолоченным шпилем на верхушке флагштока.

– Как высоко! – сказала она. – Оттуда сверху небось все видать до самого Марианнелунда?

Эмиль призадумался. Но ненадолго.

– А мы сейчас проверим, – сказал он. – Хочешь, я тебя туда подниму?

Маленькая Ида засмеялась от радости. Какой Эмиль добрый! И чего только не придумает!

– Еще бы не хотеть! Хочу увидеть Марианнелунд! – сказала Ида.

– Сейчас увидишь, – ласково и предупредительно пообещал Эмиль.

Он взял крюк, к которому прикрепляли флаг, и, крепко зацепив его за поясок Иды, обеими руками потянул за веревку.

– Ну, поехали! – сказал Эмиль.

– Хи-хи-хи! – засмеялась маленькая Ида.

И поехала вверх. На самую верхушку флагштока. Затем Эмиль ловко закрепил веревку внизу, точь-в-точь как делал папа. Ему вовсе не хотелось, чтобы Ида свалилась вниз и разбилась. И вот она уже висит наверху так же надежно и красиво, как, бывало, раньше висел флаг.

– Видишь Марианнелунд? – закричал Эмиль.

– Не-а, – откликнулась маленькая Ида, – только Леннебергу.

– Эка невидаль, Леннеберга… Тогда, может, спустить тебя вниз? – спросил Эмиль.

– Не-а, пока нет! – закричала Ида. – Смотреть на Леннебергу тоже интересно… Ой, гости едут!

И верно, в Каттхульт прикатили гости. Лужайка перед скотным двором была уже вся забита повозками и лошадьми. Но вот гости хлынули во двор и чинно зашагали к дому. Впереди всех шествовала сама фру note 6 Петрель. Она приехала на дрожках из Виммербю только затем, чтобы отведать колбасы мамы Эмиля.

Да, фру Петрель была шикарная дама в шляпе со страусовыми перьями и вуалью.

Фру Петрель с удовольствием огляделась. Каттхульт всегда был на редкость красив, а сейчас, залитый солнечным светом, в яблоневом и сиреневом цвету, он казался особенно праздничным. И даже флаг был поднят… Да, поднят. Фру Петрель увидела его, хотя и была чуть близорука.

Флаг?! Внезапно фру Петрель остановилась в замешательстве. И чего только не взбредет в голову этим Свенссонам из Каттхульта, просто диву даешься!

Папа Эмиля как раз выходил со скотного двора, и фру Петрель крикнула ему:

– Любезный Антон, что это значит? Почему вы подняли Даннеброг?

Эмиль стоял рядом с фру Петрель. Он не знал, что за штука такая – Даннеброг. Он понятия не имел, что так называется красно-белый флаг Дании, страны, где живут датчане. Но он отлично знал, что красно-белое на верхушке флагштока никакой не Даннеброг.

– Хи-хи-хи! – засмеялся Эмиль. – Это ведь всего-навсего маленькая Ида.

И маленькая Ида на верхушке флагштока тоже засмеялась.

– Хи-хи-хи! Это же всего-навсего я! – закричала она. – Я вижу всю Леннебергу!

Но папа не смеялся. Он поспешно спустил маленькую Иду на землю.

– Хи-хи-хи! – сказала она. – Ой, до чего было весело, прямо как тогда, когда Эмиль окунул меня в брусничное варенье!

Она вспомнила тот случай, когда они с Эмилем играли в индейцев и Эмиль пихнул ее в большой медный таз с брусничным вареньем, чтобы она стала краснокожей, как настоящая индианка.

Что правда, то правда, Эмиль всегда заботился о том, чтобы Ида не скучала. Но никто ему не говорил спасибо за это. Наоборот!

Схватив Эмиля, папа хорошенько его встряхнул.

– Ну, что я говорила, – торжествующе сказала Лина, увидев, как папа Эмиля тащит мальчика в столярную, куда его обычно сажали за всякие проказы.

Эмиль сопротивлялся и, всхлипывая, кричал:

– Она ведь сама хотела посмотреть Ма… ри… анне… лу… унд!

Ну разве это честно со стороны папы? Ведь никто никогда не говорил Эмилю, что маленькой Иде нельзя показывать Марианнелунд. Разве он виноват, что она ничего, кроме Леннеберги, не увидела?

Эмиль ревел во все горло. Но только до тех пор, пока папа не запер дверь и не ушел. Тогда рев тотчас смолк. Вообще-то в столярной было очень уютно. Там валялось сколько хочешь разных палок, и чурок, и досок, из которых можно было вырезать разные замечательные вещи. Всякий раз, когда Эмиль после очередной шалости сидел в сарае, он вырезал маленького смешного деревянного старичка. Старичков набралось уже пятьдесят четыре, и похоже, что со временем их могло стать еще больше.

– Чихал я на их дурацкую пирушку, – сказал Эмиль. – Пусть папа сам теперь вешает флаг, без меня! А я выстругаю новенького деревянного старичка и буду всегда злой и страшный, и все станут меня бояться.

Эмиль, конечно, знал, что его скоро выпустят. Долго его никогда в столярной не держали.

«Будешь сидеть до тех пор, пока хорошенько не раскаешься в своей проделке, – обычно говорил папа. – И не вздумай приниматься за старое».

Но Эмиль был благоразумным и редко повторял одну и ту же проделку дважды, он всегда придумывал новую.

Он стругал своего деревянного старичка и думал о том, как он поднял Иду на флагшток вместо флага. Он это сделал быстро, раз-два – и готово! Что тут голову-то ломать! Да и стругал он тоже быстро и умело.

Потом Эмилю захотелось выйти на волю. Однако родители и гости на своем пиру о нем, видимо, совсем забыли. Он ждал-ждал, но никто не приходил. Тогда Эмиль начал размышлять, как бы ему самому выбраться отсюда.

«Может, через окошко? Наверное, это пара пустяков», – подумал Эмиль. Окошко было высоко, под самой крышей, но Эмиль без труда добрался до него по доскам, наваленным у самой стены.

Отворив окошко, мальчик собрался было спрыгнуть, но увидел, что земля внизу сплошь заросла этой подлой крапивой. А прыгнуть в заросли крапивы

– приятного мало! Однажды Эмиль уже проделал это – только чтобы попробовать, как она жжется. Теперь он знал – как, и повторять свой опыт ему не хотелось.

– Я еще в своем уме, – сказал Эмиль. – Нет уж, придумаю что-нибудь получше.

Если тебе случалось бывать на таком хуторе, как Каттхульт, ты сам знаешь, сколько там нагорожено всяких строений и пристроек. Стоит попасть на хутор – и сразу захочется играть в прятки. В Каттхульте были не только конюшня, скотный двор, свинарник, курятник и овчарня, но и множество разных пристроек и сараев. Была там и коптильня, где мама Эмиля коптила свою знаменитую колбасу, и прачечная, где Лина стирала грязную одежду, и еще два сарая, стоявших рядом друг с другом. В одном держали дрова и разный столярный инструмент, а в другом – скалку для белья, валек и разную вкусную снедь.

Эмиль и маленькая Ида любили по вечерам играть в прятки, бегая между всеми этими постройками. Конечно, там, где не было крапивы.

Но сейчас Эмиль не мог ни во что играть. Он сидел взаперти, и выпрыгнуть из окошка тоже было нельзя, потому что маленькая площадка между столярной и кладовой густо заросла крапивой.

Вдруг Эмиль увидел, что окошко кладовой открыто, и ему пришла в голову необыкновенно удачная мысль. Ерундовое дело! Он положит доску между окошками столярной и кладовой и перелезет по ней. Ему порядком надоела эта столярная, да к тому же он проголодался.

Эмиль никогда долго не раздумывал, когда ему в голову приходили необыкновенно удачные мысли. Он мигом перекинул доску из одного окошка в другое и пополз по ней! Это было небезопасно, потому что доска была тонкая, а Эмиль тяжелый.

«Если все обойдется, отдам Иде моего петрушку», – мысленно пообещал Эмиль. Доска под ним предательски потрескивала, и, взглянув случайно вниз на крапиву, он испугался и потерял равновесие.

– Помогите! – завопил Эмиль, повиснув на руках. Он чуть не свалился прямо в крапиву, но в последнюю секунду ему удалось зацепиться ногами за доску и снова вскарабкаться наверх. Не прошло и минуты, как он оказался в кладовой.

– Ерундовое дело и есть, – сказал Эмиль. – Но петрушку все равно отдам Иде… может… только, я думаю… в другой раз… а может, он к тому же сломался. Ну да я еще погляжу…

Он пнул доску ногой, и она скатилась обратно в столярную. Эмиль любил во всем порядок.

Спрыгнув на пол, он подбежал к двери и подергал ее за ручку. Дверь была заперта.

– Так я и знал, – сказал Эмиль. – Но скоро они придут за колбасой, и тогда… угадайте: кто тогда выскочит отсюда?

Эмиль потянул носом воздух. В кладовой пахло чем-то вкусным. Значит, найдется, чем полакомиться. Эмиль внимательно огляделся. И в самом деле, в кладовой было полно еды! Наверху, под потолком, нанизанные на жердь, висели копченые окорока и пальты. Их было немало, потому что папа Эмиля обожал пальты со шпиком и белым соусом. В углу стоял ларь с караваями чудесного душистого пшеничного хлеба, а рядом с ним складной стол – на нем лежали желтые головки сыра и красовались глиняные горшки со свежесбитым маслом. Сзади, за столом, примостилась деревянная кадушка с соленым шпиком, рядом, в большом шкафу, мама Эмиля держала малиновый сок, маринованные огурцы, чернослив и свое лучшее клубничное варенье. А на средней полке она хранила свою знаменитую колбасу.

Эмиль просто обожал эту колбасу.

Праздник в Каттхульте был в полном разгаре. Гости уже выпили кофе со сдобными булочками и теперь сидели и ждали, когда у них снова разыграется аппетит, чтобы начать все сначала и отведать копченой грудинки, селедочного салата, колбасы и еще всякой всячины.

Но тут мама воскликнула:

– Ой, мы совсем забыли про Эмиля! Бедняжка, засиделся он в этой столярке!

Папа тотчас помчался в столярную, а маленькая Ида следом за ним.

– Ну, Эмиль, выходи! – крикнул папа, отворяя дверь настежь.

Угадай – удивился папа или нет? Эмиля там не было.

– Он сбежал через окошко, плутишка этакий! – сказал папа.

Но, выглянув в окошко, он увидел, что густая крапива под окном по-прежнему стоит высокая и пышная и нисколько не примятая. Тут папа перепугался.

«Что-то неладно, – подумал он. – Крапива не помята, по ней никто не ходил».

Маленькая Ида разревелась. Куда девался Эмиль? Лина часто пела грустную песенку о девочке, которая обернулась белой голубкой и улетела, чтобы не сидеть взаперти. Эмиля тоже заперли, и кто знает, не обернулся ли он голубем и не улетел ли от них? Маленькая Ида оглянулась – не видать ли где голубя. Но возле сарая разгуливала, выклевывая червей, лишь одна-единственная жирная белая курица.

Маленькая Ида еще пуще разревелась и, указав на курицу, спросила:

– Может, это Эмиль?

Папа так не думал. Но на всякий случай побежал к маме спросить, не замечала ли она, что Эмиль умеет летать.

Нет, мама ничего такого не замечала. В Каттхульте поднялся страшный переполох. Какой уж тут праздник. Все бросились на поиски Эмиля.

– Ясное дело, где же ему быть, как не в столярке, – сказала мама папе.

И все кинулись туда и стали обыскивать все углы.

Но Эмиля в столярной не было. Там было всего-навсего пятьдесят пять деревянных старичков, выстроившихся рядами на полке. Фру Петрель никогда не видела столько деревянных старичков зараз и удивилась, кто бы это мог их выстругать.

– Кто, как не наш Эмиль! – сказала мама и заплакала. – Он был такой чудесный малыш!

– Еще бы! – поддакнула, дернув головой, Лина. А потом добавила на чистейшем смоландском наречии: – Поглядим-ка лучше в кладовке!

Для Лины это было совсем не глупо. Все ринулись в кладовую. Но и там Эмиля не было!

Маленькая Ида горько и безутешно заплакала, потом подошла к белой курице и прошептала:

– Не улетай, миленький Эмиль! Я буду кормить тебя куриной едой, буду таскать тебе полные ведерки воды, только оставайся в Каттхульте!

Но курица ничего определенного не пообещала. Она только закудахтала и удалилась.

Да, досталось бедным обитателям Каттхульта! Где они только не искали! В дровяном сарае и в гладильне – но и там Эмиля не было! В конюшне, на скотном дворе и в свинарнике – но и там его не было! В овчарне и в курятнике, в коптильне и в прачечной – мальчика не было! Тогда они заглянули в колодец – но даже там Эмиля не было. Вообще-то ничего худого пока не случилось, но хозяева и гости ревели все хором. Леннебержцы, приглашенные на праздник, перешептывались:

– Верно, чудесный был малыш этот Эмиль! И не такой уж сорванец! Я-то никогда его так не называл!..

– А может быть, он в ручей плюхнулся? – предположила Лина.

Ручей в Каттхульте был бурный, быстрый и опасный – маленьким детям недолго и потонуть.

– Ты ведь знаешь, Эмилю туда ходить не разрешалось, – строго сказала мама.

– Хе, именно потому он и отправился туда, – мотнув головой, дерзко ответила Лина.

Тогда все помчались к ручью. Хотя даже там Эмиля, к счастью, не нашли, слезы у всех потекли в три ручья. А каково было маме Эмиля! Она так надеялась, что праздник удастся на славу!

Больше искать было негде.

– Что будем делать? – спросила мама.

– Пожалуй, немного подкрепимся, – ответил папа.

Лучше и не скажешь, потому что, покуда горевали и искали Эмиля, все снова успели проголодаться.

Мама сразу же принялась накрывать на стол. Ее слезы капали в селедочный салат, когда она ставила его на стол вместе с телячьими фрикадельками, копченой грудинкой, сырными лепешками и прочими лакомствами. Фру Петрель облизнулась. Все было так аппетитно. Хотя колбасы что-то не было видно, и это немного беспокоило ее.

Тут мама Эмиля и сама спохватилась:

– Лина, а колбасу-то мы забыли! Неси ее скорее!

Лина побежала в кладовую. Все терпеливо ждали, а фру Петрель сказала, кивнув головой:

– Наконец-то принесут колбасу! Уж теперь мы полакомимся, несмотря на наше горе.

Тут вернулась Лина, но без колбасы.

– Идемте! – таинственно сказала она. – Я вам кое-что покажу.

Вид у нее был немножко чудной, но она ведь всегда-то была чудная, так что никто не обратил на это внимания.

– Что еще за глупости ты выдумала? – строго спросила мама Эмиля.

Лицо у Лины сделалось еще более странным, и она тихонько и чудно рассмеялась.

– Идемте! – повторила она.

И все, кто был на празднике в Каттхульте, пошли с нею.

Лина шла впереди, а остальные, недоумевая, сзади. Слышно было, как она тихонько и чудно хихикает. Отворив тяжелую дверь, Лина переступила высокий порог, и все устремились за ней в кладовую. Лина подвела гостей к большому шкафу и, распахнув с грохотом дверцы, указала на среднюю полку, где мама Эмиля обычно хранила свою знаменитую колбасу.

Теперь там никакой колбасы не было. Зато там был Эмиль. Он спал. Приютившись на полке посреди колбасной кожуры, он спал, этот чудесный, этот золотой мальчик. А его мама так обрадовалась, словно нечаянно-негаданно обнаружила в шкафу слиток золота. Эка важность, что Эмиль слопал всю колбасу! В тысячу раз лучше найти на полке Эмиля, чем даже несколько килограммов колбасы. И папа думал то же самое.

– Хи-хи-хи! – засмеялась маленькая Ида. – Вот и Эмиль. Он вовсе не превратился в голубя. Пока это не очень заметно.

Подумать только, один-единственный мальчишка, объевшийся колбасой, может осчастливить столько людей сразу! В конце концов пир в Каттхульте удался на славу. Мама отыскала случайно уцелевший кусок колбасы, который Эмиль не в силах был доесть, и он достался фру Петрель, к ее величайшей радости. Но и другие гости, которым колбасы не перепало, тоже не ушли домой голодными. Ведь на празднике угощали еще копченой грудинкой и телячьими фрикадельками, маринованной сельдью, селедочным салатом, и тушеным мясом, и пудингом, и запеченным угрем. А под конец гостям подали отличнейшую сырную лепешку с клубничным вареньем и взбитыми сливками.

– Вкуснее сырной лепешки ничего на свете нет, – сказал Эмиль на чистейшем смоландском наречии.

И если тебе довелось когда-нибудь отведать такой сырной лепешки, как в Каттхульте, то ты знаешь: Эмиль сказал правду!

Наступил вечер, и над Каттхультом, над всей Леннебергой и над всем Смоландом сгустились сумерки. Папа Эмиля опустил флаг. Эмиль и маленькая Ида стояли рядом и внимательно наблюдали за ним.

Так закончился праздник в Каттхульте. Все стали собираться по домам. Повозки одна за другой выезжали на дорогу. Последней укатила на своих дрожках знатная фру Петрель. Эмиль и маленькая Ида слушали, как за холмами замирает цокот лошадиных копыт.

– Только бы она не обидела моего крысенка, – озабоченно сказал Эмиль.

– Какого крысенка? – удивилась Ида.

– Которого я запихнул ей в сумку, – невозмутимо сказал Эмиль.

– А зачем? – спросила маленькая Ида.

– Мне стало жалко крысенка, – ответил Эмиль. – Он еще ничего не видел в своей жизни, кроме шкафа с колбасой. Вот я и подумал: пусть посмотрит хотя бы Виммербю.

– Только бы Петрелиха его не обидела, – добавила Ида.

– Как же, не обидит, жди! – сказал Эмиль.

Это случилось десятого июня, когда Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду и съел всю колбасу. Может, послушаешь и о другой его проделке?