Калаба, ну, может, ты ей скажешь, — разочарованно произнес Прим. €

Хадасса в страхе отпрянула от нее. Дрожащей рукой она прикоснулась к покрасневшей щеке.

— Я не говорила, моя госпожа.

— Если бы ты не говорила ему о Приме, он был бы здесь!

— Он сказал мне, что пришлет за тобой, когда у него будет свой дом, в который он сможет привести тебя как свою жену.

Юлия долго стояла молча, ее лицо побледнело. Она уставилась на Хадассу, а потом ноги ее подкосились и она упала на диван. Юлия закрыла глаза. Она догадывалась о том, что ее ожидает, но когда она узнала, что Атрет прямо заявил о своих намерениях, она лишилась сил, почувствовав при этом острую тоску и одиночество. Хадасса опустилась перед ней на колени.

— Послушай, госпожа Юлия. Вернись домой, к отцу и матери, и оставайся там до тех пор, пока Атрет не пришлет за тобой.

На мгновение Юлия почувствовала нерешительность, но тут же вспомнила предостережение Калабы, ясное и логичное. Если она выйдет замуж за Атрета, он уведет ее в свой дом и никогда оттуда не выпустит. Он будет еще хуже, чем Клавдий и Кай, вместе взятые.

— Нет. — Прошу тебя, — тихо умоляла ее Хадасса, — не оставайся здесь. Но Юлия к этому моменту поборола в себе последние остатки нерешительности.

— Если я сейчас вернусь, я буду выглядеть очень глупо. И ничего от этого не изменится. Марк не одобрит мои отношения с Атретом точно так же, как и мои отношения с Примом. — Юлия слабо засмеялась. — Атрета можно провозгласить римским гражданином, но в душе он все равно останется варваром. Марк мне даже видеться с ним не разрешит.

— Марк хочет, чтобы ты была счастлива и была в безопасности.

Юлия приподняла брови, забавляясь тем, с какой фамильярностью Хадасса произнесла имя ее брата. Она посмотрела на свою служанку долгим изучающим взглядом, и в ней начало прорастать семя ревности, которое посадил сам Марк.

— Ты просто хочешь быть поближе к моему брату, не так ли? — холодно сказала она. — Нет, я тебя не послушаюсь. Я остаюсь здесь. Когда я поговорю Атретом, он поймет меня. Я заставлю его понять.

Она напомнит ему о том, как он ненавидел рабство, и заставит честно сказать, хочет ли он сделать ее своей рабыней. Жена является рабыней, ведь она находится на попечении мужа и ее жизнь зависит от его милости. Но пока они оба — свободные люди. Ничего между ними не должно меняться. Они останутся такими же любовниками, какими и были раньше. Так даже будет лучше. Ей не придется платить Серту. Атрет сможет приходить к ней всякий раз, когда она будет посылать за ним. Но даже если никакие уговоры не подействуют, у нее оставалось еще одно средство, которое наверняка заставит его прислушаться.

Она скажет ему о ребенке, которого носит в себе.

* * *

Хадасса пришла к Иоанну и поведала ему о Юлии.

Апостол выслушал ее, потом взял ее руки в свои и сказал:

— Наверное, Бог предал Юлию похотям ее сердца, чтобы она в полной мере получила наказание за все свои прегрешения.

Хадасса посмотрела на него, и по ее щекам потекли слезы.

— Я часами пела ей псалмы, рассказывала истории о Давиде и Гедеоне, Ионе и Илии. Я рассказала ей столько историй, но ни разу не сказала ей самого главного. Когда я с Юлией, я не могу даже губами пошевелить, чтобы произнести имя Иисуса. — Хадасса высвободила руки из объятий Иоанна и закрыла ладонями лицо.

Иоанн смотрел на нее с пониманием.

— Все мы время от времени испытываем страх, Хадасса.

— Но ведь ты больше ничего не боишься. И мой отец никогда ничего не боялся. — Хадасса вспомнила, как Ванея приводил ее отца в верхнюю комнату, и такое дорогое ее памяти лицо отца было разбито настолько, что его едва можно было узнать. Но отец все равно день за днем выходил на городские улицы, и это продолжалось до самого последнего дня его жизни. «Они сбрасывают тела в Вади-эль-Рабади, за священным храмом», — сказал Марк в тот день, когда отец был убит, и Хадасса представила, как ее отец лежит там, в долине Еннома, среди тысяч других мертвецов, сброшенных со стены храма и оставленных гнить под иудейским солнцем.

— Я уже говорил тебе, что мне очень хорошо знаком страх, — сказал Иоанн. — Когда они пришли и увели Господа из Гефсиманского сада, один римский воин схватил меня, но я вырвался и убежал. У него в руках остался кусок полотна, которое составляло мою единственную одежду, а я убежал почти нагой. — Иоанн опустил глаза, и было видно, что ему стыдно даже от таких воспоминаний. — Но страх не от Господа, Хадасса.

— Умом я это понимаю, но мое сердце все равно трепещет.

— Доверь Иисусу свое бремя.

— А если моим бременем является не только страх, но и любовь? Я люблю Юлию как родную сестру.

Взгляд Иоанна выражал сострадание.

— Мы сеем в слезах то, что потом пожинаем в радости. Будь послушна воле Господа. Люби Юлию, что бы она ни делала, потому что только через тебя она может узнать всепобеждающую благодать и милость Христа. Будь верна, чтобы и она, и другие люди имели возможность поверить во Христа.

— Но разве они могут поверить, если они не хотят верить? И что мне делать с Калабой?

— Ничего.

— Но, Иоанн, она все больше и больше влияет на Юлию. И порой мне кажется, что Юлия все больше и больше становится похожей на нее. Надо же что-то с этим делать.

Иоанн покачал головой.

— Нет, Хадасса. Мы боремся не с плотью и кровью, а с силами тьмы.

— Я не могу бороться с сатаной, Иоанн. Моя вера для этого недостаточно сильна.

— А тебе и не нужно с ним бороться. Противостой злу и будь сильна в Господе, Хадасса, и в силе Божьей власти. Он дал тебе оружие для сражения. Истина, Его праведность, Благая Весть миру. Вера является твоим щитом, Слово является твоим мечом. Постоянно молись в Духе Господа. И оставайся верной Господу, чтобы Он мог идти впереди тебя.

— Я буду стараться, — тихо сказала Хадасса.

Иоанн взял девушку за руки и крепко сжал их в своих, и его тепло и сила передались ей.

— Бог верен всем благим намерениям. Доверься Ему, и в свое время Он откроет твои уста и даст тебе слова, которые ты должна будешь сказать. — Иоанн улыбнулся. — Ты не одинока!

* * *

Удобно расположившись на одном из диванов в триклинии, Юлия выбрала себе что-то из деликатесов, которые приготовил ее новый повар. Прим рассказывал ей одну из своих непристойных историй, на этот раз об одном известном римлянине и его неверной жене. Юлия быстро почувствовала неумеренный аппетит к его историям — тот единственный аппетит, который Прим был готов удовлетворить.

— Я знаю, Прим, о ком ты сейчас рассказываешь, — сказала она. — О Вителлии. Верно?

Прим поднял свой кубок, отдавая тем самым должное ее проницательности, и улыбнулся Прометею, который сидел рядом, прислонившись к нему.

— Ты же знаешь, я никогда не разглашаю секреты, — сказал он ей шутливо.

— Можешь называть его как хочешь, но ты так хорошо подражаешь его шепелявой речи, что у меня просто не остается никаких сомнений. Это Вителлий. Толстый, напыщенный и шепелявый Вителлий.

— Он больше не будет мне доверять никаких секретов, — сказал Прим и недовольно поморщился, потому что в триклиний вошла Хадасса с очередным подносом. Прометей слегка напрягся и отодвинулся от Прима, издавшего вздох раздражения. — Поставь поднос вон там и оставь нас, — нервно приказал Прим и взглянул на Юлию. — Скажи ей, Юлия. — Она кивнула Хадассе, и та молча вышла из комнаты. — Не нравится она мне, — сказал Прим, глядя в пустой проем двери.

— Почему? — спросила Юлия, выбирая на столе очередное яство.

— Потому что каждый раз, когда она входит, Прометею становится не по себе. Почему ты не продашь ее?

— Потому что мне с ней хорошо, — ответила Юлия, наливая себе еще вина. — Она поет мне песни и рассказывает разные истории.

— Я слышал некоторые из них, и они мне тоже не нравятся. Если ты не знаешь, то могу тебе сказать, что Калаба от твоей рабыни, естественно, тоже не в восторге.

— Она говорила мне. — Юлия нетерпеливо взглянула на Прима и сделала глоток из кубка. Она понимала, что пьянеет, но это ее не волновало. Это лучше, чем страдать от депрессии. Она уже давно не получала вестей ни от Атрета, ни от Марка, ни от матери. Все ее оставили. Увидев, как Прометей нервно поглядывает в сторону двери, Юлия даже почувствовала злобное удовлетворение.

Вошел слуга.

— Моя госпожа, тебя хочет видеть твой брат.

Юлия привстала, пролив вино из кубка на свой новый зеленый наряд. Торопливо поставив серебряный кубок, она подперла голову руками, — голова уже немного кружилась от выпитого.

— Пусть он войдет, — сказала она и прижала холодные руки к разгоряченному лицу.

— Я хорошо выгляжу? — спросила она Прима.

— Настолько прекрасно, насколько прекрасной может быть Нимфа, восстающая из пены морской.

Когда вошел Марк, показалось, что своим присутствием он заполнил все помещение. Он был так прекрасен, что Юлия невольно гордилась, глядя на него.

— Здравствуй, Марк, — сказала она и протянула к нему руки. Он взял сестру за руки и поцеловал в щеку.

— Здравствуй, дорогая сестрица, — нежно произнес он. Выпрямившись, он повернулся к Приму. — Я хочу поговорить с сестрой наедине.

Прим насмешливо приподнял брови.

— Ты, кажется, забыл, где находишься, Марк. Это моя вилла, а не твоя.

— Оставь нас, Прим, — нетерпеливо сказала Юлия. — Я столько времени не видела Марка.

— И мы знаем, почему, не так ли? — сказал Прим, глядя в глаза Марку и беря Прометея за руку. — Пойдем, Прометей. Оставим эту парочку и не будем им мешать вести разговор о своих разногласиях.

Марк злобно посмотрел ему вслед.

— Не понимаю, Юлия, как ты можешь так спокойно сидеть и смотреть, как он ведет себя с этим юношей.

Пытаясь оправдаться, Юлия ответила:

— Наверное, я более терпимо отношусь ко всему этому. И как ты можешь судить Прима? Я не раз видела тебя с Витией.

— Но это же совсем другое дело.

— Да, действительно. Прим гораздо вернее Прометею, чем ты Аррии, Фаннии или десятку других женщин, которых я могу назвать по именам. Кроме того, — откровенно высказалась Юлия, снова садясь, — я увидела, что Прим чрезвычайно чуткий человек. А груб он был потому, что ты оскорбил его чувства. — Она снова налила вина, чувствуя потребность выпить еще.

— Не сомневаюсь, что он не чинит тебе здесь никаких препятствий. Только вот все расходы оплачиваешь ты, не так ли?

— Ну и что из того? Это мои деньги, и я распоряжаюсь ими так, как мне нравится. Я, кстати, сама выбрала эту виллу. Не правда ли, она прекрасна? И расположена в самом богатом районе города. Обстановку тоже выбрала я. Хоть какое-то дело в своей жизни я сделала, а не занималась пустословием.

Марк понял, что ему следует умерить свой пыл.

— И ты счастлива от такой жизни?

— Да. Я счастлива! Сейчас я счастливее, чем с этим омерзительным стариком, сошедшим с ума от своих исследований, или с тем молодым красавчиком, который был так жесток, что словами не описать. Если бы Кай не умер, он бы промотал все мои деньги на состязаниях. — Тут Юлия осеклась и быстро выпила еще вина. — Прим от меня почти ничего не требует, Марк, — сказала она ужеболее спокойным голосом. — Он мне не угрожает. Он прислушивается к моим проблемам и не мешает мне делать все то, что доставляет мне радость. Кроме того, мне с ним весело.

— Я всегда осторожен в том, что говорю ему, дорогая сестрица. У Прима весьма острый ум, и он собирает слухи так, как собакасобирает блох. Его очень легко спровоцировать на какую-нибудь каверзу, и он начинает говорить о людях все, что ему известно. Его склонность к сплетням принесла ему немалые доходы. Люди платят ему, только чтобы он не болтал.

Юлия снова растянулась на диване.

— Сядь и поешь что-нибудь, Марк, — элегантным жестом она обвела заставленные деликатесами подносы, — может быть, тогда твое настроение станет лучше.

Марк обратил внимание, что Юлия носит несколько новых колец, а блюда с яствами были не из дешевых. Он ничего не сказал по этому поводу. Что толку? Возможно, именно эта богатая пища стала причиной расширившейся талии сестры, но он не был в этом уверен. Он склонялся к мысли о том, что Юлия беременна, и он знал, от кого.

— Прим совершенно не намерен меня обижать, — сказала Юлия с циничной улыбкой. — Но если тебя что-то не устраивает, я попрошу его проследить за твоим поведением.

— Не проси его ни за чем следить!

— Зачем ты пришел? — устало сказала Юлия, и за маской высокомерия и презрения Марк быстро увидел, насколько его сестра уязвима, беззащитна.

Он тяжело вздохнул и подошел к ней.

— Юлия, — сказал он серьезно, взяв у нее из рук кубок с вином и отставив его в сторону, — я пришел не для того, чтобы ссориться с тобой.

— Отец... — сказала она, и в ее глазах появился страх. — Он умер?

— Нет.

Она вздохнула с облегчением.

— Мама сказала ему, почему я ушла из дома?

— Она сказала, что ты уехала к друзьям. Судя по всему, его удовлетворяют те письма, которые она ему читает.

— Что за письма?

Марк удивленно посмотрел на нее, потом понимающе вздохнул. Бедная мама.

— Очевидно, те, которые она сама пишет от твоего имени. Юлия встала и отошла от него, как бы пытаясь избежать своей вины.

— А сегодня утром у нас был гость, — сказал Марк. — Посланник, которому было поручено доставить тебя к Атрету.

Юлия резко повернулась и уставилась на него.

— Атрет прислал за мной? — Она рванулась к нему и взяла его за руки. — О Марк. Где он? Ты ведь не отправил его обратно? Если отправил, я покончу с собой. Клянусь тебе! — На ее глазах заблестели слезы.

Марк почувствовал, как она вся задрожала.

— Я сказал ему, что ты в отъезде, и спросил, где находится его хозяин, чтобы ты могла его отыскать, когда вернешься.

Юлия отошла от него и стала нервно ходить по триклинию.

— Я же не знала, что с ним, куда он уехал. Ты представить себе не можешь, как я здесь несчастна. Я так люблю его, Марк, но когда я посылала за ним, он не захотел прийти ко мне.

— Сколько времени у тебя роман с этим гладиатором?

Она остановилась и заносчиво подняла голову.

— Не называй его гладиатором. Атрет теперь свободный человек и римский гражданин.

— Сколько времени, Юлия?

— Шесть месяцев, — сказала Юлия наконец и заметила, как брат медленно оглядывает ее с головы до ног.

— Значит, это его ребенок...

Юлия вспыхнула и прикрыла руками живот.

— Да.

— Он знает?

Она покачала головой.

— У меня не было возможности поговорить с ним.

— Очевидно, он не знает и о твоем браке с Примом, иначе он не послал бы своего человека за тобой ко мне.

— Я собиралась поговорить с ним обо всем несколько недель назад, но не знала, где он!

— Если бы ты хоть немного постаралась, ты бы все выяснила. Как ты теперь собираешься рассказывать ему о Приме? Юлия, я поговорил с этим посланником. Атрет купил имение в нескольких милях от Ефеса. Он хочет жениться на тебе.

Юлия старалась не смотреть на брата. Марк остановился и решительно подошел к ней. Повернув сестру к себе, он увидел, что она плачет.

— Ты не могла изменить такому человеку, как Атрет, — тихо сказал он.

— Я не изменяла ему! — закричала она, пытаясь вырваться из его объятий. — Ты же не думаешь, что я сплю с Примом. Не сплю я с ним! Я вообще ни с кем не сплю.

— Надеюсь, Атрет сможет выслушать тебя настолько, чтобы ты смогла ему все объяснить. С таким человеком шутить нельзя, Юлия.

— Я переехала к Приму еще до того, как Атрет стал свободным, — сказала Юлия, избегая его взгляда.

— Это неправда, и мы оба хорошо это знаем. Ты переехала к Приму после тех зрелищ.

Только Атрету не нужно этого знать! Вся разница лишь в одном дне.

— В одном дне. — Марк прищурил глаза. — А ты знала о своей беременности в тот день, когда переезжала к Приму? — Судя по тому, как она снова отвернулась, Марк понял, что знала. — Перед всеми богами скажи мне, зачем ты переехала сюда, если любишь Атрета?

Если бы я рассказала тебе о нем, ты бы не разрешил мне больше с ним видеться.

— Возможно, — согласился Марк, — но тогда нам с тобой не пришлось бы вести этот непростой разговор, какой мы ведем сейчас. Послушай, — сказал он, стараясь взять себя в руки, — сейчас я готов забыть об этой нелепейшей ситуации, в которой ты оказалась. Если хочешь, я сам отвезу тебя к Атрету, прямо сейчас.

— Нет. Я переехала к Приму, и на то у меня были свои причины.

— Значит, ты не любишь Атрета.

— Я люблю его, но никогда не смогу выйти за него замуж. Ну, сам посуди, Марк. Ведь он же никогда не станет настоящим римлянином. Более того, он ненавидит Рим, ненавидит всей душой. А что, если мы устанем друг от друга и я полюблю кого-нибудь другого? Разве он позволит мне быть счастливой? Нет. Он же варвар. Они топят неверных жен в болоте. А если он захочет вернуться в Германию? — Юлия усмехнулась. — Ты можешь представить себе чтобы я жила в каком-то грязном бревенчатом доме, или где там живут эти варвары? А он мог бы меня заставить отправиться туда. Только потому, что я его жена!

Марк слушал ее и не мог поверить своим ушам.

— Но неужели ты думаешь, что Атрет будет приходить к тебе и будет твоим любовником, когда ты живешь с другим мужчиной?

— А разве у тебя с Аррией было не так?

Он нахмурился.

— О чем это ты говоришь?

— Ты знал о ее многочисленных любовных похождениях с гладиаторами. Она тебе сама о них рассказывала, помнишь? Я спрашивала тебя, почему ты позволяешь ей быть тебе неверной, и ты говорил, что Аррия вольна делать то, что хочет. И ты был волен делать то же самое.

— Я никогда не хотел, чтобы ты брала пример с Аррии!

— Я этого и не делала. Я брала пример с тебя.

Марк уставился на нее, не в силах произнести ни слова.

Юлия поцеловала его в щеку.

— Не смотри на меня так. Чего еще ты мог ожидать от сестры, которая преклоняется перед тобой? Ну а теперь скажи мне, где Атрет. — Когда Марк назвал ей адрес, она опустилась на диван. — Как я устала, — сказала она, чувствуя слабость от выпитого вина. Откинувшись на подушки, она закрыла глаза. — Если хочешь, можешь рассказать маме о ребенке. — Ее губы изогнулись в насмешливой улыбке. — Может быть, она будет лучшего мнения о Приме.

Марк склонился над ней и поцеловал ее в лоб.

— Сомневаюсь...

Юлия взяла брата за руку.

— Ты еще придешь?

— Да. Может быть, мне еще удастся исправить все то, что я сделал.

Она поцеловала его руку.

— Не думаю. — Она улыбнулась, вспомнив, как Марк любил ее тискать, когда она была еще маленькой, и не говорил с ней таким жестким тоном.

Выйдя из триклиния, Марк увидел Хадассу, сидящую на скамье и сложившую перед собой руки. Она и тут молится? В следующий момент Хадасса подняла голову и увидела его. Она встала и в знак уважения опустила глаза. Марк прошел через комнату и остановился перед ней. Какое-то время он молча смотрел на нее, потом сказал:

— Мать и отец скучают по тебе.

— Я тоже скучаю по ним, мой господин. Как дела у отца?

— Ему хуже.

— Мне жаль, — тихо сказала она.

Марк знал, что она не лукавит, и от ее искренности он почувствовал необъяснимую боль. Протянув руку, он погладил ее по руке.

— Я что-нибудь придумаю, чтобы вернуть тебя домой, — хрипло произнес он.

Хадасса уклонилась от его прикосновения.

— Я нужна госпоже Юлии, мой господин.

Он убрал руку. Хадасса отошла в сторону.

— Ты и мне нужна, — тихо сказал Марк и услышал, как она остановилась за его спиной. Обернувшись, он увидел, как она смотрит на него глазами, полными слез. Потом она снова отвернулась и пошла в триклиний. К Юлии.

Когда наверху послышались тихие шаги сандалий, Марк резко поднял голову.

— Мы ведь скоро увидимся, Марк, не так ли? — сказал Прим, улыбаясь и глядя на него сверху вниз. Он сложил губы, как бы желая поцеловать Марка, после чего снова оскалился в высокомерной улыбке. — О, да, я в этом просто не сомневаюсь.

Когда перистиль наполнился его презрительным смехом, Марк отвернулся и решительным шагом направился к выходу.

* * *

Атрет схватил Юлию за запястья и расцепил ее руки, обвившие его шею. Дрожа от дикой ярости, он отшвырнул ее от себя.

— Если бы у тебя не было ребенка, я бы тебя убил, — произнес он сквозь зубы и вышел из комнаты.

Юлия поспешила за ним.

— Это твой ребенок! Клянусь тебе! Я не изменяла тебе. У меня ничего нет с Примом. Атрет! Не уходи! Послушай меня! Послушай! — кричала она сквозь слезы. — Атрет!

Вскочив на свою колесницу, Атрет натянул поводья. Пара прекрасных белых коней тронулась с места. Он схватил кнут и стал стегать коней, пока они не разогнались во всю прыть. Люди разбегались с дороги во все стороны, осыпая его ругательствами.

Выехав за пределы города, он погнал еще быстрее. Ветер, дувший ему навстречу, не охлаждал его гнева. Вскоре перед ним возникла его вилла, стоявшая на зеленом холме. Стражник, завидев его, открыл перед ним ворота. Атрет на всей скорости въехал во двор и остановил колесницу, осыпав ворота камешками гравия. Бросив поводья, он сошел с колесницы и оставил разгоряченных коней во дворе, поднимаясь к себе в дом по мраморным ступеням.

— Вон с глаз моих! — крикнул он рабам, которые готовили дом для приезда новой хозяйки. Издав дикий крик, он смел с длинного стола приготовленные яства. Серебряные и золотые подносы полетели на пол, кубки ударились о стену, повредив украшающие ее фрески. Ударом ноги он опрокинул стол и смял бронзовые коринфские вазы. Сорвав со стены вавилонские шпалеры, он разорвал их на части. Потом он перевернул диваны и изорвал восточные шелковые подушки.

Пройдя через аркаду, он вошел в покои, приготовленные для Юлии. Пнув изящно украшенные жаровни, он разбросал по большой постели и балдахину горящие уголья. Огонь стал быстро распространяться по комнате. Когда постель загорелась, Атрет сбросил с изящного столика большую шкатулку, из которой по мраморному мозаичному полу рассыпались жемчужины и бриллианты.

Когда он вышел из комнаты, у входа стояли несколько молодых женщин, которых он купил для того, чтобы они прислуживали Юлии, и с ужасом смотрели на происходящее.

— Вы свободны, — сказал он им, и когда они отступили на несколько шагов, глядя на него так, будто он сошел с ума, он заорал: — Убирайтесь! — Они убежали.

Он вышел во внутренний двор и склонился над колодцем. Зачерпнув воды, он плеснул себе в лицо. Тяжело дыша, он наклонился ниже, намереваясь опустить голову в воду, но тут взглянул на водную гладь и увидел свое отражение.

Он был похож на римлянина. Его волосы были коротко острижены, а на шее красовались золотые украшения. Схватившись за свою украшенную золотом тунику, Атрет сорвал ее с себя. Затем он сорвал с шеи медальон с изображением торжествующего гладиатора и швырнул его через двор, потом откинул голову назад и издал дикий крик, который пронесся по всем соседним холмам.

Феба послала к Марку и Юлии сообщить, чтобы они немедленно пришли, потому что их отец при смерти. Раба, который направлялся к Юлии, она просила передать:

— Обязательно скажи, чтобы пришла и Хадасса.

Первым к умирающему отцу пришел Марк. Когда прибыла и Юлия, Феба с облегчением увидела, что Хадасса пришла с ней. Юлия вошла в покои отца, но, направившись к постели, тут же остановилась. Прошла не одна неделя, с тех пор как она последний раз виделась с отцом, и видимые признаки тяжелых последствий болезни потрясли ее. Издав сдавленный крик, Юлия устремилась из комнаты. Феба поспешила за ней.

— Юлия!

Юлия остановилась и вернулась обратно.

— Мама, я не хочу видеть его таким. Я хочу запомнить его таким, каким он был раньше.

— Он хотел видеть тебя.

— Зачем? Чтобы сказать мне, как я разочаровала его? Чтобы проклясть меня перед смертью?

— Ты же знаешь, что он не сделает этого. Он всегда любил тебя, Юлия.

Юлия положила руки на свой заметно увеличившийся живот.

— Я чувствую, как он там шевелится. Мне не стоит туда входить. Мне же нельзя волноваться! Я подожду в перистиле. Я останусь там, пока все не кончится...

Марк вышел и увидел, что его сестра на грани истерики. Он положил руку на плечо матери.

— Я поговорю с ней, — сказал он.

Феба отвернулась и, взглянув на Хадассу, протянула к ней руку.

— Пойдем со мной, — тихо сказала Феба, и они направились к Дециму.

Хадасса испытывала огромное сострадание к своему хозяину. Искусно сшитое одеяло из белой шерсти покрывало его истощенное тело. Руки неподвижно лежали вдоль тела, и голубые вены резко выделялись на бледной коже. В комнате стоял запах смерти, а когда хозяин взглянул на Хадассу, она едва удержалась, чтобы не заплакать.

Марк привел Юлию. Она взяла себя в руки, но, едва увидела отца, заплакала. Когда отец посмотрел на нее впавшими глазами, она заплакала сильнее. Децим слабо пошевелил рукой. Юлия не решалась подойти, и Марк взял ее за плечи и помог приблизиться к отцу. Он усадил ее на стул, стоявший рядом с постелью, и тогда Юлия закрыла лицо руками, наклонилась вперед и зарыдала в голос. Децим положил руку ей на голову, но она отклонилась от его прикосновения.

— Юлия, — прохрипел Децим и снова протянул к ней руку.

— Нет, не могу, — закричала Юлия, — я этого не вынесу. — Она вскочила и попыталась проскочить мимо Марка.

— Отпусти ее, — слабо произнес Децим, и его рука снова безжизненно опустилась на одеяло. Когда Юлия вышла из комнаты, он закрыл глаза. Стоявшие в комнате еще долго слышали ее плач, когда она бежала по коридору. — Она молода, — прохрипел отец, — а уже и без того насмотрелась смертей. — Он с трудом дышал. — Хадасса здесь?

— Она вышла, чтобы быть с Юлией.

— Приведите ее ко мне.

Марк нашел Хадассу в алькове перистиля, когда она утешала его сестру.

— Хадасса, отец хочет тебя видеть.

Хадасса перестала обнимать Юлию и встала. Юлия подняла голову.

— А почему это он хочет видеть ее?

— Пойдем, — сказал Хадассе Марк, потом повернулся к Юлии. — Наверное, в первую очередь утешение сейчас нужно ему, а не тебе, и он знает, что Хадасса может его утешить, — сказал он, едва сдерживая себя.

— Меня никто не понимает, — с горечью в голосе воскликнула Юлия, — даже ты. — Она снова заплакала. Марк отвернулся и пошел за Хадассой. — Никто не знает, что мне предстоит пережить! — визгливо закричала Юлия ему вслед.

Хадасса вошла и встала возле постели, чтобы Децим мог ее видеть.

— Я здесь, мой господин.

— Сядь, посиди со мной, — прохрипел Децим. Хадасса обошла вокруг постели и опустилась на колени. Когда он поднял ослабевшую руку, Хадасса взяла ее в свои ладони. Он вздохнул: — Столько вопросов... И так мало времени...

— Для самого важного времени достаточно, — прошептала она. Она нежно сжала его руку. — Ты хочешь принадлежать Господу, мой господин?

— Я должен креститься...

У Хадассы сильно забилось сердце, но она видела столько смертей в Иерусалиме, что понимала: для того чтобы приготовить ему воду, времени действительно уже нет. О Боже, прошу Тебя, дай мнеТвоей мудрости и прости меня за то, что у меня нет своей. В следующее мгновение Хадасса почувствовала, как се охватило приятное тепло, и она ощутила ту уверенность, которой ей так не хватало.

— Господь был распят между двумя разбойниками. Один злословил Его. А другой исповедался перед Ним в своих грехах и сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое», — и Господь ответил ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

— У меня очень много грехов, Хадасса.

— Но если ты только поверишь и примешь Его благодать, ты будешь с Господом в раю.

Из глаз Децима исчезло тревожное выражение. Он взял дрожащей рукой руку Хадассы и прижал ее к своей груди. Она прижала руку к его сердцу.

— Марк... — Децим тяжело задышал. Марк подошел к постели с другой стороны.

— Я здесь, отец, — Марк взял отца за другую руку.

Децим взял своей слабой рукой руку Марка и положил ее на руку Хадассы. Потом он положил на их руки обе свои и посмотрел на сына.

— Я понял, отец.

Когда Марк сжал в своей руке руку Хадассы, она подняла голову.

Децим медленно, тихо вздохнул. Его лицо, искаженное и изможденное болью, теперь стало спокойным. Он умер.

Марк ослабил пальцы, и Хадасса быстро высвободила свою руку, но когда к постели подошла мать, Марк поднял голову и посмотрел в глаза Хадассе. Ее сердце заколотилось, она прижала руку к груди и отошла от постели.

— Он покинул нас, — сказала Феба. Она осторожно закрыла своему мужу глаза. Наклонившись, она поцеловала его в губы. — Теперь твоим страданиям пришел конец, моя любовь, — прошептала она, и на его умиротворенное лицо закапали ее слезы. Она легла рядом с ним и обняла его. Положив голову ему на грудь, она предалась своему горю.

* * *

— Конечно, тебе столько пришлось пережить, — сказал Прим, наливая Юлии еще вина. — И с их стороны просто жестоко было требовать от тебя, чтобы ты сидела и смотрела, как твой отец умирает.

— Я ушла в альков и ждала там.

Калаба взяла Юлию за руку и нежно поцеловала ее.

— Ты все равно ничего не могла бы сделать, Юлия. Испытав какое-то неприятное чувство от поцелуя Калабы, Юлия отдернула руку и встала.

— Наверное, мое присутствие хоть как-то утешило бы его.