Глава 14. На стыке двух дивизий 1 страница

Года

Оборона на дороге

Пулеметная рота оседлала дорогу, которая от Белого уходила на Оленино. Я каждый день получал по 500 патрон для стрельбы. Пулеметы стояли на закрытых позициях. Теперь мы били по городу день и ночь. Четыре станковых пулемета были пристреляны и имели свои сектора обстрела.

Вот когда почувствовал немец свинцовый огонь. Город внизу. Мы на буграх на окраине города. Сверху отлично всё видно. Тем более что я вёл наблюдение за городом в стереотрубу.

Днём улицы города стразу опустели. Душа радовалась на такую картину смотреть. Чувствуешь в себе силу и уверенность. Ночами мы тоже стреляли. Не давали немцам свободно ходить.

Мы чувствовали, что немцы нервничали. Они иногда в нашу сторону открывали беспорядочную стрельбу. Но дело всё в том, что они не видели, где мы с пулемётами сидим. За две недели мы показали немцам, что здесь на дороге у нас сильный опорный пункт.

И вот однажды в небе над городом появилась рама. Она сделала облёт нашего района обороны. Через неделю над Демидками появились пикировщики. После интенсивной бомбёжки по дороге из города немцы пустили танки. Я видел в стереотрубу, как из Демидок метнулись мелкие группы солдат. Через час деревня была в руках у немцев.

Немецкие танки не стали задерживаться. Они перевалили бугор и не спеша двинули на Журы. [Дивизия оказалась разбитой.] Оборона дивизии была рассечена. Со стороны Оленино на оборону дивизии наступала группа немцев. Артиллерия наша была разбита. Немецкие танки ринулись громить наши тылы. Когда танки появились в деревне, где в медсанбате лежали раненые, медперсонал и ходячие раненые кинулись кто куда. 17-я гвардейская дивизия была разбита и окружена. Березина последний раз видели в деревне Жиздерево. Охрана генерала попала в плен к немцам. Из деревни Жиздерево вырвался один солдат. Он перешёл линию фронта немцев и рассказал, что генерал Березин до подхода немецких танков скрылся. Мы стояли на дороге Белый-Пушкари. Это была прямая дорога на Оленино. Но немцы на нас не пошли. Они, вероятно, думали, что здесь располагался сильный опорный пункт. Я стоял с пулемётом на дороге. Слева от меня никого не было. Я не особенно волновался, что слева от меня весь фронт открыт.

Я не знал, где в данный момент находятся немцы. Можно было всякое предполагать. Я помнил одно, — я должен держать стык дивизий на дороге, если у меня ни слева, ни справа не будет никого. Командир соседней (справа) стрелковой роты прибежал ко мне и сообщил:

— Я с ротой снимаюсь!

— Никуда ты не денешься.

— Как никуда, У меня приказ отходить.

— Я тебя не выпущу по оврагу. Ты понял? Вот два станковых пулемёта. Как только ты со своими солдатами вылезешь из траншеи в овраг, я открываю огонь.

— Ты что? Будешь бить по своим?

— А ты как думал? Вы хотите драпать. А я на вас буду сзади смотреть. У меня приказ держать дорогу.

— Я буду сейчас звонить в штаб полка.

— У тебя есть связь?

— Да!

— Доложи по телефону. Мне нужен тоже приказ вашего полка на отход. Пусть ко мне из вашего полка пришлют штабника с приказом мне на отход. Когда он придёт, я тебя из оврага выпущу. Всё понял? Командир стрелковой роты убежал в траншею. Вскоре он вернулся ко мне с представителем штаба.

— Лейтенант! Тебе приказ нашего майора выходить по дороге на Пушкари. Вот письменное распоряжение. Ты с пулеметами переходишь в наш полк!

Майор мне официально отдал приказ на отход.

(Отход от Белого).

Глава 15. Отход от города Белый

Года

К вечеру мы получили официальный приказ оставить свои позиции. Пулемётные окопы быстро опустели, хода сообщения остались позади. Было ещё светло, когда мы пригнувшись к земле вышли на поверхность земли, спустились в овраг и пошли в сторону дороги, которая уходила от города Белого в тыл, в сторону д. Пушкари. Впереди на дороге в ночной темноте шли солдаты соседней дивизии[157]. |нам прикажут занять оборону и мы окопавшись оседлаем дорогу и займем новый рубеж.|

Станковые пулемёты перед выходом обычно разбирают. Щит, ствол и станину солдаты несут отдельно. Станина — самая тяжелая часть пулемёта. Её заваливают на спину солдату и, он, пошатываясь, шагает с ней тяжело переставляя ноги. Станина Максима имеет довольно ходкие и прочные колёса. На колёсах станину можно легко вести по земле. Но по старой привычке солдат почему-то заставляют её таскать на спине. Солдаты, между прочим, против этого ничего не имели.

Думаю, когда солдат идёт по болоту или под ногами у него булыжник мостовой, пни, кочки, поваленные деревья |в лесу| , то катить станину на катках неудобно. В таких местах солдат надевает её на себя. А зачем спрашивается по ровной дороге тащить тяжелую станину на себе? Так делали только в мирное время. Берегли материальную часть и тренировали солдат на выносливость. На войне в этом не было смысла. Я подал команду снять станину со спины и катить её на катках. Нужно беречь солдатские силы и спины |подумал я| . Никто не знает, сколько еще осталось идти.

Тяжело ступая, пулемётная рота растянулась по дороге. Солдаты идут молча, шагают медленно и неторопливо. Дорога незаметно начинает подниматься в гору. Обгоняя пулемётчиков налегке, уходят вперёд стрелковые роты.

— Эй дорогу! — слышится позади.

Солдаты нехотя сходят на обочину дороги, а по дороге |храпя,| лошади волокут сорокапятку. Все устремились вперёд, в темноту, спешат и торопятся, обгоняют друг друга. Кто ушел вперёд, кто отстал, не имеет значения. При получении приказа на отход, я договорился с полком, что по дороге пулемётную роту пополнят боеприпасами и продуктами питания. Действительно, представитель полка встретил нас в темноте на дороге, когда мы подошли к какому-то сараю. Вокруг повсюду шныряли солдаты, они грузили обоз. Он попросил меня пройти к командиру полка, в блиндаж в овраге. Командир полка, майор, показал мне на карте место на дороге.

— Вот здесь займёшь оборону, у подножья безымянной высоты. Ты должен оседлать дорогу, которая проходит в этом самом узком месте. |между болотом и крутым подножьем высоты. Слева болото, справа крутой подъем на высоту.|

Я посмотрел на карту и спросил:

— Кто справа и слева меня?

— Место, где ты будешь стоять, узкое. Кроме пулемётной роты там не будет никого. Справа от тебя болото. Слева крутой скат высоты, за болотом ничейная полоса. А дальше оборону занимаем мы. Телефонную связь дать не могу, связь будешь держать посыльными.

Я понял сразу, что моей пулемётной ротой затыкают шоссе, что идёт на Пушкари.

— Вы хотите поставить меня в качестве заслона и я должен буду пулемётами отбиваться от немецких танков.

— Вы же знаете! Немцы без танков по дороге не пойдут.

— Пулемётами против танков, простите, не воюют.

— Оседлать дорогу я не боюсь. А держать её без пушек я не буду.

После недолгого препирательства майор |уступил и| велел отдать в моё распоряжение пушку сорокапятку.

— Из артиллерии у меня в полку больше нет ничего.

— Ну положим — сказал я, — я видел в полку две 76-ти миллиметровые пушки.

Майор помолчал и сказал:

— Они не мои!

Когда весь полк окончательно снялся и в темноте отошел за болото, когда мимо нас по дороге прошла последняя стрелковая рота, прикрывавшая общий отход, я вывел своих солдат на указанное место и занял позицию. Вскоре из тыла, со стороны леса из-за болота затарахтела повозка и за повозкой следом прикатила сорокапятка. Пушку отцепили от передка, положили на дорогу ящик со снарядами, повозку и передок сразу угнали в тыл. Чувствовалось, что пушку оставили на уничтожение. Ко мне подошел командир огневого взвода, такой же лейтенант, молодой и белобрысый как я.

— Здравствуй!

— Здорово!

— Ну как договоримся? — сказал он мне.

— Без выстрела по танку живым от сюда не уйдёшь! Предупреди своих солдат! Кто хоть шаг без моего разрешения сделает, лично из пулемёта расстреляю! Пока пушка цела, вы будете стоять на перешейке!

— А если её разобьет? — спросил лейтенант артиллерист.

— Разобьёт? Если разобьёт — вы свободны! Но учтите! Без выстрела по танку ни шагу назад! Это говорю я вам твёрдо! Потому что знаю вашего брата артиллеристов. В этот раз вы просто так не уйдете!

— Ладно согласен! — ответил лейтенант артиллерист и обратился к своим солдатам:

— Все слышали?

Пушку поставили слева от дороги в кювет. Нарубили кустарнику и прикрыли её со стороны дороги. Я решил один пулемёт поставить назад. Прикрыть дорогу с тыла. Со стороны высоты у меня на фланге никого не было. Немцы могли обойти высоту, зайти нам в тыл и неожиданно появиться сзади на дороге. Я подозвал к себе младшего лейтенанта Пискуна и отдал ему боевой приказ занять оборону сзади роты в трёхстах метрах, на дороге.

— Чтобы не было ошибки — сказал я ему, — в темноте отсчитаешь расстояние шагами. Отсчитай триста шагов и на обочине справа рой немедленно пулемётный окоп. Окоп рыть в полный профиль. Готовность к утру! Пулемёт сразу поставить к бою. Охранять будешь дорогу и скат высоты. С тыла к роте никто не должен подойти! Ты и солдаты отвечаете мне головой за это! У вас лёгкое задание. Основной удар немцев будет здесь. Вы во время немецкой атаки останетесь в тылу и будете наблюдать за нами. Тебе всё ясно?

— Ночью все до одного будете нести дежурство у пулемёта и патрулировать! Спать будете потом, когда рассветёт. На ночь двух солдат поставишь патрулями. Они будут ходить взад и вперёд между ротой и твоим взводом.

— Вопросы есть ко мне?

— Нет!

— Выполняй! Младший лейтенант забрал своих солдат, один пулемёт и ушел отсчитывать шаги в темноту по дороге. Серое утро пришло незаметно. Солдаты всю ночь работали, я был всё время на ногах, и поэтому утро показалось мне почему-то невзрачным, бесцветным и серым. Если накануне с вечера и всю ночь по дороге двигались люди, тарахтели повозки, то теперь вся местность вокруг опустела и вымерла. Зловещая, не привычная тишина навалилась как ожидание. Кругом тихо, ни выстрела! Слабый ветер едва шевелит листвой, У самой дороги залитое водой болото и по краю деревья и кусты. Повсюду из воды торчат тонкие стволы берёзок. Медленно движется туман над водой. Серое небо постепенно озаряется голубыми прогалками между облаков. Поднимается солнце. На листьях деревьев сверкают капли росы. Смотришь на всё это, и как будто войны вовсе не было.

— Товарищ лейтенант! Погодка нынче благодать! На целый день будет лётная!

— Обрадовал — отвечаю я солдату.

— Если бы ветер и тучи и дождичек сверху пошел, немецкие пикировщики сидели бы на аэродроме! А тут светит солнце. Днём будет жара. Тут в обе стороны смотри, откуда они появятся или вынырнут.

— Ребята во взводе сзади наверно сняли сапоги, валяются на траве, сушат портянки! У них что! Работы мало! Всего один окоп. А тут четыре пулемёта. Для каждого позиция и щели для личного состава. Плоты сбивай и вяжи! Перекурить нет времени! — ворчали солдаты.

Я не стал одёргивать их. Люди работают как следует. А что ворчат, значит, есть такая потребность. Чувствуют тревогу! Ждут подхода немцев! Есть такие люди. Делают вид, что не довольны, а сами стараются лучше других (работают).

Через некоторое время я решил сходить и посмотреть, как расположился младший лейтенант со своими солдатами. Нужно будет предупредить их, что б из окопа не вылезали. Немцы могут появиться неожиданно.

Но от этой мысли меня отвлекли солдаты, которые вязали плоты. Я забыл сходить в пулемётный взвод и предупредить младшего лейтенанта.

В самом узком месте на дороге, где мы стояли, был крутой бугор и в нем насквозь была прорыта артамбразура в сторону к Белому. Пушку туда артиллерист лейтенант не захотел ставить. Я приказал из подкопа (оттуда) вынуть сухие бревна и скобы и строить плоты. (Для плотов нужны были сухие брёвна, взять их больше было негде). Плоты я решил построить на всякий случай для отправки через болото раненых и пулеметов на случай отхода роты от высоты. Плоты я велел строить узкие, чтобы их легче было толкать в воде. Солдаты предложили носы у плотов сделать заострёнными набором брёвен.

— В середине положим длинное бревно, а с боков короче и короче.

Я согласился. На плоты можно поставить пулемёты, зайти в воду и вести огонь прямо с воды.

Петя как всегда выступил невпопад. Он предложил все пулемёты кроме одного заранее отправить на тот берег.

— Так будет свободней совершать манёвр!

— Знаешь что Петр Иваныч! Строчи свои донесения и помалкивай! Ты с пулемётами уйдёшь через болото туда, а мы будем с одним пулеметом отбиваться от немцев. И как будут чувствовать себя солдаты, которые останутся здесь? Что-то у тебя военная тактика с делом не вяжется!

С утра я послал в болото двух солдат. Они взяли шесты и ушли мерить дно и глубину воды до противоположного берега.

— Не очень топко? — спросил я, когда они вернулись, вылезли на дорогу, и с них текла ручьями вода.

— Нет! Товарищ лейтенант! Ногами можно двигать. Дно не топкое. Вода на всём пути по пояс.

Работа по подготовке огневых позиций подходила к концу.

Одни ещё возились с плотами, другие устанавливали пулемёты на закрытых позициях. Вот когда выучка, полученная на мельнице и в обороне на берегу Обши под Белым, пригодилась здесь. Солдаты понимали, что стрельба из-за бугра даёт большие преимущества.

Скажем, я подаю команду открыть огонь по пехоте и танкам противника, которые появились на дороге. Они не раздумывая, без страха и колебаний нажимают на гашетки. Солдатам при стрельбе нечего бояться. Для наблюдения за дорогой на гребень высоты я поставил стереотрубу.

В поле зрения каждого пулеметчика были набиты прицельные колышки. По ним пулемётчик устанавливал направление стрельбы, не видя противника. Я смотрел в стереотрубу, подавал команды, солдаты по колышкам выставляли направление. Возвышение выставляли поворотом маховичка по лимбу вертикальной наводки. При контрольном обстреле трассирующими дороги уточнили пристрелку.

Когда начинается бой, у пулемётчика мурашки ползут по спине. Как оно выйдет? Кто кого пересилят в первый момент? Всё нужно заранее пристрелять и проверить. К встрече немцев всё было готово.

Пехота немцев нам не страшна. Мы сидим за обратным скатом. Немцы тоже не оловянные солдатики. У них под мундиром надеты тоже исподние штаны. Вопрос только в том, кто первый в них наложит.

Политрук Соков Петр Иваныч сидел под бугром у самой воды. Я поручил ему руководить постройкой плотов. Он торопит солдат и подавай им команды.

— Семёнов! Ты чего копаешься? Слышал приказ командира роты?

Солдаты понимали, что немец может подойти каждую минуту. Они и без того торопились. Но политрук своё понимание тоже хотел в работу внести. Я специально выделил ему людей для этой работы.

Нужно было выбить брёвна из дзота прорытого насквозь в высоте. Распилить их по размеру и сбить скобами плоты. Я занимался пулемётами, а политрук — плотами. Петя первый раз был занят ответственным делом. Обстановка сложилась так, что уйти в тыл он не мог. Некуда было идти.

Раньше он частенько уходил в полковые тылы, пропадал там целыми днями, ссылаясь, что занимался политработой. Дивизия больше не существовала. Тылы полков и дивизии били отрезаны. Петру Иванычу идти было некуда. Не пойдёт же он в чужой полк. Там ему могут дать задание пойти в разведку или сунуть ещё куда. Лучше держаться за свою роту. Да он и толком не знал, где собственно находиться этот полк.

Политрук сдвинул каску на затылок, так было лучше видать работающих у плотов солдат. Он глядел на солдат, и по его лицу было видно, что он переживал и решал неразрешимый вопрос, что будет с ними, когда сюда подойдут немецкие танки.

Я почему-то был спокоен. На танках или без танков придётся встретиться с немцами, я их перевидал во всяких видах. Увернуться от верной гибели я со своими людьми всегда сумею, если ничего не смогу противопоставить немцам.

Было жарко и душно. Солнце стояло над головой. Ветра почти не было. Политрук выглядывал из-под каски вспотевший и разомлевший. Он никогда не снимал свою каску. На солнце она нагревалась и ему, естественно, в ней было не по себе. Он даже ночью, когда ложился спать, оставлял её на голове. Он был уверен, что она защитит его от шального осколка и пули. Некоторые солдаты тоже носили каски, некоторые ходили без них.

Политрук говорил:

— Дуракам закон не писан, пусть подставляют головы под пули!

Из-под зеленоватой полусферы каски выглядывало такое же круглое встревоженное лицо политрука. Он знал, что посадили их сюда не просто городить плоты и от безделья греться на солнышке и не для того, чтобы прикрыть пустое место между двумя полками, а заткнули в самое узкое место на дороге, где их ждёт верная гибель без всякого сопротивления.

Пройдут часы, настанет решающий момент, подойдут немцы и сотрут их в порошок вместе с землёй. Сюда их бросили на истребление. Он знал, что сегодня или завтра на дороге появятся немецкие танки в сопровождении эскадрильи пикировщиков. Это уже было много раз, и он видел их наяву. Он торопил солдат с плотами, а сам обдумывал, как они встретятся здесь с немцами.

Соков надеялся, что плоты помогут быстро и вовремя смыться. Вот только лейтенант боится без приказа покидать самовольно рубеж. Ушли бы и всё. А там ищи. Можно податься в штаб армии. Вот мы мол пришли — ищем своих!

Но была надежда. Раз лейтенант приказал строить плоты, значит он давно решился на отступление. Не погибать же им просто так здесь одним. Конечно, всё зависит от него. Он здесь командир и старший начальник. Артиллерист и тот у него в подчинении.

Лейтенант в последнее время замкнулся и больше молчал. Когда он Соков спросил его о подходе немцев, лейтенант, не задумываясь, сказал:

— Немцы пойдут здесь! Больше им идти негде!

— Ты Петя заранее не трусь. Делай всё, что требуется роте. Как будет дальше, посмотрим, сказал слепой. Решать будем по обстановке. Всё что нужно в роте готово. Так что ты Петя сиди и немцев жди. Первое, что они сделают, это врежут нам как следует. Это и беспокоило политрука.

Немцев впереди на дороге не было видно, но тревога не унималась у него на душе. Неизвестность хуже всего. Она угнетала и убивала живого человека. Он посмотрел вверх на гребень бугра, лейтенант и старшина Фомичев командир пулемётного взвода ползали около пулемётов. Они были заняты нужным и серьёзным делом, и через эту занятость нельзя было определить насколько, в какой степени эти люди переживают и волнуются.

Этот небольшой клочок земли, торчащий бугром на дороге, может стать их последним рубежом. Петя сосредоточенно думал и не находил |прямого | ответа. Вон глубокий след от его сапога на мягком грунте у самой воды. Вот собственно и всё, что может остаться от него на этом свете.

А крутом, по-прежнему, всё было тихо и спокойно, если не считать раскатистое и надрывное кваканье лягушек в болоте. Весной они особенно голосистые.

Напряжённая тишина действовала на солдат, они почему-то торопились (и они кое-что делали второпях нерадиво). Я отрывался от пулемётов, смотрел на них и даже рычал. Как я мог их успокоить?

В это время по дороге из тыла, из чужого полка пришли два связных солдата. Они передали мне новый приказ командира полка разведать господствующую высоту, что находилась от дороги слева. Я должен был поставить там два пулемёта и не допустить немцев на высоту.

Склон высоты резко поднимался от дороги и круто уходил вверх. До вершины высоты, от подножья, где проходила дорога, было не менее километра. Высота господствовала кругом. С её вершины, по-видимому, просматривалась вся округа (все кругом). Я взял бумажку, написанную от руки, в ней говорилось: Если высота не занята противником, командир пулемётной роты должен занять её и окопаться на ней. Теперь половина роты пойдёт на высоту.

— Сам пойдёт или меня оставит здесь? — прикидывал Петр Иваныч, поглядывая на лейтенанта. Я сидел поодаль и разговаривал со связным.

— Готовь один пулемёт! — крикнул я старшине Фомичеву.

— Ну вот что Петя! На высоту пойдём вдвоем (вместе)! Тебе нужно будет знать, что там и как! Может так случиться, что я выйду из строя. Проверь, чтобы солдаты лишнего с собой ничего не брали. Пойдём налегке.

Я снова вернулся к связным из полка и велел им топать обратно (к себе). Один из пришедших принёс хлеб и махорку. У него забрали мешок и стали делить продукты на роту. На войне с делёжкой харчей никогда не откладывают. Всё, что получают, немедленно делят и раздают. Хлеб и махорка не пули, можно и опоздать.

— Передай командиру полка, что я и политрук с одним пулемётом через час будем на высоте. А теперь можно топать обратно!

Связные забрали брошенные пустые мешки и вскоре исчезли за поворотом дороги.

Я поднялся на бугор, ещё раз оглядел стоявшие там пулемёты, спустился к дороге и сказал:

— Фомичев, время истекло! Нам нужно идти! Ты остаешься здесь и обороняешь позиции. Без моего личного приказа, не отходить!

Пулемётчики подняли разобранный на три части станковый пулемёт и понесли его вслед за нами.

Небольшая группа людей стела медленно подниматься на высоту. Я сказал Петру Иванычу:

— Ты не отставай! Иди рядом и не очень бойся. На высоте нет никого. Я её с утра оглядел в бинокль. Пойдём двумя группами, чтобы при обстреле не накрыло всех сразу

— Ты вообще в военном деле чего-нибудь соображаешь?

Мы шли двумя группами, пригнувшись и осматриваясь по сторонам.

— Пусть думают, что мы идём с тобой впереди и ничего не боимся! Для солдата важно такое понимание, Земля на высоте была не пахана, трава и мелкий кустарник росли вольно в высоту (повсюду).

— Как мог политрук идти в каске в такую жару, — думал я, вытирая пилоткой вспотевшее лицо и переносицу.

Пулемётчики то катили, то подхватывали на руки станину, перетаскивая ее через кочки и ямы. Постепенно (вокруг), с подъемом на высоту, вокруг открывалась далекая панорама (пространственная перспектива). Я осмотрелся кругом. Горизонт отодвинулся ещё дальше. Видны были леса и поля и уходящая в Белый дорога.

Мы прошли метров триста, я подал команду сделать привал. Я считал, что солдаты тяжело нагружены, им нужно было дать отдышаться, а мне оглядеться кругом. Здесь среди стебельков и солнечных бликов ползали жучки, паучки и стрекотали кузнечики. Было жарко и знойно от солнца и от ходьбы.

Я встал на колени, поднёс к глазам полевой бинокль и стал водить, рассматривая дорогу. Вдруг мой взгляд остановился. Все сразу (усекли моё) увидели напряжение на моем лице.

— Танки! — сказал я в полголоса, как бы боясь, что меня немцы услышат. Я махнул рукой в ту сторону, где на косогор поднималась дорога. Все, кто лежал и сидел на земле, сразу вскочили, (как по команде) вытянули шеи и, прищурив глаза, стали (не отрываясь) смотрели на дорогу.

Из низины, в которой раскинулся город Белый, на дорогу выползали темные очертания коробок. Я оторвал от глаз бинокль, обвел взглядом своих солдат, как бы проверяя, все ли они на места, и снова припал к окулярам. Все смотрели на меня и ждали, что я скажу.

— Надо возвращаться! — сказал я. И все с облегчением вздохнули и сразу заторопились.

— Без паники и суеты! — рыкнул я.

— Не бежать! Отходить спокойно!

Пулемётчиков не удержать. Они ещё ниже склонились к земле и стали спускаться с высоты к дороге. Солдаты народ энергичный, если почуют беду!

Пулемётчики и артиллеристы, оставшиеся на дороге, танки не видели. Но потому как мы быстро повернули обратно и поспешили вниз, сразу забегали.

— К бою! — крикнул я, на подходе к дороге.

— Немецкие танки и пехота идут (двигаются) на нас по дороге!

Солдаты врассыпную кинулись занимать свои места согласно боевому расчету. Пулемётчики знали, что они должны делать и как вести себя по команде "К бою!". Наводчик за пулемётом. Его помощник у ленты с коробками. Подносчик патрон (с коробками) ниже наготове, И не дай бог, что кто-то из них прозевает (что-либо) сделает не так этого требует бой. У пулеметчиков отработано (тактика) дело. (не только взаимосвязь, но и взаимозаменяемость. Пулемет стоит, а расчет вокруг него ползает. Ни один из них не имеет права отлучиться хоть на один миг. Это в пехоте солдат увидел танк, бросил окопы и драпает, только каска мелькает. У пулеметчиков на этот счет свои правила.) Мы тоже отступали и отходили. Но я всегда главным для себя сохранить людей, не потерять их без пользы делу. Наступала решительная минута, и я в такие минуты был зол и решительно собран. Воля заставляла мгновенно работать меня. (Я не думая собрал свою волю в кулак и уже действовал только покрикивая).

Отсюда с бугра танков противника ещё не были видно. Они ползли сейчас где-то там на подходе к перевалу.

Артиллерист лейтенант посадил своих солдат под бугор, подбежал к сорокапятке, зарядил её бронебойным, откинул часть кустов, которые закрывали … (натыкали для маскировки) и стал крутить ручки. У орудия остался он остался один (лейтенант). Солдаты артиллеристы сидели возле Сокова.

— Вынь наган! — крикнул я Сокову. И стреляй каждого, кто без моей команды шагнёт к болоту!

Политрук расстегнул кобур, но доставать наган (не стал) не решился.

Мне было важно, чтобы в самый страшный и напряженный (ответственный) момент не появилась паника. Пусть у каждого трясутся поджилки. У меня у самого на душе не спокойно. Мне нужно, чтобы ни один человек не побежал. Петр Иваныч смотрел на меня. У него на лице было написано:

— Что же ты хочешь делать? Стаять против танков. Такого ещё не бывало!

— Почему револьвер у тебя не в руке. Отвечаешь головой, если хоть один солдат сунется в болото!

После моего окрика все прильнули к земле. (Она близкая и надежная. Но и она не всегда спасала солдата) Через несколько минут трясучка прошла. Солдаты успокоились. Волнуйся не волнуйся! Приказано сидеть! Все равно никуда не денешься. А я в такие минуты почему-то был зол.

Теперь у солдат появились желание взглянуть на немецкую танковую колону, которая громыхая шла по дороге и с каждой минутой приближалась. (к их рубежу). Нужно было выяснить, насколько она страшна и опасна.

— Не высовываться! — крикнул я и припал к стереотрубе.

Солдаты хотели сами окинуть одним глазом и оценить обстановку, посмотреть на ползущие танки, а их окриком прижали к земле.

Лежать за обратным скатом и перед собой ничего не видеть (к этому) они непривыкши даже непривычно. В пехоте обычно, чуть шевельнулся немец, все высунули (носы и) головы, глазеют на него, чего он там собирается делать. А тут танки идут и взглянуть не дают. Может он ползёт как раз на тебя. Может нужно чуть подвинуться в сторону, чтобы гусеница мимо прошла. А командир роты орет — "Не высовывайся! " Ну и дяла! Лежи как бревно (матрос в отсеке подводной лодки). Слушай, поворачивай, нажимай и ничего не видь! Я рыкнул ещё раз на солдат, и они прилипли к своим местам.

Вот из-за края дороги показался задранный кверху ствол танковой пушки, затем черная башня, гусеницы и плоское дно. Вот он первый танк на дороге во всей своей громаде, (и красоте). Он качнулся разом вперёд и вывалился на дорогу. Следом за ним появились ещё. Я стал считать их по порядку. Слева и справа по обочине дороги шла немецкая пехота с автоматами и винтовками наперевес. Они, как и политрук Соков, были все в железных касках.

— Это хорошо! — подумал я. Ни одного в пилотке. На всех стальные шлемы. Народ трусоватый. Храбрецов не видать. Рукава закручены. В зубах сигареты. Это они от страха. Так для внешнего вида. (А в животе уже бурлит) Френчи нараспашку, а шаг торопливый, мелкий и неуверенный. В стереотрубу все хорошо видно, даже их пыльные лица.

Давайте поближе соколики на эту линию сюда. Сейчас мы вам всыпим! Четыре пулемета. Тысяча выстрелов в минуту. Интересно как вы будете метаться (заерзаете) по земле. У нас всё точно пристреляно. (Смыться от танков)

Уйти от встречи с танками, бросить пулеметы на плоты, это нам одна минута. А там ищи нас в кустах. Все болото заросло белыми березками. Но мы вам сначала всыпим свинца.

Я достаточно воевал. Был не раз в кровавых переделках. Появление танков и немецкой пехоты на меня ни сколько не подействовало, как это было раньше. (Они) Немцы шли по дороге и пока (на ходу) не стреляли. Да и куда им собственно было стрелять, когда ни на дороге, ни на бугре ни одной живой души не было видно.

Когда последний танк выполз из низины, я насчитал их всего шесть. Немецкая колона шла (теперь рвалась) к Пушкарям, так называлась деревня стоящая где-то на дороге сзади за нами. Немцы должны были пробить, дорогу на Оленине и соединиться со своей Ржевской группировкой.

Танки шли по дороге друг за другом одной колонной. Впереди, прикрывая своей громадиной, двигался тяжелый немецкий танк. Длинный ствол его пушки то резко опускался, то поднимался над дорогой. Тоненький ствол нашей сорокапятки имел валкий и убогий вид. Танк повел из стороны в сторону стволом, делая вид, что хочет прицелиться. |Он решил с расстояния кого-то пугнуть |.

А что он может нам сделать? Ударить в пустой бугор с той стороны? Это нам как слону дробиной в задницу. Но вот танк пересёк наш первый пристрелянный огневой рубеж который сейчас был под (мы пристреляли) прицелом наших пулеметов. К рубежу приближалась пехота.

— Всем приготовиться! — крикнул я, оторвавшись от стереотрубы. Артиллерист быстро завращал ручкой наводки и крикнул мне: